Крылья, сожжённые войной: когда небо зовет

Мин Юнги глубоко затянулся, глядя, как серый дым от сигареты поднимается ввысь, растворяясь в ясном ночном небе. Всё тихо. Для базы, пережившей масштабный бой, было даже непривычно. Медленно выдохнул и улыбнулся краешком губ. Всё-таки удачный день. Никто не погиб. Даже «Феникс», несмотря на потрёпанное состояние, вернулся на базу. Только «Мираж» больше не поднимется в воздух. Зато экипаж цел. Покалечились, конечно, но все вполне сносно. Хмыкнул, думая, что для подразделения это лучший показатель за долгое время. — На этот раз обошлось. Глядя на светящиеся окна казарм, Юнги заметил знакомую тень, которая тихо пробиралась в сторону крыла для альф. Сержант Пак Чимин старался быть максимально незаметным: бывший танцор красиво перетекал от дерева к дереву, стараясь не издавать даже малейшего шороха. Талант, да и только. Если бы не одно большое «но» – запах.Нежный, едва уловимый из-за удаленности, аромат пажитника. Странный запах, но Мину определенно нравилось. То орехом пахнет, то пряностью. Даже ночь и прохладный ветер не могли полностью скрыть феромоны стрелка майора, который слишком сильно волновался. Лейтенант, обладая чутким обонянием, сразу уловил лёгкий след. Юнги ухмыльнулся, стряхивая пепел на землю. — Чимин-а, куда это ты крадёшься? Кротом заделался? — громко окликнул, не двигаясь с места. Пришлось сдержать себя, чтобы в голос не заржать,наблюдая, как Чимин, вскрикнув, резко оглядывается в его сторону. Глаза беспокойные. Точно поймал на чем-то противозаконном. Чимин вообще жил без устава в голове: то сворует что-то у командующего состава для своих омег в казармы, то мыться пойдет в одиночку в неположенное время, а потом еще и возмущаться будет, не огребая ни разу из-за милого лица и вечной улыбки на губах. Пахнет тоже не по уставу, кому как не Мину об этом знать. — Иди спать, лейтенант. Не твоё дело, — пробурчал тот в ответ, а сам дальше пошел. Юнги затушил сигарету, убрав окурок в карман куртки, и спокойно направился следом, шаг за шагом сокращая расстояние. Стало интересно. Ситуация была абсурдной: два взрослых человека, на военной базе, ночью, в тишине, крадутся в неизвестное Мину направлении. Правда все равно поживиться было чем: Пак так выгибался кошкой, осматривая наличие живых душ за поворотами, что его пятая точка почти соприкасалась с бедрами лейтенанта. — Пак, если ты ещё немного прогнёшься, был бы благодарен. Воздержание мне не к лицу. Едва слышно хмыкнул, глядя, как омега резко выпрямляется и оборачивается с лицом, полным негодования. — Что? Задница зачетная, говорю. Чего застыл? К альфам в гости решил сбегать, невтерпеж? — Заметь, куда я иду, тебя там нет. Так зачем пристаёшь? Нечем заняться, лейтенант? — огрызнулся Чимин. — Как это нечем? — Юнги лениво приподнял бровь, скользнув взглядом по полушариям. — Пару поворотов, и, думаю, найду себе занятие. Всё зависит от того, куда ты нас ведёшь, Пак. — Ты невозможный, Мин. Просто отвяжись и дай спокойно пройти! — Чиииимииииин-а, ты же знаешь, что я альфа? — Ничего себе, правда? Да быть не может! — Театрально глаза выкатил, будто реально в шоке. — С омежкиным лицом, отсутствием мышц, маленьким ростом? Да брось, лейтенант, ты меня дуришь! Юнги замер на долю секунды, ленивое выражение сменилось опасным блеском в глазах. Это было то самое «Ой зря ты это начал, сержант. Лучше беги». — Что ты там вякнул, Пак? — произнёс тихо, почти шёпотом, но с такой интонацией, что Чимин тут же понял: перестарался. Не успел сержант ответить, как Юнги сделал шаг вперёд, зажимая его к ближайшей стене и наваливаясь всем телом. Лица оказались слишком близко. Мин, каким бы низким ни был, всё же возвышался над миниатюрным стрелком. — Повтори, — хватая за притягательную половинку. — Ещё раз назови меня омежкой. Чимин упрямо поднял подбородок, почти сталкиваясь губами. — Ну а что? Я просто сказал, как есть. Ты же сам всё время подкалываешь. Что, не нравится, когда тебе отвечают? Лейтенант прищурился, вкусные губы приблизились почти вплотную. Теперь их разделяли считанные сантиметры. Тёплое дыхание коснулось кожи Чимина, заставив того вздрогнуть. — Знаешь, Пак, ты иногда забываешь, с кем разговариваешь. А я терпеливый, но не настолько. Думаешь, что можешь меня провоцировать и оставаться безнаказанным? — голос стал ниже, но от того более угрожающим и возбуждающим. — Может быть, — пробормотал Чимин, игриво проводя ладонью по шее. — Юн, я без секса уже три недели, давай без прелюдий, а? Зудит уже везде.   