Agneau

Хенджин

Хенджин носил лонгсливы постоянно, даже летом, чтобы скрыть свои шрамы. Он засовывал свои эмоции подальше вглубь, чтобы они случайно не выползли, вытаскивая за собой чувства. Иногда ему казалось, что он живет на автомате. Дышит, ходит, моргает. Потому что это в него заложили с рождением. Март стремительно пролетал. А Хенджин все так же не боялся клоунов или темноты. Или страшных кукол, или, даже, боли. Он боялся только двух вещей: себя и самолетов. — Джинни, ты принципиально шапку не носишь? Назло бабушке отморожу уши? — старушка со вздохом потрогала заледеневшие уши, скрытые растрепанными волосами. Хенджин ничего не ответил, стянул с ног кеды, оставил скрипящий пуховик в прихожей и пошел на кухню. Здесь пахло жареным мясом, и желудок Хенджина, с утра видевший лишь кружку горячего молока, громко заурчал. Пока Хенджин обедал, бабушка вновь занялась вязанием. Она сначала старалась поспрашивать, как прошел день, есть ли новости, но, получая от внука односложные ответы, отстала и принялась тихо напевать себе какие-то мелодии из молодости. Рюкзак, оставшийся в прихожей, был перенесен в комнату. Взвизгнула молния, и на стол вывалились две тетрадки и уже давно не пишущая ручка. А потом что-то с грохотом упало и покатилось к краю. Хенджин успел поймать. Покрутил в руках. Газировка, его любимая. Отцепил прилепленный стикер. «Все будет хорошо, поверь. И помни, я с тобой. Всегда буду рядом» Улыбающаяся рожица и подпись. «Ликс» Хенджин улыбнулся. Он хотел верить, что все будет хорошо, когда-нибудь точно все наладиться, но не получалось. Поэтому просто поставил подарок на стол, рядом с лампой, и сказал сам себе, что выпьет эту газировку в том непонятном светлом будущем, когда все проблемы окажутся решенными. Хенджин попытался сделать задание по литературе. Он честно старался, но слова сами собой складывались в образ Феликса. В конце концов он бросил это гиблое дело, открыл свой альбом, начал рисовать ручкой то, что скрывалось под веками и вылезало, если закрыть глаза. Он помнил эти черты лица наизусть. Каждую веснушку, каждую родинку. В них, кажется, заключен весь мир. Феликс обещал, что будет рядом, и это хочется принять, как факт. Не выискивать в этих словах крупицы неправды, налет лжи, или чего-то подобного. Синий нарисованный Феликс подмигивал с листа. Хенджин улыбнулся. Неосознанно, совсем не напрягая мышцы. Так вышло само. Он подарит ему этот рисунок. Потому что Ликс говорил, что ему нравится то, что получается у Хенджина. Говорил раньше так часто, что пришлось в это поверить. Хенджин еще долго смотрел на свою работу. Потом отложил альбом в сторону, выкрутил на максимум батарею, лег на диван и свернулся калачиком. Март проносился, сменяя как кадры фильма одни скучные дни другими, совершенно такими же. Природа просыпалась, но делала это очень медленно и неохотно. Бабушка несколько раз стучалась в дверь, звала на ужин, но Хенджин отвечал, так и не вставая с дивана, что не голоден. Его оставили в покое и, копаясь в себе, он стал понемногу проваливаться в сон.

***

Хенджин решил отдаляться. Память имеет свойство все из себя стирать со временем. Запахи, чувства, моменты. Лица. Хенджину надо продержаться этот год. Всего один год, а потом можно никогда больше не видеться. А можно даже года не ждать. Забрать документы из школы. Сбежать из дома, из города. Хенджин сидел за партой, обклеенной с обратной стороны засохшими жвачками, и совершенно не понимал, что ему делать. Абсурдные идеи теперь казались логичными и самыми правильными. — Эй, Хенджин, может погуляем сегодня после школы? — Феликс все чаще задавал такие вопросы. Он смотрел с какой-то заботой, обеспокоенностью, от чего в груди вырастала злоба на самого себя. Хенджин не может скрыть чувства. Слабак. — У тебя занятия с Чаном, — он напоминает как-то резко. Феликс, наверное, думает, что это упрек в его сторону, но нет. — Да, вечером. Я подумал, пожалуй, вообще отменю их сегодня. Хенджин молчал. Старался не смотреть на Ликса. Под свитером чесались шрамы. — Ты не хочешь? — его спрашивают тихо. Хочет. Конечно, хочет. Хенджин поднимает голову, теряясь в глазах Феликса. — Нет. Отворачивается, строя невидимую стену. Она плотная, темная, отвратительного грязного цвета. Так будет лучше. Чтобы Феликс не узнал. Пусть Хенджин — тот самый друг детства, у которого язык постоянно менял цвета в зависимости от шипучек, хранившихся в