Agneau

Феликс

— Ну как всегда! — мама недовольно фыркает, перерывая все содержимое белой пластмассовой коробки, состоящее из полупустых пакетиков со специями, — Как всегда! — зачем-то еще раз повторяет она, хотя все и так уже поняли, что этот мир изменений не претерпевает. Феликс сделал глоток горячего чая, в котором кружились лепестки жасмина. Чаинки прилипли к губам, кипяток обжег язык. А мама не врет, все и правда, как всегда. В маленькой кухне тесно даже втроем. Феликс сидит на шатающемся стуле, обхватив руками колени, тут же, под левым боком крутится Оливия, рассказывая придуманные на ходу сказки своему любимому вязаному одноглазому коту, мама стоит у плиты, медленно помешивая что-то бурлящее и не очень вкусно пахнущее. Стекла очков запотевают, когда она наклоняется к кастрюле, чтобы поводить над ней носом, и приходится тут же протирать их краешком юбки. Феликс отворачивается к окну. Даже не замечает, как начинает стучать пальцами по столу. Улица кажется слишком пустой из-за голых деревьев. Да даже без пышной листвы, они могли бы быть такими же красивыми, как любимая Феликсом сакура. Хотя нет, та сакура была единственной в своем роде и несправедливо росла с другой стороны дома, оставляя весной розовые лепестки на подоконнике пустой квартиры. Феликс не раз пытался взломать замок, чтобы пробраться внутрь и лишь на секунду представить, что это его квартира, его сакура, его фортепиано, видневшееся через окно с приклеенными на стекло желтыми цифрами чьего-то номера телефона. Но попытки пришлось прекратить после того, как Хенджин с уверенным видом что-то попытался протолкнуть в замочную скважину, потом вскрикнул, отбежал, закрыл зачем-то Феликсу уши, а когда все успокоилось, то стало понятно, что дверь не только они, теперь вообще никто не откроет. Даже с ключами. А стекло разбить Феликс не мог. Поэтому он просто сидел на ветке сакуры, болтал ногами, хотел и не хотел одновременно, чтобы этот год заканчивался. Последний год в школе. Экзамены. Не желая думать о том, что же произойдет, если эти экзамены завалить, Феликс в конце концов откликался на крики кидающего в него ветки Хенджина и ходил с ним за энергетиками. — Эй! — мама не отрывалась от приготовления еды. Пальцы резко замерли в воздухе, — Сходи, купи сушеный базилик. — Ладно, сейчас сбегаю, — Феликс перешагнул усевшуюся на полу сестру и, поглубже засунув руки в карманы широкой толстовки, направился к входной двери. На лестничной площадке пахло ровно так же, как и на кухне. Феликс спустился по неровным ступенькам, вышел на улицу. Холодный воздух тут же забрался в легкие, а нос покраснел. Магазин находился недалеко, и Феликс ускорился, чтобы быстрее дойти до него. В деревянном ящике, стоявшем прямо у входа, валялись полусгнившие помидоры, над которыми кружились мелкие мошки. Феликс прошел мимо заполненных полок с яркими упаковками закусок к пиву и, наконец, добрался до специй. Быстро нашел нужную, чуть не свалил остальные, взял сестре мармеладки, направился к кассе, где продавщица с кривыми стрелками, не здороваясь, уточнила, нужен ли пакет, получив отказ, забрала протянутую мелочь и больше не обращала никакого внимания. Феликс засунул купленный базилик и мармелад в карман, вышел из магазина. Задержал дыхание, пока проходил мимо курящих мужчин, громко смеющихся над какой-то историей, перепрыгнул открытый люк и был уже у нужной двери. Парень поднялся на свой второй этаж, погруженный в свои мысли, споткнулся об чей-то ярко-красный чемодан, обклеенный улыбающимися рожицами и разными полусмывшимися надписями. Ладони тут же стало жечь, но Феликс с радостью отметил, что лицо цело. — Извините, я тут разложил свои вещи, — откуда-то сверху послышался мужской голос. Такой приятный и… теплый. Он был ощутимый. Словно кожи касался пушистый плед, от которого начинали бегать мелкие мурашки и становилось немного щекотно. — Вы в порядке? Феликс развернулся. Перед ним стоял молодой человек, лет на шесть старше самого Феликса. Его волосы, окрашенные лучами заходящего солнца, казались похожими на скрученную серпантином апельсиновую кожуру. Феликс даже мог принять этого незнакомца за попавшего непонятно какими путями в эту дыру студента, если бы не глаза, в которых читалась бесконечная усталость. Усталость, больше ничего. Такие же глаза были у продавщицы в магазине. Такими же глазами Феликса провожали сидящие на лестнице с соджу соседи, опять поссорившиеся с семьей. Стало страшно. Но ведь этот человек был совсем не такой. От него пахло не