plan B

      Число на календаре едва сменил апрель, а духота в Неясном уже давала жару. Казалось, что даже температура воздуха в этом гребаном городишко с каждым днем накалялась все больше и больше. Да, это было вполне естественно для полупустынного ландшафта в этой Богом забытой глуши, но чего же тогда здесь следовало ожидать, скажем, ближе к лету? Засухи? Глобального потепления? Возможно, массовых солнечных ударов и смертей от обезвоживания? Даже мысли обо всем этом звучали как-то душно. Душно и грустно. Грустно от воспоминаний о пасмурном и дождливом Питере. Питере, от которого ее долбанная мамаша решила сплавить ее куда подальше, лишь бы она не мешала ее семейной идиллии с очередным молодым любовником. А куда бы еще можно было сплавить свою никчемную малолетнюю дочь, кроме как не к дерьмовому папаше, которому она и нахер не уперлась? Которого-то она и в глаза за свои семнадцать лет не видела. Спойлер: никуда. И да, ее «излюбленной» мамаше было глубоко плевать даже на тот факт, что вместо приличной питерской гимназии ее дочери придется провести последние пару месяцев своей школьной жизни в этом жалком подобии учебного заведения, здание которого не видело ремонта со времен Российской империи при Александре Первом. Мать буквально собственноручно лишила ее возможности получить приличный аттестат. Возможности поступить в приличный ВУЗ. Шанса на приличное будущее. Господи, да в этой дыре вообще никакого будущего быть не могло. От этого места так и веяло безутешными вайбами прошлого века. Отголосками распавшегося Советского Союза. Депрессивными людьми, поглощенными бытовухой. Людьми, которых такая жизнь, кажется, даже… устраивала? Но разве такое было возможно? Бесперспективная жизнь в подобной глуши могла устраивать лишь абсолютного кретина, либо полного идиота. В принципе, так оно и было, ведь буквально каждый второй в этой глуши был то ли кретином, то ли идиотом.       Седьмой урок заканчивается ровно в четырнадцать пятьдесят. Ровно в самый пик жары. Ровно в тот момент, когда асфальт под ногами накаляется до такой степени, что его температуру можно прочувствовать даже сквозь толстую подошву, а воздух перед глазами и вовсе плавится, создавая подобие миража. Кажется, это явление называется турбулентной конвекцией.       Она стоит на пороге школы, пытаясь словить мобильную сеть. Пытаясь прогрузить дурацкую карту в своем смартфоне, чтобы сориентироваться в городе, к которому она все еще так отчаянно не желала привыкать, наивно полагая, что надолго здесь не задержится (ага, как же).       — Чувак, сколько тебя ждать можно?       Звонкий голос вырывает ее из размышлений, заставляя сфокусироваться на его обладателе – незнакомом парне, стоящем у подножия школьного крыльца. Определенно чем-то недовольным, ведь одним только взглядом он уже прожигал насквозь ее одноклассников, вышедших из школы едва ли раньше нее.       — Слушай, у нас тут дельце небольшое нарисовалось, — уже начал было оправдываться подошедший к незнакомцу парень, кивая на девчонку рядом с собой. Кажется, ее звали Милена.       — Прикалываешься нахер? Баклажан, у тебя сейчас в приоритете только одно дело может быть, — по лицу его собеседника уже было видно, что он заводился не на шутку. Заводился с полуслова.       — Да окей, окей. Понял я, — на этих словах Жека оборачивается к девчонке позади себя. — Давай на завтра перенесем. Идет?       — Нет, — Милена как-то двусмысленно улыбается, словно бы всем своим видом показывая, что не позволит ни одному парню обращаться с собой подобным образом. — Кашин, мы либо идем сейчас, либо завтра даже не подходи ко мне, понял?        — Чувак, да погнали уже, — продолжает наседать на ее одноклассника незнакомец, но уже в следующую секунду он переводит свой взгляд на нее. — А ты че вылупилась? Интересно?       — Воу, ты бы за языком последил, — тут же огрызается в ответ Аня. — Или у тебя там в запасе еще один есть? О, нет, прости. Кажется, он в моей заднице, — с ироничной улыбкой добавляет девушка.       — Ты че, охренела? — парень уже срывается в ее сторону, только вот Жека грубо дергает его за плечо, перенимая все внимание на себя.       — Чувак, да хорош! Меня торопишь, а сам на всякую херню отвлекаешься? Погнали уже.       