Под лисьей шкурой

Именно в момент предательства люди осознают всю прелесть одиночества.

В ушах стоял оглушающий гул, сравнимый разве что с разорвавшейся рядом петардой. И именно с таким отвратительным звуком, под чавканье разорванной гортани, Изуна понял насколько бывает отвратительна смерть. Перед ним, буквально в нескольких метрах, растянулся дергающийся в конвульсиях мужчина, сжимал кровоточащее горло и хлюпал что-то, видимо, умоляя одно из божественных созданий сохранить ему жизнь. А Учиха, будучи немым наблюдателем, только смотрел на страшную картину и впитывал в себя её остатки. Он мог ранить человека. Избить, оскорбить, ударить, унизить, выстрелить, но никогда не убить. Он всё ещё ценил чужую жизнь, и даже в самых мрачных фантазиях не мог представить, что его руки окрасятся в багровый, почти чёрный цвет, а по лицу будет стекать тёплая, чужеродная жидкость. Даже Яширо, чью смерть он представлял во всей красе, едва ли умирал так ничтожно и погано, ещё и от его собственных рук. Скорее тот подыхал в мучениях, будучи избитым в мясо, но никак не от пули в глотку, как произошло с Вару. Его забитая агрессия взяла своё и нашла выход в спусковом крючке. Ни грамма жалости, лишь отвращение и непонимание. И даже мысли о том, что такое наказание справедливо воистину, нисколько не успокаивали. Когда-то Изуна говорил, что не станет таким же, как отец. Тогда ещё совсем юный мальчик не знал, что жизнь заставит его изменить свое решение. Заставит стать куда хуже. Может быть, Таджима и был жесток. Но точно никого не убивал своими руками. По крайней мере, до смерти сестры. Но то в расчёт он брать не хотел, ведь понимал — эмоции взяли вверх, и даже такой внешне холодный человек, как прежний Босс, мог оступиться. Однако себе подобного спуску он не желал давать, хоть многие бы и поняли его желание уничтожить то, что посмело прикоснуться к его семье своими грязными лапами. Возможно, будь на его месте кто-то другой, Изуна определённо поддержал человека и сказал, что так правильно. Око за око, кровь за кровь, и так было и будет. Только почему-то сейчас, осознавая последствия собственных действий, он ощущал себя едва ли не чудовищем. Никогда прежде его агрессия не выходила настолько из-под контроля, чтобы совершить подобное. Изуна ненавидел себя, искренне ненавидел за собственную слабость и не знал, что ждёт его дальше. Перед глазами замерли испуганные чужие, молящие о пощаде. Маленькие, дико напуганные, подобно животному, что отправлено собственным хозяином на убой. К счастью, Учиха не являлся какой-то значимой фигурой в жизни чиновника, потому вину за мнимое предательство не испытывал. Только за отнятую жизнь, что теперь будет висеть над ним мрачной тенью до самого конца. На раздавшийся оглушительный выстрел должны были стянутся любопытные свидетели. Якудза даже успел представить, как его скрутят и отправят в карцер, из которого он совсем недавно смог выбраться. Возможно, там его также без жалости лишат жизни. Сначала измучают, доведут до болезненного исступления, а после убьют быстрым выстрелом в затылок. Ещё он слышал проклятья за своей спиной, громкий плач той самой служанки, которую он выручил буквально двадцать минут назад, но в помещении по-прежнему было тихо. Неужели местные обитатели настолько равнодушны и не желают взглянуть в глаза тому, кто посмел прервать их тихое существование здесь? Ежели так, то оно и ясно почему. Все люди просто-напросто устали. От нескончаемых политических войн, даже в то время, когда весь мир обязан был объединиться, от ненависти, что льётся грязной речной водой, от смерти, ступающей на пятки каждому из них, от ужасных катаклизмов. Они просто предпочли проигнорировать чужое горе, надеясь, что двери их жилища не распахнутся, а в темной щели не появится дуло пистолета. Возможно, будь он по другую сторону, то поступил бы точно также. * * * В день, когда Обито навсегда закрыл свои глаза, Сакура наконец смогла выдохнуть. Никакой больше излишней опеки, никаких отслеживающих каждое передвижение взглядов, фальшиво-спокойных слов, скрывающих угрозу. Только мнимая свобода, пока симуляция происходящего ужаса продолжала существовать, а она находилась здесь совершенно одна. С его смертью поменялось мало что — она по-прежнему под надзором, по-прежнему под крылом чертового клана, по-прежнему обязана исполнить свой долг. Связанная