Доверяйте шляпникам

      Разменявший третий десяток Куросаки Ичиго всегда с подозрением относился к плюшевым игрушкам. Приснопамятный Кон, конечно, опасений не вызывал, но у Урахары были и другие души+, готовые подсобить хитрожопому бывшему капитану Готэй 13.       – Урахара-сама вызывает Куросаки Ичиго в магазинчик. Извольте срочно явиться! – пропищала ворона, одетая в кокетливое розовое платье с оборками, и шмыгнула в узкое окно на складе, в котором Куросаки пытался работать. Пытался, потому что даже летом, в свои законные каникулы, он батрачил в «Унагии», несмотря на адовую жару. Кстати, на складе он прятался именно из-за погоды. Зной на улице плавил асфальт, и только полный псих рискнёт выйти наружу под палящие лучи солнца.       Но Ичиго как раз имел такую репутацию.       Выматерившись трёхэтажным отборным, он сгрузил оставшиеся коробки, скорбно посмотрел на пашущий до хрипоты вентилятор и поднялся наверх, чтобы застать размазанную в щи от жары Икуми лежащей на прилавке.       – Если решил сдохнуть, отойди от моего магазина как можно дальше. Не позволю нажиться на себе из-за якобы травмы на производстве, – икнула Унагия, глотая из неизвестной по счёту банки газировку, когда Ичиго попросился уйти пораньше. Открыв дверь, Ичиго подумал, что ещё никогда так не скучал по холодным пескам Уэко Мундо.       И будто в наказание за эту мысль, первое, что в своём духовном теле увидел Куросаки в берлоге Урахары, это подозрительно знакомую белую куртку, кожаные ремни и такого же цвета ножны, валяющиеся на полу у входа.       – Ёбтвоюмать… – на выдохе произнёс Ичиго, отставил меч и отодвинул сёдзи.       Сначала ему показалось, что он попал в рай. Стоило переступить порог комнаты, как его обволокла живительная прохлада, возродив стремление жить, дышать и двигаться.       Обожжённые раскалённым воздухом лёгкие словно раскрылись, и мир стал чётче от прилива к расплавленному мозгу кислорода.       На него тут же уставились несколько пар глаз, раскрылся веер, показался фак, дёрнулись усы, веки и хвост.       – Здрасти!       – Пизду покрасьте, – буркнул Ичиго, узрев семейство магазинчика в полном составе.       Это не было чем-то из ряда вон выходящим – Йоруичи, Тессай, Уруру и Дзинта часто пили чай с Киске за низким столиком, пока незадачливые дежурные шинигами ныкались по всем углам Каракуры, пытаясь найти легендарного прощелыгу с «уникальным» товаром. Сотрудники ушлой конторки облегчать им задачу не стремились, предпочитая спокойно дожидаться самых хитрых, кто знает толк в контрабанде. – Чего хотели, Урахара-сан? Сразу скажу, мальчиком по вызову не работаю, вы мне после всего пережитого ещё и доплачивать должны.       – Куросаки, что ты?! – как-то чересчур радостно воскликнул Киске, обмахиваясь веером. – Как я могу эксплуатировать без пяти минут совершеннолетнего студента? Ещё и героя войны! И ещё одной войны! И разбивателя женских сердец!..       – Достаточно, – махнул рукой Ичиго, понимая, что когда у Урахары шиза в активной фазе, адекватностью не запахнет ещё долго. – Так что случилось? Кто-то ранен? Кого-то снова похитили? Если это снова кто-то из моих подруг, то я в срочном порядке подниму в Обществе душ вопрос о плачевной демографической обстановке…       Киске молча отодвинулся, ухмыльнувшись так, что у Ичиго засосало под ложечкой. В центре странно притихших сотрудников на футоне лежал не кто иной, как обладатель шмоток, валяющихся у порога.       – Это не я, меня подставили.       – Никто тебя не обвиняет, Ичиго, – Урахара по-приятельски закинул руку ему на мокрое от пота плечо. – Совсем никто. Да и кто будет заботиться о бедном, несчастном, практически единственном относительно адекватном арранкаре? Так, приполз на брюхе, добейте, мол, сдайте на опыты, а я что, от дарёного куска откажусь?       – Ты что?! – в шоке заорал Ичиго, тут же вырываясь из хватки и плюхаясь возле неподвижно лежащего Гриммджо Джаггерджака.       Мимолётный осмотр показал, что арранкар был жив, перемотан километром бинтов, но в целом на жертву опытов не смахивал: спокойно сопел в обе сопелки и даже не чесался от иглы капельницы и многочисленных компрессов. Однако зная Киске, внешний вид совершенно не являлся показателем нормальности.       – Рассказывайте, – обратился Ичиго уже к остальным.       – Да хуй тебе, мы тут сидим только потому, что где Урахара-сама, там и кондёр, других спроси, – огрызнулся Дзинта, и ему тут же прилетела пара подзатыльников, грозящих оставить пацана дурачком на всю жизнь.       – Гриммджо-сан упал вчера в ужасном состоянии прямо у порога, – сказала Уруру, потирая ушибленную о голову Дзинты ручку. – Попросил его не трогать…       – Точнее отъебаться.       – …и не обращать на него внимания…       – То есть съебаться.       – А ещё ни в коем случае не говорить об этом вам, Куросаки-сан.       – Если переводить на арранкарский, то он сказал: «Распиздишь Куросаки, порежу на ленточки и скормлю нумеросам», – но маловероятно, что у него бы получилось. С выпущенными наружу кишками не повоюешь.       Дзинте снова прилетело.       – Марш отсюда, дети, взрослым тётям и дядям надо поговорить, – подала, наконец, голос Йоруичи, принимая свой настоящий облик, Ичиго тактично отвернулся.       Очень сильно нехотя подростки и гиперответственный Тессай покинули комнату, и что-то Ичиго подсказывало, что проблем устроить в другой комнате подходящий климат-контроль у мастера кидо нет, а значит, предполагалось, что если Куросаки выйдет из себя, то при детях прибить «любимых» интриганов не сможет.       – Хорошо, теперь я слушаю, – Ичиго сложил руки на груди, когда внезапно холодные длинные пальцы обхватили его за голую коленку.       Гриммджо что-то невнятно промычал и завозился.       – Как вовремя я снизил концентрацию обезболивающего, – так же маниакально радостно произнёс Урахара, пугая Ичиго, внезапно оказавшись у него за плечом. – Так тебе будет с ним проще.       Киске сел напротив него, широко улыбаясь за веером.       – Мне нужно спрашивать, что это за обезбол такой, что вырубает даже Эспаду? – шокировано произнёс Ичиго. Взгляд Киске говорил: «Нахрен тебе это надо?», а на деле тот сказал:       – Это экспериментальная жижка.       – Хуижка! Урахара, этот огрызок в день первой встречи познакомил сначала мои зубы со своими кулаками, во второй раз мы чуть половину Каракуры не разнесли, а в третий он меня воскресил, чтобы снова чуть к праотцам отправить – мне кажется, я заслуживаю знать, что блохастый ходячий тестостерон натворил.       – А хрен его знает, он реально тупо из гарганты выпал, – развела руками Йоруичи. Ичиго с силой хлопнул себя по лицу. – Но ты можешь спросить его об этом, когда он очнётся. Собственно, именно для этого мы тебя и позвали.       – Боюсь спросить, для чего? – в мыслях Ичиго рушились небоскрёбы, вскипали реки и где-то грустно играла вонючая скрипка, а Зангецу душераздирающе и с восторгом выл, вторя скрипу меча по одному из многочисленных окон «Ты в заднице-е-е-е! В полной заднице-е-е-е!».       Да, он до сих пор разговаривал с этим белым нечто и даже периодически ловил кайф с особенно витиеватых матюков своего альтер-эго, ибо у самого часто слов не оставалось – только слюни.       – Видишь ли, – тон Урахары сменился на угрожающе-серьёзный, такой услышишь, любой запор пройдёт. – Его повреждения были почти несовместимы с жизнью, и ждать Орихиме не имело смысла. Он бы рассыпался пеплом быстрее, чем Исида пришивает пуговицы, поэтому я ему влил сыворотку, над которой работал в последнее время.       – Потрясающе, – с сарказмом сказал Ичиго и поморщился. – И какой был процент успеха?       – Семь с половиной процента! – светясь от восторга, показал на пальцах Урахара. – Это просто чудо какое-то!       – Так чем я-то могу помочь? Вы его спасли, сыворотка сработала, я – зачем?       – А я её на твоей реяцу сварганил.       – На моей?..       – Да-да, реяцу.       – Ебанулся?       – В яблочко. Иногда я сам балдею от своей гениальности. Знаешь, как сказал один мудрый человек: «Между небом и землёй…»       – Только ты такой гандон. Мы поняли, Урахара. Дай угадаю мне нужно не только отсыпать тебе своей реяцу, но ещё и побыть для него нянькой?       – Да ты мой хороший! – завопил Киске, буквально расплёскивая флюиды радости, пока Йоруичи куталась в его хаори, ничуть, как всегда, посторонних не смущаясь. – Ну какой догадливый! Ну какого я умницу воспитал!       – Меня воспитала улица и сотня ножевых, мозги не пудри, – жёстко припечатал Ичиго под довольный хмык Шихоуин. – Гони сюда тару.       Урахара долго расшаркиваться не привык, и в ту же секунду выудил из карманов пару стеклянных флаконов.       – Помнишь, как мы создавали сферу Куккаку Шибы? Тут такой же принцип, – ласково улыбнулась Йоруичи, и от этой улыбки Ичиго стало вдруг нехорошо.       Обхватив сосуды пальцами, Ичиго представил в мыслях круг, направил реяцу, и склянки засветились ровным голубоватым светом. Горлышки тут же заткнули крышками, и шинигами бодро повскакивали со своих мест.       – План надёжен, как швейцарские часы, – веер снова взмыл в воздух. – Пока я готовлю мою гениальную жижку для стабилизации его состояния, ты сторожишь господина арранкара, чтобы он, во-первых, не наделал делов, во-вторых, твоя рассеивающаяся реяцу помогла бы ему восстановиться. Можешь даже его полапать, так быстрее получится.       – Отказываюсь, – резко крикнул Ичиго, против воли почему-то покраснев.       – Твоё право, – улыбнулся Урахара. – Если что не так, зови, но лучше меня не отвлекать, тем более что по периметру комнаты установлен звукоизоляционный и защитный барьер.       – И сколько мне с ним сидеть? – нахмурился Ичиго, на что Урахара лишь опустил панамку пониже.       – Столько, сколько понадобится, но всё закончится не раньше следующего утра. Чао-какао!       Сёдзи хлопнули, и Ичиго остался в тишине и относительном покое. Гриммджо чмокнул во сне, снова задев ледяными пальцами чужую коленку. Куросаки вздрогнул, переводя взгляд на избитое тело.       Судя по состоянию повреждений, самые тяжёлые раны затянулись. Урахара не позвал бы Ичиго раньше, предполагая, что двое заклятых врагов сцепятся до кровавых соплей и разошедшихся швов. Осталось понять, кто смог так отделать Гриммджо, что тот решил показать свой внутренний мир Уруру. Буквально.       Каким бы ублюдком Джаггерджак ни был, он был сильным ублюдком, и просто так спуску врагу не даст. Будет биться до конца, до последней капли, ярко сверкая бешеными глазами, в которых жажда крови каждый раз заставляла пальцы ног Ичиго поджиматься.       И грешным делом, Куросаки уважал несносного арранкара за это. Даже слишком. И Ренджи неоднократно намекал, что следовало добить нечисть наверняка. За зубы. За Орихиме. Но в памяти всё ещё неизгладимо теплело воспоминание о том, как, почти попрощавшись с жизнью, первым, что он увидел, была Иноуэ и ярко-синий взгляд, пронизывающий насквозь.       Честно говоря, Ичиго не сразу поверил, что Джаггерджак заставил Орихиме вернуть его к жизни только чтобы подраться. Это же так тупо.       И, может быть, поэтому и Ренджи не мог смириться с тем фактом, что пустой, два раза чуть не убивший его любимую, получил амнистию после войны с квинси. Ичиго и сам тогда не понял, почему вступился за подыхающего от яда арранкара и собственноручно вложил ему в руки шанс на реванш.       Никакого реванша он, конечно, не получит.       Однако убийство Гриммджо представлялось ему таким же ужасным, как и безжалостное умерщвлении браконьером амурского тигра. Когда погибает что-то настолько мощное и красивое, хоть и опасное, невольно, но испытываешь сожаление.       