Вечность

Сатору улыбается. Солнечно, едко, почти как раньше. Так по-родному, что в груди щемит. Будто ничего и не произошло. Будто никто из них никогда не умирал. Сугуру смотрит на него, не моргая, пытаясь сфокусироваться, но не получается. Что-то не так. То ли рога на голове тому виной, то ли хвост за спиной, но Годжо ощущается не так, как раньше. Раньше Сатору был как пушистая наглая кошка. Сейчас он выглядит натянутым как струна, ядовитым, колким и напряжëнным. Таким же, каким был перед собственной смертью. Кажется, ещё чуть-чуть, и он лопнет как шарик, прыснет эмоциями и силой. Сатору напряжён настолько, что хочется сделать пару шагов назад, чтобы не задело. И Гето страшно. У него есть куча причин на это, дело не только в напряжении Годжо и ощущении внутренней опасности. Сатору должен быть мёртв. Сугуру жил весь этот чëртов год с мыслью, что Годжо больше нет, а теперь ему нужно просто смириться? Сделать вид, будто ничего не произошло, и двигаться дальше? Всё это время Гето существовал не в реальном мире, а на дне собственной черепной коробки. Он похоронен под горой своих убеждений, мыслей и бесконечной любви и лежит где-то в обиталище Тенген, а не стоит здесь. Сугуру тоже умер тогда и, в отличие от Годжо, не воскрес чудом, поэтому не может улыбнуться как раньше. Поэтому делает шаг назад. Сатору наклоняет голову, отходя от Сугуру в ответ. Говорит медленно и тихо, почти шепчет: — Мне жаль, что мы оказались здесь, но ты не можешь просто уйти. Гето, тебе нужно меня выслушать. Пожалуйста, поговори со мной. Окружающая среда сливается с гулом собственных мыслей, Сугуру пытается поймать фокус на Годжо, от чего голова начинает трещать ещё сильнее. — Хорошо, мы можем попробовать. Но не здесь. И всё становится проще. Сугуру понимает, что нужно сделать: забрать двух маленьких девочек, оставить под надзор Сёко на пару часов и только тогда что-то решать. Внутренний заржавевший за этот год механизм запускается со скрежетом, медленно, но верно. Кажется, голова стала чище. На периферии маячит какое-то движение и слышится знакомый шелест крыльев. Всё-таки птичка привязана к лисе. — Я, конечно, рада, что вы встретились и умеете пользоваться ртом в цензурных и разумных целях, но давайте сменим локацию. Голос у Киё непривычно довольный и будто живой. Сугуру оборачивается, смотрит вопросительно и подходит к клетке с детьми. Это две девочки, – явно двойняшки – напуганные до жути. Прижимаются к груди беловолосой лисицы, сжимая еë одежды до треска. Гето опускается на колени, чтобы быть на одном уровне с ними, и говорит так мягко и спокойно, будто всю жизнь детьми только и занимается. — Здесь опасно, но я знаю, куда можно пойти. Я могу помочь вам. Меня зовут Сугуру, а вас? Девочки упираются и молчат, сильнее вжимаясь в тëплое тело девушки. Та ничего не говорит, лишь хитро скалится и поглаживает малышек. Одна из них всë-таки оборачивается к Гето, отцепляясь от сестры, поднимает голову, смотрит в глаза неотрывно и спрашивает: — Ты научишь нас так же? В горле автоматически встаёт ком, но Сугуру держит лицо и кивает. — Вы хотите защитить себя? — Да. Никто и никогда больше не будет делать мне и моей сестре больно. Твёрдость в голосе девочки, её голодные глаза и дрожащие руки добивают Гето окончательно, потому что это неправильно. Неправильно, что детей ставят перед выбором: жизнь или смерть. Так быть не должно. У разочарования есть вообще какой-то лимит? Сколько этим детям, пять или шесть? Почему система прогнила настолько, что существуют такие случаи? Сугуру не знает ответа, поэтому протягивает руки, берёт маленькие ладони девочек в свои и уводит из этого места. Позже он узнаëт, что двойняшек зовут Нанако и Мимико и они сидели в клетке почти два года. Всё это вызывает гору мыслей и рассуждений. Что делать с такой системой? Для любых махинаций Гето потребуется сила и власть, поэтому, вне зависимости от собственных желаний, нужно начать двигаться. Двигаться вперёд.

***

Годжо смотрит вслед ушедшему с детьми Сугуру и хочет натурально лечь и расплакаться, прямо в центре горящей деревни. Всё вокруг, остатки хаоса сугуровых мыслей. Сгорающие или уже выгоревшие до тла здания. Воздух, наполненный запахом жжёной плоти и проклятой энергии. Кажется, он не пощадил даже собственных родителей. Наверно мир сходит с ума. Всё меняется настолько быстро, что Годжо запоздало уворачивается от упавшей сверху горящей балки. Скоро и от этого здания ничего не останется. Но он знает, что останавливаться нельзя, поэтому пытается переключить фокус внимания и здраво мыслить. Внимание привлекает Тэруёси, зажигающая длинную трубку о догорающую часть дома. Странная девушка рядом с Тэруёси выглядит знакомо, как из далёкого забытого сна. Ещё больше поражает то, насколько непринуждённо она разговаривает с его наставницей, словно ничего не произошло и девушки знакомы целую вечность. Сатору видит трубку, переходящую из рук в руки, и наконец понимает, какой дрянью пахнет Тэруёси. Виной тому она – странная высокая девушка с крыльями у лица и обожжёнными пальцами. — Эй, дорогуша, чего завис? — наставница смеëтся, смотря на недоумевающего парня. — Тебе через пару часов идти разговаривать с любовью своей жизни, а ты, как игрушка, замер и не двигаешься. Мне что, нужно ключик у тебя в спине прокрутить? Как у заводной обезьянки? — Да ни в жизни. Просто задаюсь вопросом: почему не рассказывала о своей подружке? Я-то думал, ты мне душу открываешь, а ты… Кошмар какой, а как же всё, что было между нами? Сатору хихикает, переводя дух, и всё ещё не может оторвать взгляда от неё. У этой странной спутницы его наставницы печальные пустые глаза и сухая кожа, которая будто вот-вот слезет, обнажив металлический каркас. — К подружке можно обратиться напрямую, ревнивый ребёнок. — Киë смотрит на него чуть надменно, говорит тихо, спокойно и безралично. Годжо фыркает недовольно, разворачивается и выходит из горящего здания, отсалютовав двумя пальцами. — Буду поздно. Готовь что-нибудь покрепче, Тэруёси, у меня тяжелый день, — бросает напоследок парень и уходит, оставив двух девушек в остатках горящей деревни, на руинах человеческого мирка. Киë ждëт, когда Сатору отойдет на приличное расстояние, после чего меланхолично говорит: — Я думала, будет хуже. Девушка выдыхает едкий дым и смотрит вверх. Крыша почти вся обвалилась, и уже стало видно тёмное небо, покрытое сияющими звёздами. — Ой, да ладно тебе, ты всегда думаешь о худшем варианте, — расслабленно тянет Тэруëси, перехватывает трубку и жадно, так, что содержимое трещит, затягивается, перебирая чужие волосы. — Зато теперь я точно вижу шанс на что-то хорошее, так что всё не так плохо, как кажется. — продолжает Киë, не меняя тона. —Я думаю, они придут к чему-то общему. По крайней мере, мы сделали всё и даже больше. Ты уж точно, так что выдохни и пойдём домой. Тебе нужна хорошая еда, сон и отдых. Лисица улыбается устало, но довольно; не отвечает, просто падает в объятия Киë и ждëт, что еë отнесут домой. Птичка не сопротивляется, подхватывает на руки почти моментально и уходит прочь, как можно дальше от боли, огня и тяжести чужих жизней.