Хнычет, телом трется о возвышение в штанах альфы. — Скажи, что думал обо мне, малявка. Трогал себя? Я ночами представлял как натягиваю твою сочную задницу, — проводя носом по шеи, что выгнулась от касания, предоставляя доступ. Запах втягивает манящий, — Все мерещилось, что танцуешь свой танец на моем члене, а потом стонешь сладко. Даже в форме выглядишь блядски, губы твои эти… Покоя не дают. Чимина заводит, готов прям сейчас отдаться в руки своего лейтенанта, не смотря на открытую местность. Трется все интенсивнее, ищет любимую, влажную и язвительную мягкость, куда сразу окунается при возможности. Мин втягивает воздух носом, целуя неистово и глубоко, забываясь. Губы сминает поочередно, языком проводит, покусывает. Руками оглаживает гибкое тело, которое доверчиво льнет. — Нам бы пора куда-то скрыться, — шепчет в стоне, — А то потом выговоров соберем стопку. — Конечно, — нехотя протягивает Юнги, хватая руку своего омеги и утаскивая в сторону сарая. — Будем как свинки совокупляться? — игриво подметил Пак. — Ага, — лениво бросил лейтенант, приоткрывая дверь старого сарая. — Идеально для нас. Ты же любишь грязные игры, сержант. Вот и обстановка подходящая. Войдя внутрь, Чимин остановился. Глаза округлились, а рот слегка приоткрылся. Первое чувство, которое накрыло – шок. — Это что… Холодный Юнги несвойственно расстарался.На сене лежали два матраса, рядом стояла старенькая лампа, создавая мягкий, приглушённый свет, а ещё — стопка книг, аккуратно сложенные одеяла, бутылка вина и тарелка с фруктами и шоколадом. Все, конечно, ворованное у командиров. Хотя нет, бутылку ему подарили после вылазки «за спасение зеленых». Выглядело настолько уютно, что Чимин был готов поклясться: он ошибся дверью и зашёл не туда. Лейтенант лениво облокотился на дверной косяк, наблюдая за реакцией омеги, и с явным удовольствием поднял бровь. — Ну, что скажешь, Пак? Как для «грязных игр», место вполне ничего, да? — Мин… Ты… — замолчал, подбирая слова. — Ты что, специально это всё… для нас? — Нет, конечно, — саркастично отозвался Юнги. — Просто тут такой интерьер был от природы. Особенно матрасы, они прямо с сеном растут. — Ты серьёзно? —в его глазах мелькнули слезы. — Иди ко мне… Чимин влюбился в него с первого дня. Увидел и пропал. Было нелепо, даже смешно — как может омега, который всю жизнь обещал себе не поддаваться инстинктам, просто взять и потерять голову? Но это был Юнги. Сарказм и лень, скрывающие проницательный ум, и редкие, но такие искренние проявления заботы - пленило омегу ещё тогда, когда они впервые встретились на утреннем построении. Бегал за ним, пытался понравиться. Лейтенант только руками махал: «С зелёными не общаюсь, Пак. Иди учись завязывать шнурки правильно». Потом назначение сержантом, определение к майору. Чимин сначала пытался спорить, потом шутил, а иногда просто молчал, обиженно складывая руки на груди. Находил любые поводы, чтобы оказаться рядом: то спросит у Юнги совета по стрельбе, то принесёт ему свежезаваренный чай, «чтобы согреться в холодную ночь». Лейтенант всё это видел, но упорно игнорировал. Был обычный вечер после учений. Юнги сидел на бочке с инструментами, лениво разбирая детали пулемёта. Чимин, только что вернувшийся с вечернего построения, увидел его и, как всегда, решил подойти. — Лейтенант Мин. Я тут подумал, может, всё-таки объясните мне, как правильно удерживать орудие при отдаче? Альфа не поднял глаз, продолжая крутить в руках винт. — Пак, я уже говорил. С зелёными не общаюсь. Ты даже отдачу не контролируешь, а уже сержант. — Я не зелёный! — вспылил. — Я сержант, и у меня показатели лучше, чем у большинства твоих любимчиков! Если ты не видишь этого, это твоя проблема! Юнги резко поднял глаза, поражённый тоном омеги. Обычно Пак был терпеливым, старательным и.