Ты предашь меня волкам

Рыцарь мой, не пугайся слов моих, —

Мы с тобой делим одно тело на двоих.

4 Позиции Бруно

      Они оба были молоды. Горячи. Горды. И обречены на смерть.       ***       Когда воюют короли — подданные ложатся, как колосья под серпом. Жатва.       ***       Давос впервые видит Эйрона даже не на этой чертовой границе, из-за которой всё началось. Ему, десятилетнему, не повезло встретиться с какой-то лихой «девчонкой» на побережье, где та кидала камешки в воду. Блэквуд, любящий влезать с непрошеными советами, подошёл ближе и фыркнул:        — Забери волосы, фея, а то руку вместе с камнем выкинешь.       «Фея» спокойно положила камень, неторопливо обернулась, и Давос понял, что обознался: перед ним был мальчишка с тонкими чертами лица и длинными волосами. И странными зелеными, болотного оттенка глазами, — странными своей притягательностью, хотя омутами бы их не назвал даже поэт.       — Фея, говоришь? — так же неторопливо промолвил мальчишка. Он всё делал неторопливо, со вкусом, словно наслаждаясь действиями, но не был похож ни на улитку, ни на черепаху. — А что, мне нравится. Будет ещё одно прозвище в копилку, — для моих кузенов. А ты кто?       — Я Давос. Давос Блэквуд.       — Эйрон. Эйрон Бракен.       И тут мелкий Блэквуд понимает, что попал. Бракены — не просто его враги, о которых ему прожужжала уши родня, это род, который Блэквуды обязаны уничтожить, — опять же, по словам родных. А вот уничтожать «златовласку» не хотелось, было лишь любопытство и желание понаблюдать: у Блэвудов всё делали быстро и не особенно аккуратно, переделками не заморачивались, а особо недовольные результатами получали кулаком по морде или мечом в печень, — в зависимости от ситуации. Как итог, недовольных не было, — пьяниц и кобелей Блэквудов люди старались обходить и не вступать ни в ссоры, ни в разговоры. А тут — медленно, но метко кидает камни, медленно, но четко разговаривает, всё делает неспешно, но успевает и даже обгоняет самого Давоса по темпу. Магия, не иначе.       Давос усилием воли подавляет в себе исследовательский инстинкт и кидается на Эйрона, прижимая его коленом к земле. Цель проста — нос, губы, выбитые зубы и чуть придушить, дабы не рыпался. А, ещё волосы, да — дёрнуть, выдрать клок, провести окровавленной прядью по лицу. Ничего нового, Блэквуд классический.       Однако Давоса неожиданно самого кидают на землю и бьют в пах. Эйрон сидит на нём, хмурясь, но не злясь, — он не рассчитывал на драку, поэтому просто обороняется.       — Слушай, хватит, а? Я просто кидал камни. Чем я тебе помешал?       — Ты грёбаный Бракен! Отродье трусов и хуесосов! — Давос повторяет слова своего кузена.       Бракен насмешливо сдвигает брови.       — Я не трус, Блэквуд. А про остальное — тебя, вроде как, Рейнира послала в пекло, и ты не станешь женихом принцессы? Какая жалость. А твоя семья так рассчитывала на деньги Таргариенов…       Эйрон, впрочем, не оригинален, — он повторяет слова своего дяди. Ему лично наплевать и на Давоса, и на его неудавшееся сватовство. Но задеть побольнее, найдя болевую точку, изящно унизить соперника словами, ужалить, как змея, — фирменная черта Бракенов, в отличие от прямых и простых, как полено, Блэквудов. Бракен — наследник своей семьи, ничего необычного, и жалит он по-фамильному.       А Давос думает, что надо было бить по яйцам первым, а не пялиться на глаза и волосы. И на будущее даёт себе зарок: обучиться скорости боя у кузенов, у друзей, у всех, кого знает, дабы не было так противно и позорно. Но сейчас его беспокоит другое — собственные эмоции. Он разозлён и унижен — и вместе с тем смотрит в болотные глаза, не в силах отвести взгляд… И ему нравится, чёрт подери.       