***

Телефон назойливо вибрирует новыми сообщениями. Гето отвечать не хочет, потому что он ещё пятнадцать сообщений назад понял, что придурок редкостный и Иейри его и в хвост и в гриву. Конечно, немного приятно понимать, что у Сёко всë-таки есть сердце и: «Почему моя техника не может помочь им забыть это? Почему я настолько бесполезна?» Сугуру знает, что она позаботится о девочках, поэтому телефон можно выключить в принципе. Но потом парень думает, что просто взять и отключить мобильник как-то неправильно, поэтому пишет: «Он всё-таки жив.» Вот теперь устройство можно выключить, потому что всё честно: Сёко знает правду, не будет спрашивать и пытаться достучаться. Прелесть Иейри в том, что она никогда не берëт больше, чем может проглотить. Она не находится с Гето постоянно рядом, наоборот, всегда где-то на периферии, но не становится от этого менее важной. У Иейри Сëко холодные руки и разум, она говорит тихо и всегда сидит в паре метров от собеседника, потому что высоко ценит личное пространство. Она никогда не спросит лишнего, но всегда послушает то, что ты ей расскажешь. А ещё Иейри Сëко – лучший друг, поэтому имеет право знать если не всё, то самое важное.

***

Быстрая регистрация, карточка от номера и слишком медленный лифт – всё, что отпечатывается у Сугуру в памяти. Гето не волнует ни цена люкса на последнем этаже отеля, ни золотые побрякушки в виде бассейна на крыше или кровати кинг-сайз, ни отсутствие у парня чистой новой одежды: в таких местах явно предложат свою. Сейчас нужно убраться как можно дальше от мыслей, воспоминаний, техникума – от всего, что мешает новым размышлениям. Как можно дальше от этого. Не потому, что Сугуру хочет забыть, а из-за того, что хочет здраво принимать решения. Осознавать происходящее, для понимания дальнейших действий. Потому что нужно начать двигаться. Невозможно постоянно лежать на руинах в надежде умереть. Гето нужны смысл и мотивация, но их необходимо найти: встать и оглянуться вокруг. Именно поэтому парень не может сейчас отлежаться в техникуме, не может прочитать все сообщения, которые ему написала Сëко. Именно поэтому он берёт самый дорогой люкс. Сугуру нужна тишина и отсутствие кого-либо рядом. Сугуру требуется контроль и ему необходимо прийти в себя. Горячая ванна, промокшая, липкая от крови и воды одежда, бесконечный город за окном и медленный выдох. Гето собирает себя по осколкам, скрепляет кровавой тканью и кипятком, шлифуя огнями ночного города за окном. Сугуру зализывает раны, старые и новые, склеивает и строит на испытательный срок пробную версию себя, лишь бы протянуть ещё, найти тот самый далёкий смысл и, умерев, выйти из руин новым, по-своему целым и, наконец, собой. Долгие часы, кипяток и движение маленьких огоньков за окном успокаивают, прижигают все раны и доводят до болевого шока, позволяя расслабиться и не чувствовать ничего. И вот это по-настоящему хорошо. Тишина и бесконечная пустота. Ничего. Наконец-то становится тихо. Тело перестаёт ныть, проклятия затихают. Гето снова медленно выдыхает и слабо улыбается, хлюпает мокрой одеждой по полу, сбрасывает еë, как вторую кожу, и омывает себя прохладной водой. Всё ещё остужает самого себя. На выходе выясняется, что отель всё-таки предоставляет одежду. Юкаты традиционного типажа из хлопка. Спокойно и нейтрально. Ткань неожиданно мягкая, побуждает мысль взять себе похожий комплект в техникум или вне его. Теперь Гето ощущает себя свободнее и может вернуться к базовым вещам: набрать Сёко и наконец-то по-человечески покурить. В качестве подходящих мест в голове мелькает крыша, а перспектива курить, смотря на вечно движущийся город, прельщает, ведь не зря же парень отдал такую сумму за номер на пару ночей. Сугуру понимает, что сигарет нет, поэтому приходится оформить доставку в номер и подождать. За это время он успевает разбудить Сёко своим звонком и выбросить в мусор остатки ткани, похожие на его прежнюю испорченную одежду. Во время разговора с Иейри выясняется, что с девочками всё в порядке, а сама девушка в надëжных руках Утахиме, так что волноваться не о чем. Принесённая пара пачек сигарет добавляет ощущение полноценности, и Сугуру, наконец, поднимается на крышу. Наверное, в этот момент всё пошло через задницу, потому что с ног сбивает тяжёлая смесь знакомой энергии. Гето слышит шум волн. Мир плывёт и уходит на дно, потому что Сугуру видит его. Сатору сидит у бассейна, вглядываясь в воду. Не поворачивается, не говорит ничего, а продолжает сидеть там, вырисовывая круги на воде и качая хвостом в воздухе. Гето понимает, что теперь ему не сбежать. Не уйти и не забыть. Сатору и правда здесь. Живой. Настоящий. С глупыми рогами на голове, длинным хвостом и шестью глазами. С красным поясом на чëрно-белой юкате и шрамом на шее. Почти как тогда. Как будто ещё немного, и они окажутся в обиталище Тенген. Один шаг и вокруг снова будет темно, душно и холодно, а сами они провалятся в пропасть. И Сатору делает этот шаг. Много шагов. — Эй, Сугуру, я слышу тебя, перестань меня шугаться. Реальные шесть глаз не делают меня чудовищем, правда ведь? Гето, кажется, почти не дышит. Смотрит заворожëнно, не в силах сказать и слова. Шумно выдыхает и чуть подрагивающим от нервов голосом всë-таки говорит: — Расскажи мне, как это произошло. Почему всё так. Почему ты делаешь это со мной, хватит. — Хм, с чего бы начать? — Годжо невесело усмехается и поворачивается в сторону Сугуру. — Я же сильнейший, я не могу умереть. - В голосе очевидно сквозит ложь. - А теперь