I Think He Knows

Поначалу Оскар ведёт себя очень тихо. Это первая вещь, которую замечает в нем Ландо. И тихо не в плохом смысле. Он прекрасно разговаривает с Ландо, когда ему это предлагают, но никогда не начинает разговор сам, никогда не говорит больше, чем сам того хочет, всегда наблюдает, всегда слушает, никогда не делится тем, что происходит у него в голове, когда он исследует мир вокруг себя. Возможно, Ландо позволяет Оскару наблюдать слишком много, если исходить из того, как его минимальное количество реплик оставляет достаточно места для Ландо, чтобы тот заполнил тишину своими болтовней и выходками. Ландо не думает об этом слишком много, считая Оскара одним из тех, кто предпочитает смотреть на других, а не взаимодействовать с ними. Он решает дать ему больше времени и надеется, что Оскару станет более комфортно рядом с ним, как, например, в его видео Премы со старыми друзьями, где он рассказывает о себе больше, и меньше пользуется подсказками команды. Скорее всего, дело в том, что он все еще осваивается, привыкает ко всему новому, и поэтому всегда наблюдает. Первый раз, когда Ландо осознает, как много вещей замечает Оскар, происходит в их первый совместный полет на самолёте. Ландо ненавидит полеты. Вы можете подумать, что за такое большое количество путешествий он должен был привыкнуть к ним, но всё то же знакомое беспокойство мешает ему свободно дышать каждый раз, когда он садится в самолет, и спазмы скручивают его живот в ожидании взлета. Он всегда хорошо это прячет: задерживает дыхание и пытается не хвататься за подлокотники слишком сильно, когда самолёт взлетает или садится, и, когда он уверен, что никто не смотрит, то крепко зажмуривает глаза и стискивает зубы. И никто до сих пор не замечал этого. И он не думает, что заметит и Оскар Пиастри, но тот пугающе проницателен. Ландо просто занят тем, что изо всех сил пытается быть не замеченным другими, очень плотно пристегнувшись к своему сидению рядом с Оскаром, и в этот момент он ужасно завидует расслабленной позе своего нового напарника, чьи инстинкты, как можно заметить, не кричат ему, что он вот-вот умрет, потому что Оскар, очевидно, выиграл в генетической рулетке, получив сложно устроенный мозг, в отличие от дефектного куска дерьма как у Ландо. Оскар пялится в свой телефон, когда они взлетают, но когда хватка Ландо становится ещё сильнее, то Оскар поднимает на него взгляд. Ландо без понятия, что его так заинтересовало, но у него нет времени подумать об этом, поскольку брови Оскара поднимаются в едва уловимом беспокойстве, когда он спрашивает: — Ты в порядке, приятель? Ландо пытается продолжать дышать и убеждать себя, что его органы никуда из него не денутся, и что самолёт не упадет в любую секунду, и что эти встряски — всего лишь воздух, и что с Ландо все в порядке. — Да, о чем ты? — говорит Ландо высоко и напряженно, с опозданием в несколько секунд, и его голос звучит совершенно сломано даже для его собственных ушей. В его защиту, никто раньше никогда не спрашивал у него, в порядке ли он, пока самолёт всё ещё взлетал, так что он даже подумать не мог, что будет звучать именно так. Он просто надеется, что Оскар не заметит. Как бы не так. Глаза Оскара цепляются за напряжённые мышцы кисти — настолько сильно Ландо сжимает подлокотники, — прежде чем посмотреть обратно на Ландо. И, к счастью, он решает отступить. — Да так, ни о чем. Ландо не уверен, в чем заключается его проблема с полетами и почему его так страшит прижимная сила, ведь он привык к давлению и перегрузкам в болиде и летал на достаточном количестве самолетов, чтобы удостовериться, что они не просто падают с неба во время взлета или посадки, но вот он здесь, вжимается в сиденье и хватается изо всех сил за подлокотники. Самолет выравнивается и Ландо тихо и с облегчением вздыхает. Глаза Оскара на секунду отрываются от телефона в сторону, но он больше не смотрит прямо на Ландо. Ландо просто рад, что Оскар позволил этому разговору утечь, поэтому решил развлечь себя разными оффлайн играми, скачанными специально для полетов без вайфая. Оскар со временем становится все более разговорчивым, и это даже не занимает много времени. Он быстро покидает свою скорлупу неуверенности, и