Эйрон же просто сидит на Давосе, пригвоздив того к земле острым коленом — и молчит, так же вглядываясь в соперника. Ему явно хочется выплеснуть эмоции, но фирменная бракеновская выдержка не даёт. Оба молчат и смотрят друг на друга: Эйрон — удерживая Блэквуда, а Давос, кряхтя и извиваясь, всё глубже погружается в грязно-зеленый омут.       Вдруг Эйрон встает, отпуская Давоса и отряхиваясь, и молча уходит к речке, — строгий, с идеально прямой осанкой. Давос бросается за ним, пытается опять сбить с ног — но получается тычок в нос локтем, кровь заливает ему губы и подбородок, а чёртов Бракен усмехается:       — В следующий раз это будут все твои передние зубы. Или ты думаешь, что только Блэквудам позволено выбивать челюсти врагам?       — Иди нахуй, — шепчет Давос, ища в кармане хоть какую-то тряпку, чтобы заткнуть ноздри. Ну а что ещё он может сказать? Только это.       — Сам иди, — шепчет Эйрон, удаляясь и даже не повернув головы.       И кто виноват Давосу? Фамильная ненависть или собственная глупость? Да и так понятно. Глупый маленький Блэквуд.       ***       Все последующие встречи Давоса и Эйрона происходят либо около этих чёртовых пограничных камней, либо — случайно — на городских ярмарках, куда оба ездят с семьёй по делам. Словесные перепалки, всегда заканчивающиеся: «Пошёл нахуй! — Сам пошёл!», дают окружающим повод позабавиться («Щеночки резвятся — мило!»), а главам враждующих семейств — в очередной раз испытать гордость за то, как качественно ненавидят друг друга их отпрыски.       Вражда продолжается. Вражда будет вечной. Это не сказки на ночь, мой мальчик.       Именно тогда Давос приобрел мерзкую привычку облизывать нижнюю губу и высовывать язык. Эйрона это бесит, — Давос ощущает кожей брезгливый взгляд. И когда спокойный Эйрон выведен из себя, день прожит не зря.       Давос, наблюдая за Эйроном, видел то, что заметил ещё тогда, при самой первой встрече: тот делал всё неспешно, аккуратно, но всегда вовремя, даже меч вытаскивал аккуратно, но опасно. И красиво, чего уж там. Завидовал ли Блэквуд? Скорее да. Хотел ли быть таким же — неторопливым, чистым, пахнущим мятой? Скорее — нет: Блэквуды не парились по поводу чистоты, им и так жилось неплохо.       А тут — изящные руки, плавные движения, разлетающиеся волосы, постоянное ощущение свежести и легкого ветерка… То ли сломать, то ли завладеть. Сделать своим.       После таких встреч ночами Блэквуд обгрызает ногти, а став постарше — яростно дрочит, представляя то, как вышибает Эйрону зубы, вырывает волосы, ломает руки, раздирает в хлам всю эту недостижимую красоту, дразнящую его взглядом… Верхнее, пытается представить. И — не может. Не может ни представить, ни кончить, и бросает свой истерзанный член, злой и замотанный.       Зато нежные поцелуи, снящиеся Давосу, шёпот и улыбка сразу настраивают на нужный лад. Однако, просыпаясь, Давос опять злится. И ему не с кем посоветоваться: в семье Бракенов ненавидят, а друзья формально на стороне Блэквудов. Так выгоднее.       Одиночество и неразделённые чувства ломают Давоса, превращая его в злобного, агрессивного мудака, который постоянно кидается на всех, а особенно — на Эйрона, если они случайно сталкиваются. И Эйрон тоже не всегда сдерживается, что доставляет Давосу злобную радость.       Такой же, как я. Такой же злобный и неидеальный.       Эйрон после таких стычек лишь грустно усмехается вслед. Ему противно от себя, но он — тоже человек, и ему обидно получать оскорбления только лишь из-за своей принадлежности к роду Бракенов.       