правду. Ты сам не веришь в то, что говоришь Сатору, я слышу. -Ты это сделал. Я, конечно, люблю жить, но не до такой степени. Я бы не смог так поступить. Ты проклял меня, Сугуру. В голове удушающе пусто. Гето чувствует руки Сатору на своей шее, потому что никто другой не может так. Никто, кроме Годжо, не может так воздействовать на него. Осознание, что всё произошедшее – это только его вина, душит и высасывает жизнь вместе с кислородом. Потому что так быть не может. Потому что Сугуру не мог этого сделать. — Но знаешь, я всё ещё здесь, — добавляет Сатору и тепло улыбается. Его голос для Сугуру ощущается ледяной водой на голову. Хочется всего и сразу, поэтому Гето разрывается между желанием обнять, притянуть к себе и не отпускать и, наоборот, оттолкнуть и сделать шаг назад, отрицая. Парня мотает с одного берега на другой, выбивая все похороненные эмоции и мысли. Сугуру возращается туда: в грязную, заваленную вещами комнату; в обиталище Тенген, холодное и мёртвое; в спортзал, душный, пропахший кровью и пóтом; в деревню, трещащую огнём и криками не-шаманов. Сатору прогоняет его по всем кругам ада, по каждому закоулку сознания. Гето делает шаг вперёд, потому что Годжо нужно догнать. Поймать и больше не выпускать. Его нужно вернуть домой. Сатору будто бы считывает все мысли парня, поэтому говорит: — Я знаю, чего ты хочешь, Сугуру. Но это не получится так просто. Нельзя достичь желаемого, ничего не делая. Тебе нужно двигаться. Нужно выбраться, стать сильнее и сцепиться снова, чтобы больше никогда не отпускать. Мы же сильнейшие, верно? Или уже нет? Как ты думаешь: мы были сильнейшими, потому что были вместе? Или мы были вместе, потому что были сильнейшими — Сатору, постой, ты несёшь какой-то бред! Это не так работает! Гето делает ещё шаг в его сторону. Годжо поднимается со своего места и смотрит печально. Есть в этом что-то настолько обречённое, тяжёлое и крепкое, что в груди щемит. Сатору говорит, не отводя взгляда: — Знаешь, будь я тобой, то, наверное, у меня получилось бы. Поэтому я сделаю всё для того, чтобы это было так. Годжо делает шаг назад, и Сугуру начинает натурально паниковать. Внутри зарождается ощущение такой сильной тревоги, что руки начинают дрожать, а мысли путаться. — Сатору, я не понимаю, о чём ты. Гето спрыгивает в бассейн двигается в саторову сторону. Мокрый по пояс, не обращающий внимания ни на что. Всё сфокусировано на Годжо, который улыбается так мягко и нежно, что трещат кости. Никакие удары проклятий, никакие спарринги, не сравнятся с маленькой дорожкой слёз на саторовых щеках. Сугуру-его главное сокровище, от которого он же сам и отрекается. Несмотря на то как Сатору не хочет отпускать его. Во взгляде миллионы разбитых зеркал. Смотря на Сатору его самого не видно, будто он всё ещё мёртв. Гето видит в океане саторовых глаз лишь своё отражение. — Эй, Сугуру. До луны и обратно. Будто привлекает внимание: машет рукой и манит к себе. Всё происходящее дальше – как в замедленной съёмке. Покадрово. Каждая деталь отпечатывается в памяти с фотографической точностью. Сатору делает несколько шагов назад, салютует двумя пальцами и падает спиной в пропасть многоэтажки. Сугуру подлетает к краю бассейна моментально, но внизу уже ничего нет. Абсолютная пустота.

***

Никто и не знает, откуда у них взялась эта квартира. Кажется, она пустовала пару лет, и Тэруёси просто присвоила её себе. А может, она была даже законно приобретена. Зато здесь уютно и хорошо. Это небольшая двухкомнатная квартира на окраине Токио, рядом с парком. Внутри неë на стенах и места живого нет. Всё обклеено, расписано и украшено. Везде что-то висит, звенит и шуршит: плакаты, нитки, ленты, иконки, кресты, граффити. Потолок расписан звëздами, а пол настолько часто подвергался изменениям, что его изначальный цвет остаëтся загадкой. Сатору выделена собственная комната, где хранятся фотографии, куча различных книг и новая, постепенно собираемая коллекция манги. Просторная гостиная, совмещëнная с кухней, окупирована Тэруёси. Там всегда что-то поедается, распивается или раскуривается. Подоконник здесь широкий и крепкий, а панорамные окна лишь увеличивают желание лечь на него и наблюдать за парком по ту сторону. Поэтому у окна всегда валяется куча пледов и подушек, а верхняя форточка постоянно открыта. Подоконник настолько большой и удобный, что в диване никто не видит смысла, поэтому было решено ограничиться парой тумбочек и маленьким столом. Зачем на кухне тумбочки, когда есть шкаф – одному богу известно. Здесь всё настолько странно, что Сатору перестал удивляться. Эта квартира будто находится вне пространства и времени. На стенах можно найти всё от рецептов карри до сортов чая на латыни. Тэруёси никогда не готовит при Годжо, но при этом постоянно отмывает непонятно откуда взявшуюся грязную посуду и каждый вечер стабильно ужинает, пока в зале пахнет едой. Старенький магнитофон, бог не знает сколько раз навернувшийся с подоконника, держится на честном слове, и Сатору много чего хотел бы спросить и насчёт магнитофона, и про другие вещи, но привык не задавать здесь вопросов не только потому, что ответа не последует, но и потому, что эта квартирка кажется чем-то родным. Любые вопросы будто разрушат местную атмосферу. Буйство красок, случайно расставленные предметы и некая несуразность имеют свой особый шарм, домашний и родной. По сравнению с хилым общежитием и вечно пустым, до ужаса белым поместьем Годжо, это место – глоток свежего воздуха и ощущается чем-то реальным и осязаемым.

