Дышит мрак тёмных вод

***

Гунъи Сяо был прилежным сыном родителей и секты. Правилам следовал, долг исполнял. Иногда ему казалась, что правила упускают суть и противоречат друг другу, тогда Сяо следовал голосу сердца. Как в ночь, когда забрал Цинцю. Шэнь Цинцю был человеком, пострадавшим от джаорен. Охотник должен защищать людей от джаорен. И Шэнь Цинцю был тем, кто носил ребёнка русалки. Гунъи Сяо слушал У Яньцзы и сжимал кулаки от гнева. Гнева на У Яньцзы за довольный блеск в глазах, на себя за неспособность защитить, на секту за правила и на Цинцю, ввергнувшего в хаос чувств своим пребыванием в Водной тюрьме. — Тебе лучше никому не говорить, где жил этот человек. Глава тебе благоволит. Не порть себе будущее. — Может ли этот охотник увидеть его? — Зачем? Гунъи Сяо никогда не врал, но всё когда-нибудь бывает в первый раз. — Хочу посмотреть в глаза этой лживой твари. У Яньцзы поверил.

***

К пленнику никого не пускали, оттого, подойдя к водному пологу, закрывавшему проход, Гунъи Сяо удивился, услышав разговор. Первый голос принадлежал Цинцю, второй был смутно знакомым. — Только тот, кто готов добровольно, подойдёт. Связь, нужна связь. — Никогда не нравилась эта часть. — О! Сказать, какая часть не нравится мне? — столько яда в голосе Цинцю Сяо никогда не слышал. Разве только в своих снах. Второй человек ответил что-то невнятно, явно опасаясь спорить. — Убирайся! — Цинцю был неумолим. Водный полог пал, и Сяо столкнулся с огромной мощью, укутанной в плащ с головы до ног. От человека разила сила, пускавшая мурашки в пляс вдоль позвоночника. Сяо невольно сделал шаг назад и в сторону, пропуская посетителя. Человек остановился, и Сяо почувствовал моментально вспыхнувшую враждебность, но не успел он обратиться, как человек отвернулся и направил стремительный шаг прочь.

***

Иллюзия больше не скрывала круглый живот Цинцю. Человек в тонком нижнем платье сидел на холодном полу. Распущенные волосы аккуратно лежали на одной стороне. Цинцю старался сохранить достойный облик и при отсутствии благ. У Сяо защемило в груди, желание расспросить о странном посетители вытеснили боль и сочувствие. — Кровь русалок подчиняет, но, думаю, это не оправдание, — голос заключённого был отстранённый, смирившийся. Гунъи Сяо смириться не мог. Он подлетел к Цинцю, опустился рядом с ним на колени и сжал его холодные руки в своих горячих и мокрых от волнения. — Так быть не должно. Я тебя выведу. — Я всё равно скоро погибну. Не одна мучительная смерть, так другая. — Цинцю опустил взгляд на свой округлый живот. — Неужели нельзя ничего сделать? — Сяо не сдавался. Цинцю отвернулся, долго смотрел перед собой. Руки Сяо сдавили крепче. — Если только заклинание по изъятию. Но разве есть человек, который рискнёт произнести? Магия русалок под запретом. Шэнь Цинцю слышал, как Сяо нервно сглотнул, а затем почувствовал, как его руки потянули на себя. Цинцю обернулся, чтобы встретиться со смертельной решительностью. — Ты спас дорогого для меня человека. Разве могу я не отплатить?