А ещё ему нравится Давос — сильный, неглупый, с большим запасом сил, который можно направить на что-то полезное, а не на бордели, пьянки и ругань. Эйрон — практичный юноша, мир он рассматривает с точки зрения полезности.       Давос не вписывается в эту картину.       ***       Если хотите, чтобы охота прошла неудачно, напейтесь вусмерть и садитесь на коня, а затем преследуйте по лесу одинокого кабана, оказавшегося потом чужой лошадью. Потом долбанитесь башкой, и будем вам счастье. Народная блэквудская примета.       — Ой, бля, — стонал шестнадцатилетний Давос, ощупывая шишку на голове. Виски раскалывались, тошнило, хотелось пить, но бурдюк с водой он потерял во время дурацкой погони. И рядом — никого. Только грибочки, но Давос был не уверен, что они съедобные. («О! Грибочки! Хотя нет, лучше нахер их!»)       — Эй, есть кто-нибудь? Эй, тут рыцарь подыхает, суки! — наудачу жалобно завопил Давос.       Тишина.       И вдруг — топот копыт:       — Какой ты, к черту, рыцарь? — Эйрон возникает откуда-то… из светлой (темной) дали, Давос из-за пелены в глазах не понимает толком. Фея, не иначе. — Вопишь, распугал всех кабанов, разогнал лошадей, воняешь… Эх, бедолага, садись…       — Куда? — трясет головой Блэквуд. Его ещё сильнее тошнит, а блевать на глазах у фамильного врага — это хуже, чем обделаться.       — На лошадь. Я рядом пойду, тут недалеко, — и Эйрон, пахнущий мятой Эйрон, подходит к грязному, пьяному и злому Давосу, помогает тому подняться и забраться в седло. — Сейчас доберёмся до дома.       — До чьего?       — До моего. Ты в наши земли забрёл на охоте, — фыркает Эйрон.       Давос мотает головой, а потом до него доходит:       — Какие ваши земли, пиздюк?! Это наша земля, наши камни, наш лес, а вы, бракеновские выблядки, всё забрали себе, всё, что мы потом и кровью отвоёвывали!       И всё-таки блюет на землю — смачно, долго, противно.       Эйрон же и бровью не повёл.       — Закончил? Всё сказал? — произносит он и даёт Давосу тряпку. — Фамильная блэквудская присказка… Давай, вытирайся и поехали.       Давос, окончательно задолбавшийся, вытирает рот и карабкается на недовольно захрапевшего жеребца, Эйрон идет рядом. И Блэквуду приходит шальная мысль: а что, если пришпорить коня и умчаться, волоча Бракена рядом? Ну а что, я вроде как его поймал… Весело будет.       Конь свирепо оборачивается на уже занесшего ногу Давоса и пытается укусить.       — Не стоит, — предупреждающе вскидывает ладонь Эйрон. — Он не любит чужих, а тебя терпит только из-за меня.       И окончательно сникший Давос молча едет до дома Эйрона. А что ему ещё остается?       ***       Во дворе Бракена встречают двое — управляющий и какой-то красивый мужчина, смутно похожий на Эйрона. Те же черты лица, острые скулы и зеленые глаза, но всё какое-то смазанное, присыпанное вечно-презрительным выражением лица. Вся эта красота смотрелась отталкивающе.       — Дядя, — приветливо наклоняет голову Эйрон. — У нас гость.       Тот брезгливо морщится.       — Блэквуда приволок? Тебе пьяни среди дружков не хватает?       — Амос, — тихим, но твердым голосом говорит Эйрон, — Давосу плохо. Он упал на охоте и разбил себе голову. Я решил приютить его, а потом отправить домой.       — Ну-ну, — смеется мужчина. — А ты не подумал о том, что Блэквуды пришлют к нам войско, — мол, мы держим их щенка в заложниках? Ты никогда не любил просчитывать последствия будущих поступков, Эйрон. Что бы сказал твой отец, будь он жив?       Лицо Эйрона на секунду бледнеет, — Давос невольно любуется.       — Мой отец, — шепчет Эйрон, — был бы доволен мной. Он, кстати, хотел прекратить всё это… Эту…       — Так! Довольно! — прерывает Амос. — Веди его на свою половину, но смотри, чтобы ничего не спёр, да не шатался по двору.       