Ландо нравится думать, что именно он помог этому случится, бомбардируя Оскара своим постоянным присутствием рядом и взяв на себя задачу заставить всех в команде полюбить их новичка так же сильно, как они любили его предыдущих товарищей по команде. И Оскар позволял ему это, позволял вытягивать из него комментарии перед камерами и вдали от них, пока необходимость так сильно подталкивать его к разговору не отпала. К тому же он все равно всегда будет немного тихим по своей природе. И Ландо это вполне устраивает, ведь это дает ему больше возможностей говорить самому. Но не тишина или новизна сделали Оскара проницательным. Он по-прежнему пугающе наблюдателен, даже когда у него в распоряжении меньше времени на то, чтобы спокойно посидеть и рассмотреть все заранее. Ландо продолжает замечать это. За месяц он запоминает по именам всех инженеров и членов медиа-команды, даже тех, с кем он никогда не разговаривал. Ландо замечает, как он здоровается с пятью людьми по их именам, когда они проходят мимо них двоих в гараже, людьми, имена которых даже Ландо не знает, а он здесь уже вечность. Он запоминает расписание Зака за два месяца, что Ландо замечает, когда Оскар сообщает ему на какой очередной встрече он присутствует, уже в третий раз за неделю, когда Ландо ищет его. Он узнает и запоминает динамику между каждыми пилотами за три месяца, собирает все сплетни и мысленно складывает воедино; кто с кем дружит и что между кем произошло и так далее. Когда Ландо называет его сплетником, он просто смеется, наклоняет голову и говорит: — Не, приятель, я просто слушаю. И, что ж, это то, что Ландо кладет в коробочку для мелочей, которые он находит привлекательными в людях, которых он не должен находить привлекательными. И на этой коробке очень четко написано «не открывать». Оскар замечает, что Ландо не нравится рыба, когда во второй раз ест лосося за инженерным столом. Он делает это еще несколько раз, просто чтобы посмеяться над Ландо, прежде чем останавливается, но суть в том, что он замечает это чертовски быстро. Он узнает день рождения Ландо раньше, чем ему об этом сказали. Где-то в мае он спрашивает о чем-то довольно бессмысленном, прежде чем назвать точную дату его дня рождения, о которой Ландо, он знает точно, никогда не говорил ему об этом прямо, если только мимоходом или вскользь. После этого он нашел дату дня рождения Оскара и пометил его в своем календаре, просто чтобы сравнять счет. И вдруг, в какой-то момент, он знает любимую еду Ландо, имена всех его друзей из родного города, расписание занятий в спортзале, имя его племянницы. Он просто знает все. Ландо по-настоящему пугается во время перерыва, когда они вместе прохлаждаются в гостиной, и Оскар решает спуститься вниз за кофе. — Возьми мне тоже, окей? — Ага, — выкрикивает Оскар, прежде чем уйти. И после он приходит с обычным капучино для себя и латте с двойной пенкой, добавкой в виде фундука, половиной экстра шота молока и двумя с половиной ложками сахара. — Когда, черт возьми, ты успел запомнить мой заказ? Оскар бледнеет, когда Ландо в замешательстве морщит лицо после того, как делает великолепный, идеальный глоток, поскольку это, должно быть, какой-то сбой в матрице, ведь Ландо не говорил Оскару свой заказ, это просто невозможно. — Прости, я собирался принести тебе простой капучино, но я знаю, что ты такое не пьешь, поэтому я просто принес то, что тебе нравится… — виновато говорит Оскар. — Что? Оскар прочищает горло: — Прости, видимо не следовало этого говорить. — Э-э… Ладно, нет, это становится немного жутковато, приятель… Ландо критически осматривает свой напиток. — Почему ты собирался принести мне что-то еще, если уже знал мой заказ? Оскар пожимает плечами, выглядя немного виноватым. — Чтобы ты не пугался, узнав, что я знаю твой заказ кофе. — Ты ведь понимаешь, что этот разговор меня пугает не меньше, верно? — говорит Ландо, отпивая невероятно вкусную пенку сверху. — Да, прости, мои сестры всегда говорят мне, что это крипово. — То, что ты замечаешь буквально все? Да, приятель, немного. — Ага. — Оскар кривится. — Однажды я случайно запомнил их цикл месячных, и это закончилось не очень хорошо… — Случайно? — Агх, знаю, я просто подмечаю