Паршиво

Сначала был страх и отчаянье, были пули в бронежилете, была парализующая боль – всеобъемлющая и жуткая. Была Архипова – Дима не понял сначала, что это её усилиями остался жив. Была Юля – плачущая и обнимающая его трясущимися руками – какая-то неправильная – непривычно ласковая и совершенно растерянная. Диме почему-то всегда казалось, что она так не умеет. Что Юля всегда неизменно стойкая, стальная. Что останется такой, случись на дворе хоть второе пришествие. Оказалось, нет.     Был участок – разбитый и заваленный отключившимися дронами. Дима торчал там до последнего. Открестился от того, чтобы ехать со всеми раненными по больницам в переполненной скорой – не до него там. Подумаешь, сердце схватило – с ним можно и позже обратиться – у людей с огнестрельными так не выйдет. Врачи ему что-то вкололи, сказали, не помрёт – уже хорошо.      Была сковавшая слабость – Диме адски хотелось закрыть глаза, и, может, уснуть – но он боялся, что минутная темнота заберёт его окончательно. Подташнивало и шатало, как пьяного. В смерти было легко, тело не ощущалось совсем – превратилось в летящий в небо воздушный шар – сейчас кости и мышцы стали балластом. Было чувство, что сердце сейчас снова перестанет биться – Дима прижимал руку к груди и не чувствовал ничего – из-за одежды, конечно, но это знание панику не останавливало. Была Юля под боком – соединяла Димины руки и заставляла нащупать пульс на запястье – тот стучал, как бешеный.      Опасность, кажется, миновала – а страх никуда не ушёл, поменялась его причина. Боязнь за жизнь была простой и понятной – сейчас пугала неизвестность. Вдруг злодеям повезло скрыться? Что, если сейчас дроны поднимутся опять, продолжат атаку, завершат начатое? Вдруг завтра он вернётся сюда, и кто-то сообщит ему, что Игорь мёртв? Если умирает прямо сейчас, пока они позорно бездействуют? Если сам Дима до дома не дойдёт – свалится и расшибёт себе голову на полпути? Всё было заторможенным, было вязким болотом – совершенно непонятно, как на нём отстраивать город.      — Сегодня у меня останешься,— возражений Юля не потерпит, по ней видно. Вся нервная, дёрганная, она похожа на натянутую до предела струну: тронешь – порвётся.     — Хорошо.   Сопротивляться бесполезно, но хотелось бы. Диме стыдно, что о нём волнуются – ничем ведь не заслужил. Ещё меньше он заслужил вынуждать Юлю объяснять, почему это не так.  — Ты только не переживай,— продолжает мягче — Всё уже успокоилось. С Игорем всё хорошо, я уверена – кто бы ещё, кроме него, это остановил? — Юля нервно улыбается – Дима знает, что она успокаивает и себя тоже, — Рано или поздно всё устаканится – не может же быть всегда так паршиво, а?   — Да, конечно, — пытается звучать как можно более уверенно – может, липовая убеждённость передастся ей по-настоящему? — Впиши что-нибудь такое в сценарий – хорошо звучит.      Юля молчит, пожимает плечами, прячет дрожь пальцев в кулаках – Дима понимает, что ляпнул.   — Прости, — она только отмахивается. Тему не продолжают – зачем сыпать соль на рану?      Они сидят у заднего входа в участок – как-то исторически сложилось, что Юля всегда паркуется там. Давно уже должны были уйти на пару – тут справлялись и без них. Дима ловит себя на мысли, что готовится обороняться – не верит, что угрозы больше нет, что бы ни говорили. Тут неспокойно от скорбного шёпота, от эха выстрелов в ушах, от переменчивого молчания, но просто уйти – будто бы и нельзя. Дима знает, что сейчас это везде его настигнет, не отпустит слабость, не уйдёт мерзкая неизвестность – попробуй дождись рассвета.      Диме, наверное, уходить страшно и потому, что здесь, в отделении – его место. Даже если он не может быть полезен, всё равно, как старый сторожевой пёс, останется и будет невидимо, для себя самого охранять – так спокойнее. А Юлино место – где-то в центре событий. Ей бы носиться сейчас у телестудии и снимать тайком финальную драку, может, даже самой поучаствовать. Знать всё и не мучиться. Первой оповестить город об исходе, как она всегда это делает.   Дима бы тогда точно поверил.      Дима не верит, когда скрипит дверь и в проёме появляется Игорь. Понурый, размазанный, разбитый – смотрит, как он убирает машинально приставленную руку от пистолета – смотрит и тоже не верит. — Живой? — слово, кажется, вылетает само – удивлённое и счастливое, неуверенное для восклицания, похожее на вопрос. У Игоря лицо светлеет, опускаются напряжённые плечи, вспыхивает взгляд – Дима тоже от него загорается. Живость ощущается как никогда – будто её всё это время нужно было вслух подтвердить.  — А ты? — Дима не думает, что говорит – этого и не надо. Игорь невесело усмехается коротким выдохом.      Хочется ещё что-то сказать и поперхнуться словами, хочется подскочить – не даёт тело-балласт. Хочется схватить за плечи, рассмеяться от щекочущего счастья, расспрашивать долго-долго. Хочется хотя бы улыбнуться – но губы забыли, как.  Юля хватает его за руку, тянет сесть к ним, прямо на пол. Мажет по щеке носом, прислоняется к плечу плечом и, кажется, наконец-то хоть слегка расслабляется. Игорь тоже – от этого и самому наконец становится легче.    Дима только сейчас понимает, как ему было страшно, что такого Игоря – живого и настоящего, он больше никогда не увидит. Тревога, ставшая привычной в последние несколько суток, сдирается неохотно – отдаёт в онемевший язык. Угадывает в дёрганных движениях, в бегающем взгляде, в не знающей, что показать, мимике – Игорю так же. Юля, к счастью, говорит за них всех:     — Всё в порядке? Мы за тебя переживали, — заглядывает в глаза – внутрь головы заглядывает. Диме кажется иногда, что Юле впору вести допросы – ей, честно говоря, хочется во всём сознаться.   — Я за вас тоже, — Игорь смотрит устало – минутное счастье сменяется отчего-то смятением, каждое слово даётся усилием, — Я подверг вас опасности. И мне жаль.   Подверг, конечно – но злиться отчего-то совсем не выходит. Игорь и сам получил – потому это становится совсем невозможным. Дима в целом обижаться не умеет, но сейчас как-то особенно – просто беспрекословно верит, что изначально всё делалось из лучших побуждений. А позже вышло, как вышло.     — Будто мы не знали, во что ввязались. Нас... — ловит абсолютно одобрительный Юлин взгляд, — Нас профессия обязывает.   Честно – не очень-то и знали. Но знают, что если Игоря не подбодрить сейчас, он уже не дастся.   — Дим, ты когда в ментуру учиться шёл, собирался из мёртвых восставать? — глядит строго, — Юльку на журфаке предупреждали, что придётся под пулями сидеть?   — Между прочим, предупреждали. Военкоры существуют, — Юля спорит скорее из вредности, конечно. Игорь легонько хлопает её по спине – мол, угомонись.   — А ты – гражданская. Короче. Не должно так было случиться. И вы не были ничего должны. Просто так вышло, что вы охренительные друзья, — Дима готов поставить всё, что у него есть, что это лучший комплимент на свете.     Игорь смотрит на него – долго и виновато, как бы извиняясь – словами – для слабаков, конечно. Это всегда было чем-то невероятным – проще ведь посмотреть грустной собакой, а потом до скончания веков усиленно стараться поддержать и подсобить. Дима, если честно, такой же.    Но Игорь продолжает:    — Я сам чуть не сдох, когда понял, что дроны на вас нацелились. И когда у них получилось, тоже. Ты как спасся вообще?   — Чудом — Юля хмурится – оно и понятно. Дима сжимает её руку в невидимую поддержку. Ему самому, по правде говоря, не очень ясно, как не прилетело в голову. Как он умер настолько вовремя и не насмерть. Дима думает, что готов и насмерть, если тогда Игорь с Юлей не пострадают. Знает, что они тоже – и про себя улыбается. Возникни дилемма, кому умирать, битва с главгадом превратилась бы в их драку – где каждый будет бороться и против, и за других.   — Я теперь даже сплю в бронежилете. Им меня не взять.   — Я плохо на тебя влияю, —  что-то среднее между шуткой и искренним сожалением. — Мне нравится, — оба лыбятся.   Дима совсем не лукавит, хотя в бронежилете неудобно. Игорь, кажется, не может плохо влиять – работа с ним упрочила. Из-за своей предосторожности – заклемлённой паранойей – он сейчас здесь. Этим всё сказано.    Игорь – всюду и во всём. Без него невозможно представить ни участок, ни город – мотались они везде и сразу, трудно не вспомнить. Без его упоминания не обходятся Юлины ролики и заголовки газет. Въелся в жизнь, как чернила в бумагу – попытаешься смыть – только разотрёшь.   Никто и не попытается, потому что так – очень даже хорошо.     — Я не знаю, что бы делала, если бы кого-то из вас здесь не было,— признаётся Юля – снова стойкая и стальная, просто честная. Дима тоже не знает. И Игорь не знает – но в жизни такого не скажет. И не говорит – покрепче прижимает Юлю, затаскивает в объятье Диму, устраивает подбородок у него на макушке. Они сцепляются руками к плечам, боками к бокам, лбы к шеям – и всё наконец-то как надо. Не просто спокойно – даже хорошо. Юля права – настолько паршиво не будет всегда. Пока они вместе – не будет.