И сквозь зубы:       — Ты идиот.       Эйрон опять становится Эйроном — холодным и невозмутимым. Он берёт лошадь за поводья и ведет в другую часть двора, помогает Давосу спешиться. Слуги уводят коня, а Бракен с Блэквудом идут по темной лестнице в покои Эйрона.       Там слуги приносят горячую воду, чистую одежду, рассол и мяту — при взгляде на последнюю Давос фыркает, но, встретив строгий взгляд Эйрона, затыкается и приводит себя в порядок. Эйрон помогает ему раздеться, уходит, вернувшись как раз тогда, когда Блэквуд, чистый и одетый в свежую рубашку, глотает рассол и мятную настойку.       — Спасибо, — говорит Давос. — Хотя я в душе не ебу, зачем тебе это надо. Может, я и правда заложник, а? Или ты того, соскучился и трахнуть меня хочешь?       Давос так не думает — ему хочется просто лечь и уснуть, но надо же что-то сказать, причём обязательно гадость. Не рассказывать же Эйрону про кабана и грибочки.       Эйрон молчит, глядя на Давоса, а затем медленно произносит:       — У меня нет к тебе ненависти, Давос. Мне надоело быть пешкой в фамильных дрязгах. Я вообще не вижу смысла в этой вражде. А что касается выкупа — обе наши семьи бедны для подобного.       Давос дергается, словно от удара в живот. Бедность — больная тема Блэквудов, бедность и вечные долги.       — Откуда ты знаешь? — хрипит он.       — Я много чего знаю, Блэквуд. Я, вообще-то, не только по борделям и гулянкам шастаю, но и хозяйством занимаюсь, контролирую управляющего. Дядя считает меня дураком, но мне плевать, — я хочу вытянуть свою семью из бедности. И тебе бы тоже не мешало этим заняться.       — Я сам разберусь, Эйрон! Съеби уже! — шипит Давос.       Эйрон пожимает плечами и уходит:       — Спокойной ночи. Ночной горшок — под кроватью, кувшин для умывания — на окне.       Давос запускает чашкой от мяты в уже захлопнувшуюся дверь. И моментально вырубается, не успев обдумать ситуацию.       ***       Утро было неожиданно приятным. Выспавшийся Давос, сойдя к столу, обнаруживает там Эйрона и Амоса. Эйрон здоровается, мужчина кивает.       — Я послал письмо твоей семье, — говорит Эйрон. — Рассказал, что твои друзья тебя бросили в лесу, а у нас ты в безопасности. Предложил приехать за тобой или прислать лошадей.       — И они поверили? — фыркнул Давос, вспомнив своих шумных, резких кузенов, у которых кулаки шли в ход быстрее мозгов. — Убьют же, придурок.       — Не думаю, — ответил Эйрон. — Они прислали лошадей и приписку.       Давос читает:       «Советую побыть там подольше. Любая информация про врага важна. Ты удачно упал на охоте, племянничек».       — Вот скотина! — выругался Давос, представив себе вечно хмурое и надменное лицо дяди. — Нет бы домой забрать, так и тут норовит выгоду поиметь!       — Тебя же никто не держит, — негромко говорит Эйрон. — Лошадей прислали. Можешь уезжать хоть сегодня.       — Да с удовольствием. Только вот голова у меня ещё кружится, мне нужен сопровождающий, — говорит Давос. — Проводишь?       — Тогда только завтра. У меня дела сегодня, — холодно произносит Эйрон.       — Какие, мать твою, у тебя дела? Косички заплетать да слёзки утирать? — не сдерживается Давос. — А вот сейчас как возьму да напишу, что я у тебя в заложниках, и мне пиздец как плохо!       — Не выражаться за столом! — прикрикнул Амос, всё это время внимательно наблюдавший за разговором. Затем он поднимается, выходит из-за стола, но перед уходом резко сжимает плечо Давоса и шипит:       — Ты жив лишь потом, что наш дом не оскверняют кровью врагов! Мы убиваем в чистом поле, у реки, но не дома! Таков наш закон!       