И они уходят. Уходят, прежде чем незнакомец успевает одарить ее еще одним испепеляющим взглядом, наивно полагая, что это хоть немного ее затронет и оставит после себя осадок. Долбаный мудила.       Они уходит, а она все так же стоит на крыльце. Все так же пытается прогрузить дурацкую карту в своем смартфоне. Все так же безрезультатно.       — Помощь нужна? — вдруг неожиданно обращается к ней Милена. И да, это было действительно неожиданно, ведь пары недель в этой школе было вполне предостаточно, чтобы составить приблизительный психологический портрет о каждом лузере в ее новом классе. «Напыщенная фейл-блогерша, ни в хер не ставившая никого из своего окружения, ведь корона на ее голове была столь широкой, что даже банальную возможность просто подойти к ней еще предстояло заслужить». Именно так звучал психологический портрет Милены Басовой.       Но у Ани просто не было выбора.       — Было бы неплохо, — все же отвечает она. — Мне здесь место одно нужно найти, а дурацкая карта нихрена не грузится, — она вновь опускает взгляд на экран своего смартфона. Без изменений.       — Знаю, — с улыбкой отвечает одноклассница. — В этой дыре вообще ничего нормально не работает.       — Не очень поэтичный отзыв о своем родном городе. Или ты тоже не здешняя?       — Увы. Но, надежда умирает последней. Надеюсь сдать ЕГЭ и, свалить отсюда к чертям, — она с каким-то пренебрежением окидывает взглядом здание школы. — Так, что за место?       — Тату-салон.       — Пойдем, — и уже в следующую секунду она направляется в неизвестном направлении, когда Аня даже с места не двигается.       — Я ведь даже адрес тебе не сказала.       — Да он в этом захолустье один-единственный.       И Аня не спорит. Просто соскакивает со школьного крыльца и нагоняет одноклассницу по пятам.       — Рюкзак паль? — та взглядом кивает на желтенький Fjällräven Kånken за ее плечами.       — Из Швеции привезла, — коротко отвечает Аня.       — Из Швеции? — с удивлением переспрашивает Милена. — И как же тебя занесло в эту дыру? Здесь Швецию даже на карте не каждый покажет.       И после наступает череда вопросов. Или, скорее, расспросов? Милена не замолкает ни на секунду, заваливая ее наводящими вопросами. Пытаясь вывернуть ее жизнь наизнанку. Пытаясь сопоставить все факты и приоритеты. Пытаясь прийти к единому выводу – насколько выгодной для нее могла быть дружба с новенькой. Как мелочно. Только вот Аня так и не дает ей ни единого достоверного ответа, ловко увиливая от каждого вопроса, или и вовсе отмалчиваясь. С чего бы ей откровенничать с корыстной одноклассницей? С чего бы ей заводить новых друзей в месте, которое она все еще так наивно и отчаянно надеялась покинуть уже в ближайшем будущем?       — Вот это место.       Спустя около двадцати минут они наконец останавливаются на одной из оживленных улиц, где между неброских магазинчиков и дешевых кофеен уютно затеснился тот самый салон с потухшей неоновой вывеской «No Taboo».       — Вечером с тебя фотка. И Лёле привет, — Милена еще раз окидывает ее своим оценивающим взглядом, прежде чем скрыться в неизвестном направлении.       Внутри оказывается пусто. Ни единой живой души. Вариантов было немного: либо татушки здесь делали хреновые, либо это было в порядке вещей для средины рабочего дня посреди недели.       — Я уже сказала тебе, что разберусь со всем сама, понятно? — за дверью с табличкой «Не входить» слышится нервный женский голос. Впрочем, уже через несколько секунд «запретная» дверь захлопывается с грохотом, а в помещении появляется его обладательница.       — Аня? — сразу же обращается к ней девушка. Ее голос более не звучал грубо. Скорее, даже наоборот.       — Да. А Вы Лейла… — она запинается, осознавая, что не знает ее отчества.       — Можно просто Лёля, — с улыбкой заверяет ее та. — Я подготовила твой эскиз, но все же спрошу еще раз. Ты уверена, что хочешь набить тату за один сеанс? Оно достаточно крупное, поэтому…       — Я уверена, — почти сразу же перебивает ее Аня.       — Что ж, тебе придется провести со мной весь день.       — Я никуда не тороплюсь.       — Здорово. Разрешение от родителей принесла?       — Да, конечно, — она подгибает одну ногу в колене, опирая на него свой рюкзак, и тут же принимается копаться в нем в отчаянных попытках отыскать заветную бумагу с письменным согласием от родителей, которой там и подавно не было, но ведь Лёле об этом было неизвестно, ведь так?       — Черт, я… кажется забыла ее?       Главное – выглядеть убедительно.       — Можем перенести сеанс на пятницу или воскресенье.       — Может быть, нахрен это разрешение?       — Прости, — с улыбкой отвечает Лёля, пожимая плечами, мол «знаю я таких, плавали».       — Да ладно, это же всего лишь какая-то сраная бумажка. Мне восемнадцать уже в следующем месяце исполнится.       — Вот в следующем месяце и приходи.       — Пожалуйста?.. Мои родители… им нет до меня никакого дела. А это тату… буквально моя единственная возможность проявить себя.       — Послушай, один месяц ведь ничего не решает, верно?       — Решает. Еще как решает. Через месяц меня может здесь и не быть. Через месяц я вообще могу быть мертва. Умру, так и не исполнив свою единственную волю? Какая жалкая смерть.       Она никогда не хотела быть актрисой, но талант определенно имела. Талант, позволяющий ей получить все и даже больше. Порой и вовсе бесплатно. Милая внешность, жалобный голосок, выдуманная (ну, или почти) история о сложном детстве – залог успеха.       Уже через несколько минут она лежит на удобной кушетке, позволяя Лёле перенести эскиз тату на ее бедро.       Оказывается, это было вовсе не больно. Легкое покалывание пробуждало кожу к новым ощущениям. Постепенно рисунок на ее теле начинал приобретать форму, а Лёля лишь изредка делала паузы для того, чтобы сменить иглу или добавить чернил. С каждым новым штрихом ее кожа немного краснела, но боль все еще оставалась терпимой. Когда работа на ее теле была завершена ровно наполовину, за «запретной» дверью вдруг вновь зазвонил телефон.       — Я сейчас, — Лёля улыбается, откладывая инструмент в сторону, прежде чем скрыться из виду.       Какое-то время Аня даже ничего не слышит. Просто зависает в своем смартфоне, пользуясь удобным случаем и отличным интернетом от бесплатного вай-фая, но, в какой-то момент голос Лёли вновь начинает звучать слишком громко. Слишком грубо. Да, подслушивать было нехорошо, но сейчас-то у нее и выбора особо не было.       — Прекрати наконец мне названивать. Это исключительно моя беременность и мой ребенок. И да, я в состоянии справиться со своими проблемами без твоего жалкого участия. Заруби себе это на носу, Кашин.       Она слышит знакомую фамилию, только вот вспоминает ее не сразу. А когда вспоминает, то ей становится не по себе. Молодая сексуальная Лёля и… Кашин? Жека, которого прозвали Баклажаном за повышенное либидо? Который возбуждался от одного лишь взгляда на чей-то пупок или глубокий вырез на одежде? И все же, ей куда больше импонировала мысль о том, что фамилия Кашин была одной из самых распространенных в этих одичавших краях, которых не коснулась цивилизация.       — Все в порядке? Или вторая половина татушки будет выглядеть более агрессивно? — с улыбкой спрашивает Аня, пытаясь разрядить накаленную обстановку, которую Лёля принесла вслед за собой.       — Не бери в голову. Не имею привычки перекладывать личные проблемы на результат своей работы.       — А можно попросить листок и ручку? — вдруг внезапно спрашивает Аня, прежде чем девушка успевает вернуться к своей работе.       — Да, конечно, — она любезно вручает ей ручку и какой-то блокнот, прежде чем вернуться за свой инструмент. — Что, вдохновение нахлынуло? — с улыбкой спрашивает Лёля, когда замечает, как Аня тут же принимается исписывать бумагу размашистым почерком.       — Да так, балуюсь иногда. Выходит дерьмово, но меня это не останавливает.       — Поверь мне, по-настоящему дерьмовых стихов тебе еще слышать не доводилось.       Ее голос пестрит сарказмом. Она определенно имеет в виду что-то конкретное. Кого-то конкретного. Только вот спросить Аня так и не решается. Да ей и не интересно, если откровенно. Отвлечется – потеряет рифму. Уже потеряла. Дерьмо.       уставая от мира       и от себя,       падай на руки мне,       я не хилая.       я буду твоим       завершением дня…       силой в моменты       бессилия.       Она едва успевает закончить свою мысль, когда из ее рюкзака доносится громкий звук входящего вызова, заглушающий даже трель тату-машинки.       Лёля вновь отвлекается, чтобы подать ей рюкзак.       «Мама». Прошло уже две недели, а она все еще не переименовала ее контакт в «предательницу». А следовало бы, ведь осознание настигнет ее уже через три, два…       — Да? — она отвечает на вызов, продолжая вырисовывать на полях блокнота геометрические узоры. — «В порядке» по какой шкале? Десятибалльной? Тогда минус восемь, — не без иронии в голосе огрызается Аня. — Что значит «придется»? Нет, послушай, ведь у нас с тобой изначально был уговор, — но голос по ту сторону трубки даже не позволяет ей закончить свою мысль. — Даже не смей говорить мне, что ты собираешься, — но на этот раз ее мысль обрывает не мать, а короткие гудки. Гудки, сигнализирующие о сброшенном вызове. Слишком ожидаемо? Не совсем. — Какая же ты… — Аня резко убирает телефон от уха, злобным взглядом прожигая экран с надписью «Вызов завершен», — сука.       — Похоже, у нас с тобой обоих дерьмовый день? — с улыбкой интересуется у нее Лёля.       — Я бы предпочла дерьмовый день, а не дерьмовых предков и дерьмовую жизнь.       Уже через несколько часов тату на ее теле оказывается полностью завершенным. Несколько раскрытых пионов украшают ее бедро. Лёля делает финальные штрихи, после чего наносит на свою работу какое-то ранозаживляющее средство и обматывает ее ногу специальной пленкой. Несколько минут она распинается перед ней в рекомендациях по уходу за тату, даже вручает какие-то распечатки с перечнем основных пунктов «нельзя / можно / нужно», но Аня даже не слушает ее. Она перестала слушать ее еще после звонка матери. После ее ошеломительных новостей о том, что Питер она увидит еще не скоро. Вот же сука.       Около восьми она наконец оказывается на значительно опустевшей улице, а ближе к девяти – около одного из местных баров с таким стремным названием «Пушка». Интересно, а коктейли здесь были такие же стремные?       «Не рекомендуется пить алкоголь сразу после сеанса татуировки. Алкоголь разжижает кровь, ослабляет иммунную систему, усложняет процесс заживления и увеличивает риск инфекции».       Да похуй.       — «Отвертку» сделай, — Аня занимает свободное место за барной стойкой, даже не глядя в сторону бармена. Сразу же потупляет свой взгляд в смартфон.       — Чего? — с какой-то насмешкой в голосе переспрашивает парень по ту сторону стойки, явно даже не намериваясь принимать ее заказ.       — «Отвертку». Или здешние аборигены предпочитают хлестать чистый спирт?       — «Отвертку»? Да хоть две. Как паспорт покажешь, так сразу.       — О Господи, — она закатывает глаза, после чего принимается рыться в своем рюкзаке, наконец вытаскивая из него скомканную пятитысячную купюру с громким грохотом хлопая ею по барной стойке.       — Ну как? Похожа?       — Одно лицо, — с любезной улыбкой отвечает парень, тут же сменяясь в лице, после чего он сразу же прячет щедрые «чаевые» в один из своих карманов, принимаясь готовить для нее коктейль.       Две «Отвертки».       Две «Маргариты».       «Дайкири».       «Космополитен».       Она упивается одним коктейлем вслед за другим, пока ей наконец не становится легче. Пока она наконец не забывает о телефонном разговоре с матерью. Пока наконец не начинает терять самообладание. Пока не становится слишком легкой мишенью.       — Сделай для девушки «Кровавую Мэри» за мой счет.       — «Кровавую Мэри»? И сколько же девчонок уже сказало тебе «нет»? — с улыбкой интересуется Аня, потягивая из трубочки свой последний коктейль, даже не глядя в сторону незнакомца, что присел около нее.       — И чем же тебя угостить? — грубая рука неожиданно касается ее обнаженного бедра.       — Слушай, у меня бабла столько, что это я могу здесь всех угостить. А теперь руку свою убрал нахрен, пока я тебе ее не вывихнула.       — Зачем же так грубо? — и он не убирает своей руки. Действует с точностью до наоборот, пытаясь сместить свою липкую ладонь на внутреннюю сторону ее бедра.       — Че, не слышал, что тебе девушка сказала? — едва знакомый голос возникает словно из ниоткуда.       Уже через несколько секунд она видит около себя парня, лицо которого казалось ей знакомым, только вот… откуда? И ее вопрос отпадает сам собой, когда она видит около него своего одноклассника.       Мерзкий пьяный хрен около нее даже не пытается спорить. Просто поднимается со своего места и уходит, признавая свое поражение, ведь понимает, что стычку против трезвых парней ему явно не вывезти, да и к чему вообще пытаться? Ведь в баре все еще было предостаточно других «мишеней» в качестве легкой добычи.       — Че, Серый, уже школьницам наливаешь?       — Ага. Пока мне здесь каждый бокал пива потом и кровью выбивать приходится, — Жека тут же подначивает бармена вслед за братом.       — Не помню, чтобы ты мне на чай «пятихатки» подгонял, — единственное, что в свою защиту отрезает парень за барной стойкой.       — Ладно, плесни ему безалкогольного, а я ща подойду, — на этих словах Рома резко хватает Аню за руку и волочит в сторону выхода.       — Да хватит меня хватать! — уже на улице она тратит последние остатки своих сил на то, чтобы выдернуть свою руку из его мертвой хватки. — Сперва хамишь посреди дня, а ночью заявляешься весь такой… типа рыцарь? Чередуешь дерьмовое поведение с благими делами ради баланса кармы?       — А ты? Днем прилежная школьница, а по ночам…? Сорян, но чаевые размером с «пятихатку» вызывают уйму вопросов.       Она тратит последние остатки своих сил прямо сейчас. В этот самый момент. Когда отвешивает ему звонкую пощечину. Заслуженную.       Парень лишь улыбается, потирая ладонью щеку, на которую пришелся нехилый удар, когда его взгляд внезапно цепляется за ее ноги. Вернее сказать, за ногу. Ногу, обмотанную прозрачной пленкой поверх свежей татуировки.       — Ты че, татуху набила? Еще днем у тебя ее не было.       — Какой внимательный.       — Набила татуху и пришла сюда ужраться в хламину?       — Слушай, да пошел ты, — она показывает ему два средних пальца, прежде чем развернуться и направиться в неизвестном направлении. Только вот он неотступно следует за ней по пятам. Она это слышит. Чувствует.       — Я сама в состоянии дойти до дома, понятно?       — Ага, я видел. Даже от бухого мудилы отделаться не в состоянии.       — Я сказала, что я сама в состоянии… — она спотыкается о собственные ноги на ровном месте, когда он ловко хватает ее за руку, не позволяя упасть носом в брусчатку.       — Ты нахрена так ужралась вообще? Лёля тебе че, инструкций никаких там не выдала?       — Лёля? — Аня громко смеется, опираясь лбом о чужое плечо. Алкоголь наконец ударяет в мозг. Она понимает это, когда начинает смеяться без причины. Просто, потому что… ей становится весело? — А ты в курсе, что она беременна от Жеки? — она снова смеется, только вот на этот раз куда громче.       — Че ты несешь?       — Я подслушивала, — едва слышным шепотом произносит Аня, дотягиваясь до уха парня. — Совсем чуть-чуть. Случайно! — она снова смеется.       — Кончай херню нести.       — Херню? Я лично слышала! «Это мой ребенок, Кашин! Мне ничего от тебя не нужно!» — драматичным тоном она копирует голос Лёли, продолжая смеяться, пока Рома наконец не усмиряет ее одной лишь фразой.       — Ну, вообще-то, я тоже Кашин.       Аня ненадолго замолкает, прокручивая в своей голове поступившую информацию. Кашин? Еще один? Неужели братья?..       — Слушай, а ведь точно… — она словно бы о чем-то задумывается, поднимая свой пьяный взгляд на Рому. — А я все думаю… Лёля? Такая молодая, красивая, сексуальная, и… чтобы с нашим Баклажаном? Ну не-е-т, — она снова смеется. — А ты ведь тоже Кашин. Прикинь? — она улыбается, со всей силы пиная парня ослабленными руками в грудь, когда спустя несколько минут они наконец добираются до ее дома.       — Ты здесь живешь? — с явным удивлением в голосе интересуется Рома, когда она оставляет его позади, направляясь к одному из огражденных участков.       — И что тебя так удивляет?       — На правах кого?       — Чего? — Аня не придает никакого значения его вопросам, все еще безуспешно пытаясь попасть длинным ключом в замочную скважину на массивных воротах.       — С кем ты здесь живешь?       — Господи, да с отцом. Допрос окончен?       — Заха твой отец?..       — Спокойной ночи, Кашин, — она в очередной раз показывает ему два средних пальца, прежде чем подмигнуть и наконец скрыться из виду.       Но он не уходит. Все так же стоит на месте, как вкопанный, окидывая взглядом окна знакомого дома, пока в одном из них наконец не появляется свет.       Если бы это был дешевый мультфильм, то над его головой сейчас бы определенно загорелась лампочка. Ну, та самая лампочка, сигнализирующая озарение, идею, план. План Б.       Она – план Б.