Хрупкость

      Понять, какое место что-то или кто-то занимает в твоём сердце, очень легко — достаточно просто убрать это тем или иным способом, а то и просто случайно потерять. Простейший закон подлости, в который многие не верят, пока он не коснётся лично каждого. Кози не верил. И поэтому теперь переживает его действие на себе особо остро, каждый вечер тревожно оглядывая аллею с цветущими сакурами перед входом в университет.       Гакт по-прежнему не появляется на занятиях. Третья неделя, а ощущение у Кози такое, будто он не видел своего парня уже целую вечность. На такой длительный срок они не расставались с самого знакомства. И Кози ловит себя на том, что думает о Гакте слишком много. Гораздо больше, чем в то время, когда они были вместе.       Сидя на очередной лекции по истории музыки, Кози тупо смотрит на исписанную мелом доску и преподавателя, видит, как тот ходит туда-сюда с книжкой в руках и шевелит губами, но не слышит и никак не может сосредоточиться. Перед глазами у него прочно стоит бледное заплаканное лицо с лихорадочно горящими яростью чёрными глазами, в ушах вместо голоса лектора эхом бьются грубые хриплые крики и, на контрасте с ними, ледяное, равнодушное, брошенное сквозь зубы: «Уходи». Это раздражает. Злит до сдавившего голову железного обруча и зубной боли.       «Я не сделал ничего плохого. Абсолютно ничего. Не навредил же ему. Не бил, не унижал. Ну подумаешь, трахнул раньше времени, тоже мне, трагедия. Гаккун, тебе бы поменьше выёбываться со своими дохера сложными планами. Сам виноват, придурок».       Кози твердит самому себе эти фразы, как мантру. Но чем больше Кози повторяет их про себя, тем меньше в них верит и тем сильнее ему не по себе. И настроение от этого «не по себе» у него просто хуже некуда.       А ведь Кози всегда считал, что острое переживание разрыва отношений — это не про него. Этих отношений, если их можно так назвать, в его жизни было множество, начиная со средней школы. В таком возрасте трудно считать их чем-то серьёзным, воспринимать иначе, чем своеобразную «взрослую» игру. Эти «отношения» начинались и заканчивались очень быстро, попросту надоедали, становились в тягость и раздражали. И рвал их всегда сам Кози, он умел это делать так, чтобы обойтись без скандалов, истерик и драк с выцарапыванием глаз. Все его партнёры и партнёрши, перестав быть таковыми, становились его друзьями или близкими приятелями. Но теперь ситуация изменилась, теперь сам Кози оказался в положении брошенного парня, причём брошенного, как он уверен, совершенно ни за что, за ерунду. И ему это совсем не нравится, вызывает целую гамму неприятных эмоций. Злость с привкусом горькой обиды, ощущение, что тебя попросту отшвырнули в сторону, как надоевшую игрушку, выбрав подходящий момент. И даже некоторая ревность — кто был тот мужчина на белом «Кадиллаке», которого Кози видел возле дома Гакта, когда уходил? Не хочется думать о плохом, о том, что Гакт променял его на «папика», но и не думать об этом совсем не получается.       Гакт. Странный, непонятный, временами такой раздражающий своими играми в невинность и жуткими глазами, в пустоте которых живут демоны. Он исчез из жизни Кози так же внезапно, как и появился в ней, оставив на месте себя огромную дыру. И только сейчас, когда, похоже, ничего уже нельзя исправить, Кози понимает, как сильно привязался к Гакту, даже не заметив этого. Как скучает и как ему не хватает их прогулок и вечерних разговоров в маленькой студии.       Ему очень хочется верить, что Гакт, уже успев остыть и прийти в себя, вернув себе способность рассуждать хладнокровно, думает точно так же. Глупая надежда, бессмысленная попытка уцепиться за соломинку, чтобы не утонуть во всём этом бурном потоке. Но всё же эта мысль немного греет его и успокаивает. Хотя Кози хорошо понимает — даже если они с Гактом чудом помирятся, прежними их отношения не будут уже никогда.       Но у всего, как известно, есть конец. И однажды вечером, привычно выйдя на аллею с цветущими сакурами после занятий, Кози видит его сидящим на лавочке.       