***

Они лежат в обнимку на подоконнике в горе пледов с раскуренной трубкой, когда покой нарушает хлопок двери и бешеное количество энергии. Лисица поднимается с Киё, лениво потягиваясь и наблюдая. Птичка открывает глаза неохотно, тянется за трубкой, пока перед глазами белым пятном скачет Сатору. Он нервно наматывает круги по комнате, весь напряжённый, возбуждённый, сочащийся тревогой и бесконтрольной силой. Бомба замедленного действия, что тикает слишком быстро, поэтому уладить всё нужно как можно скорее. Тэруёси щурится недовольно, сползает лениво с подоконника, двигается медленно. Выглядит так, будто еë лишили пары-тройки часов на сон и покой. Зевает и потягивается, вставая на носочки. Домашняя, нежная и растрёпанная. — Слушаю, кис. Годжо останавливается, всё ещё машет хвостом, щурится, смотря на подоконник, и молчит. Прожигает глазами девушку с подоконника. Ворон фыркает, отворачиваясь к окну, и жадно затягивается. — Нет, — Сатору скорее рычит, чем разговаривает. — В смысле? — Тэруëси смотрит в ответ непонимающе. — В смысле я не собираюсь откровенничать рядом с девчонкой на час. На подоконнике слышится лишь треск трубки и тихое дыхание Киё. Ощущение покоя, умиротворения и тишины улетучивается моментально. В комнате теперь царит напряжение, чувствуется тяжесть воздуха, а опиум из трубки Киё давит на голову. Яркие надписи и наклейки на стенах никак не спасают положение. Комната пляшет перед глазами, всё мажется, будто комната хочет вытолкнуть Сатору, как инородное тело. Взгляд никак не фокусируется на одном, скачет от тихо курящей девушки-куклы, до одежды, валяющейся на полу. Никакой концентрации и контроля. Полный хаос и неразбериха в голове, в движениях и во всём, что касается Сатору. Комната будто пропитана этим ядом сигары и чужим присутствием, вымораживает хуже сугуровых ментоловых сигарет и холода морга Сёко. Киë всë так же преспокойно сидит на подоконнике, лишь сильнее заворачиваясь в плед, покрытый кучей различных созвездий и расшитый явно на совесть. Плед, под которым обычно спит сам Сатору. Осознание, что эта девушка сидит у него дома, кутаясь в его вещь, вымораживает до безумия. Она отравляет всё здесь. Своими касаниями, дымом, своим присутствием вообще. Хочется подойти и крикнуть ей прямо в лицо: «Ты – гастролёрша! Тебе здесь не место. Мне нужно всё это, а у тебя просто эго растеклось до центра Земли!» Сатору не понимает, почему Тэруёси так спокойно пустила её в их дом, разрешила носить свои и его вещи и так спокойно сидит с ней в обнимку. Это просто нечестно. Непонятно откуда взявшаяся девчонка не может занять его место. Почему-то именно сейчас Сатору вспоминает, как его мать однажды завела себе щенка. В один из дней парень вернулся с задания раньше положенного и увидел, как госпожа Годжо возится с каким-то животным. Играет с ним, ухаживает и кормит. Не оставляет на слуг, а заботится самолично. Тогда маленькому Сатору казалось, что его продали. Заменили на кого-то поновее и получше. Сейчас его преследует чёткое ощущение дежавю. В голове бардак, все мысли опять неструктурированны и хаотичны. Почему после всего чëртового года, на протяжении которого наставница заботилась о нём, всё идёт так? Почему вообще Тэруëси вызывает столько эмоций и ассоциаций? Мысли лезут в голову подобно змеям, сворачивающимся в один клубок, и никак не отпускают. Сатору начинает путаться в многообразии хвостов, языков и клыков. Путается в собственной голове. Тэруёси сразу же меняет позицию. Ленивые потягивания, зевота и заспанный взгляд из-под полуприкрытых век заменяются напряжением во всëм теле и спокойствием в глазах. Больше угрожающим, чем внушающим доверие. Наставница говорит тихо и уверенно, так же, как госпожа Годжо: источает холод и предстоящее наказание. Его родная мать всегда смотрела, как Сатору наказывают, а потом не говорила с ним неделю. Не выдавала ни замечаний, ни чего-либо ещё, лишь наказывала его снова и снова, пока Сатору не переставал ошибаться. И сейчас наставница очень похожа на неё. Белые шёлковые волосы, длинная юката на плечах и холодный взгляд. Будто ещё немного, и Сатору застынет перед ней ледяной статуей. Тэруёси словно соткана из этого льда и, казалось, перестала показывать себя как нечто хорошее: сняла расписанную рубашку, заменив еë на строгую чëрную юкату. девушка теперь действительно ощущается как снег или утренний иней, будто у неё льдинка застряла где-то глубоко внутри, а потом мороз покрыл всё тело. Даже татуировки змей кажутся сейчас блёклыми и невзрачными, а голос – как острое, тонкое и незаметное лезвие, вырезающее кусочки души с идеальной точностью. — Сатору, не веди себя как ревнивый ребёнок. Тебе не пять лет, что за детский сад? «Сатору, неужели ты маленький ребёнок? Забыл, кто ты? Забыл, в каком клане родился? Отбрось эти ненужные эмоции. Внимание нужно уделять важным вещам, например учёбе, а не таким мелочам.» — звучит набатом в голове. Годжо явно не хочет слышать ничего, потому что каждое слово – как масло в огонь. Хвост всё так же нервно покачивается в воздухе, Сатору начинает размахивать руками, когда говорит. Удивительно, что он вообще в состоянии на это. Он сейчас – как пороховая бочка, к которой очень быстро приближается зажжённый фитиль, и неясно, почему он ещё не вспыхнул. А может внутри чистый напал. Годжо не может сдержать себя. Он не глотает эмоции, как Сугуру, он хочет ударить в ответ ещё сильнее, потому что не знает, как по-другому с этим справиться. Сатору не умеет иначе. Поэтому выплёскивает всë вместе с криком, от которого собственная голова начинает болеть. Парень до этого даже не знал, что может говорить так громко. — «Ревнивый ребенок», говоришь? У вас какой-то прикол, что я слышу это