Затем он резко уходит, бросив Эйрону:       — Займись с управляющим.       — Будто я без него не знаю, — усмехается Бракен.       Обалдевший Блэквуд не произносит ни слова. Ему всё ещё плохо, ехать куда-то одному — плохая идея, так что придётся ждать Эйрона.       Эйрон уходит по делам, а Блэквуд, предоставленный самому себе, решает понаблюдать, как лорды управляют хозяйством.       И целый день он поражается и восхищается — да, восхищается: шестнадцатилетний Бракен прекрасно осведомлён о ценах на сталь и зерно, спорит с управляющим, который пытается предложить ему товар подешевле, но, конечно, хуже качеством, отстаивает-таки своё, затем идёт к лошадям, проверяет корм и конюшню, потом — в погреб, запасы кваса и хлеба, потом ещё куда-то, Давос уже и не помнит. И понимает, что так вникать в хозяйство он не сможет — методично, спокойно, неторопливо, изящно, понимая суть предмета.       Чертов Эйрон. Чёртов идеальный Эйрон.       А вечером они встречаются за ужином, и, хвала Семерым, без Амоса. Уставший, но по-прежнему благоухающий чистотой Эйрон накладывает мясо, медленно жуёт, о чём-то думая.       — Как ты всё успеваешь? И как ты его терпишь? — внезапно срывается с губ Давоса.       Эйрон пожимает плечами.       — Когда был жив отец, он всюду брал меня с собой, приучал к хозяйственным делам, говорил: «Сытый лорд — умный лорд», повторял, что я должен сам вникать во все дела. И оказался прав. Ну а дядя… Он меня вырастил после гибели отца. И я ему благодарен.       — Должен быть или реально? — уточняет Давос, услышав горечь в последних словах Эйрона.       Тот немигающе смотрит на Давоса:       — А какая разница? В данном случае важен итог, а не мои ощущения. Семья — это святое, но кому нужна такая святость, которая вредит другим…       Он еще что-то хочет добавить, но его прерывают.        — Эйрон! Зайди ко мне! — Амос внезапно появляется на пороге обеденной.       Эйрон аккуратно вытирает губы, складывает салфетку и уходит.       А Давос решает проследить — ему интересно. Он, крадучись, идёт по коридору, доходит до мрачной угловой комнаты, куда ушли Эйрон с дядей.       — Завтра приезжает Арэйн. Свататься.       — Мы же ему отказали?       — Мы, но не я. Так что будь умницей.       Порыв ветра захлопывает дверь обеденной, и Давос быстро уходит обратно. Он ничего не понял, но, если это тот самый Арэйн Дакен, пьяница, гуляка и бездельник, то его неведомой невесте придётся плохо. И кто эта невеста? У Эйрона вроде нет сестёр, хотя Блэквуд точно не помнит. В любом случае, он решает расспросить Эйрона, когда тот пойдёт спать.       Уйдя в свою комнату, Давос прислушивается, — комнаты находятся рядом, можно услышать, как Бракен вернётся. И через полчаса тот возвращается, но к Давосу не заходит.       «Ну и говнюк. А ещё говорят — манеры, лорды», — подумал Блэквуд, открывая почему-то не запертую дверь комнаты Эйрона.       И замирает на пороге.       Эйрон, всегда спокойный Эйрон, сидит, сцепив руки, перед зеркалом, и пытается расчесать волосы, но вместо этого их выдирает, — так быстро движется волосяная щётка. Зубы сжаты, а на губах выступила капелька крови, — Эйрон все-таки прикусил их от злости. Он не плачет, но лучше бы плакал.       Давос, подперев дверь стулом (так и не разобрался с замком), подходит к Эйрону, хватает того за плечи, разворачивает к себе:       — Эй! Хватит драть патлы! Что случилось? Какого хера Арэйн к вам прётся?       — Арэйн — жених, — с расстановкой произносит Эйрон.       — Чей? — ещё не понимая, но уже начиная понимать, шепчет Давос.       — Мой, — отвечает Эйрон.       