Гакт, как обычно, рисует, скрыв лицо за длинными волосами. Но даже с расстояния видно, как трясутся его руки, сжимающие альбом и карандаш, и что длинные ногти по-прежнему синие. Кози нервно сглатывает, останавливается прямо посреди дороги. Кто-то налетает на его спину, коротко ругнувшись, и толпа равнодушно обтекает его со всех сторон. И ему требуется несколько минут на то, чтобы собраться и подойти поближе.       — Гаккун… — он зовёт робко, больше всего боясь, что Гакт сейчас увидит его, вскочит и убежит прочь. Или, того хуже, опять впадёт в истерику и начнёт кидаться всем, что попадёт под руку.       Но Гакт медленно поднимает голову и спокойно смотрит на него. Вернее, в первую секунду Кози кажется, что спокойно. А стоит только присмотреться, и видно, что его глаза сейчас ещё чернее обычного и матовые, как запотевшие стекляшки — никаких эмоций. Словно на них взамен треснувшего льда намёрз новый тёмный слой.       — Привет, — равнодушно бросает он и опять утыкается в альбом.       Повисшее в воздухе неловкое молчание словно превращается в глухую, непробиваемую стену, в которую очень хочется чем-нибудь швырнуть.       — Можно я присяду?       Гакт молча отодвигается в сторону, освобождая место на лавочке рядом с собой. Кози осторожно устраивается рядом с ним, но всё же держится на расстоянии нескольких сантиметров, чтобы случайно не спровоцировать новый взрыв. Гакт ему уже доказал, что может быть непредсказуемым. И он наблюдает, как Гакт резкими нервными штрихами набрасывает на лист очередной рисунок — разделённый на несколько частей, как страница из манги, и в нём без труда угадывается жестокая любовная сцена, в которой готичного вида девушка в чёрном платье избивает плетью связанного парня, подозрительно похожего на самого Гакта. Какие-то новые фантазии, раньше Гакт ни разу при Кози не рисовал таких сюжетов. Похоже, всё-таки что-то в нём надломилось в ту ночь…       В один момент длинный рукав его шёлковой рубашки отворачивается, и Кози вздрагивает, увидев бинт, туго перетягивающий его запястье. Он явно прячет собой свежую глубокую рану, причём кровотечение сильное, на белой марле тут и там видны тёмные пятна проступившей крови.       Запястье, кровь… От одной только мысли, острой пулей прострелившей сознание, Кози весь передёргивается и едва сдерживается, чтобы не обнять себя за плечи и не сжаться в комок. Неужели всё-таки он не зря опасался и Гакт попытался покончить с собой из-за его пьяной глупости? Сердце делает кульбит и камнем падает куда-то на дно желудка.       — Это не из-за тебя, — вдруг бросает Гакт, не поднимая головы, — не беспокойся.       — Телепат хренов, — вздрагивает Кози, — ты что, мысли читать умеешь?       — Нет. У тебя на лице написано, о чём ты думаешь. На лбу огромные буквы: «Блять, я виноват», — всё так же безучастно продолжает Гакт. Кинув взгляд на бинт, он качает головой. — Я делал так и до тебя, раньше. Просто… Иногда мне хочется.       Кози слегка нервно сглатывает, чувствуя нарастающее, как снежный ком, беспокойство. Гакт говорит об этом кошмаре, как человек, сидящий на диете — «иногда так хочется съесть кусок торта». И от этого становится просто жутко. Сколько же страшных тайн ещё хранит в себе этот странный парень? Сколько всего интересного Кози ещё предстоит узнать о нём после того, что произошло между ними?       — И часто тебе так… Хочется? — спрашивает он дрогнувшим голосом.       Гакт смотрит прямо перед собой, в одну точку.       — Не знаю… Не могу сказать. Это спонтанно накатывает. Просто накрывает, и всё.       — Ты начинаешь меня пугать, Гаккун, — констатирует Кози.       Гакт вскидывает брови.       — Это хорошо или плохо?       — Не знаю. Не могу сказать, — Кози невольно отвечает его же словами и хмыкает. Гакт усмехается краем рта в ответ, а он тяжело вздыхает и скрещивает руки на коленях. — Слушай, по поводу того вечера…       — Я на тебя не сержусь. — Кози вздрагивает и поднимает на Гакта глаза. Тот бросает это между делом, продолжая рисовать. — В конце концов, я сам виноват. Мне следовало сразу тебе сказать, что я не из тех, кто готов в постель прыгать через два часа после знакомства. Что мне нужно время… Много времени. Просто я думал, что ты сам это поймёшь по моему поведению. Ошибся.       