по рукам и ногам, под чужой крышей, она чувствовала себя на мгновение свободной и живой, как и прежде. До того, как ввязалась в эту всю историю с проклятыми Якудза. И вот, ей снова восемнадцать, а в голове лишь учёба и мимолетное увлечение симпатичным мальчиком с вечеринки. Но, к сожалению, каждый раз мысленно возвращаясь в то время, Харуно также вспоминала, что жизнь подобна течению. И движется оно лишь в одну сторону, не имея возможности повернуть вспять. Тогда она отмечала своё поступление. Старшекурсники вовсю дразнили первопроходцев, придумывали странные конкурсы, которые незамедлительно заканчивались употреблением дешёвой выпивки и громким хохотом, зная, что всем с утра идти на свои первые в этом учебном году пары и мучаться от дикого похмелья. Для кого-то начало учёбы было полно предвкушения и томительного ожидания, бессонных ночей за тетрадями и учебниками, отработкой плохих оценок и получения долгожданного ответа от университета. Для кого-то навевали нестерпимую скуку и очередной подсчёт взяток, которые нужно было отвалить неугомонным преподам, что валили всех без разбора. Но Сакура чувствовала, что случится что-то более особенное, для одной нее. Её дикие восемнадцать не могли пройти так весело и беззаботно, она знала. И ждала, как и всегда. Ждала и встречала с гордо поднятой головой все преграды жизни, пока нутро боязливо сжималось и молило бежать. Потому, когда сердце позволило пропустить удар, а затем ещё один, а рядом возник Он, она была готова. Притягательный, умный, харизматичный и до безумия красивый — таким возник перед ней Саске, мгновенно выбивая из-под ног землю и лишая лёгкие кислорода. Харуно, как сейчас помнила, завидовали все знакомые и нет девчонки с потока. Ежедневно её забирали с университета на дорогой машине, ослепительно улыбались и дарили багрового цвета розу. Её делами неизменно интересовались, набрасывали на плечи собственную куртку, если погода неминуемо менялась, а Сакура была одета совсем по-летнему. И сама она, подобно бутону, расцветала от ухаживаний Саске. Казалось, что вот он, это тот самый принц из сказок, о котором она так мечтала в детстве. Заботлив, галантен, исполняет любое её желание. Всегда напишет или позвонит первым, не заставит бегать за собой. И у них с Учихой действительно всё складывалось наилучшим образом. И она бы не посмела подумать о парне плохо, если не те странности, что начали возникать буквально из неоткуда, когда в Токио пришла очередная весна. Молодой человек изменился. От прежнего заботливого и внимательного парня мало что осталось, а возникшее напряжение стало постоянным спутником. Сакура, безусловно, предпринимала попытки разговорить партнёра, узнать что его беспокоит, но тот лишь отмахивался, заверяя, что всё хорошо и она просто придумывает себе всякие глупости, а после и вовсе стал пропадать. Автомобиль более не ждал её у ворот учебного учреждения, розы молчаливо увядали на подоконнике, а постоянная связь через социальные сети прекратилась. Образ принца рушился с оглушительным треском, ломался на сотни осколков и мешался с вязкой грязью под её ногами. Девушка безутешно старалась игнорировать нарастающую тревогу в груди, продолжала делать вид, словно бы ничего и не случилось, но всё окончательно стало ясно с первыми днями лета. Тогда, когда лучшая подруга не позвонила ей посреди ночи. Голос Яманака дрожал от волнения, часто переходил на хриплый шепот, что перебивался громкими басами какой-то танцевальной мелодии из клуба, куда её в очередной раз занесло, но одно Сакура поняла точно — Саске с другой. Возможно, трогал в самых интимных местах, обещал ей на ухо всё то же, что и ей когда-то, пока девица млела и верила. Ино долго выводила подругу из депрессии. Сначала отпаивала хорошим красным сухим, затем выслушивала безудержные истерики, а после отговаривала прощать ублюдка. Но Сакура не была бы самой собой, если не попыталась. А затем снова, и ещё раз, и ещё. Отношения с Саске напоминали минное поле — одно неправильное слово, и очередной звонок кого-то из друзей посреди ночи. Учиха вновь в объятиях другой девушки, пока сама Харуно не находила себе места и болезненно прижимала подушку к груди, ожидая, когда тот явится домой. Съехались они достаточно быстро, даже успели выслушать порцию осуждения от гиперопекающей семьи самой девушки и общих знакомых, но пару мало это