алкоголем, а цитрусами. Совсем чуть-чуть, но Феликс почувствовал. Или показалось, что почувствовал, однако очень хотелось в это верить. — Давайте я вам помогу, — не дождавшись ответа, незнакомец подошел, помог подняться и виновато стал разглядывать разбитые ладони. — Черт, извините еще раз. Феликс улыбнулся. Точно пахло бергамотом. — Я Феликс. Ликс, — сказал просто так он. — Мгм… — незнакомец рылся в своей сумке в надежде найти пластыри, но, так и не добившись никакого результата, обреченно вздохнул, — а я Бан Чан. Чан, — на манер Феликса ответил он и впервые посмотрел в глаза. От чего-то замер, но потом тоже улыбнулся. Так натянуто, неестественно. — Вы переезжаете? — Феликс стал разглядывать причину своего падения вместе с другими, уже менее привлекательными однотонными чемоданами. — Ага, — Бан Чан перевел свой взгляд на дверь. Затем на поблескивающие на солнце ключи. — По крайней мере планировал. Но только с замочной скважиной что-то не так. Феликс поджал губы и ничего не ответил. В памяти возник орущий Хенджин, а потом достаточно понятное «бам», не требующее особых разъяснений, что оно за собой несет. Похоже, у квартиры его мечты появился владелец. Похоже, желтые цифры со стекла скоро пропадут. Похоже, на сакуру больше залезать не получится, чтобы не казаться каким-то сталкером, бездумно пялящимся в чужое окно (хотя вообще-то не бездумно, а на старинное фортепиано). — Может с ключом проблема? — Феликс и сам не знал, зачем наталкивает на неправильные мысли. Просто захотелось поговорить. — Вряд ли, — Чан, судя по всему не в первый раз, попытался открыть дверь, однако проблемы возникали уже на первом этапе, так как ключ банально не вставлялся. Чан провел рукой по волосам, сел на один из чемоданов и откинул голову назад, прислонившись спиной к стене. В холодном воздухе повисла тишина. Мужчина закрыл глаза и медленно дышал. Феликс, тоже устроившись на чемодане напротив, поставил подбородок на кулак и разглядывал нового соседа. Его осветленные пряди падали на закрытые веки, ниже большой нос, совсем не краснеющий, в отличие от феликсовского, на длинных пальцах были кольца. Темное пальто почти касалось пола. Феликс подумал, что если бы этот Бан Чан был мелодией, то звучал бы как третье «утешение» Листа. Так… спокойно. Заснувший, казалось, Бан Чан, приоткрыл один глаз и удивлённо вскинул наверх бровь: — Ты всё ещё здесь? Домой не собираешься? Феликс пожал плечами. — А вы где спать будете? Бан Чан опять закрыл глаза, будто прячась от реальности. — Очень надеюсь, что не на коврике перед дверью своей же квартиры. Но владельцы приедут только завтра. Пальцы, спрятанные в карманы, кололись об упаковку мармелада. Феликс понимал, что мама будет не в восторге от его предложения. Но всё же замок был сломан отчасти по его вине (хотя хенджиновской тут, очевидно, было намного больше). Ещё раз взвесил своё решение. Всё равно с самого начала знал, что готов будет переплатить за него. — Может тогда переночуете у нас? Я живу в квартире прямо за моей спиной. Бан Чан вернулся в этот мир. Недоверчиво посмотрел на Ликса, потом на дверь за его спиной. Опять на Ликса. — Спасибо, это было бы здорово. Только уточни у тех, с кем живёшь, не против ли они. — Я договорюсь, если что, — подмигнул Феликс и вскочил с чемодана. В нос снова ударил запах пережаренной еды, заставляя Феликса инстинктивно сморщиться, когда парень прошел в квартиру. Обернулся. Чан все так же стоял на месте, не решаясь преступить порог. — Да заходи ты уже! — Феликс махнул рукой, призывая Чана следовать за ним, и, скинув легким движением кроссовки, метнулся на кухню, на ходу вытаскивая из карманов свои покупки. — Ну наконец-то! — мама, не смотря на сына, протянула ему руку, и Феликс вложил в ее ладонь базилик. Потом положил перед обрадовавшейся сестрой мармелад и покашлял, обращая на себя родительское внимание. — Мам, слушай, а можно у нас сегодня переночует один молодой человек? Женщина на секунду перестала помешивать содержимое своих кастрюль и сковородок. — Какой еще молодой человек? Нельзя, конечно, у нас тут не хостел какой-нибудь. — Да мам, ну пожалуйста, это наш новый сосед. Там замок сломан, он попасть в свою квартиру не может. Еще пару секунд на кухне царила тишина, нарушаемая лишь шипящим маслом и шепотом учившей своего кота стишкам Оливии. — И что, он тут совсем никого не знает в округе? — в итоге спросила мама. — Не-а, — Феликс восторженно ждал приближающуюся победу. — Ладно, — мама закатила глаза и устало вздохнула, — только