снова? А ты мне кто? Мать? Думаешь, можешь помыкать мной, трахаться с кем хочешь и когда хочешь, а потом я прибегу и расскажу тебе, как я? Думаешь, я игрушка для тебя? Такая же, как и эта шлюшка? О нет, я не позволю тебе так поступать со мной. Ты не имеешь чëртового права на это, матушка. А, и да, я не боюсь тебя. Я не собираюсь преклонять голову перед твоей силой, как она, я не твой натренированный щенок, ясно? Сатору наклонился, опираясь на колени, в попытке восстановить дыхание. В горле пересохло, потому что он говорил слишком громко и много. Но это неважно, потому что легче не стало. Напряжение не ушло, а лишь усилилось. «Ну что, напсиховался? У тебя энергии много? Так давай поставим тебе ещё тренировку, раз ты растрачиваешься на такие мелочи.» Голос госпожи Годжо никак не хочет выходить из головы, Сатору ударяет себя кулаком по голове несколько раз, в попытке выдворить оттуда слова матери. Яд трубки Киë вбивается в ноздри, обхватывает лёгкие и душит, Тэруёси давит только своим присутствием, но потом делает шаг вперëд, заставляя парня запнуться, удариться головой о пол и опять встать. У Годжо по венам течëт не кровь, а паника с чем-то животным и непреодолимым, давящим на внутренности. Хочется сжаться, стать крошечным и невидимым для всех. Раствориться и не думать, не чувствовать, не смотреть в глаза Тэруёси, тем самым всë равно ощущая на себе взгляд госпожи Годжо. Наставница молча смотрит на Сатору, не моргая, замерев и не двигаясь. Подоконник пустеет, Киё соскакивает и хватает Тэруёси за руку. Та наконец отмирает, поворачивает голову к Киё, смотрит нечитаемым взглядом и ведëт пару секунд безмолвный диалог. Птичка руку отпускает и делает шаг назад, смотрит на Сатору обречённо и медленно выдыхает, массируя виски. Будто это она кричала сейчас, а не Годжо. После этого Тэруеси начинает говорить вполголоса и равнодушно, но в глаза смотрит с бешеным огнём, будто ещё шаг, и это не Сатору лопнет, а она сама сожжёт его. У неё не порох по венам, а чистый напал. Будто она знает, как нужно, чтобы было больнее. — Бедный мальчишка, — говорит ласково, улыбается мягко, гладит по голове длинными когтями, бережно и аккуратно. — Ты моя сладость. Приревновал к ней? Думал я брошу тебя так же, как и госпожа Годжо, да? — тянет за волосы назад на себя, впиваясь когтями в кожу. — Думал, что опять станешь ненужным оружием, но теперь не в мире шаманов, а здесь? Боишься, что в тебе разочаруются, да, милый? Что я буду вести себя так же? Она обводит шею Сатору руками, не расцарапывает до крови, а лишь невесомо касается. — Ты так и не вырос, золотце. Ты всё ещё боишься. Боишься, что кто-то отнимет твое внимание и любовь, да? — с силой проводит когтями по шее, собирая капли крови. — В отличие от тебя, она не бракованная партия, — шепчет на ухо, тихо и ласково. — Не подобранный уличный щенок, — поглаживает по плечам, запуская руки парню под одежду. — Она мой первенец. И поверь, тебе очень-очень не понравится, если я начну воплощать все твои страхи, Са-то-ру,— с нажимом проводит когтями по плечу, вызывая тихое шипение и новые капли крови, просачивающиеся через ткань. Тянет его имя медленно по слогам, почти мурчит. Также, как Сугуру. У него по спине проходит волна мурашек, язык прилипает к нёбу, руки дрожат, а из глаз льëтся неконтролируемый поток слёз. — Ты же не хочешь, чтобы я поступала как твоя родная мать, правда? Тогда не путай детей со взрослыми, хорошо, милый? И не забывай, что у всего есть лимит: у любви, силы, терпения. Ты ведь сказал об этом Сугуру, почему же забыл сейчас? Стояк в штанах после Гето выбил всё из головы, да? А если он нужен тебе только для секса, м? Чтобы всегда быть у кого-то на привязи, — обхватывает горло с кровавыми подтëками и душит. — Или это нечто большее, чем шлюшка на час, м, Тору? Лучше не трать свой лимит, милый. Теперь у тебя есть прекрасный пример последствий. А сейчас беги. Как можно дальше отсюда, потому что иначе я тебя сломаю. Я не собираюсь церемониться и быть эмпатичной. Я не человек, помнишь? У меня нет того, что есть у тебя, поэтому сломаю я тебя гораздо быстрее, чем ты думаешь. А ты хочешь жить, правда ведь, Са-то-ру? Жить, а не существовать. Девушка легко касается спины Годжо, проводя сверху вниз, обхватывает основание хвоста и сжимает до искр у парня в глазах, а отпуская, поглаживает нежно и бережно. Щурится хитро, ухмыляется и звонко смеётся, и Сатору уверен в том, что она знает, что делает. Мало того: ей не жаль и никогда не будет. Сейчас Тэруёси выглядит пугающе до дрожащих рук, до нескончаемого потока слëз на лице. Она гораздо хуже госпожи Годжо, потому что у неё нет чувства вины. Она не отправит слуг с фруктами, не устроит лишний выходной посреди недели. Тэруёси не будет жаль. В следущий раз она может сделать что угодно, и Сатору сделает всё, чтобы следущего раза не было, потому что ему страшно. Потому что наставница не наказывает по привычной системе, как в поместье. Она абсолютно непредсказуема и может превратить наказание в вечность. Она гораздо сильнее и явно не считает Сатору кем-то важным, раз так спокойно использует на нём свою силу. В голове вой сирены, глаза замылены пеленой слёз, вокруг белый шум и ни одного безопасного места. Годжо подчиняется беспрекословно, вырываясь из неимоверно маленькой комнаты, которая вот-вот задавит его, перемолов в фарш, и бежит. Ночной город пестрит огнями, голосами, людьми и постоянным движением, сбивает с толку, заставляет запинаться и ускорять бег. Сатору бежит, не рассматривая дороги, орентируясь исключительно по внутренним ощущениям. Не замечает, в какой момент принимает драконью форму, не замечает, как оказывается в Киото и смотрит на огромное поместье семьи Годжо.