волновало. Сакура, не смотря ни на что, была счастлива. Чувствовала нужной, практически любимой. Просыпалась по утрам под осторожны поцелуи парня, нежилась в его объятиях, затем готовила ему завтрак и провожала по своим делам. К сожалению, девушка не понимала тогда, что счастлива была лишь она одна. Саске расценивал их отношения не больше, чем затянувшуюся игру. И места в его жизни для нее не было. Зато понимала та самая семья, что была против их отношений изначально. Причин, конечно, они не поясняли, но дали ясно понять — эти отношения обречены. И если дочь зайдёт дальше, то может удалить номера родителей, а дорогу к отчему дому и вовсе забыть. К сожалению самой Сакуры, она была слепа и влюблена. И не заметила главного. Семью самого парня. О той ходили слухи, которые она, каким-то волшебным образом, из раза в раз пропускала мимо ушей, хотя мимо ушей, хотя стоило бы прислушаться. Пока старшее поколение боялось называть вещи своими именами и говорить что-то об Учиха открыто, младшее относилось к этому более спокойно и прохладно, потому смело отпускать непристойные шутки на её счёт и самого Саске, а также обсуждать темные дела более взрослых представителей этой четы. Потому в тот день, когда на её телефон пришло короткое «прощай», Харуно окончательно потеряла себя. Он бросил её по смс. Без единого сожаления или пожелания. Просто коротко попрощался с ней, словно ничего и никогда не значила, а после исчез. В квартире в тот вечер не осталось даже намека на некогда присутствие второго человека. Ни единой забытой вещицы, ни волоска, ни даже запаха. В помещениях было стерильно чисто, пахло хлоркой. Казалось, что Саске растворился в активном веществе и пропал также, как и появился. Стремительно, мгновенно. Словно выброшенный мусор. Да, именно такое сравнение приходит в голову спустя несколько лет. И только со временем она могла чётко сказать — Учиха оставался закрытой на все замки мира книгой и никогда не желал открываться. А она, будучи влюблённой овечкой, что потеряла остатки разума в его руках, не хотела видеть этого и слышать предупреждения вечно скупого на слова отца. Но Сакура искала его. Желала встречи, мечтала о разговоре. И нашла. Правда не совсем то, что хотелось бы. На её упорные попытки выйти на связь с одним из Учиха откликнулся седой мужчина, значительно старше её самой. Своим видом он вселял в неё доверие, казался тем самым простодушным дядюшкой, которому хотелось выдать все тревожные тайны, чтобы получить в ответ мудрый совет и лёгкое поглаживание по макушке. Представитель клана был значительно выше и крупнее её самой, возвышался над ней практически на две головы, обладал отличной физической формой для своих лет, но вовсе не пугал своими размерами. У него был ясный, но до ужаса хитрый взгляд. И жаль, что такую деталь она не заметила ранее. Быть может, оказалась бы сейчас в иной ситуации. Жижа бы себе мирно, пила по вечерам пятницы с подругой в каком-нибудь дешёвом баре, а после бурных выходных возвращалась на рабочее место и посвящала всю себя любимому делу. Обито подолгу заглядывал в глаза пришедшей к нему девушки, улыбался так, что та задавалась вопросом «как в семье Учиха может быть столь милый человек», а после удивлялась собственной наивности. Не может. Этот мужчина — худшее, что с ней случалось. И даже гниль, что вылезла из Саске, казалась едва ли не сахарной пудрой на кусочке любимого десерта. Лучше бы у неё отсох язык или какая-то конечность, чем Сакура вновь пересеклась с ним. Но Учиха был хорошим актёром. Отлично делал вид, что взволнован её проблемой, слушал с таким интересом каждый девичий вздох, а после клялся сделать всё возможное, чтобы помочь. И он помог, как ей тогда казалось. Действительно устроил им встречу с Саске, хоть тот вовсе и не выглядел довольным подобным обстоятельством. А после, когда их встреча подошла к неминуемому концу, сообщил начал решивший её судьбу разговор. — Ты ведь многое потеряла из-за Саске, Сакура-сан, — почти расстроенно начал Учиха. — Место в университете, рекомендации после окончания учёбы, возможную работу. Он разрушил твою жизнь, растоптал тебя саму и вовсе не жалеет о содеянном. Харуно лишь устало кивнула, соглашаясь с его словами. Девушка сидела на диване, потягивая крепкий кофе, заботливо разлитый мужчиной по чашкам, пока тот стоял у окна и разглядывал вечерние пейзажи за