Кози разводит руками и напускает на лицо выражение идиота.       — Я хреново понимаю намёки, малышка. Мне лучше говорить всё прямо и в лоб. Даже если грубо, зато допрёт быстрее. Я тоже считал, что ты сообразишь. Облажался.       Он подражает словам Гакта, надеясь, что это слегка развеет напряжение, летающее в воздухе. И почти с облегчением видит слабую улыбку на бледных губах, покрытых мелкими ранками.       — Взаимное недопонимание, а? — Гакт захлопывает альбом и медленно скрещивает колени. — Забавно. Только вот что нам теперь с этим делать?       Кози делано равнодушно пожимает плечами. Почему-то сейчас ему не хочется выдавать Гакту все свои душевные муки, испытанные за эти три бесконечно долгие недели. Ему кажется, что так он покажет свою слабость и сам даст Гакту в руки вожжи, которыми тот легко сможет им управлять.       — Ну, если ты по-прежнему хочешь меня послать, я уйду. Не надейся, что я буду и дальше за тобой бегать и прощения просить. Ты прав, это неискренне. Я не считаю, что сделал что-то плохое. И искренне не понимаю, какого хера ты так окрысился.       Гакт морщится и трёт пальцами виски.       — Я и не надеялся, что ты поймёшь, что наделал. Хотя, даже если бы ты понял, ты бы мне об этом не сказал, — он вздыхает. — Это не в твоём характере, ошибки свои признавать. Ты слишком упрям для этого.       — По-моему, мы с тобой оба упрямые, — буркает Кози.       — Не спорю, — Гакт дёргает плечом и отводит в сторону глаза. Несколько секунд он смотрит в одну точку, а потом вдруг кривится и с силой сцепляет дрожащие пальцы. — Знаешь, что самое противное во всём этом, Кози? То, что ты мне нравишься. Всё ещё нравишься, даже когда я думаю о том, что ты сделал. А ещё хуже то, что я теперь хочу ещё.       Кози едва не роняет сумку.       — Чего?!       — Ты слышал. Я хочу ещё, — монотонно повторяет Гакт и прикусывает губу. В его глазах вспыхивает какой-то странный, незнакомый Кози огонь; пододвинувшись чуть ближе, он медленно опускает ресницы, мигом скрыв этот непривычный взгляд. — Секс ведь… Не всегда такой болезненный, верно? Такое случилось только потому, что для меня он был первым? Или потому, что я сопротивлялся?       Кози пожимает плечами.       — Ну, совсем безболезненным он не бывает. Но это та боль, которая идёт рядом с кайфом. К ней просто надо привыкнуть.       Гакт отводит глаза в сторону. Его дрожащие пальцы вдруг с силой сжимают края рубашки, в секунду посиневшие губы опять начинают дрожать. Кози, осмелившись, приобнимает его за талию; Гакт мигом закидывает голову ему на плечо и вздыхает, опалив ухо горячим дыханием.       Опять он так близко. Точно так же испуганно дрожит, нервничает, но позволяет прикасаться к себе. Кози тянется к нему и, дотронувшись до уголка губ, утыкается в нежную горячую впадинку под ухом. От ощущения, как колотится под тонкой кожей пульс, по телу словно проходит токовый заряд, поднимая со дна души такое знакомое возбуждение.       — Я готов, Кози… — чуть слышный вздох прошибает его до дрожи, Гакт хлопает повлажневшими ресницами, кусает губы. — Даже если будет больно, я хочу… Хочу привыкнуть. Хочу тебя, только тебя. Давай поедем ко мне? Прямо сейчас…       Кози делано равнодушно проводит по его щеке костяшками пальцев.       — Эй. Не так быстро. — Гакт мигом испуганно вздрагивает. — Я больше не повторю своих ошибок.       С изумлением Кози видит, как в тёмных глазах начинают наливаться мелкие слезинки. И ухмыляется краем рта. Наверное, и вправду надо было просто подождать, Гакт бы сам рано или поздно прыгнул на него. Желания тела и гормоны никуда не денешь. И он и сам соскучился, это чувствуется в каждом его движении, даже если напрямую он из своего упрямства никогда не скажет.       — …Зайдём по пути в аптеку, — тихо добавляет Кози и щурит глаза. — Я куплю смазку и презервативы. Извини, после того, что случилось, я без них тебя и пальцем не трону. Для своего и твоего спокойствия, вот и всё.