***

Сяо прекрасно знал ходы и выходы. Заклинание нужно было читать не берегу реки, в том самом месте, где когда-то нашёл Цинцю, и куда часто уводили кошмары. Времени было немного. Скоро секта обнаружит пропажу и пустит за ними погоню. Берег будут прочёсывать в первую очередь. Цинцю стоял спиной к воде. Тёмные волны позади вздымались и пенились. Луна плавилась серебром. Ветер трепал волосы. Изумрудные глаза наливались потусторонним блеском. — Повторяй за мной. Сяо повторял слова на неизвестном языке. С каждым новым звуком, казалось, кожа Цинцю теряла человеческий цвет и наливалась жемчужным блеском, а голос становился гулким, разносящимся эхом в голове и в груди. Горящая зелень во взгляде прожигала. Сяо смотрел и видел джаорен в Зале слёз, сквозь злобу и боль шипящего «не смей тратить на них свои слёзы», видел Цинцю из кошмара, принимающего в себя чужую страсть с яростью и нетерпением, видел убитых собственной рукой десятки русалок в их последний миг. Взгляд Цинцю плавил и разъедал. — Продолжай! Сяо продолжал не в силах остановиться, как будто пути назад были отрезаны держащим взглядом напротив. Среди тёмных вод и пены свет луны выхватил кровавую чешую, и Сяо сбился, рука дрогнула, желая ухватиться за твёрдую и спасительную рукоять меча. — Он не угроза. Смотри на меня. Сяо смотрел. Смотрел, как улыбка растягивается в острую ухмылку, как фигура меняется. Живот Цинцю таял на глазах. Острая боль вдруг пронзила всё тело. Сяо распахнул рот, пытаясь глотнуть воздуха, ноги подкосились, и он начал заваливаться назад. Сильные руки тут же подхватили и бережно опустили на речной песок. Цинцю опустился сверху, оседлав и расставив руки по обе стороны от головы охотника. — Дыши глубже. Сяо сморгнул проступившие слёзы, вдохнул, а выдохнуть не смог. Органы будто переворачивались, кости смещались, а кожа растягивалась. Сяо замотал головой, вскинул руки, но их тут же пригвоздили к земле. Тело выгнулось от нового приступа боли, крик вырвался, спугнув дремавших птиц. Цинцю держал крепко и смотрел. — Сяо… скоро всё закончится. Потерпи, — голос нежный, боль разрывающая. Из леса раздавались голоса. Погоня. Сяо повернул голову в сторону тропы. Пот тёк градом, затуманенные глаза с надеждой смотрели в тёмную чащу. Цинцю нежно коснулся его подбородка и настойчиво развернул лицом к себе. — Тебе не стоит о них беспокоиться. Сяо пытался дышать глубоко и размеренно, но стоило опустить взгляд и увидеть свой раздавшийся живот, как паника накатила, сдавливая грудь и горло. — Тшш, — Цинцю склонился, нежно поцеловал в мокрый лоб, едва коснулся своими губами его губ. — Разомкни. Сяо помотал головой. — Разомкни, и боли станет меньше. Дрожащие губы разжались, и Цинцю тут же приник к ним. В глотку протолкнули холодное и слизкое. Сяо попытался отвернуться, сплюнуть, но рот зажали. — Глотай. Слизкое зашевелилось внутри и устремилось вниз по горлу. Слёзы снова проступили на глазах, но пару мгновений спустя боль стихла. Сяо хлопал мокрыми ресницами и дышал теперь спокойней, ровней. Из леса ринулись охотники. Цинцю не шелохнулся. От воды зашелестел песок, будто гигантский змей покинул своё логово. Сначала Сяо увидел краем глаза огненную чешую, а затем раздались вопли. Цинцю равнодушно посмотрел туда, откуда доносились крики, взрывы заклинаний и звон мечей, а затем снова вернул своё внимание к охотнику под собой. Руки Цинцю потянулись к поясу на одеждах Сяо. Развязали, распахнули верхнее платье, нижнее, обнажая натянутую кожу живота. Цинцю осторожно приложил прохладную ладонь, и Сяо почувствовал волнение внутри. Нечто толкнулось. Цинцю поднял взгляд, чтобы встретиться с ужасом в глазах охотника. — Ты… зачем ты… — Тшш… Цинцю склонился и нежно поцеловал в весок, мочку уха, а затем прошептал: — Красиво не будет. Боль разорвала. Последнее, что Сяо увидел — блестящие от слёз глаза Цинцю. Жемчужина упала на лицо охотника, прежде чем мир окончательно померк.

***

Бинхэ в крови и раздражении смотрел на Шэнь Цинцю. Тот всё ещё не слез с проклятого охотника. Новорождённый подъедал внутренности, а Цинцю молчал и ронял редкие слёзы. — Не надоело их оплакивать? — Бинхэ знал, что нарывается, но сдержаться не мог. Уж больно долго баобэй был не дома и пах больше мёртвым ублюдком, а не своей парой, как полагается. Взгляд Цинцю вмиг похолодел. Любимый повернулся медленно, улыбнулся остро, поманил пальцем. Бинхэ обречённо склонился, и тут же получил сдирающий плоть поцелуй. Цинцю откусил часть губы, обнажая дёсны и зубы. Бинхэ дёрнулся, кожа начала срастаться, но взгляд Цинцю вспыхнул такой бешеной яростью, что пришлось попридержать собственную силу и прекратить восстановление. Боль щипала, рана кровоточила, но баобэй успокоился. Немного… Цинцю устало поднялся, убрал прядь волос за ухо, и медленно побрёл в сторону воды, не оборачиваясь. Бинхэ поторопился взять ребёнка и нагнать свою пару. — Баобэй… ты всё ещё злишься? Ты же знаешь, что в сезон, мне сложно сдерживаться… Я сам не свой. Цинцю резко остановился. Бинхэ видел напряжённую спину, и ничего хорошего это не сулило. Цинцю развернулся, улыбнулся нежно, так что внутри всё свернулось от страха и предвкушения. — Ближе. Кожа вокруг рта ещё не срослась, но Бинхэ, преодолевая внутреннее сопротивление, снова склонился. — Бинхэ. Если ещё раз ты отложишь в меня своё яйцо, я вырву его своими собственными руками и запихаю тебе в глотку. Ты понял? Бинхэ сглотнул. Он понял. Так понял, что захотелось разложить Цинцю прямо здесь, на песке, и хорошенько трахнуть, а затем ещё раз в воде в уже привычной форме, а затем… — Бинхэ… — клокочущая ярость Цинцю вырвала из грёз. — Ты неправильно держишь. Цинцю осторожно забрал начавшее хныкать дитя, которое ещё не обрело чешую и хвост, и направился в воду. Бинхэ смотрел, как баобэй возвращает себе истинный цвет и истинную форму, погружаясь в холод тёмных вод.