… не таким громким. — Пак, ты что, взбесился? У тебя сегодня день смелости? — Да! — выпалил Чимин, лицо раскраснелось от эмоций. — Потому что мне надоело! Ты меня игнорируешь, даже не пытаешься увидеть, что я способен на большее! Ты просто сидишь тут, со своим вечным «мне всё равно», и думаешь, что весь мир будет кружиться вокруг тебя! Юнги замолчал.  Вместо привычного раздражения, которое ожидал ощутить, внутри вдруг зажглось что-то новое. Медленно встал, отложив детали, и шагнул к Чимину. — И чего ты добиваешься, Пак? Хочешь, чтобы я наконец обратил на тебя внимание? Мне от омег только одно нужно, не боишься? — Да, — выдохнул, едва слышно. — Именно этого я хочу. Не боюсь. —Что ж, кажется, ты своего добился, Пак. Это была их первая ночь. Яркая, до звезд приятная, долгая. Мин тогда уже понял, что назад дороги не будет. Глаза, что смотрели на него с таким восхищением, заставляли вбиваться в тело быстрее, лишь бы закатывались так же страстно. Стоны, разрывающие рационализм. Никакой дерзости, сарказма, холода и отчуждённости. После они просто лежали рядом, укрывшись старым одеялом. Юнги, не привыкший к близости, смотрел как рука омеги плавно проезжается по руке, плечу, переходя на грудь, скрываясь где-то внизу живота, дразня и без того выдохшегося альфу. С непривычки. Так то он "ого-го" (иногда). — Знаешь, я так долго этого ждал. Даже не верится. Чимин выглядел расслабленным. — Ты слишком много думаешь, Пак, ты бы спал лучше. Завтра снова твой майор гонять будет. — Не поможет, Мин. Ты уже сделал всё, чтобы я понял, что тебе не всё равно. Теперь ты мой. Так и повелось. Лейтенант просто согласился быть его. Не присваивал сам, но больше и не бегал. О любви не говорили, страшно было, вдруг умрет кто первый. А то, что любили, знали оба. Юнги не так сильно доверял Намджуну, чтобы утверждать, что Пак всегда вернется живым. Да и про себя сказать такого не мог. Война дело такое, нестабильное. Прятался за кучей масок, а сам того же Ким Тэхена любил своей непонятной любовью. Просто реакция капитана была через чур уж приятной, чтобы постоянно его поддевать. К слову, знали о друг друге не так много. Пак Чимин вырос в небольшом городе Кымсон. С детства увлекался танцами. Гибкость, харизма и грация не только сделали его звездой местного театра, но и подарили уверенность, несмотря на традиционные ожидания от омег того времени. Когда война пришла в Кымсон, жизнь Пака изменилась. Родной город оказался под оккупацией, а семья — отец, мать и младший брат— осталась запертой. Без возможности вернуться и защитить их из Сеула, где выступал уже больше года, Чимин принял решение присоединиться к армии, хотя подобное шло вразрез с его природой и воспитанием. Омега стал одним из самых молодых в подразделении. Юнги же вырос в Сеуле, в семье, где дисциплина была важнее эмоций. Отец был строгим альфой, который воспитывал сына в духе холодной выдержки. Мин с детства мечтал о музыке и самовыражении, но война забрала возможность заниматься творчеством, а затем — и самое дорогое. Его дядя, вместе с семьёй, погиб на первых этапах войны, утрата стала для Юнги движущей силой: ушёл на фронт, веря, что отомстит.  Лейтенант всегда держался особняком. Саркастичная натура и острый язык отталкивали многих, но это был лишь способ защиты. Не представлялся «традиционным» альфой в общем понимании. Что внешность мягкая, что характер задиристый. Говорил о себе очень редко, не позволяя другим лезть в душу. К сожалению, Чимин не был исключением. — Знаешь, Юнги, — начал он, присаживаясь на матрас, — я ожидал чего угодно, но точно не того, что ты окажешься таким… романтичным. — Не романтика это, Пак, я просто так великодушно уламываю на секс, - врет конечно. Иногда до дрожи хотелось закрыть омегу где-то в домике далеко от фронта, чтобы детей ему рожал, да танцевал в беседке под музыку собственного сочинения. Порой даже душа сыпалась от невозможности каких-либо действий, а Юнги от природы был инициативен при возникновении своих желаний.   — Хочу тебя, - облизнул губы омега, вновь ныряя в объятия. Как бы Мин ни показывал холодность внешне, в близости он был совершенно другим. Руки, казавшиеся резкими и грубыми на заданиях, в такие моменты становились мягкими, осторожными, боялся случайно причинить боль. Вся саркастичная броня исчезала, оставляя только настоящего— того, кто никогда не торопился, кто счел каждое прикосновение значимым. Водил своими ладонями по телу, что во снах снилось ежедневно, смотрел на искреннюю улыбку и глаза яркие со смешинками. Оголенный торс с изящной тонкой талией, что сломать боялся, хотя физически сильным никогда не был, прижимает. Расстегивает ремень от формы, затем следующий, обнажая бархатное поле. Прикасается губами к нему осторожно, в последствии вылизывая феромон с кожи, слыша первые приглушенные стоны омеги. Тот открыт перед ним, ноги расставляет, ближе притягивает, чтобы совсем пространства не было. Единения хочется. Пак и с него одежду пытается стянуть неуклюже, постоянно путаясь в ремешках на груди, что смех вызывает у обоих. Юнги помочь решает, но омега по рукам игриво бьет. Хочется постепенно открывать доступное, ничуть не менее нежное, чем у самого. Возможно, тем и понравился, что не альфа вовсе на вид. Поцелуи углубляются, кожа к коже. Шустрые пальцы в нутро входят, выгнуться заставляют. — Готов для меня… Как же влажно в тебе. Чимин-а, посмотри на меня… Омега пьяно глаза поднимает, поцелуй снова выпрашивает. Не спорит, когда не в губы, а в шею целуют. Альфа горячим языком узоры выводит, кожу засасывает, оставляя еле заметные метки, что сойдут уже через пару дней. Возбуждение утыкается в бедро, пытаясь найти свое успокоение, но получает свою порцию ласки уже вполне умелыми руками Пака. — Сожми, Чим, пожалуйста… Просящий скулеж. Омега не против, сжимает несильно, проводя вдоль члена на пробу, повторяя движение несколько раз подряд. Терпения мало. Пальцы Мина тоже доводят, находя в каждом ритме нужную точку невозврата, заставляя танцора чувствовать пределы своего прогиба. — Повернись, текущий мой. Повинуется, оборачивается, встает на колени, призывно покачивая бедрами с которых льется липкая сладость каплями. Глаза альфы чернеют, Мин губы облизывает, что впиться желают. Не отказывает себе: языком размашисто припадает, втягивая носом ореховую патоку, на вкус пробует. — Лейтенант, еще… — хриплым стоном. — Как прикажете, сержант, — усмехается, языком проталкиваясь внутрь омеги, собирая больше выделений на язык. Сам сдержаться не может, рукой по своему стволу водит, содрогаясь от желания найти ему прямое применение. Стонов все больше, на грани где-то ходят, но до главного десерта все никак не доберутся. — Войди, пожалуйста, войди. Не могу больше терпеть, — рыкнул омега, суча неистово ногами, от чего проехался несколько раз по лицу альфы своим текущим задом. — Скажи это, и я войду. — Что сказать? — Скажи, Чим, давай… — Хочу тебя в себе? — постанывая от неудовлетворения. — Не то… — Да что же ты от меня хочешь? — хныкает жалобно, руками собственные половинки раскрывает, улучшая видимость для точного попадания. Удержался от того, чтобы броситься на него с головой. Вместо этого наклонился ближе, дыханием касаясь обнажённой кожи. — Скажи… — Люблю тебя, альфа. Впервые Мину потребовалось.Впервые услышал, почти заплакал. Стрелок майора теперь его семья, что беречь будет. Дороже драгоценностей, дороже вкусной еды на фронте, дороже мира во всем мире. — Ты мой, Пак, — прошептал, касаясь губами шеи, где близко пульсировала артерия. — И никому тебя не отдам. Ни войне, ни смерти. Вошел в теплое тело одним движением, вызывая скулеж, двигается сразу ритмично, выбивая из омеги хриплые стороны, раз за разом проезжаясь по заветной точке. — Люблю тебя, сержант. Позволишь? — Да…. Юнги резко протянул руку, хватая Чимина за шею, пальцы обхватывают настолько уверенно, что у омеги перехватывает дыхание. Гибкое тело поддаётся без сопротивления, поднимаясь ближе. Альфа наклоняется, впитывая запах, который манил его с первого дня, только не признавался себе в этом. Не думает, движется инстинктивно, бедра толкает глубоко. — Мой, — глухо рычит и впивается клыками в кожу.