***

      Инцидент кажется исчерпанным. По крайней мере, Кози хочется верить именно в это, хотя маленькое недоверие всё ещё царапает его изнутри острыми коготками и шепчет, что всё не может решиться так просто.       Но Гакт улыбается ему так нежно. Протягивает руки, обнимая за шею, шепчет:       — Я соскучился…       И, слыша его хрипловатый голос, видя эту привычную, уже почти любимую слабую улыбку, Кози чувствует, что у него нет никакого желания раздумывать и искать во всём этом ловушку. Даже если она есть. Эти мгновения слишком коротки. Слишком дороги, чтобы тратить их на ненужные раздумья. И он мягко касается полуоткрытых губ, перехватывая очередной судорожный вздох.       От открытого настежь окна веет вечерней прохладой, багровый свет стелется по спальне. Так тихо, словно комната душит все звуки, долетающие с улицы, даже шум несущихся по проспекту рядом машин. Во всей этой тишине Кози отчётливо слышит, как бьются в одинаковом ритме два сердца — расслабленно, медленно и ровно. Длинные белые пальцы, чуть дрожащие, в его волосах; зарываются в жёсткие от частых перекрасок и лака пряди, подушечки легонько массируют кожу головы. Так не хочется делать даже маленький перерыв в этих рваных поцелуях, но всё же приходится, чтобы посмотреть в затуманенные тёмные глаза. Сейчас они не кажутся Кози пустыми и бездушными драгоценными камнями — слабые красные блики подрагивают на радужках. Гакт тихонько дышит ему в щёку, облизывает кончиком языка мгновенно пересохшие губы и тихо вздыхает, но ни на секунду не выпускает его волосы. Словно и сам боится, что Кози просто исчезнет, растворится.       Всё же под толстым, похожим на броню, льдом и длинным уродливым шрамом на груди и вправду бьётся живое, ранимое сердце, как бы Гакт ни отрицал, что оно у него есть. Что было в его голове все эти недели? Он мучился от боли? Скучал? Злился? Всё разом, не понимая, какая из эмоций сильнее? Кто знает. Только сам Гакт. И он никогда об этом не расскажет, потому что это тоже часть очередного его плана, сформированного на ходу.       Но кое-что всё-таки не даёт Кози покоя. И, поймав новый вздох с губ, он всё же решает прояснить это, пока ревность не сгрызла его до основания.       — Гаккун…       — М-м? — томно, как полусонно, Гакт опускает свои пушистые ресницы, и они легонько щекочут Кози скулу.       — Никаких больше недосказанностей, верно? — тихо тянет Кози. Этот вопрос скорее риторический, ответ на него не был высказан прямо, но он очевиден.       Гакт наконец выпускает его волосы. Смотрит прямо в глаза, гладит по щеке ладонью. От его кисти всё ещё резко и сладко пахнет «Эгоистом», даже сильнее, чем от шеи. Кози улыбается. Душит запястья, прямо как девушка.       — Никаких, — эхом отзывается Гакт и, надавив на его затылок ладонью, утыкается губами в щёку. — Что тебя беспокоит? Спрашивай. Я ничего от тебя не скрою, обещаю. Я уже понял, что это может быть опасно… Больше не рискну.       Кози легонько поддевает пальцами его подбородок.       — …Скажи мне, что за мужчина приходил к тебе в тот вечер?       Гакт вздрагивает, в его глазах появляется искреннее удивление.       — Ты это о чём? Какой мужчина?       — Не притворяйся. Я видел его, — Кози слегка сжимает губы, — собственными глазами, когда уходил от тебя. Он приехал на белом «Кадиллаке». Вошёл в подъезд. И через минуту в окнах свет загорелся. Явно шёл к тебе.       Гакт сдвигает брови, между ними на секунду очерчивается глубокая складка.       — В тот вечер… — тихо произносит он, будто пережёвывая каждое слово. — В тот вечер… А я не помню, Кози.       — Ты охренел?!       — Нет, правда не помню… Я был не в себе, — бормочет Гакт, — у меня всегда память отрубается в моменты стресса. Хм, мужчина… Скажи, а он выглядел как самурай на старых гравюрах?       Кози удивлённо дёргает бровью:       — Точно. Так что, вспомнил?       Гакт с явным разочарованием вздыхает и обхватывает его лицо отчего-то похолодевшими ладонями.       — Да. Хотя лучше бы не вспоминал. Не ревнуй, это был мой дядя.       — Дядя? — изумлённо переспрашивает Кози.       Так вот почему глаза мужчины показались ему знакомыми в тот момент. Этот непроницаемый взгляд и чёрную, матовую радужку он уже видел прежде — у самого Гакта.       — Ну да, Оширо Манабу. Я же рассказывал тебе о нём, — Гакт качает головой и морщится. — Вернее, если копать глубже, он мне и не дядя, какой-то очень-очень дальний родственник с отцовской стороны… Не знаю даже, сколько у нас общей крови. Но это неважно, я зову его дядей, он не против. Мои родители далеко, на Окинаве, и присмотреть за мной сами не могут, а совсем без надзора оставить тоже боятся. Вот и попросили дядю приглядывать. Он живёт здесь, в пригороде, поэтому может пару раз в неделю зайти ко мне, убедиться, что я в порядке.       