И Ичиго воспользовался своим правом победителя, даровал Джаггерджаку свободу и свинтил в Каракуру добирать остатки подростковых земных радостей. Он надеялся, что Гриммджо, так рьяно мечтавший стать королём Уэко Мундо, приступит к осуществлению своих планов, хоть и иногда вспоминал их встречи, ярким пятном оставшиеся с ним на всю жизнь.       А ведь он тоже в какой-то степени не мог забыть. Тот шрам от гецуги так и красуется на широкой груди, словно метка, клятва, что арранкар тоже всё помнит.       Ичиго скользнул взглядом по голому торсу, обмотанному бинтами. Шрам выглядывал из-за плотной ткани, привлекал внимание, ярко выделяясь на молочно-белой коже.             Орихиме говорила, что он попросил её залечить все раны, кроме той, что нанёс Ичиго.       Куросаки осторожно протянул руку и коснулся рубца. Кончики пальцев закололо. Они могли дотронуться друг друга только в битве, а единственный контакт кожа к коже был только в приснопамятную первую встречу, не считая этого дня, так что ощущения были странными.       – Нравится, Кур-р-росаки?       Хриплый голос заставил Ичиго почти подпрыгнуть, и он не сразу заметил, что в комнате стало слишком жарко. С уходом Урахары температура неуклонно росла до адовой жары.       – Очнулся, идиот? Надо же, правду, наверное, говорили, что у кошек девять жизней, – неловко затараторил Ичиго, понимая, что его застали за разглядыванием.       – Нет у меня девяти жизней, – Гриммджо почему-то отвернул голову, что резко       Куросаки не понравилось. – Даже с одной расстаться не дали.       – Эй, что за чушь ты тут несёшь? А как же твои высокопарные речи про трон? Что кости мне переломаешь? И кому ты вообще умудрился проиграть?       Арранкар цыкнул, недовольно посмотрел на Куросаки, опасно прищурившись. Ичиго слишком поздно заметил подвох, когда его резко схватили за запястье и дёрнули на себя. Оказавшись так близко лицом к лицу, парень опешил, застыв, так как Джаггерджак сделал что-то невообразимое, а именно… обнюхал.       – Девкой не воняет. Пойдёт.       И уложил шинигами на бок спиной к себе, плотно прижавшись всем телом.       – Мать твою, ты что творишь, скотина!..       – Угомонись! – зашипел Гриммджо, дёрнувшись от возни, и Куросаки замер, боясь навредить ещё больше. – Так быстрее будет.       – Тебе Урахара успел объяснить? – дрожь ещё не прошла, но Ичиго заставил себя силой воли не двигаться. Джаггерджак утвердительно хмыкнул и притёрся плотнее, буквально вжимаясь в моментально взмокшую спину. Его дыхание тут же вызвало табун мурашек по шее.       – Ты же понимаешь, что это ненормально? – попытался воззвать к совести Ичиго, сзади раздался смешок.       – Ненормально это за вертихвостками в дерьмо влипать, а на остальное мне похуй, – руки у Гриммджо все ещё холодные, но они забрались под одежду, поглаживая вмиг напрягшиеся мышцы.       – Гриммджо!..       Ичиго моментально замолк, так как арранкар уже навис над ним, обнюхивая основание шеи. Лизнул загорелую кожу на пробу, из-за чего у Куросаки перехватило дыхание напрочь.       – Не знаю, в чём дело. Всё горит. И пахнешь ты одурительно.       – Это всё раны твои. С кем дрался? – Ичиго попытался мягко отстранить Джаггерджака.       – Ни с кем… с собой… – словно пьяный, Гриммджо обхватил его за плечи, почти укладываясь на Куросаки, и тот трижды проклял и свою пресловутую доброту, и тупость, из-за которой оставил меч в коридоре. – Холодно.       Ичиго в шоке распахнул глаза. Температура в комнате накалялась, и слышать подобное было дико. Ещё более диким было то, что Джаггерджак трогал его, оглаживал грудь, бока, дотронулся пальцами до лица и остановился на скулах, касаясь щёк большими пальцами.       – Бесишь. Как же ты бесишь. А ещё ты пиздобол, Куросаки. Обещал, бросил, снюхался с рыжей женщиной. Малявка тебя кинула, променяла на бледную копию, а ты и рад броситься на кусок мяса, что полегче.       – Не говори так об Орихиме, – оборвал его Ичиго. Какие бы натянутые отношения у них ни были, он не мог терпеть пренебрежительное к ней отношение.       После войны они сильно сблизились. Даже Ичиго не мог не заметить её искрящиеся тёплые чувства. Сёстры начали подначивать, товарищи-шинигами недвусмысленно делали намёки, а Тацки даже одобрительно похлопала его по плечу, так что да, Ичиго поплыл по течению.       Но и тут как-то всё пошло наперекосяк.       Первое свидание обернулось провалом. На Каракуру внезапно решили напасть прыткие нумеросы, которых хоть жизнь и потрепала, но голодовку устраивать не желали, и Ичиго потратил львиную долю вечера на салочки с пустыми, потому что из Сейрейтея в тот день прислали каких-то охломонов.       Второе свидание тоже не задалось. Поначалу парк аттракционов Орихиме нравился, но любые горки, на которые они собирались, внезапно ломались или там случалась какая-то херня.       На третье свидание они выбрались в кафе, но не успел Ичиго сделать заказ, как на другом конце Каракуры замаячила сильная вражеская реяцу. Грустно посмотрев на Куросаки, Орихиме ничего не сказала, только вздохнула и махнула рукой, потупив глаза. А Ичиго, прибыв на место, обнаружил ту же реяцу уже в абсолютно другой стороне и так несколько раз.       В конце концов он нашёл Гриммджо, издевательски ухмыляющегося, сидя на здании какой-то высотки. Они тогда много друг другу наговорили, и Ичиго выпустил не одну гецугу, стараясь разрубить ублюдка пополам, потому не сложить дважды два было просто невозможно. И Куросаки в долгу не остался. Отбрил так, что арранкарскую морду перекосило, скрючило, и весь боевой азарт с Гриммджо слетел, словно шелуха. С тех пор Ичиго о нём ничего не слышал, но и на свидания с Орихиме уже не ходил, надеясь, что воспрявший в последнее время духом Исида найдёт, как её утешить.       – Свернул бы шею этой сучке, – вдруг по-животному зарычал Гриммджо, ногти тут же впились в кожу, причиняя дискомфорт. – Ненавижу. Я эту дрянь в Лас Ночесе пас, жопы не щадя, ломал ёбла, чтобы её целку не порвали, пока она там о тебе руки заламывала, чтобы что?.. Ты мой, Куросаки. Весь, с потрохами мой.       Ичиго словно прошило насквозь. Бёдра Гриммджо недвусмысленно потёрлись о его предательски встающий член, и Куросаки еле сдержался, чтобы позорно не пискнуть. Взгляд арранкара помутнел, на лбу выступили бисеринки пота. Пустые не могли иметь запаха, но Ичиго чувствовал еле уловимый аромат шерсти, солёного морского бриза и хвои.       Но последнее, наверное, всё-таки ароматизатор в форме ёлочки, который так любил Киске.       – Ты не можешь так просто меня лапать. Даже в медицинских целях! – как бы сердце ни колотилось, но Ичиго нужно было осознать всё сказанное. Он попытался зажать рот Джаггерджака рукой, потому что прикусывание его подбородка уже выходили за грань… блять… всего! – Ты – арранкар, я – шинигами. И мы враги, ты мне даже не нравишься.       Гриммджо сжимал его плечи, и Ичиго чувствовал его возбуждённую дрожь. Арранкара ничего не смущало, казалось, ему вкололи афродизиак. По ладони прошёлся язык. Ичиго сдержался, руку не одёрнул. Тогда язык добрался до пальцев, юркнул между ними, облизал фаланги так, что ниточка слюны стекла вниз. От этой сцены в хакама стало совсем тесно.       – Я так не думаю, – глухо произнёс Джаггерджак, и в его глазах застыло такое блядство, что Ичиго почти ему поверил.       Разрываясь от противоречивых чувств, Куросаки не мог отодвинуть руку, она ослабла, и Гриммджо развернул ладонь к себе, поцеловал прямо в центр, прошёлся влажными поцелуями по внутренней стороне запястья, по предплечью, отодвигая рукава.       – Из-за меня ты весь мокрый, Куросаки. Не ври хотя бы себе.       – Это жара, – прозвучало жалко.       – Тебе это нужно, – раз толчок, – мне это нужно, – два толчок, – нам обоим это нужно.       – Ты же должен понимать, что это всё эксперименты Урахары. Тот Гриммджо, которого я знаю, никогда не вёл бы себя как животное в течку, – собрав остатки воли, выкрикнул Ичиго.       Джаггерджак лишь покачал головой, потёрся стояком о полностью твёрдый член Ичиго, того тут же опрокинуло на футон от прошившего всё тело удовольствия. Он же правда арранкара не хотел… ведь так? Ни когда забил на товарищей после тренировки с вайзардами и ринулся сражаться с Джаггерджаком, ни когда схлестнулся в жаркой битве в Уэко Мундо и извинялся то ли перед арранкаром, то ли перед собой, что клинок вспорол гладкую белую кожу, ни когда в рваной пасти гарганты блеснул оскал и бляшки на чёрных кожаных ремнях.       И с девушками не получалось, потому что война и рутина, а вовсе не из-за хаотичного безумия в бешеном танце из когтей и клинков, после которого на зубах кровь, в голове приятная пустота и адреналин, из-за которого кипит в жилах, и пальцы скрючивает от желания ухватить, удержать, разорвать…       Ведь так?..       Гриммджо вырвал иглу капельницы, отбросил её с громким звуком. Кровь алыми лентами заструилась вниз, и Ичиго непроизвольно сглотнул, глядя на то, как Гриммджо, словно большая кошка, слизывает её.       – Ты многого обо мне не знаешь, Куросаки. И о себе тоже. На задворках сознания заскрежетал Зангецу, неистово залился хохотом, срывая и так хлипкий самоконтроль. Из глубин поднялось что-то тёмное, густое, липкое, а Джаггерджак облизывается, весь рот измазан, и Ичиго…       …переклинивает и спускает тормоза. Он бросился на этот рот, сам вылизывает его, и из его груди вырываются незнакомые доселе звуки.       Гриммджо замер лишь на секунду, и тут же подхватывает, ласкается, зарывается пальцами в рыжие волосы, тянет, оттягивая голову Ичиго назад, любуется розоватыми разводами на вспухших губах, и снова целует, размашисто используя язык, царапая клыками нежную кожу.       Ичиго ведёт. Из-за погоды или от жара, исходящего от алебастровой кожи – уже неважно. Его одежда насквозь мокрая, и Гриммджо тянет её на себя, словно пытается укрыться, замотаться в чужое хаори, облепить себя Куросаки. Ичиго позволяет ему это, валит на футон, подставляя руку, чтобы не повредить швы, чтобы не вскрылись раны, а Зангецу ревёт, требует ещё кровавой дозы.       – Только посмей… ещё раз… самоубиться… – рычит Ичиго в перерывах между поцелуями-укусами, и Гриммджо с каким-то отчаяньем выворачивает ему кисти, суставы, будто пытаясь сломать, поделиться болью с рьяным ожесточением. – Только я могу убить тебя.       Ичиго вскрикнул – клыки пронзили трапециевидную мышцу, тело прошило волной болезненного удовольствия, и бёдра непроизвольно толкнулись между разведённых ног арранкара. Гриммджо сдавленно стонет, его рот наполняется кипящей кровью, и в голове мелькает мысль, что будет здорово, если там останется шрам.       Ичиго толкается, немного неловко, но вдохновенно, страстно. Гриммджо крепкий, гибкий, сжимает длинными ногами бока почти до боли, стонет всё громче, словно под кайфом. Рана на шее затягивается, спасибо силам квинси, и арранкар слизывает остатки, довольно урчит – насытился, скотина.       Дыхание перехватывает, в одежде душно, но они всё ещё трутся друг об друга, и от соприкосновения с тканью ощущения острее. Друг с другом тесно, но по отдельности невыносимо. Гриммджо укладывает их обоих на бок, прижимает голову Куросаки к взмокшей груди – она скользкая от их пота, и Ичиго с наслаждением водит пальцами по твёрдым соскам, от чего Гриммджо вздрагивает – соединяет их члены, и они трутся, как перевозбужденные подростки прямо так, в хакама.       – Мой… мой… – хрипит Джаггерджак, запутываясь в чёрной ткани, связывая их, сковывая. Ичиго не против, целует грудь, шею, слизывает ручейки испарины, пьёт Гриммджо.       