сначала покажи мне его хоть. Феликс кивнул, побежал в коридор, где все это время стоял Чан, держа свое пальто в руках, проводил нового знакомого на кухню. Тот тут же поклонился, поправил горло черной водолазки, представился. Мамины губы расплылись в улыбке, и она, прищурившись, мельком взглянула на Феликса, как бы еще раз давая свое согласие на то, чтобы Чан остался у них на одну ночь. Одна Оливия смотрела на пришедшего широко раскрытыми глазами, но, стоило Чану улыбнуться, залилась смехом и кинулась знакомить его с котом. Феликс еще раз поблагодарил маму, потрепал по голове Оливию с мармеладом за щеками, побежал прятать чувствовавшего себя немного неловко Чана в свою комнату. Когда дверь захлопнулась, он облегченно выдохнул и пробежался взглядом по комнате. — Вы это… на беспорядок большого внимания не обращайте, не успел еще прибраться. Ну, сами понимаете, новый учебный год на носу, все в подготовке. Феликс врал, не краснея. Ну, немного. Если и можно было сказать, что он готовился к школе, то только морально. Чан посмотрел на комнату, где обитал этот беловолосый Ликс, с блеклыми веснушками и дыркой на носке, о которой, похоже, даже не подозревал. Слева, у самой стены, стояло фортепиано, со стопками нот сверху. Небольшой подоконник был завален разным «хламом», как говорила мама, или «очень важными вещами, которые временно не используются», если спросить Феликса. Деревянный стол с принесёнными вчера из школы учебниками, до сих пор лежащими в пакете, фикус с изрисованными фломастером нижними листами, в чем подозревалась Оливия, и надувной матрас, застеленный пушистым покрывалом с ромашками. На стене висела приклеенная скотчем гирлянда. С Рождества еще осталась. — Знаешь, а у тебя уютно, — улыбнулся Чан и подошел к фортепиано, аккуратно проводя пальцами по гладкой крышке инструмента. — Играешь? — Мгм, — Феликс сел по-турецки на матрас и стал оттуда наблюдать за Чаном. — И что, давно? С учителем? За окном засвистел ветер, поднимая полиэтиленовый пакет и унося его с собой куда-то за угол. — С детства. Мама учила. А потом я уже сам. Играю, что нравится. Ноты либо сам нахожу, либо Хенджина прошу купить. — Друга? — предположил Чан, указывая рукой на место рядом с Ликсом, и, получая разрешение, устраивается рядом. — Да. Он рисует круто, — Феликс порылся в кармане и достал смятый клочок бумаги. Расправил, показал Чану. — Его работа. С бумаги смотрел карандашный парень с полуприкрытыми глазами, со сбритой бровью и с цепью на шее. Но из образа выбивались длинные стрелки, доходящие чуть ли не до ушей и густые ресницы. Сверху красовалась обведенное несколько раз «Сынмин пи…», а остальное Феликс тщательно скрывал худыми пальцами. — Красиво, — честно ответил Чан, делая вид, что не прочитал. Солнце стремительно притягивало к себе горизонт, превращая облака из молочных в малиновые. Ветер стих, и из приоткрытого Феликсом окна доносился лишь смех иногда проходящих мимо нетрезвых компаний. Феликс обустроил Чану место рядом с собой, несмотря на протесты последнего, готового спать хоть на голом полу, потом притащил на кухню, где уже суетилась, мило улыбаясь гостю, мама, и, налив себе большую чашку чая, стал греть об неё вечно ледяные пальцы. Оливия сначала в непонятном волнении пристально смотрела на Чана, потом потянула его за рукав, и что-то спросила на ушко. Чан рассмеялся, отрицательно покачал головой и протянул мизинец, показывая, что клянётся. Оливия успокоилась и стала дальше жевать приготовленные овощи, периодически тыкая вилкой с наколотым кабачком прямо в вышитый нитками рот своего кота. Было видно, что мама не хотела отпускать Чана, но уставший взгляд убедил её оставить все расспросы на завтра. Все разошлись спать, пожелав друг другу спокойной ночи. — Ликс, прости, что так вышло, — Чан залез на матрас и постарался отодвинуться на самый край, — если будет неудобно — буди меня, я лягу где-нибудь в другом месте. Феликс, переодетый в свою небесно-голубую пижаму, повернулся к стене спиной, ловя чановский взгляд. — В каком месте? У нас даже дивана большого нет. Только если на коврике в ванной. Чан усмехнулся и протянул руку к Феликсу, словно хотел дать щелбан или поправить волосы, но на ходу передумал, и, поменяв направление руки, просто подложил ее под подушку. Феликс, закутавшись до носа в одеяло, наблюдал за тем, как глаза Чана закрываются, а его лицо понемногу расслабляется. Слушал, размеренное дыхание и всё никак не мог понять, есть ли в этом Чане что-то шопеновское, или ему уже кажется.

