Лунная сволочь

Каждый раз, когда темень ложится необъятным туманом, внутри которого нет ничего, то оседаешь на колени в беспамятстве. В это время мы идем отдаваться морфею, который, в свою пользу, успешно отвлекает нас от действительно важного. В этот "каждый раз" где-то там, выше, чем можно себе представить, есть то, что не написано ни в одной книге, ни в одном писании, в конце концов мысли и повода для этого нет и не было, но что-то всё-таки тянуло существ разумных к этому, такому неизведанному и далекому. В попытке описать это, будет справедливо использовать символичное «за гранью нашего понимания».  Так оно и было до одного момента... Повисла томная пауза, которая явно давила на голову, понимать что-либо было уже сложно. Внимание рассеивается, сознание уходит куда-то на подкорку мозга, куда-то далеко за горизонт событий, прошедших за день.  Интерес — единственное, что хоть как-то отрезвляло и не давало уйти в забвение. Хотелось узнать больше; как можно больше. Размышлять, представлять в голове все слова рассказчицы и самому стать главным героем истории, бороздить бескрайние океаны мыслей и утопать в них, окунаясь на самое дно, ведь там и скрываются все тайны мира этого, такого хрупкого и ранимого. — А вы нам дочитаете эту... — в попытке понять жанр произведения, Кузя навскидку использовал слово,— небылицу?  Тишина. Мягкие лучи солнца заставляли плавиться дубовую мебель, вибрации распространялись от мягкой обивки стульев, разлетаясь по воздуху, и в совокупности давали иллюзию движения на недвижимую часть атмосферы. На пустом месте оказывались случайные предметы, но сегодня все было в цветах, белых мелких цветочках. Такие же стояли на подоконнике у столика. Маленькие лоскуты ромашек заслоняли собой огромные облака, которые разорялись по всему небу, как стухшийся кефир. Медленно, (но верно)весь этот многообещающий пейзаж из ярких красок, как упоминалось раннее, постепенно сходил на нет.  Лунтику определённо хотелось спать, следовательно надо было б быстрее спровадить гостей. Поток быстро меняющихся мыслей хотелось прервать, но находиться в душной обстановке ему явно не хотелось. Приходилось мяться в небытии.  Тëтя Мотя, со свойственному ей утомляющему тону и раздражающей манере медленно говорить, когда так хочется быстрее узнать много нового, лишь посмеялась над такой, (как ей казалось) , смешной оплошностью.  — Э-это,— черепашка с многозначительным видом сделала паузу,— совсем не небыли-и-ица! Э-это са-амая настоя-ящая пра-а-авда.        Подобное заявление действительно звучало бы угрожающе, было б оно произнесено каким нибудь пауком, например, Шнюком, хотя после всего пройденного он скорее напоминает чудака, но благодаря своей изобретательности и непомерной любви к бабушке будет вернее его назвать «не от мира сего», образ улыбающегося старика, ехидно клавшего в картошку заместо кетчупа майонез, или же с такой охотой подпирающего шатающийся стол фотографией своих внуков больше всего характеризует эту жизнь. Но в сием мире все звучало по другому. И звучало хоть не по доброму, но все так же значительно.