вещи, уж простите. Я просто хотел поддержать их и купил шоколад, окей? — Конечно, и ты просто случайно запомнил это и просто случайно запомнил мой заказ кофе, о котором я тебе никогда в жизни не говорил? Оскар стонет: — Я был с тобой пару недель назад, когда мы заказывали кофе! Я не искал эту информацию на каком-нибудь криповом левом сайте или где-то ещё. — Это было недели назад! У тебя что, какая-то фотографическая память или что-то типа того? — Нет, я просто запоминаю важные вещи, — защищается Оскар. — Важные как мой заказ кофе? Оскар только пожимает плечами. За год знакомства с ним Ландо как бы привыкает к этому. Это всего лишь одна из причуд Оскара, как, например, прикосновения и разговоры у Ландо. Он думает, что, поскольку Оскар терпит его болтовню и постоянные касания, то Ландо в значительной степени обязан смириться и с этим. Обычно он упоминает свои знания о разных вещах, связанных с Ландо, о которых он сам когда-то рассказывал ему, но время от времени Оскар делает или говорит что-то такое, что напоминает Ландо о том, как много вещей Оскар иногда замечает. Обычно он уже заранее знает о всех планах Ландо. И это слегка раздражает, если быть честным. Например, когда Ландо пытался сделать ему сюрприз на день рождения, и Оскар из-за своих вежливости и доброты сделал вид, что не знал о том, что Ландо собирался подарить ему футболку с автографом своего любимого игрока в крикет, но Ландо тут же его раскусил. — Ты знал! — Эм, да, прости… Но она все равно мне очень нравится. — Как? Я был так осторожен! Клянусь, если ты просматриваешь мои банковские сообщения, я сообщу о тебе властям. — Я бы никогда! Я просто заметил некоторые зацепки и соединил их воедино. — Какие ещё зацепки? — Ты спрашивал про моего любимого игрока. — Месяцы назад! — И ты говорил что-то про размер моей футболки. — Один раз! Мы тогда вместе подписывали футболки! Каким образом это является зацепкой? — У тебя было твое типичное коварное лицо. — У меня нет никакого типичного коварного лица, как ты вообще определил мое коварное лицо? — Ладно, нет, в этом ты не можешь меня винить, ты действительно много и часто замышляешь всякое, приятель. Все знают твое коварное лицо. Ландо стонет и в раздражении вскидывает руки. Но проблема на самом деле не только в том, что Оскар наблюдателен, но и в том, что он много думает. Он много думает, когда они сидят рядом друг с другом в самолете, и в какой-то момент Оскар просто протягивает ему руку. — Хоть бы притворился, что не заметил, — раздраженно ворчит Ландо, потому что это очень мило со стороны Оскара, и коробка в голове Ландо с надписью «не открывать» уже становится слишком полной. — Ох, да, прости, — говорит Оскар и опускает протянутую руку. — Нет уж, верни ее сейчас же! Дай сюда! — громко возражает Ландо, выжидающе протягивая руку. Оскар закатывает глаза и берет ее в свою. Оскар держит его за руку и рассказывает историю, которую он услышал от кого-то на днях, как типичный сплетник, коим он и является, и это срабатывает на Ландо слишком хорошо, потому что они уже в воздухе, прежде чем Ландо даже узнает об этом. Ну, что ж. Черт. В другой раз, когда Ландо давно не был дома в Лондоне из-за путешествий, он только-только начинает стонать, как голова Оскара тут же высовывается из его комнаты в их общем отеле. — У тебя закончился чай? — Ага. — А я ведь говорил. — Ага, окей, Оскар, псих, ты что, подсчитал сколько чашек чая я выпиваю в день, и понял, что он закончится раньше, чем я вернусь? Оскар моргает. — Оскар. Серьезно. — Ты пьешь его по три раза в день, это не так уж и сложно. — Мы можем вернуться к тому времени, когда ты притворялся, что не знаешь обо мне все, что только можно и нельзя? — Ох, ладно, что ж, в таком случае, я так полагаю, ты не захочешь ещё одну упаковку, которую я принес тебе, — говорит Оскар с полуухмылкой, прислоняясь к дверному проему. И это… Это просто до смешного предусмотрительно с его стороны, что что-то в груди Ландо тает от такого. Ландо на мгновение хмурится, прежде чем фыркнуть. — Давай сюда, говнюк. В ещё один раз Ландо не подавал никаких признаков того, что он чувствует себя плохо, когда Оскар постучался к нему в дверь, протягивая пачку любимых сладостей, что