***

Новый день наступил быстро. Феликс плохо спал от того, что вечно скатывался по матрасу к спящему Чану, и каждый раз отползал обратно к стене, понимая, что лежать, уткнувшись носом в спину незнакомца — какой-то перебор, даже несмотря на то, что спина вкусно пахла бергамотом и была теплая (Феликс все же один раз не смог удержаться и приложился к ней щекой). А утро началось с того, что сосед снизу в шесть часов утра врубил кальянный рэп. Феликс зажмурился, когда первые лучи солнца запрыгнули через окно в комнату. Вытянул руки вперед, потыкал в стену пальцем, перевернулся на бок и замер. Улыбнулся. Чан с растрепанными волосами обнимал одной рукой подушку и беззвучно двигал губами, периодически сводя брови к переносице. Феликс перевернулся на живот, положил подбородок на кулак, и стал внимательно вглядываться. Чан казался напряженным. Он тяжело дышал, иногда сжимал рукой подушку. Ресницы дрожали. Потом он резко расслабился, вдохнул столько воздуха, сколько могли позволить легкие, и резко распахнул глаза. Феликсу хотелось убрать упавшую на веки челку Чана, но он не стал. Следил за тем, как Чан пару раз моргает, фокусируясь на лице Феликса. Глаза, бледные губы, веснушки. Острый подбородок, пушистые слегка вьющиеся светлые волосы, собравшие в себе утреннюю неряшливую красоту. Чан рассмеялся. — Эй, ты чего? — осипшим спросонья голосом спросил Феликс. — Не знаю, — ответил Чан, сдерживая смех, чтобы не разбудить остальных, — дурак, похоже. — Ну-ну, если вы дурак, то я тогда кто? — Agneau, — прошептал Чан и затих. — Да-да, самый настоящий, — теперь как-то грустно улыбнулся он, разглядывая облако на голове Ликса. — Афигеть, — Феликс мигом оказался в сидячем положении, — Вы что, французский знаете? Чан удивленно поднял брови. — Знаю, но не думал, что ты тоже. Феликс отмахнулся. — Да так, в школе изучаем. А что вы сказали? — тут же заинтересованно добавил он. — Назвал тебя барашком, — Чан тоже сел. «Такой белый и пушистый, что кажешься нереальным» — хотел добавить он, но промолчал. — То есть вы сейчас назвали меня бараном? — Нет-нет, я не это имел в виду, ты чего, не баран, а барашек, это другое… Ликс улыбнулся. — Эй, да я просто пошутил. Феликс обнял колени и уткнулся в них носом, наблюдая за Чаном, который еще пару секунд посидел без движения, потом кашлянул, скорее просто для того, чтобы заполнить чем-нибудь тишину, взял из стоявшей рядом с матрасом сумки зубную щетку, пасту и пошел умываться. В комнате стало холодно. То ли из-за ушедшей теплой спины, то ли из-за открытой двери, в которую вмиг залетел ледяной воздух. Феликс поежился, решил закутаться обратно в одеяло. Фикус дрожал вместе с Ликсом. Видимо, его задел Чан, когда проходил мимо. Когда Чан вернулся, пришлось встать и побежать согреваться горячей водой. После махрового полотенца стало вообще хорошо. Феликс оделся и вышел в коридор. Дождался, пока Чан поговорит с кем-то по телефону, очевидно, опять по поводу сломанного замка, и позвал за собой на кухню. Решил не играться со своими отсутствующими кулинарными способностями, поэтому разогрел вчерашнюю мамину еду. Долил кипяток в заварочный чайник и поставил его вместе с тарелками на стол. — Эй, ты чего себе так мало положил? — удивился Чан, сравнивая порции. — Там что, нет больше? Давай поменяемся тарелками? Или я с тобой хотя бы поделюсь? — Не, не надо, — запротестовал Феликс, отодвигая свою тарелку подальше от Чана, уже готового отдать всю свою еду, — я не голодный просто. Чан недоверчиво посмотрел на Ликса, но спорить не стал, просто наколол на вилку нагревшийся только с одной стороны кусочек болгарского перца и стал молча жевать. Мама с Оливией проснулись примерно через час. Чан их очень долго благодарил за то, что приютили его, обещал заглянуть вечером с какими-нибудь сладостями и вышел к рабочим, приехавшим менять замочную скважину. Феликс быстро вылетел из дома, пока мама не начала опять что-нибудь готовить, проскочил мимо Чана, крикнув быстрое «до свидания!», потом, на ходу натягивая куртку, выбежал на улицу.