ним. Град слез закончился также стремительно, как и начался, и благодарить за это стоило никого иного, как Обито. Тот словно знал что и как делать. Говорил успокаивающие её души слова, почти по-товарищески гладил по спине и улыбался самой тёплой улыбкой, которую она когда-либо видела. И не верить ему было сложно. Возможно, окажись она вновь в тех обстоятельствах, то также безоговорочно доверилась ему. — Честно говоря, теперь я чувствую свою вину за произошедшее. Не стоило всё же приводить Саске… — выдохнул мужчина, оборачиваясь в половину и заглядывая в заплаканное лицо девушки. — Что планируешь делать дальше, Сакура-сан? — Не знаю… — честно призналась Харуно. — Нужно продолжать жить дальше. Попробую восстановиться в университете для начала, а там как пойдёт. — Это хорошее решение, — согласился Обито, кивая и неспешно проходя по кабинету, чтобы тихо присесть рядом. Сакура, будучи увлечённой собственной кашей в голове и попытками её разобрать, не замечала, что более не было перед ней того добродушного родственника её возлюбленного. Только холодный и расчётливый змей, желающий прибрать к своим рукам ещё одну потерянную душу. У него это действительно получалось. Тот находил искалеченных людей, возвращал им жизнь, вытаскивал из души всю тревогу, а после привязывал к себе прочными цепями, используя в своих целях. А те не смели и брыкаться, понимая кому и чем обязаны. И Обито, что впоследствии сбрасывал перед ними маски, действительно был опасен и неповиновение каралось очень жестоко. Быстро, без намека на жалость и сожаление, словно у него в запасе была ещё сотня таких же несчастных, что доверились ему. Сакуре он и правда помог. Используя какие-то свои связи дал возможность вернуться к учёбе и закончить её, после устроил на работу в одну из своих клиник, всячески опекал и оберегал её, заставляя ещё больше проникнуться к себе, чтобы потом… Харуно не знала сколько просидела на диванчике в гостиной, не знала сколько прошло времени с того момента, когда Изуна покинул жилище и ушёл прогуляться по коридорам. Но когда в ужасающей близости от них раздался выстрел, поняла — быть беде. Это понял и Мадара, сидящий всё это время за письменным столом в собственной комнате. Его реакцию она не видела, только услышала не привычный для него шорох, ведь тот всегда был подобен хищному зверю и крался так незаметно, что сердце периодически уходило в пятки. И сейчас, слыша шум из спальни мужчины, Сакура понимала, что он встревожен. Скорее всего также почувствовал странную необходимость выяснить происходящее, узнать кто стрелял, а главное в кого. Изуна. Внешне напоминающий своего старшего брата — такой же холодный и отстраненный. Но в глубине его глаз продолжало что-то биться, постоянно напоминая, что он живой человек, со своими тревожными чувствами и болезненным прошлым. Скорее всего более жестоки, чем у неё самой, ведь из клана Якудза никто не уходил ранее. Никто из всех Учиха, кого она повстречала за время работы с Обито, не открещивался от семьи, не желал так отчаянно забыть собственное происхождение, противоречиво продолжая пользоваться их благами и знаниями. Статный. До безумия красивый, как и все в этой проклятой семейке. И до чертиков раздражающий своим цинизмом. Именно такая мысль проскользнула в её голове, когда та впервые повстречала его. И оторопела, отмечая внешние сходства с её первой любовью. Обито предупреждал её о подобном, говорил, что как бы той не было тяжело и больно, но план превыше всего. Это не Саске. И не ему она намеренно причинит вред. Изуна с самого начала и до этой самой минуты оставался ее целью. Все, в том числе и Мадара, что строго приказал ей находится рядом, следить за каждым его вдохом, узнавать каждую мысль и просто надеяться, что его непутевый младший брат не натворит дел, желали иметь над ним незримую власть и действовали через её руки. Только Босс не догадывался, что вовсе не владеет ситуацией. И никогда и ничего не контролировал. Всем всегда управлял Обито. Ничто не проходило мимо него — любое поползновение извне и всё через него. Даже наличие собственного медика не случайность и не удача самого Мадары. Всё шло ровно так, как желал самый старший Учиха. Он успешно обводил всех вокруг своего пальца, строя свои планы, проворачивая грязные дела прямо под носом босса, которого сам же и воспитал. Ну не удивительно ли? Не будь