карманах — навсегда останется в воспоминаниях чем-то светлым, приятным. Он не хотел оставаться в памяти мерзким. К которому не осталось никаких чувств, кроме презрения. И плевать, что со временем все забудется. Феликс больше ничего не говорил, но все так же подбрасывал разные записки, которые Хенджин хранил рядом с бутылкой газировки. Пытался поддержать, обнять, помочь. Но это потому, что он знал другого Хенджина. Хенджина из прошлого. А настоящий, сидящий прямо здесь, рядом, слишком изменился. Он грязный, пошлый, отталкивающий. Он пидор. Хенджин вдохнул побольше воздуха. Зажал зубами нижнюю губу: появившаяся недавно дурацкая привычка. Феликс барабанил пальцами по парте. Сто процентов играет что-нибудь из Баха или Бетховена. Или Моцарта. Других Хенджин так и не выучил. Сзади в спину прилетел комок бумаги. Хенджин недовольно обернулся на Сынмина. Тот был каким-то более серьезным, чем раньше. — Я к тебе сегодня зайду около шести, — сказал он. Предупреждал, не спрашивал. Хенджин непонимающе смотрел на него. — Нет. Я тебе даже дверь не открою. — Отлично, тогда придется залезать через окно. Хенджин посмотрел на Феликса, но тот не обращал на их разговор никакого внимания. Что вообще происходит? С чего это Хенджин должен впускать к себе в дом Сынмина? Не будет он этого делать. Но ровно в шесть раздался стук во входную дверь. К Хенджину, совершенно уже забывшему о разговоре в школе, вдруг резко пришло осознание. Он вскочил и выбежал из комнаты, стараясь обогнать бабушку. — Нет, бабуль, стой, не… Дверь медленно отворилась, и из-за нее выглянуло улыбающееся лицо Сынмина. — Здравствуйте, — он поклонился, — я друг Хенджина. У нас проект по литературе, ой, как много работы, а времени состыковаться мы все никак найти не могли, — Сынмин врал легко. Да еще и вежливым тоном. — Вы не против, если мы у Хенджина в комнате позанимаемся? Старушка покачала головой. — Конечно, конечно, проходи. А мне Хенджин даже не рассказывал о проекте, — она грустно вздохнула. — Так, ладно, — тут же добавила она, — не мешаю. Джинни сам тебе все покажет. Хенджин поджал губы, но молчал. Он не проронил ни слова, пока бабушка не скрылась на кухне, закрыв за собой дверь. — Ты зачем пришел? — он говорил через зубы. Сынмин словно пытался забраться в самую глубь души, несмотря на решетки с колючими проволоками, которые так тщательно выстраивал Хенджин. Будто хотел откопать все тайны, посмотреть на «голого» Хенджина. Это пугало. Сильно пугало, отчего приходилось отвечать резко и грубо, защищаясь шипами из слов. — Поговорить, — Сынмин не врал. Никогда, похоже. — В комнату мою нельзя. — Ладно, — Сынмин сам отыскал ванную, помыл руки, вернулся и уселся на полу. — Давай посидим здесь. — Я в принципе не хочу с тобой сидеть. Ни здесь, ни на улице, нигде. Сынмин откинул голову на стену. Смотрел снизу-вверх на Хенджина и молчал. Его растрепанные волосы лезли в глаза. — Так ты собираешься уходить? — Нет. Он и правда, похоже, не собирался. Хенджин подозревал, что если он хочет выкинуть Сынмина за дверь, то парня придется тащить на руках. Злость понемногу оседала. Хенджин сел напротив Сынмина. Коридор был узкий, и казалось, что нос улавливает приторный запах вейпа. В тишине можно было услышать чужое дыхание. — Есть какие-то вопросы? — в итоге первым начал Хенджин. Сынмин прикрыл глаза, но было понятно, что он внимательно за всем наблюдает из-под темных ресниц. — Просто скажи что-нибудь, что первое в голову придет. Хенджин на секунду задумался. Первое, что или, скорее, кто пришел в голову, был Феликс. Поэтому выбрать все же пришлось другое. — Я никогда не летал на самолетах, — Хенджин просто делился фактами. Общими, которые могли относиться почти к любому человеку, живущему в этом городе. Сынмин улыбнулся. — Не предлагали? — Во-первых, нет, во-вторых, даже если предложат, я откажусь. — Боишься? — Да. Хенджин вспомнил родителей. Жгучая боль, обида на жизнь, на судьбу, в которую он не верил, уже угасла, и на место нее пришла монотонная грусть. Сынмин заметил, что Хенджин притих, и сам продолжил разговор дальше. — Тебе какая музыка нравится? Ставлю на то, что это будет точно не классика, хотя, — Сынмин задумчиво накрутил цепь на палец, — может и она. Хенджин сидел с согнутыми коленями и чувствовал, как пальцы ног упираются в противоположную стену. Он рассматривал идущую от потолка трещину, видневшуюся даже через обои, и думал, что для муравьев