***

Тэруëси не двигается, так и смотря на пустое место, где до этого стоял Сатору, просверливая взглядом дыру в полу. Улыбается бешено и отмирает далеко не сразу. Оглядывается вокруг, не находя ничего кроме трубки на подоконнике. Смотрит в открытое окно, затягивается жадно, медленно выдыхая тихое: — Спасибо, птичка.

***

Сугуру так и сидит у воды, смотря в пустоту ночного города. Огни, шум людей и машин, ничего не слышно. Но тихо до звона в ушах. Именно сейчас он наконец может осмотреть саму террасу. Большой прямоугольный бассейн на краю крыши, где он пару минут назад видел Сатору, два шезлонга рядом. Небольшой столик, с лежащим сверху меню и возможностью заказать что-либо прямо наверх. Ничего примечательного. Наверное, вся фишка крыши в светящемся и подогреваемом изнутри бассейне. В голове ком мыслей, которые Гето пытается уложить и успокоить, но всё сводится к одному: Сатору ушёл. Сатору ушёл, и это вызывает слишком много эмоций. Их невозможно подогнать под что-то единое, невозможно сформировать во что-то связное. В голове слишком много проблем, которые нужно решить прямо сейчас: девочки-близняшки, Сатору, собственное существование. Между всем этим нужно успевать бегать по заданиям Яги, учиться в техникуме, тренироваться и жить. Из всего этого Сугуру последний пункт выполнить не сильно то в состоянии, что уж говорить об остальных. Гето всё ещё не может полностью взять контроль в свои руки. Он пытается научиться жить дальше. Мысли сбиваются, когда взгляд перестаёт бродить по крыше, натыкаясь на Киё, что сама на себя не похожа. Волосы растрепанны, на плечах какой то плед, руки спрятаны где-то в тепле ткани. Девушка сидит на краю крыши, свесив ноги и съежившись, будто отходит после тяжëлой схватки. Никакого холода, отстранённости нет, чистая усталось и страх перед чем-то. Впервые девушка выглядет настолько реально. Но всё сводится к изначальному смыслу их встреч – к получению ответов. Их не обязательно озвучивать, очень часто Сугуру сам находил то, что ему нужно, лишь благодаря разговору с Киё. Сейчас стороннее скептичное мнение, молчание, да хоть какой-то контакт и есть залог успеха. Но картинка ожидаемого ломается. Она не говорит, не двигается, вообще не делает ничего, что может натолкнуть на рассуждения. Все вопросы застревают в глотке, от их связи с той беловолосой девушкой до появления Киë сейчас. Всё это ощущается неправильным, не к месту. Почему-то такая глупая деталь, как плед на плечах и растрепанные волосы, делают еë человечнее, создают ощущение, что её сила не бесконечная. Но образ нельзя держать постоянно. Так она больше похожа на Сёко и становится чуточку легче. Когда Киë начинает говорить, то звучит на удивление хрипло и сорвано, будто только что кричала. — Тебе только кажется, что всё кончено, на самом деле это лишь новый виток ваших взаимоотношений. Сатору тоже страшно и больно, это нормально. Вы ещё встретитесь, и не раз, вам просто нужно время. Встаёт со своего места, смотрит на Сугуру невозможным взглядом. Настолько реальным и осязаемым, что перестаёт быть похожей на куклу. Киё на удивление искренняя сегодня, и это не вызывает вопросов или сомнений. Сейчас больше всего она похожа на Годжо. Как переполненная чаша, которой нужен баланс, но его всë нет. Будто вот-вот заплачет или взвоет. Теперь, смотря на ожоги, обвивающие руки девушки, Сугуру осознаёт насколько это больно. Лишь сейчас она выглядит как существо, способное на эмпатию. Та, кто может понять чужие эмоции, кто может реально почувствовать что-то. — Помни, Сугуру, у вас есть время. Самый ценный ресурс, не потрать его зря, оно бежит быстрее, чем ты думаешь. Медленно стягивает плед с плеч, укрывая мокрого Сугуру, и уходит. Не улетает птицей, не исчезает где-то на периферии. Она уходит, словно такой же человек, как и сам Гето. Именно сейчас Сугуру понимает, насколько же холодно на крыше, особенно когда вышел из воды. Мокрая одежда и волосы липнут к телу. Парень думает, что, наверное, нужно набрать Сёко.