во всем этом замешана, Сакура определённо восхитилась бы. Только вот осознание собственной никчемности давило на неё. Харуно была обязана угождать сразу двум тиграм — и разорваться в их цепких когтях было очень просто. Но каждый раз, словно удача сопутствовала ей, она выходила сухой из воды. Или же сам «хозяин» не вытаскивал её, оберегая, как самую любимую игрушку и воспитанницу. Оно и ясно почему. Вырастить двух братьев так, как угодно ему самому, было тяжело. Он изредка рассказывал ей о том времени, делился своими мыслями на их счёт и в очередной раз благодарил удачу и Саске, что подкинули ему такой удобный материал. Из Сакуры выходила отличная актриса. И также превосходный медик, способный на самые грязные поступки. Даже если те наступали на женское горло, раздавливая тяжестью собственных грехов. Но её заключение не продлилось так долго, как предполагалось. И Обито, видимо, предчувствуя тоже, что и она, решился на странный разговор: — Подойди, — приказал Учиха, не поднимая век. Его голос хрипел, болезненно трясся от каждого вдоха, пока покорная слуга присаживалась на край постели и аккуратно придерживала того за руку. — Да, господин? — тихо спросила девушка, глядя на хозяина прямым взглядом изумрудных глаз. — Ты помнишь по какой причине оказалась здесь? — испытывающий тон. Тот самый, что вводил её едва ли не в агонию каждый раз, когда он доносился до её ушей. — Конечно, — утвердительно кивнула Харуно, сжимая сухую ладонь. — Я должна добиться доверия врага, чтобы после воплотить ваши скрытые умыслы в жизнь. — И подготовив всё, как следует, нанести ему удар, когда он не ожидает, — одобрительно заключил Учиха. — Как поживает мой драгоценный ученик? — Не знаю как, но он выжил, — чуть тише оповестила Сакура, ощущая, как следом сжимается до боли её ладонь. Она буквально слышала, как хрустят её костяшки, но не ломаются. И то только по милости её хозяина. — Сейчас я стараюсь исправить свою ошибку, господин. Подсаживать его на дезоморфин в открытую опасно, Мадара-сама может заметить. Да и Изуна не настолько глуп. Пока что пробую добавлять его в еду, как и прежде. — Эффект есть? — Определённо. — Как скоро получится довести его до идеала? — Вот-вот, господин. Обито замолчал. По-прежнему не открывал глаз, лишь хмурил седые брови и о чем-то мирно раздумывал, не спеша делиться со своей помощницей. Затем, видимо, все же решившись, твёрдо сказал: — Будь осторожна. Я уже видел этот взгляд. Он смотрит на тебя также, как и ты когда-то на Саске. Но не заблуждайся на счёт Изуны. Он не стабилен и играть с ним в подобные игры, что ты ведёшь, опасно. Не посмотрит на собственные чувства и раздавит, как никчёмную букашку, — предупредил Учиха, сбрасывая ставшую неудобной ладонь со своей и накрылся одеялом едва ли не по самый нос. Таким образом он и закончил их короткий, но запоминающийся диалог. — Спасибо за заботу, Обито-сама, — проронила Харуно, поднимаясь с чужой постели и склоняя голову. Это был их последний разговор. И Сакура благодарила всех известных ей богов сейчас, осознавая, что её удавка на время ослабла. Учиха вышел из игры на время, накапливая мощь в ином месте и ожидая, когда Харуно сделает свой мат в этой партии. Выстрел, что раздался несколько мгновений назад, заставил её молнией броситься к дверям и выпорхнуть в ставший мрачным коридор. Впереди — одна лишь пустота. Позади разъяренный Мадара. И что было хуже — она не знала. Лишь семенила короткими, но быстрыми шагами, ожидая наткнуться на нечто страшное. На то, что ознаменовало окончание ее пути в этом месте. Не помня как, но Сакура вместе с Якудзой оказалась в нужных апартаментах. Изуна сидел посреди комнаты, стеклянным взором глядя на распластавшееся тело впереди и не мигал. Дезоморфин брал свое, и Учиха был бел, как и лежащий у его ног труп. Только тот не выражал ни единой эмоции, когда на лице мужчины прошёлся весь спектр: от шока до истерики. Он сидел неподвижно, подобно застывшей во времени статуе, глядел прямо на распластавшегося перед ним человека, чью трахею вывернуло наизнанку и виднелись окровавленные позвонки, не реагировал на любые попытки привести себя в чувство и не замечал даже встревоженного старшего брата, что нависал над ним и бил по щекам. Младший Учиха пропал в своей голове, и оно было ясно почему. Вряд ли тот так бурно среагировал бы на собственную вылившуюся