было невероятно неудобно для состояния мозга Ландо в тот момент. — Я точно знаю, что не говорил тебе о том, что мне нравятся эти сладости, — говорит ему Ландо, забирая пачку. — Ты постоянно их ешь, — говорит Оскар, звуча при этом очень довольным собой и прислоняясь к дверному косяку. — Не правда! Я совсем не ем сладостей во время сезона! Ты либо меня очень любишь, либо– либо газлайтишь! — говорит Ландо, открывая упаковку и запихивая сладости в рот, потому что они нужны ему сейчас как никогда. — Я не думаю, что что-то из этого здесь подходит… — Ещё как подходит! — спорит Ландо с полным ртом, грозя Оскару указательным пальцем. — Ты манипулируешь мной, заставляя поверить, что ты просто случайным образом знаешь обо мне все и вся, в то время как где-то у тебя дома висит доска, полная красных ниточек, где ты помечаешь все обо мне! — Нет у меня никакой доски, чел… — И потом ты используешь свои ужасные знания, чтобы манипулировать мной. — Ах, да, ты раскусил меня. Я использую все, что знаю о тебе, чтобы навредить. Покупаю тебе сладости, которые тебе нравятся, когда тебе грустно, даю тебе чай и отвлекаю тебя от твоего страха полетов. Пальцы Ландо дрожат и в его животе что-то трепещет. Он говорит, немного слабее: — Да. Именно так. — Ага, как скажешь. — О, заткнись, Оскар. И лично для Ландо все это невероятно неудобно. Потому что как, черт возьми, он должен вести себя нормально в ответ на такое? Потому что кто вообще так делает? Так что Ландо действительно нельзя винить в том, как абсолютно недостойно он иногда ведет себя рядом с Оскаром, потому что, ну реально. Он перестал пытаться держать ту коробку мыслей закрытой, потому что они уже просто извергаются из нее, словно вулкан, и Ландо еле контролирует себя каждый раз, когда Оскар приносит ему ужасно сложно сделанный кофе, когда Ландо устает, или когда он передает ему бутылку с водой после гонки, когда Ландо слизывает скатывающийся пот с губы, или отвечает на вопрос вместо Ландо на интервью, когда видит, что Ландо не комфортно. Каждый раз, когда Оскар делает что-то подобное, Ландо физически чувствует, что здравый смысл покидает его, и он понятия не имеет, какое в это время у него выражение лица, и ему невероятно сложно составлять осмысленные предложения. И вся проблема в том, что Оскар ужасно горяч. Даже не только тогда, когда он задумчив, но он просто горяч в целом, с этими его вьющимися волосами, подтянутыми мышцами, наклоном головы и этими его чертовыми глазами, в один момент мягкими, а в следующий — темными и острыми. Его задумчивость просто добавляет бабочек в животе поверх основной привлекательности, и все это настолько полный беспорядок, что Ландо просто не может остановить себя. Он продолжает составлять целую речь для признания в своей голове, мечтая о том, чтобы рассказать Оскару, какой он заботливый и милый, и рассказать ему, как это заставляет Ландо чувствовать бабочек в животе, и спросить его, может ли Ландо быть заботливым хотя бы один раз взамен и пригласить его на свидание, но это глупо, и Ландо не говорит вещи по типу такого, потому что он не влюбленный в своего краша тринадцатилетний подросток. Но в какой-то момент вся эта неразбериха обязательно выльется наружу, и с тем же успехом это может произойти в случайную, скажем к примеру, среду. Оскар знает, что Ландо нравятся толстовки, потому что он знает о Ландо все, очевидно. И конечно же он замечает то, как Ландо трётся об его руку, от нехватки ощущения ткани, которая обычно покрывает его кожу. Ландо не взял с собой сегодня ни одной, и теперь он чувствует себя слегка некомфортно из-за нехватки веса толстовки сверху, пока они тусуются в комнате Оскара, главным образом потому, что Ландо всё ещё не исчерпал свой дневной запас болтовни и Оскар всегда рад помочь ему с этим. Оскар перестает делать вид, что не замечает потуг Ландо, что, конечно же, ужасно помогает, когда он просто протягивает ему одну из своих толстовок и говорит: — Вот. Ландо замолкает посреди предложения и, о Боже, да, у него снова бабочки в животе и колотится сердце, и, ну правда, что еще он может сказать, кроме: — Господи, Оскар, как я могу оставаться рациональным, когда ты делаешь такое? Оскар в замешательстве