И медленно, глядя прямо в глаза Блэквуду, снимает с себя камзол, брюки и исподнее. Давос видит красивую небольшую грудь и маленький лобок, машинально отмечает, что девушка очень худа, даже болезненно, — ребра торчат, а потом до него доходит…       — Какого?! Ёбаного?! Хуя?! — шёпотом вопит он.       Эйрон, ничего не отвечая, так же медленно, не сводя взгляда с Давоса, одевается.       — Я Эйрина Бракен, единственная наследница моего рода по прямой линии. Рада знакомству.       Давос всё ещё ничего не понимает.       — Нужен был сын. Родилась я, — горько произносит Эйрина. — Отец меня обожал, а дядя — ненавидел, потому что род наследуют только мужчины. Мать умерла вскоре после моего рождения, но перед смертью она предложила отцу записать меня в метрики как парня, и воспитывать так же. Мою тайну знают только мать, отец, дядя и уже мёртвый мейстер. Мать была колдуньей, поэтому дядя и не выдаёт мою тайну, — она в своё время его прокляла, лишив мужской силы. Он пытался изнасиловать её, отец спас… Но после смерти отца Амос решил выдать меня замуж под видом моей дальней родственницы из дома Бракенов, дабы стать богаче. Что станется с Эйроном — я не знаю. Наверное, я должен буду умереть в каком-нибудь грядущем сражении, а Эйрина будет жить и растить детей от ненавидимого ей, но богатого человека.       Тихие, неторопливые слова камнем ложились на душу Давоса — хотя бы потому, что он знал, кто такой Арэйн Дакен, один из самых богатых соседей Бракенов и Блэквудов.       — Арэйн Дакен — насильник, плут и шулер. А ещё он предатель и мужеложец, — говорит Давос, вспомнив, как сам еле отбился от пьяного и злого Дакена. — И такому типу тебя отдают? Амос точно ёбанутый.       — Ты прав, — тихо говорит Эйрина. — Он давно сошёл с ума. Однажды, когда мне было девять, он пытался взять меня, вообразив себя Таргариеном. Хорошо, что моя мать наложила на него проклятье. А с тех самых пор я всегда ношу с собой кинжал и не вылезаю с тренировок.       Давос медленно подходит к ней, кладет руки на плечи и разворачивает к зеркалу. Затем берёт щётку и начинает медленно расчесывать Эйрону/Эйрине волосы. Для него это внове — свои черные патлы Блэквуд просто приглаживает пятернёй, а кого-то чесать — слишком много чести. И Эйрина под его руками расслабляется, волосы ложатся волной, а Давос понимает, что впервые в жизни не хочет покалечить своего врага. Только стоять так и расчёсывать её, наблюдая за плавной волной… И не думать о том, что впереди всё плохо.       В эту ночь они много говорят, обо всём и ни о чём. Давос всё-таки рассказывает про грибочки, а Эйрина — про духов воды, которых она видела в детстве. И поцелуй, который она дарит на рассвете, робкий и доверчивый. А сам Давос не ожидал от себя, что может быть таким нежным, касаясь чужих губ.       Когда его руки начинают расстёгивать камзол девушки, он останавливает сам себя:       — Нет. Я так не хочу. Эйрина, есть септон, которому можно доверять?       Та удивлённо смотрит на него.       — Давос, ты…       — Я хочу быть с тобой в браке, Эйрина, а не просто трахнуть тебя в этом дурацком замке. Я люблю тебя. Я полюбил тебя тогда, когда ты ещё была для меня парнем. И знаешь, это правильно. Мне нужно было понять, что я люблю человека, и мне неважно, что этот человек — мой враг или мужчина.       — Какие взрослые мысли, — улыбается Эйрина. — Септон есть, старый Эррик, живёт в лесу отшельником. Он венчал мою мать и отца. Нужно отнести ему письмо в дупло.       — А Дакена я убью, — буднично произносит Давос. — Твой дядя не расторгнет помолвку, его волнуют только деньги, но отдавать тебя Арэйну я не собираюсь. Я ещё не знаю, как, но я убью…       Эррина целует его в висок. И засыпает рядом. Давос — тоже. И, засыпая, понимает, что это лучшая ночь в его жизни, даже без обязательного элемента — хорошего траха с красоткой. Ему важно лишь слышать дыхание Эйрины, знать, что она рядом и жива.       Глупо? Не по-блэквудовски? Но Давосу, наконец-то, наплевать на то, какая дурь у него от Блэквудов, а какая — своя. Любовь действительно меняет людей, даже таких дуболомов, как Давос.       А на следующее утро всё летит к чертям.       ***       На расвете прилетает весть о том, что Блэквуды поддержали Рейниру, — Амос буднично объявляет об этом за завтраком и смотрит на Давоса.       — Тебе лучше уехать прямо сейчас. Я и так долго терпел тебя в своем доме. Мы-то за настоящего короли, Эйгона, в отличие от вашей лживой шлюшки и детоубийцы.       Давос уходит из трапезной, бросив вилку. Эйрон идет за ним.       — Я провожу. Я обещал…обещала.       Давос горько смотрит на Эйрона.       — Проводи.       Они выходят, и Эйрон тихо говорит:       — То, что было ночью… это только слова. Ты же сам знаешь. Наши семьи поддерживают разные стороны, и нет никакого смысла искать септона ради тайного брака. Где мы будем жить и на что? И как растить детей в атмосфере такой ненависти?       Давос понимает, что Эйрон прав, но от этого ему не менее горько. А ещё ему горько от собственной трусости. Смелый человек бы написал септону, убил бы Амоса прямо за столом, затем схватил Эйрона/Эйрину и ускакал куда глаза глядят. А Давос настоящий — вот он, стоит и думает, зачем ему всё это надо. Любовь любовью, но нищета достала, а бастарды нахрен не нужны. А их с Эйриной дети будут именно бастардами.       Эйрон всё понимает и уходит, бросив напоследок с презрением:       — Сторонник детоубийцы! И трус!       И тут Давоса охватывает самый настоящий адский гнев. Эйрон, блядский Эйрон, оказавшийся Эйриной, тот, который дерется лучше него, Давоса, который делает всё лучше него, красивее, быстрее, изящнее, который умнее него, который вникает в хозяйственные дела, вместо того, чтобы отдать всё на откуп управляющему, Эйрон с самыми красивыми волосами, поддерживающий Эйгона, — сука Эйрон, как же ты заебал!       И в пылу огненной фамильной ненависти Давос забывает спросить Эйрона, кого тот на самом деле поддерживает, забывает о том, что это решение Амоса, а не его племянника, забывает всю чудесную прошлую ночь, когда ему, Давосу Блэквуду, хотелось стать немного лучше, хотелось дать любви и тепла другому человеку. Всё забыто в опаляющем разум огне.       И Давос кричит:       — Шлюшка Эйгона! Ты трус, поэтому и примкнул к своему дяде! Без него ты никто!       Эйрону бы уйти, но у него тоже наступает предел — предел всему, начиная от фамильного противостояния и заканчивая разбитой любовью и рухнувшими надеждами на счастливое будущее. И он обнажает меч, приставляя его к горлу Давоса.       — Ты не посмеешь, — шипит Давос.       — Посмею, — Эйрон протыкает кожу на горле.       А к ним уже сбегаются родственники — и приехавшие-таки за Давосом Блэквуды, и выбежавшие из дома Бракены.       Последнее, что помнит Давос, — зеленые болотные глаза. И Арэйн Дакен, накинувшийся на Эйрона, но получивший ножом в живот, — Эйрон извернулся, как змея, и убил ненавистного жениха.       А дальше всё смешивается в кровавую кучу.       Эйрона убил не Давос, а вот Давосу не повезло, — его ударил в шею кузен Эйрона, а добила своим мечом Эйрина, не прекращая смотреть ему прямо в глаза.       ***       Старый Эррик хоронит обоих, тяжело вздыхая. Не такой судьбы он хотел.       Но отравленная фамильной ненавистью кровь не сможет породить на свет что-то новое и хорошее.