агрессию, не пичкай она его самодельным препаратом всё это время. Быть может, эффект и не был бы столь выраженным, не попробуй она увеличить дозировку в тот день, когда он рухнул без сил в ванне и едва не испортил все планы хозяина. И что-то внутри груди девушки сжималось при взгляде на него, такого потерянного и испуганного, точно бездомного котёнка. Он безудержно напоминал ей Саске, но более живого. Со своими травмами, проблемами и, главное, чувствами. Она видела, как тот тянется к ней, но тут же осекается и боится подпустить. Жаль, что Изуна не понимал — она боится также. Ей также страшно от собственных чувств и мыслей, ей также не хочется впускать кого-то в собственное сердце. Кого-то, кто вскоре вновь умрет от её руки. Похожи ли они со своим дальним родственником? И да, и нет. Что-то общее наблюдается в их чертах. Разрез глаз, ровный нос, впалые щеки, даже то, как трепещется чёлка при ходьбе. Но всё же они были до безумия разными. Саске не желал замечать кого-то, кроме себя. Изуна же лишь пытался. Пытался быть сильным в чужих глазах, не показывать собственную слабость, прятал её за язвой собственных слов и ядом своих же поступков. Изуна лишь казался хищником, прятался под чужой шкурой, когда Саске являлся олицетворением самого адреналина и страха. В конце концов, Сакура была уверена на все сто двадцать процентов, что он не смог бы втянуть ее в нечто подобное, как сделал это её обмудок-бывший. И чувства, что возникли буквально из пустоты, душили её тонкими лесками, резали плоть и уничтожали всё на своём пути. То было неправильно. То было опасно. И Обито дал ясно понять чем всё может закончится. Но она слишком молода, импульсивна и одинока, чтобы противостоять самой себе, видя, как кто-то нуждался в ней столь отчаянно. Учиха, будучи прижатым к женской груди, едва ли не хрипел. Что-то бормотал себе под нос, пока сама Харуно успокаивающе поглаживала его по голове, терялась кончиками тёплых пальцев в волосах и нежно шептала себе под нос так, чтобы услышал только он: — Тише, я с тобой, — рядом присаживается Мадара, заглядывая в ставшее умиротворенным лицо брата, чтобы после также быстро отвернуться и направить свой гнев на сдохшего поганой смертью чиновника. Что тот сделал этим двоим, она узнавать не хотела. И своих проблем по горло. Особенно сейчас, ощущая, как длинные пальцы Учихи скользят по позвонкам и сжимают ткань её халата, словно она — единственное его спасение во тьме. — Тебе не о чем переживать. Ты не один. — От собственных слов в груди дико защемило. Она не обязана была это говорить, не обязана сидеть и успокаивать его. Ее цель в другом. Но сердце сжималось так сильно, что Сакура понимала — на то её собственная воля. Ей самой безумно хотелось прижать его к себе, хотя бы на время почувствовать это единение между ними, хотя бы на мгновение представить, как сложилась бы их судьба, будь всё иначе… Почему-то ей казалось, что эти слова предназначались ей самой в первую очередь, и лишь потом прижимающемуся к ней Учихе. Сердце замирало болезненно каждый раз, когда тот задавал вопросы и пытался понять кто перед ним, пока реакция тела говорила о многом — не смотря на внешнюю отстраненность, он цеплялся за неё, держал и практически умолял не оставлять больше одного. И ей было сложно противиться возникающим на пепелище чувствам. Хочется поддаться им, ответить ему более нежно, как умеет только Сакура, но судьба жестока. Ей нельзя отдаваться омуту. Нельзя. Рядом Мадара. И Обито, нависающим мраком в сознании, шептал, чем может кончится её предательство. А пока она переживала за свою шкуру, руки Изуны будут ей казаться до ужаса чужими и неправильными. — Кто здесь? — Сакура, — прошептала она в районе виска, ощущая под губами выступившую испарину, но это нисколько не оттолкнуло. Ей хотелось безудержно поддаться собственным эмоциям, хоть раз поступить так, как желает душа, но чёртов страх… — Я с тобой. И буду с тобой, слышишь? — почти беззвучно утвердила она, молясь, чтобы никто и никогда не услышал её откровение. Быть может, им и не суждено быть вместе. Но пока она играет свою роль, Сакура готова подарить ему всю себя, надеясь, что его участь будет не такой жестокой и мучительной. А она переживёт. Перетерпит. Выдержит. — Выдохни, всё закончилось. — Не оставляй меня, — моментально попросил Изуна, чем выбил остатки рассудка из девушки. Сам того