***

Резиденция клана Годжо, огромная белокаменная постройка в горах, напоминающая древние традиционные здания, выполненная в стиле хирадзиро Блёклое, невзрачное здание, не внушало доверия, не вызывало каких либо хороших воспоминаний. Выглядело как фальшивка, муляж. Стены идеально вычищенные от мха и любого следа взаимодействия природы. Никаких слуг на улице, вообще никаких следов жизни. Единственные хоть немного живые существа - каменные статуи драконов, стоящие на входе. Разъярённые адепты клана Годжо, сжимали меж лап шар проклятой энергии - символ силы, удачи и власти. Подобный символ был у каждого клана, в случае Годжо это был дракон, у Норитоши журавль - долголетие и верность, дикий вепрь у клана Зенин - символ мужской силы, терпения и защиты. Также у каждого адепта была своя история, клан выбирал себе покровителя дотошнее, чем главы выбирали себе невест. Когда Сатору был помладше, то любил играть с этими статуями, в надежде, что когда-нибудь тоже будет символом силы, что его будут любить и уважать также, как его клан ценил свой символ. Чем старше Сатору становился, тем теснее становились серые стены, тем злее выглядели драконы. Со временем Сатору понял, что эта пара ящеров никогда не улыбалась ему, как казалось в детстве. Сейчас он точно понимал, почему чудовища находились именно в такой позиции. Теперь их тоже хотелось разрушить, как и всё чёртово место. Начиная с длинной лестницы, поднимающейся в горы и заканчивая каждым сакканхоэтого проклятого места. Сатору смотрит на собственное поместье и не понимает, почему оказался здесь. Почему из всех доступных мест, он пришел именно сюда. Почему он испытывает такое количество эмоций, что руки подрагивают от перегруза, а голова никак не хочет структурировано работать. Все мысли занимает страх вперемешку со злостью. Чем дальше он уходил от их квартиры в Токио, тем сильнее сила бежала по жилам и давила. Нервозность скапливается в кончиках пальцев, мысли переплетаются с эмоциями складываясь в четкую потребность что-то разрушить, потому что невыносимо. Это место, люди в нём живущие весь чёртов день, поэтому Сатору заходит вглубь здания, выискивая нужную комнату. Потому что он знает, кого он хочет разрушить.

***

Холодно. Темно и холодно. Пушистые ветви деревьев обвивают колким сухим одеялом и хрустят под ногами. Вокруг первая тонкая пелена снега, ещё слишком невесомая, чтобы держать мороз, но и не тающая мгновенно. Ноги ватные и тяжелые, поступь медленная и кривая. Поломанная. Небо чёрное, пустое, без единой звезды. Лес мрачный, сдавливающий в тиски и не дающий дышать. Она запинается об очередную ветку и закрывает глаза, потому что это неправильно. Потому что нельзя пройти такой путь и снова оказаться здесь. После всего что было снова откатиться к начальной точке. Снова вернуться домой.

***

Вход в покои Госпожи Годжо залит кровью. Ни один из телохранителей не в состоянии справиться с ненавистью и силой текущих по его венам. Сатору опять сбивается с ритма дыхания и движений, отвлекаясь на кровь, что попала на лицо. Одежда отвратительно липнет к телу, мокрая склизкая, пахнущая металлом и смертью. Внимание привлекает лишь ошметок крови на щеке. Сатору брезгливо смахивает его и ухмыляется, слегка пиная труп перед собой, будто надеясь на движение и ответную реакцию, которой не последовало. В голове приятный гул пульсирующей энергии. Успокаивает, проходясь приятным покалыванием по телу. Приоткрывает сёдзи наблюдая за происходящим внутри не двигаясь.

***

А пути всё те же. Всё та же дорога, покрытая лишь новыми следами прошедшего времени. Растительность обвивает тропы, создавая ощущение потерянности и отрешённости деревни от внешнего мира. Тропы почти заросли, лес стал больше, а снег всё тот же. Еле ощутимый мороз по коже, напоминающий о том, что нужно существовать в реальном мире, времени, плоскости. Остаться здесь, несмотря на то, что босые ноги не чувствуют холода земли, остроты камней и стекла. Лишь душа ощущает остроту лезвий, что разрушают её с каждым шагом в сторону деревни. Маленькая, забытая другими людьми и отрезанная от цивилизации деревушка на полсотни человек. Всё такая же отрешённая и такая знакомая. Глаза автоматически начинают мокнуть, а руки дрожать. Страшно, потому что это повторяется. Всё, что Киё так упорно пыталась забыть, заглушить, подавить, уничтожить, встаёт перед ней в новой ипостаси и она совершенно одна. Снова. Не хватает белой юкаты и короткого ёршика волос, для полного погружения в худший кошмар. В носу стоит запах горелой плоти, в ушах крики, а перед глазами огромное горящее месиво из людей, домов, животных. Звона лисьих украшений нет, трубка где-то далеко вне досягаемости, нет ничего, что могло бы сказать о том что она жива. О том, что всё кончено. Теперь все что было, кажется нереальным. Сном о лучшей жизни. Теперь нет подтверждения собственному существованию за пределами этого места. Ничего кроме деревни напротив не может быть реальным.

***

Тэруёси прикуривает трубку, наблюдая с какой маниакально одержимостью Сатору прикладывает чужую голову о пол, и недовольно морщится. В голове звенит от перегруза. Сатору звеняще смеётся, а потом разочарованно смотрит на труп, что не реагирует на его пинки и медленно выдыхает. Всё ещё дышит. Окружающая среда вперемешку с его ощущениями давит. В уши кричат две саторовых ипостаси и хочется заткнуть человеческую часть, сочащуюся болью, холодом и паникой. Гораздо проще работать с всеобъемлющей яростью и жестокостью. Гораздо проще работать с чудовищем. Всё сливается в один монотонный вой, а девушка лишь голодно затягивается, прикрыв веки. Становится на пол тона тише. Наконец-то человечность затихает, пуская ближе истинное проклятие.