***

— Ты адекватный? — Хенджин со стоном откинулся обратно на подушку, сонно протирая глаза. — Че так поздно? Мог вообще ночью прийти, почему нет-то. — Твоя бабушка уже встала, — оправдывался Феликс, устроившись на диване и блаженно закрыв глаза, — и меня впустила. Но, если хочешь, можем просто поспать вместе. — Вместе не хочу, — фыркнул Хенджин, чувствуя резко поднявшийся пульс, и перевернулся спиной к Ликсу, разбрасывая на подушке длинные волосы цвета лакрицы, — мне и одному нормально было. Феликс оглядел комнату, обклеенную плакатами, опустил взгляд вниз, стал рассматривать валяющийся рисунок неизвестного ему человека, который сам себе зачем-то ладонью закрывал рот, положил голову на руки и через несколько минут тихонько засопел. Хенджин имел родинку на нижнем веке, но абсолютно не имел понятия, что хочет делать после школы. Он ненавидел изучать иностранные языки, но любил рисовать и пить энергетики. Он не разбирался в физических формулах, но мог с легкостью разбить любого в mortal combat даже с закрытыми глазами. Феликс иногда подозревал, что Хенджин просто нажимает на все кнопки подряд, но тот в любом случае почти всегда выходил победителем. Хенджин проколол сам себе мочку уха в девять, услышав рассказ от мамы, что она так же делала, приложив с обратной стороны яблоко, чтобы иголка не проткнула шею. Его ругали долго, потому что окунуть иголку в одеколон, Хенджин, естественно, забыл. Потом мама, увидев наворачивающиеся на глаза сына слезы, заплакала сама, купила шоколадку. А потом они с папой покрутили Хенджина пару раз на руках, взяли слово, что будет слушаться бабушку, купили билеты на самолет и обещали побыстрее вернуться. Обещали, но не вернулись. Хенджин стоял в бабушкиных объятиях, не понимая, что это означает. Точнее понимал, но не мог поверить. Сейчас, вспоминая прошлое, он может сказать только, что было холодно. Холодно и больно. По щекам размазаны слезы, а криво проколотое ухо болит и кровоточит. Ему было тогда всего лишь девять. Через пару часов Феликс проснулся во второй раз за этот день. Хенджин уже встал и преспокойно уплетал оладья с клубничным джемом. — Ой, дорогой мой, — закряхтела бабушка Хван и встала со своего кресла-качалки, — садись, давай, я тут приготовила завтрак. У раковины лежат помытые яблоки, если хочешь. Феликс благодарно кивнул, взял себе яблоко, мигом устроился напротив друга, кусая фрукт. — Ликс, — отмахнулся от него Хенджин, — че ты уфстафился, дай мне поесть нормально! — Джинни! — всплеснула руками бабушка Хван и тут же пригрозила пальцем внуку. — Не болтай с полным ртом! Она хотела сделать так, чтобы ее тон звучал строго, но не получилось. Хенджин ничего не ответил, просто закатив глаза, а Феликс, сделав еще один кусок, все же отвернулся, посмотрев на улыбающуюся ему старушку. Бабушка Хенджина, носившая фамилию Хван, красила свои волосы в рыжий, носила подвеску из аметиста в виде сердца, подаренную мужем, жила в просторной квартире, вязала в свободное время, болела аортальным стенозом, из-за чего часто теряла сознание, и сильно-сильно, насколько только позволяло ее больное сердце, любила своего Джинни. — Ладно, мы побежали, — Хенджин поставил тарелку в посудомойку, схватил недоевшего яблоко Феликса за локоть и потянул к выходу, — звони, если что.