не подозревая, он толкает ее в пламя. — И не собиралась, — сердце предательски пропустило удар. Поволока сизой дымки, что заволокла взгляд Учихи, медленно перетекла в неё саму, но она не противилась, а лишь принимала её, понимая исход этой связи. Будь проклят Обито и его задание. Как она, ещё совсем молодая, может так просто воспротивится тому, что образовалось между ними за столь короткий срок? Как она может без сожалений подсыпать ему в еду морфин, зная, что совсем недавно Изуна не позволил запятнать её честь и так крепко прижимал к себе всю ночь, успокаивая их обоих? Как она должна предать человека, чьи желанные поцелуи до сих пор горят на её губах? Как она может? — Моя Сакура… — то, с какой интонацией он произнёс эту фразу, ощущается подобно спусковому крючку. Та интимность, которой он наделил эти слова, въедалась в сознание, не позволяя более возвращаться мыслями к хозяину и взывать к остаткам собственного разума. И интимность та была вовсе не сексуальной. Душевной, сердечной, моральной, как угодно. Словно в данный момент она — всё, что ему необходимо. Словно сейчас она равна всему его миру. Их связь запретная. Неправильная, лживая. Но даже под дулом пистолета и срывающейся угрозы в тоне хозяина, Сакура не перестанет сожалеть о их ставшей неправильной судьбе. * * * Скрип двери вывел из сонного паралича, как показалось самому Изуне. Перед глазами по-прежнему мерцающей тенью был мертвый чинуш, а по лицу скатывалась чужая горячая кровь. Она западала в воспаленные глазницы, стекала по щекам и губам, попадая в рот и отравляя саму душу, напоминая, что он всё ещё жив. Но в возвращенной ему реальности не было ничего из этого. Никакого белеющего тела перед ним, никакой отравляющей сознание крови, никакого револьвера, что был сброшен на пол от шока. Учиха сидел в среди свежих и прохладных простыней собственной спальни, заботливо укутанный в чистую одежду без намека на происшествие, а подрагивающие ладони, как и белое лицо, были отмыты. О нем в очередной раз позаботились, и это вселяло надежду. Никто не возненавидел мужчину за проступок, его не оставили одного в том Аду, что сотворил он сам, либо пока не спешили показать отвращения, что заразило их сердца. Рядом безизменно сидела Она. Уставшая, измотанная донельзя, молчаливая она была занята чтением какой-то литературы. Простенький белый томик выглядел донельзя въедливым и несуразным на фоне царящего в помещении полумрака. И яркое изображение разбитой виниловой пластинки на обложке только подтверждало его мысли. Как можно оставаться настолько спокойной рядом с убийцей? Изуна был уверен, что прежняя Сакура не смогла бы так. Та непременно оглядывалась, скрещивала колени вместе и складывала руки на груди, желая хотя бы так огородиться от такого человека. Но она казалась расслабленной. Сидела на полу, выпрямив ноги и уткнувшись носом в страницы романа, упиралась лопатками на перекладины и молчала, молчала, молчала. — Что это? — поинтересовался мужчина, находящийся за её спиной. Он понимал, что разговор необходим. Но как его начать не знал. Спросить прямо её нынешнее отношение к себе казалось и вовсе бредом. Тело и его реакция скажет за девушку всё, что ему так необходимо. — Книга, — хриплым от долгой тишины голосом отозвалась она. И, видимо, понимая, что подобный ответ его не устроит, поспешила добавить, не оборачиваясь: — Мураками.* — Нравится? — простой вопрос на простой ответ. — Да, — девушка в подтверждение своих слов кивнула. — Не интересовался его творчеством, — усмехнулся Учиха, откидываясь назад, на спинку кровати, и прикрывая глаза. — Говорят, там одна порнушка. — Так говорят лишь те, кто не желал видеть больше, — возразила Харуно, загибая страницу и закрывая книгу, чтобы всё же обернуться и взглянуть на него. — В этой части романа рассказывается о сложности человеческой личности. В ней главный герой потерял самого себя и старается вернуть собственное «я». Изуна вновь усмехнулся. Без какой-либо злобы, просто потому что так захотелось и было привычнее. Забавно слышать о потере своей личности от другого человека, понимая, что та проблема преследует его во всех проявлениях. Жизнь под чужим ликом изматывала его, в том стоило признаться, а недавний то ли сон, то ли мистический поворот судьбы только подтверждал это. Стоило сбросить маски, найти себя и жить так, как хочется, а не как будет