морщит лоб. — Что? Ландо издает страдальческий звук, хватает эту дурацкую толстовку, прежде чем Оскар подумает о том, чтобы забрать ее обратно, потому что он, очевидно, очень нуждается в этой толстовке. Он просто предпочел бы иметь ее без того, чтобы Оскар видел все эти чертовы чувства, которые точно отражаются на его лице прямо сейчас. Ландо снова издает вздох, когда смотрит на толстовку, на Оскара и снова на эту толстовку, и он краснеет, и он не может сформулировать правильное предложение, но и не может сдержать рвущиеся наружу слова. — О, черт– Боже– Послушай, Оскар, я просто– — Ландо замолкает с мучительным скулящим звуком и опускает руки по бокам в знак поражения. Лицо Оскара разглаживается, и он больше не выглядит озадаченным, когда встает и осторожно забирает толстовку у него из рук. — Я просто– Я пытаюсь сказать, что– Ландо просто нужно сказать это, просто покончить с этим и разобраться со всем, что будет дальше. На лице Оскара появляется теплая, мягкая улыбка, и Ландо с трудом может выдержать ее сейчас, и это, конечно же, не помогает его словарному запасу вдруг увеличиться. — Я– Я– И тут Ландо замолкает окончательно, когда Оскар обхватывает его лицо обеими руками. Оскар просто смотрит на него секунду, прежде чем пробормотать: — Да, я знаю. И после, прежде чем Ландо успевает понять, Оскар тянет его за талию и целует его. — Ты что— Мм. Все, о чем Ландо может думать, это об ощущении губ Оскара на своих, о нежном, но настойчивом прикосновении, о том, как он вдыхает через нос, прежде чем чуть приоткрыть губы, и ох, боже ты мой, это так хорошо, почему Оскар так хорош в этом? И Ландо не может ничего поделать, кроме как ответить на поцелуй. Маленькая улыбка появляется на губах Оскара, и совершенно немыслимо то, как Ландо знает об этом только потому, что сам может чувствовать ее. Он не знает, в какой момент они вообще начали двигаться, но Ландо одной рукой сжимает рубашку Оскара спереди, а другая скользит вверх по его шее, к этой дурацкой мягкой пряди волос, которая каким-то образом всегда лежит правильно, что бы он ни делал и о, да, это то, чего он хочет. Ландо беспомощно мычит в поцелуй. Оскар улыбается еще больше. И затем мысли в мозгу Ландо возвращаются на место. — Ты знал! — выкрикивает Ландо, слегка толкая Оскара в грудь. — Ты кретин. Оскар смеётся по-теплому, и снова приближается к Ландо, притягивает за бедра, потому что конечно же он знает, что Ландо хочет его руки именно там, Оскар знает все. — Ага. — Ты знал, — Ландо слегка подавленно стонет. — Прости, я хотел сказать, но не был до конца уверен и не хотел рисковать. — У меня была заготовлена целая речь! Оскару, по крайней мере, хватило приличия выглядеть немного виноватым. — Прости, прости, можешь сказать свою речь, пожалуйста. — Нет, — угрюмо выдает Ландо, хлопая Оскара по его глупой груди. — Ты пошел и все испортил своей… Своей проницательностью, дурак. Оскар смеётся и стонет: — Нет, давай, я слушаю. — Агх, забей, она все равно была глупой. Знаешь, тебе бы не помешали колокольчик на шее и повязка на глазах, тогда ты, возможно, знал бы нормальное количество вещей о людях, не больше. Как ты узнал обо мне? Оскар краснеет и неопределенно жестикулирует: — Ну, знаешь… — Нет! Вот именно, что я не знаю! Вот откуда ты смог узнать? — Ты делаешь, знаешь— ты делаешь это, — говорит Оскар с ужасно мягким выражением на лице, от которого Ландо хочется кричать. — Ты всегда опускаешь взгляд вниз и слегка краснеешь, когда смущаешься или волнуешься. Ландо краснеет и опускает голову прямо на грудь Оскара. Оскар обвивает его своими руками, скорей всего потому что точно знает, что Ландо нравятся объятия и все такое. — И ты говоришь медленнее, когда мы одни, и слушаешь больше. И краснеешь. Очень. — Я не краснею, — возражает Ландо, краснея. — И всякий раз, когда я говорю что-то кокетливое, даже если слегка, ты закусываешь губу и начинаешь, ну знаешь, заикаться. Это так мило. — Замолчи, Оскар. — Прости, прости, это просто— Боже, ты даже не представляешь как давно я хотел поцеловать тебя, когда ты только начал делать это. Я просто– Я знаю, что это твое смущенное лицо и— — Да, да, хорошо, я понял, а теперь поцелуй меня, придурок. И Оскар целует.