Влажная одежда словно намертво прилипла к коже, липкие пальцы оставляют отметины. Гриммджо наклоняется, целует глубоко, остервенело, двигается всё отчаяннее, и Ичиго стонет в поцелуй, потому что ещё чуть-чуть, и он взорвётся от переполняющих его эмоций.       Задушенный крик птицей вырывается из Куросаки, и Гриммджо следует за ним, кончая бурно, ярко, до белых мушек перед глазами, по инерции толкаясь бёдрами навстречу.       – Куросаки, – спустя минуту низким сорванным голосом сказал Гриммджо. – Прикрой реяцу, барьер трещит.       Ичиго посмотрел на еле заметный светящийся барьер, покрывшийся тонкой сеткой трещин, и хмыкнул. Дышать стало чуть полегче.       – Не думал, что ты озабочен приватностью.       – Единственное, чем я озабочен – это ты, – проговорил Джаггерджак в макушку, сжимая Куросаки в объятьях, и Ичиго от этого так хорошо, что он не замечает ни липкости, ни влажной одежды, ни мокрого насквозь футона.       – Ты такой уёбок, если честно. Скрываться от Урахары, расстраивать мои отношения с Иноуэ, – на этом Гриммджо ощутимо его ущипнул, и в груди непривычно защемило от нежности. – Словами через рот сказать никак?       – Лучше чем говорить через рот, я могу только отсасывать. Могу продемонстрировать, – лающе рассмеялся Джаггерджак, наконец-то немного отодвигаясь. Тут же всплыл на поверхность весь дискомфорт. – Ебать, Куросаки, выглядишь так, будто прошёл через мясорубку.       Ичиго мог только закатить глаза:       – Потому что кое-кто берегов не чувствует.       – Неправда. Я просто метил территорию, – самодовольно протянул Джаггерджак, восхищённо проводя пальцем по укусу. Побочный эффект растворился, и взгляд обрёл осмысленность, оставив лишь послеоргазменную негу.       – Грёбанный собственник.       – Кто бы говорил, Куросаки. Твоё внутреннее животное может дать мне фору, но делать так, конечно, не надо. Я тебя выебу, – незамутнённые похотью глаза сверкнули предвкушением, на что Ичиго насмешливо фыркнул.       Посмотрим, подумал он и отметил, что раны арранкара полностью затянулись. Послесловие       Солнце ещё не достигло зенита, и прохладный ветерок приятно гулял по комнатам, когда в магазинчике Урахары разразилась трагедия.       – В смысле я могу слить это в унитаз?       Ичиго гневно сверлил взглядом зарвавшегося шляпника, весь вид которого говорил: «Спасите, обижают!»       – В прямом. Мало того, что у этой хуйни афродизиачная побочка, так она ещё и работает только с моей реяцу. Я дойной коровой не буду!       – Но, Ичиго, гляди, какой эффект, всего одна ночь – и арранкар-сан снова в строю…       – Не отделаешься одним гигаем. Ради эксперимента ты и жопу мою продашь.       – Теперь уже не продашь, Куросаки-кун.       – Слышь…       Их утреннюю перепалку прервал Тессай, который с гордостью указал на дверь. На Ичиго смотрели озадаченно и даже как будто испуганно, а Ичиго словно ударили под дых.       Гигай Джаггерджаку сделали на совесть, оперативно. Оказывается, он в нём восстанавливался и до этого, но специально для «дорогого клиента Куросаки» подшаманили. Так что теперь Гриммджо с удивлением разглядывал свой живот, с опаской трогая место, где когда-то была дыра. В остальном он остался прежним, цвет волос менять наотрез отказался, а в кармане покоилась печатка на случай внезапного вторжения сородичей.       – Прикинь, как живой, Куросаки… – с недоверием и восторгом сказал он Ичиго.       Живот скрутило от чего-то душещипательного и трогательного, как когда близкие видят, как их глухие родные впервые начинают слышать звуки, или как парализованный встаёт на ноги и снова учится ходить.       Он рывком поднялся с места, впечатываясь в Джаггерджака всем телом.       – Ты и так живой, идиот. И не смей больше так выделываться.       Гриммджо обнял в ответ, полной грудью вдыхая запах его волос, впервые ощущая что-то кроме сосущей пустоты и голода.       – Допиздишься… Куросаки…