она могла бы быть целой пещерой. А Хенджин был бы для них великаном. Но ощущалось все наоборот. Хенджин перевел взгляд с трещины на Сынмина. Уголки губ полезли наверх. Как муравьи, но только по щекам. — Тебе же плевать на мои музыкальные вкусы, — странно, но говорить это было неприятно. — Ты не за этим сюда пришел. Сынмин поднял свою сбритую бровь. — Нет, не плевать, но да, не за этим. — Тогда не тяни и говори прямо, что тебе надо. Но Сынмин молчал. Потом заглянул Хенджину в глаза. А показалось, что в самое сердце. — Я хочу, чтобы ты мне все рассказал. Хенджин тяжело сглотнул. Сынмин что-то знает. Страх вперемешку с паникой на секунду накрыли с головой, заставляя задыхаться. Потом все пришло в норму. Хенджин кусал с внутренней стороны губы. Сильно, чтобы на языке оставалась кровь с привкусом ржавчины. Сынмин хочет, чтобы ему все рассказали. Насколько большое это «все», где у него конец, и какая часть уже не является тайной, Хенджин не знал. Он спрятал руки в карманах и там судорожно перебирал пальцами ткань. Хенджин больше не в «домике». Его укрытие было раскрыто и раскрошено в щепки. Он словно стоял один на выжженом поле под вражеским обстрелом. — Я не враг. Хенджин поднял глаза. Сынмин без оружия, а вокруг не поле. И правда, получается, не враг. Хенджин встал и потащил парня в комнату. Запер за ними дверь. — Что ты знаешь? — голос стал хриплым. Глаза щипало. — Про Феликса знаю. — Блять, — Хенджин съехал по стене вниз. Сил стоять больше не было. Он обхватил руками колени и уткнулся в них лбом. Живот скрутило, словно его разрезали и все внутри перемешали. Хенджин чувствовал себя таким ничтожным и уязвимым, что хотелось стать совсем крошечным и навсегда исчезнуть. Испариться. Он оставался в свитере, но казалось, что Сынмин его только что раздел. Оставил голым, чтобы все смогли посмотреть на него. На нового Хенджина, над которым можно только смеяться, потому что он не достоин большего. Он настолько тошнотворный, что самому от себя становилось гадко. — Эй, — Сынмин сел рядом, — эй! — чуть погромче сказал он, замечая дрожащие хенджиновские руки. Он придвинулся ближе, обнял. На ощупь нашел чужую ладонь и успокаивающе сжал. Хенджин рыдал. Ему хочется кричать, но тогда услышала бы бабушка. На горло словно надели ошейник и душили, стягивая его все сильнее и сильнее. В голове крутились все самые отвратительные моменты. Руки чесались провести по коже пару раз лезвием, но сейчас нельзя. — Хочешь, принесу воды? — Сынмин звучал у самого уха. Говорил нежно, тихо, поглаживая по голове, будто Хенджин маленький ребенок. — Ты не понимаешь, — Хенджин старался говорить ровно, но из-за всхлипов не получалось. — Что не понимаю? — не переставая гладить лакричные волосы, спросил Сынмин. Хенджин посмотрел на Сынмина. Опухшие глаза болели, и через слезы вообще было тяжело что-либо разглядеть: все вокруг расплывалось. Искусанные губы кровоточили. Хенджин растянул их, выдавливая из себя нечто наподобие смеха. — Я дрочил на друга. На лучшего друга, — смех перешел в кашель. Хенджин жадно хватал воздух, но улыбка все не слезала с лица. — Отвратительно, правда? И снова началась истерика. Хенджин думал, что Сынмин рассмеется, крикнет что-нибудь обидное, пойдет рассказывать бабушке, просто встанет и уйдет. Но Сынмин остался. Не двинулся с места, не перестал гладить по голове. Только прижался немного ближе. Хенджин ничего не понимал. Не понимал действий Сынмина, не понимал свои эмоции. Он лег на чужое плечо, чувствуя, как с рваным дыханием легкие наполняются ароматом винограда. От этого становилось легче. Хенджин никогда бы не подумал, что рядом с Сынмином так спокойно. Бешеное сердце, наконец, выровняло свой ритм и теперь билось нормально. Хенджин уткнулся носом в шею Сынмина. Он делал все не открывая глаз, опасаясь, что это сон. Что стоит хотя бы немного подглядеть, как Сынмин уйдет, испариться, словно его и не было. Волосы перебирали чужие пальцы, и было так хорошо, что Хенджину резко захотелось спать. — Так какую музыку ты слушаешь? — Хенджину казалось, что с ним разговаривают из-под воды. — Рэп, — зевая ответил он. — А Тейлор Свифт знаешь? — Мгм. — Отлично, — Сынмин улыбался, — тогда приходи ко мне, на гитаре научу играть. И Хенджин после этого уже ничего не помнил, кроме летающих над головой разноцветных пегасов-единорогов, у которых к хвостам была прицеплена одна и та же записка: «кто прочитал — тот гей».