Кози облегчённо вздыхает.       — Вот как. А я уж подумал, что ты решил лечь под богатого папика, а меня послать под идиотским предлогом.       Гакт смеётся.       — Глупости. Ты у меня первый и единственный. И, надеюсь, останешься таким.       Он тянется за очередным поцелуем, и Кози, отвечая, чувствует, как с сердца падает огромная льдина, давившая на него всё это время. Нет, Гакт не решил променять его на кого-то. Гакт его, остался его. Теперь ему точно не о чем беспокоиться. Можно выкинуть из головы все мысли, кроме одной — сейчас Гакт здесь, с ним, и наконец-то готов отдать своё тело ему на ласки, можно тонуть в его взгляде и слышать лишь его хриплые стоны.       Соскользнув с его губ и обцеловывая шею, оставляя на ней розоватые следы помады и замечая следы прошлого раза на коже, Кози нащупывает рукой тюбик на тумбочке. В этот раз он сделает всё, как надо, и не причинит Гакту лишней боли.       — Гаккун. Ты готов?.. — он поднимает взгляд на лицо любовника и видит, как знакомый нежный румянец заливает его бледные скулы. Гакт кусает губу, но кивает. — Хорошо… Тогда раздвинь ноги.       Ладонь скользит по его бедру, по внутренней стороне, где уже горячо. Надавливает слегка, и Гакт послушно разводит бёдра в стороны, запрокидывает голову на подушку и прикусывает ноготь на большом пальце.       — Хороший мальчик.       Кози и сам не знает, почему у него вырвалась эта фраза, словно прямиком из дешёвого гей-порно. Он слегка отстраняется, чтобы быстро выдавить лубрикант на пальцы и размазать его, и снова наклоняется к груди Гакта. Проводит языком по соску в тот же момент, когда его палец проникает внутрь и тут же выскальзывает. Всё ещё слишком узкий. Но со смазкой ощущение совсем другое. Нет такого явного отторжения. Да и Гакт явно чувствует, что ему не хотят навредить и интересуются его состоянием — напряжённый, но не слишком, не ощущается как один огромный комок обнажённых нервов в руках. Он тихонько дышит, уцепившись пальцами за плечо Кози, смотрит на него из-под длинных ресниц и морщится, пока тот с силой зажимает зубами сосок. Его тело дёргается в секундной судороге, и тихое «ах» эхом долетает до слуха Кози, пройдя по коже лёгкой вибрацией.       Уже два пальца скользят в теле так легко, пока Кози крепко сжимает его губы своими. Целует, толкает язык в рот, отвлекая от новых и не очень приятных ощущений. Два пальца с непривычки уже причиняют определённую боль, и ему хочется, чтобы Гакт максимально расслабился, чтобы его тело превратилось в расплавленный воск, мягкий и пластичный. Кажется, оно уже на полпути туда… Резко проникнув пальцами внутрь до самого их основания и сжав их, Кози опять прихватывает его губы, и Гакт нервно дёргает головой, смещая поцелуй ниже, на скулу. Кожей Кози ощущает буквально каждую ранку на его губах; а при одной только мысли о том, как в этой тёплой тесноте скоро вновь окажется собственный член, словно сами нервы раскаляются внутри тела и превращаются в сплошные искрящие провода.       Не выдержав, он тихо рыкает и, куснув Гакта за подбородок, перехватывает за запястье его руку на плече. Сплетает на мгновение их пальцы, ведёт ею по своему телу, как кистью, даёт Гакту почувствовать каждую напряжённую мышцу, каждый миллиметр взмокшей, горячей кожи. Глаза Гакта медленно расширяются; он чуть сгибает пальцы, слегка царапая. И когда рука, пройдя по костлявому бедру, касается стоящего члена, он на мгновение испуганно вздрагивает и дёргает ею, пытаясь выдернуть. Но тут же успокаивается и, шумно вдохнув и прикусив губу, сам сжимает ствол, неуверенно поглаживая.       — Чувствуешь? — выдыхает Кози, наклонившись к нему и упершись лбом в лоб. — Чувствуешь, Гаккун? Как я хочу тебя…       Гакт смотрит ему прямо в глаза и медленно моргает. Его рука продолжает скользить взад-вперёд, возбуждая ещё больше. И дрожит с каждой секундой всё меньше.       — В тот раз… Было так же? — чуть слышно хрипит он и сжимает пальцы.       — Нет, — Кози целует его в уголок рта. — …Сейчас гораздо сильнее.       Не отрываясь от губ, он медленно вытаскивает пальцы из разомлевшего, чуть дрожащего тела. Опять тянется к тумбочке, теперь уже за презервативом. Но Гакт опережает его — резко вскинувшись и дёрнувшись, он ухватывает пакетик и с громким хрустом раздирает упаковку. Пальцы скользят, целлофан едва поддаётся им. Избавившись от обёртки, Гакт кусает губу и осторожно раскатывает презерватив по его члену. Кози вымученно улыбается и гладит его по волосам, после чего наваливается на него и подхватывает под бёдра.       — Если что не так, говори… — выдыхает он и делает плавное движение бёдрами.       В секунду мир вокруг него схлопывается, сужается до крохотных размеров; в глазах темнеет, дыхание сбивается, остаются лишь жар и теснота сжавшего его тела. Где-то на краю этой темноты громко стонет Гакт, и Кози торопливо наклоняется к нему, замедляясь, обцеловывая шею и контур лица. Только бы не сорваться, нужно держать себя в руках, помнить о том, что малейшая ошибка — и может случиться взрыв. И, думая об этом, он вновь неспешно покачивает бёдрами, вырывая короткий вскрик.       — Подожди… — выдыхает Гакт. — Больно. Я сам…       Уцепившись за плечи Кози, впив в кожу длинные ногти, он слегка приподнимается, принимая более удобную позу. Сначала он почти не двигается, едва приподнимая бёдра и насаживаясь буквально по миллиметру, постепенно увеличивает темп, а потом смелеет настолько, что падает обратно на постель, раскидывая руки и позволяя Кози выбирать ритм самому. Его щёки заливает розовый румянец, влажные волосы липнут к шее и рассыпаются неаккуратными прядями по подушке, пронзительно чёрные на фоне белоснежной кожи, покрытой испариной, а тусклые глаза словно наполнились каким-то невероятным серебристым сиянием изнутри. Гакт и так красив, слишком красив, настолько, что нельзя не любить его, не желать. Но сейчас он превзошёл даже собственное великолепие. И с каждым толчком, с каждым сорванным с губ поцелуем Кози влюбляется в него всё сильнее.       Кози старается не потерять голову, следит за каждым движением Гакта. И не упускает тот самый сладостный момент, когда в собственном паху появляется покалывание, а Гакт под ним начинает трепыхаться, пытаясь глотнуть воздуха. Кози мигом с силой сжимает пальцы на его члене, резкими болезненными рывками выбивая из этой чудесной головки все мысли вместе со спермой. А через несколько секунд и сам кончает, остановившись и запрокинув голову с громким протяжным стоном.       Он никогда не позволит этому существу ускользнуть. Данное самому себе обещание наконец приобретает чёткую, категоричную форму.       Буквально рухнув на Гакта сверху, он чувствует щекой слабую улыбку, и тонкие пальцы снова мягко гладят его встрёпанные, вставшие дыбом волосы. Кози дышит куда-то ему в плечо, приходя в себя. Но в ту же секунду его бросает в холодный пот. Потому что он слышит над ухом голос Гакта, хриплый и невероятно сексуальный:       — Ещё, Кози… Ещё!

***

      «Ещё» растягивается почти до самого рассвета, всё более сильными накатывающими волнами возбуждения. Но Кози не имеет ничего против этого. Даже радуется тому, что потерял счёт времени и своим оргазмам.       Лёжа возле наконец уснувшего Гакта, перебирая пальцами его волосы, он бездумно смотрит в окно. Небо за прозрачными занавесками и распахнутой створкой подёргивается желтоватой плёнкой, медленно расползающейся снизу вверх. Часы в прихожей пропикали ровно пять. И Кози уже знает — на занятия в университет он сегодня не пойдёт. И Гакта не отпустит. Ни за какие сокровища мира, ни за что.       Он отворачивается от окна и смотрит на сопящего рядом Гакта. И невольно улыбается. Удивительно, каким очаровательным становится этот холодный мрачный парень, когда спит. Так мило прячет нос в шею Кози. Так прелестно посапывает. Кози смотрит на его подрагивающие влажные ресницы, на приоткрытые искусанные, пунцовые губы, на тени, залёгшие на впалых щеках. И утыкается носом в мягкие волосы.       Какое странное ощущение. Словно что-то буквально распирает изнутри, вызывая во всём теле странную вибрацию. И Кози сам не может понять, что это. У него бывали бурные ночи с партнёрами. Много. Бывало и такое, что он занимался сексом целый день напролёт. Но таких ощущений после этого не бывало ни разу. Что такого в Гакте, что он заставляет его, прожжённого, испытывать подобное?       — М-м… — Гакт недовольно и сонно шевелится, и Кози целует его в кончик носа.       — Ты чего, малышка?       — Не шевелись, мне так удобно… — бормочет Гакт и поднимает на него сонный взгляд. — Сколько времени? Я слышал часы.       — Пять, — бросает Кози и осторожно приобнимает его. — Спи. Я всё равно не позволю тебе пойти в универ сегодня.       — Как будто я туда собирался, — зевает Гакт, — вот прямо встану в шесть и пойду… Да ни за что.       — Язва, — беззлобно огрызается Кози и, зарывшись в его волосы носом, закрывает глаза. Надо бы тоже поспать. И хорошо бы эта вибрация в теле прошла к утру, а то он даже на ноги толком встать не сможет.       Сон уже почти накрывает его, когда он вдруг чувствует шевеление возле своего живота. Вздрогнув, Кози открывает глаза и взглядом натыкается на Гакта; тот сползает вниз и, уткнувшись ему в живот растрёпанной головой, поглаживает прохладными ладонями бока и бёдра. Догадаться, чего он хочет, несложно. Кози дёргается и слегка тянет его за волосы:       — Эй, тебе что, всё ещё мало? Угомонись уже, всю ночь трахались.       — Это от кого же я слышу, а? — язвительно тянет Гакт, сверкнув на него глазами. — Неужели это мне говорит человек, который меня силой в первый раз взял, а? Я всего лишь хочу попробовать…       Гакт широко и медленно проводит по его животу языком, и Кози чуть невольно не втягивает его. Щекотно, будто кто-то провёл по коже влажной нагретой салфеткой.       — Я что-то не пойму никак. Ты что, в нимфоманку за одну ночь превратился?       — А что, если так? — Гакт улыбается почти невинно, но в глазах пляшут проснувшиеся демоны.       — Ты чокнутый, Гаккун… — сдавленно выплёвывает Кози.       — Чокнутый, с реальным диагнозом, — Гакт хмыкает, в очередной раз заставив его оторопеть. — Только это ты сломал моё тело. И теперь я хочу секса. А ты будешь давать мне ровно столько, сколько я захочу. Повеселимся, любимый?       И тут Кози становится окончательно не по себе. Очередной новый Гакт, незнакомый ему и пугающий. Глаза опять тусклые и ничего толком не выражают, а жуткая улыбка от уха до уха вызывает мурашки. Кози никогда не замечал, что у Гакта, когда он улыбается, искажается лицо — глаза странным образом наклоняются к носу внутренними уголками, и это придает ему откровенно демонический вид.       Какой же он, настоящий Гакт? Сколько у него этих масок, за которыми он так ловко прячется? Кози не успевает подумать об этом, потому что Гакт неспешно заглатывает его член, забирает его в рот почти целиком. И тот мгновенно начинает наливаться тяжестью в этом влажном тепле.       — Гаккун… — выдыхает Кози, запуская пальцы в его волосы. Это причиняет определённую боль — ровные белые зубы то и дело задевают чувствительную тонкую кожу. Гакт чувствует это; он пошире приоткрывает рот и медленно двигает головой. Движения влажного языка дёрганные, неуверенные, но он явно очень старается и чётко помнит, что делал Кози в их первую ночь. Удивительно, а ведь он тоже был пьян… Хотя у тела память своя, не зависящая от головы, это известный факт. Кози поглаживает его, чуть придавливает затылок, если что-то не так. И Гакт, как точнейший механизм, улавливает каждое его касание, подчиняется ему.       — У тебя неплохо получается… — бормочет Кози. — Где научился?       — Одно время я воровал у папы порножурналы, — язвительно отзывается Гакт, — читал их и каждую ночь представлял, как делаю минет одному своему однокласснику.       Кози только хмыкает.       — Ну и фантазии. Твой образ хорошего мальчика трещит по швам, Гаккун.       Гакт останавливается и поднимает на него глаза.       — А я и не хороший мальчик, — вдруг тоном робота произносит он. — Плохой ребёнок. Плохой. Неправильный.       Уже в который раз за эту ночь Кози вздрагивает. А Гакт с громким похабным «чмок» выпускает его член, отстраняется от него и легонько толкает в грудь ладонью, поворачивая на спину. Кози не успевает даже отреагировать, как он уже оказывается сидящим на бёдрах, а ладони привычно раскатывают по вставшему стволу презерватив.       — Плохой мальчик… — с придыханием шепчет Гакт, с силой насаживаясь на его член, впуская его в тело до самого основания. — А-а-ах… Да, так и есть… На его член я тоже садился вот так. Но только во снах. Мечтал об этом… Ками-сама, мой ками-сама.       — Да что за херню ты несёшь, — беззлобно выдыхает Кози и, протянув руку, гладит его грудь и живот, уже влажные и горячие.       — Это из-за него я потерял сердце. Из-за него, — с каким-то истеричным вожделением вскрикивает Гакт, яростно поднимаясь и опускаясь. — И хорошо, что потерял!       Кози уже совсем не разбирает, что он говорит, а Гакт выглядит натуральным сумасшедшим — с яростным блеском в скошенных к носу глазах и пустой безумной улыбкой.       — Не волнуйся, — наклонившись к нему вплотную, Гакт почти мурлыкает, трётся о бёдра, покачиваясь взад и вперёд, целует в губы. — С тобой я не поступлю, как с ним, Кози. Знаешь, почему? Потому что его сломал я. А ты сломал меня! Первым!       — Заткнись, меня в дрожь от твоих разговоров бросает!       Кози не выдерживает и, ухватив его двумя руками, опрокидывает на подушки. Несколько секунд они борются, валяются по постели туда-сюда, и в конце концов более слабый физически Гакт опять проигрывает, оказавшись прижатым животом к подушкам. Кози тянет его за волосы, мерными толчками проникая в тело, и усмехается. Грех отказываться от того, что само плывёт в руки. Если Гакт хочет трахаться, то Кози готов это делать столько, сколько нужно им обоим.       — Да, да! — хриплым голосом выкрикивает Гакт, скребя ногтями по спинке кровати. — Да, ещё! Ещё, Кози… М-м-м… Выбей его из меня, покажи мне, кто главный! А-а-ах…       Он весь дрожит, дёргается, плавится, требуя большего. И Кози остаётся только выполнять все его пожелания, задвинув куда подальше всё своё удивление.       «Может, я просто отрубился и вижу прекрасный сон?»       Усмехнувшись краем рта, он утыкается губами в мокрое плечо Гакта и сжимает ладонь на его бедре, сильно, до покраснения кожи и резких отпечатков пальцев. Даже если Кози сейчас спит и ему просто мерещится, снится самый обыкновенный мокрый сон, он не собирается упускать ни секунды из этой сладкой сказки. Такой Гакт, без всего своего привычного холода и напыщенности, определённо, нравится ему гораздо больше. И хочется, чтобы он остался таким навсегда, чтобы утром всё это не развеялось, как туман. Забавно. Кози и до этого замечал, что под этим льдом тлеет пламя, которое надо как следует раздуть, но кто бы мог подумать, что для того, чтобы это сделать, надо взять Гакта силой. Интересно, повернулось бы оно так, если бы Кози оказался более терпеливым и всё-таки дождался того часа, когда Гакт бы царственно подал ему ручку для поцелуя и дал понять, что готов лишиться невинности? Да какая теперь, к чёрту, разница.       Гакт громко и тяжело, с хрипом, дышит, вбирая воздух в себя с такой жадностью, будто его лёгкие разорваны и не могут ничего задержать в себе. Кози замечает, что одной рукой он гладит собственный член, остервенело, резкими, грубыми рывками. И, судя по мелким белым каплям, блестящим на пальцах в медленно заливающем спальню свете солнца, он уже близок.       — Эй, не делай это с таким остервенением, — Кози смеётся и смещает ладонь с его бедра, перехватив трясущиеся пальцы. — Это тебе не гнойник, который выдавить надо побыстрее.       — Поэтическое сравнение, — хмыкает в ответ Гакт, резко вскидывается и забрасывает обе руки на его спину. Ещё и гибкий, оказывается. И царапается, как кот, даже в такой позе. — Покажи, как надо.       — Так, как тебе нравится, надо, — поясняет Кози. — Расслабиться и думать об этом как об удовольствии, а не как побыстрее брызнуть.       Кози обнимает его за талию, притягивая поближе к себе, целует в приоткрытые губы. На них всё ещё чувствуется горечь смазки, а Гакт сам лезет языком ему в рот, резко и сильно углубляя слюнявый поцелуй. Кози гладит его в ритм своим толчкам.       Он кончает первым, с глубоким стоном изливается в дрожащее тело, и продолжает ласкать любовника, помогая ему дойти до грани. Гакт обеими руками держится за его спину, вскинув костлявые локти. И почему-то достигает разрядки почти молча, душит свои крики в горле Кози.       Несколько минут уходит на то, чтобы отдышаться и прийти в себя. Кози осторожно разжимает руку, и Гакт, как тряпичная кукла, обваливается грудью на подушки, морщится, когда смягчившийся член выскальзывает из него, а Кози стягивает испачканный презерватив и небрежно скручивает его в узел.       — Знаешь, — с улыбкой произносит он, решив всё-таки озвучить свои мысли, и целует в плечо. — Таким ты мне нравишься гораздо больше, Гаккун.       Гакт слегка поворачивает голову, и Кози встречает очередную его улыбку — уже не страшный и дикий оскал, но всё ещё очень нехорошую. И в голове невольно мелькает мысль, что Кози просто обязан вытащить наружу всех демонов, что живут в этих непроницаемых тёмных глазах.       …В следующий раз Кози просыпается уже около полудня, разбуженный ярким солнечным светом и шумом машин, доносящимся с проспекта. Довольно потягивается, ухмыляется, чувствуя, как ноют бёдра, и приподнимается на локте. Гакт, стоя возле окна, застёгивает рубашку. Что-то в его движениях кажется странным: ночью они были такими плавными, мягкими, а сейчас он шевелит руками отрывисто и неестественно, как робот.       — Гаккун?       Гакт медленно поворачивается. Лицо — застывшая маска, глаза опять мёртвые и пустые.       — Кози, ты не знаешь, почему моё тело так болит?