правильно. Могла ли Сакура догадываться о его мыслях в данный момент? Вполне. Могла ли она жить с чужой шкурой на плечах и мучаться от этого, надеясь найти ответы для себя хотя бы в этой книжке? Скорее да, чем нет. — Как ты себя чувствуешь? — запоздало спросила девушка, поднимаясь с пола и опускаясь на светлые простыни. Её колено слегка касалось бедра мужчины, но того это нисколько не беспокоило. Неизменное нахождение Харуно рядом с ним казалось по-прежнему единственным правильным поворотом в его жизни. — Не ранен, если ты об этом, — хоть внешне он и оставался спокойным, внутри него всё содрогалось. Под закрытыми веками вновь и вновь возникали картинки последних мгновений Вару, что не желал себе такой участи. И страшно было представить, как выглядел сам Учиха в тот момент, искренне желая отнять чью-то жизнь в отместку за свои страдания. — Я не об этом, — уточнила Сакура, осторожно, словно спрашивая разрешения, касаясь его ладони кончиками пальцев. Разрешение ей не требовалось, и об этом хотелось заявить открыто, громко. Но что-то удерживало его от подобного, заставляя продолжать эту скромную игру между ними. Словно они вовсе посторонние друг для друга. — Из-за него умерла практически вся моя семья. Остались лишь мы с Мадарой. Так что, думаю, он заслужил свою участь, — словно успокаивая самого себя, ответил Изуна. — Или ты так не считаешь? Боишься, быть может? — Ты и правда хочешь знать моё мнение обо всем этом? — чуть посмеиваясь, уточнила она, но тут же осеклась. Чёрные глаза открылись, глядя прямиком в изумрудные и ища в них что-то, чего она не понимала. — Думаю, ты прав. Крысе смерть во благо. Но я бы так не смогла… Изуна замолчал, уставившись на девушку. Что-то беспокоило его, в очередной раз копошилось внутри и подсказывало, что она не так проста. Нашептывало, что что-то здесь не так. — Почему ты назвала его крысой? — его тон, до этого практически расслабленный, приобрёл стальные нотки. Это что-то, что рылось в нем, подобно грызуну в мусоре, заставляло подозревать всех. И даже тех, кого ни за что не хотелось бы. — Тебе что-то известно? — Мадара-сама поделился со мной подробностями об этом человеке. Говорил, что он часто мешался под ногами, не выполнял оговоренные ранее условия и просто был отвратительным человеком. — Ложь. Его старший брат никогда бы не решился на подобное откровение с кем-то, кто никак не принадлежит его ближайшему окружению. И в него входили лишь он, Обито и подручные, что беспрекословно выполняли его приказы. — Как скажешь, — только сумел он произнести, ощущая навалившуюся усталость. И он хотел было попросить оставить его одного, чтобы вздремнуть, как Сакура решительно взяла всё в свои руки. — Не ненавидь себя, — попросила девушка, аккуратно обхватывая его ладонь обеими руками и прижимая к своей щеке. — Я по-прежнему на твоей стороне. У него сложилось ощущение, что она почувствовала растущее в нем сомнение. Иначе как та могла так точно подобрать слова, чтобы успокоить тревогу в зародыше? — Рад это слышать, — снизив тон до расслабленного шепота, Изуна высвободил руку и притянул девушку к себе, вновь закрывая глаза. Та легла осторожно, почти невесомо головой ему на плечо и замолчала. Возможно, ей действительно больше нечего было сказать. Возможно, она понимала, что слова были сейчас излишне. В следующее мгновение Учиха открыл глаза. Он не помнил как уснул, но точно знал, что до последнего не отпускал Сакуру. До сих пор ощущал запах спирта и вишни, что въелся в сам её образ, и потихоньку окутывал его самого, но саму девушку не видел и не чувствовал. Во внезапно остывшем помещении её не было, будто та растворилась и осталась лишь в его реалистичных иллюзиях. Куда та ушла, какое время суток сейчас было и почему он до сих пор в своей постели выяснить было невозможно. Оставалось лишь смириться с изменениями в его реальности, как и с тем, что мир вокруг — сплошная фальшь. Возможно, подбадривая себя подобными мыслями, Изуна смог бы пережить и забыть содеянное. Но для всего нужно время. Как и необходимо оно для того, чтобы тот нашёл в себе силы подняться, расшевелить мышцы спины и плеч, затекшие от неудобной позы во сне, и покинул свою зону комфорта. Ему точно предстоял разговор со старшим братом, что так и не явился к нему сам. И это было хуже всего. Мадара ждал, когда его младший брат явится к нему с повинной сам.