***

Сатору смотрит на женщину перед собой и не может назвать её мамой. Госпожа Годжо смотрит в ответ не мигая. Только проснувшееся, взъерошенная и недовольная. Первый раз, когда она похожа на человека, но Сатору всё равно ничего не чувствует. Женщина перед ним, высокопоставленный шаман, с большим количеством власти и силы, о ней и сказать больше нечего. Изменилась лишь одна небольшая деталь. Теперь, ощущая то насколько далеко она находится, вне досягаемости, Сатору не хочет бежать за ней. Он не собирается догонять, умолять, ждать. Сатору не испытывает к ней ничего, кроме всепоглощающего гнева. Он забирается в стены, опьяняет собой кислород, заполняет всё здание запахом смерти и огня. В носу стоит запах дряни, не отпускающий с квартиры, от которого комната кажется ещё отвратительнее. Наконец она начинает говорить, а от голоса её начинает ныть голова, потому что тошнит. - Ты выглядишь как чудовище. - А ты как испуганный создатель перед своим творением, что ж ты так холодно, а матушка? Или не рада видеть свое золото? -Я видела твое свидетельство о смерти и фотографии с похорон, тебя не должно быть здесь. Наконец она начинает двигаться и Сатору может полностью рассмотреть её. Длинные пшеничные, волосы не скреплены заколкой из-за чего золотым шлейфом тянутся за ней. Белая расшитая цветами юката, с нежно розовым поясом. Даже вырванная в ночи, выглядит обворожительно, но от этого Сатору только сильнее тошнит. Эта дама целиком и полностью была фальшивкой, как и все что её окружало. Комната просторная, но пустая до ужаса. Помимо выхода на терасу можно заметить туалетный столик, где слуги каждое утро красили её, и пару горшков с растениями, за которыми госпожа Годжо ухаживала лично, что удивительно. Даже одежда хранилась не здесь. Комната похожа на часть кукольного дома, а её обитательница главная кукла и владелица. Окружающие не замечали этого, но Сатору знал как свои пять пальцев этот выученный тон голоса, насмешливый взгляд сверху вниз и идеально отточенную походку.

***

Кривая, шаткая походка Юко, вместе с внешним видом привлекали взгляды жителей из окон и шёпот за спиной. Девушка шла босиком в мороз, даже без какой-либо верхней одежды. Она не отвечала никому из тех, кто говорил с ней, лишь продолжала идти к центру поселения, где стоял маленький храм, окруженный парой-тройкой людей. Абсолютно ничего не изменилось с того времени. Даже место для подношений было всё там же. Всё это – деревня, лес, снег - нереально. Колесо сансары, делает оборот, возвращая в место, где она никогда бы не хотела оказаться вновь. Кошмар от которого невозможно проснуться. Всё повторяется. Она берёт несколько палочек благовоний, зажигает и ставит на место. Шёпотом читает молитву складывая руки и прикрыв глаза. Умоляет небеса, чтобы это закончилось.

***

- Ты не дар небес, а проклятие, я всегда знала это. В груди трещат остатки сердца и человечности. Сатору смотрит на неё, поднимает руку, концентрируя энергию и силу в одном месте, чтобы избавиться одним ударом. Даже здесь, женщина всё портит, пользуясь своей проклятой техникой. Создает фантомное оружие, быстро протыкая себя. Сатору не успевает среагировать, так как был погружен в самого себя и пропускает нужный момент. Женщина ухмыляется, ощущая его гнев, смотря на складку меж бровей и сжатые кулаки. Так и застывает с ледяной ухмылкой на лице и надменным взглядом. Сатору подходит к ней вплотную, с влажным хлюпаньем вынимая копье, что рассеивается вместе с потоками её энергии и протыкает её вновь. Использует каждую секунду своего времени, прозная её снова и снова, пока вместо ребер и грудины не остается кровавое месиво, а оружие в руках не рассеивается совсем. Не обращает внимание, лишь концентрируя энергию в руках и ударяет по её дыре в теле безостановочно, позволяя крови залить все лицо, не жалея сбитых рук. Продолжает монотонно бить уже остывающее тело, пока эмоции не отпускают и он поднимается на ноги, наблюдая за итогами произошедшего.

***

Она наблюдает за результатами своей битвы с внутренними демонами. Деревня горит, сверкает осколками угасающих жизней. Огонь пожирает всё на своем пути, держит не отпуская. В голове усиленным звуком крики и мольбы остановить это. Юко разворачивается, потому что больше не может смотреть и бежит. Потому что чужие руки тянутся к ней, обгоревшие, сломанные, большие и маленькие. Прошлое снова тянет назад, наступает на пятки. Единственное, что она может – бежать во всю прыть. Как можно быстрее, не разбирая дороги, не обращая внимания ни на что, игнорируя окружающую среду и до ужаса холодный белый снег.

***

Сатору улыбается до треснутых губ, облизывается хищно, сплёвывая кровь и продолжает смотреть на тело перед собой, будто ожидает движения и какой-то реакции. Наклоняет голову, смотрит пронзительно и хихикая отвечает на фразу матери: - И мне это нравится. Осматривает труп, будто выискивает что-то интересное. Отбрасывает брезгливо, щурится недовольно, продолжая говорить: - Кусок мяса с кровью, хуже, чем чудовище. Выходит не оборачиваясь, лишь запуская огонь в комнату. - Гори оно всё синим пламенем.

***

Воет до сорванного голоса, потому что руки всё же дотянулись. Нога ноет, неестественно выпирающая кость выглядит пугающее, в глазах стоят слёзы, а в голове всё тот же пронзительный крик: «Зачем ты сделала это? Нам больно, остановись» Истерично стучит по голове в попытке прекратить этот шум внутри. Все болит и ноет. Тело, душа, разум. Разрывается на куски. Юко притягивает целое колено к себе, обнимает и плачет, не в состоянии что-либо сделать. Крик теряется во мраке леса, когда прошлое все же настигает. Десяток черных аморфных рук тянутся из-под земли, цепляя окровавленную ногу, закрывая девушке рот и утягивая на самое дно. В лесу пронзительно тихо, пахнет кровью и гарью. С неба идет до ужаса белый снег, и, кажется, видно отблеск звезд.

***

Сатору вбегает в оружейную, вновь окруженный пожаром, подхватывая самое ценное – три пальца Сукуны, натыкаясь взглядом на гобелен. Он не обращал на него внимание когда ему удавалось пройти в комнату хранения магических артефактов и оружия, но теперь взгляд зацепился. На полотне была изображена беловолосая девушка с длинной трубкой меж пальцев и вороном на плече. Кажется, это была жрица предсказавшая конец клана Годжо. Сатору не помнил всю легенду, но суть была в том, что гордыня и наглость разгневают адепта клана – белоснежного дракона и тот покарает весь клан. Сатору присматривается к изображению и прыскает смехом. За спиной слышится тихое: - Кажется, у меня дежавю. Парень пробегается взглядом по остальным ценностям, не приметив ничего интересного, хватая лишь проклятый предмет, выходит из комнаты, наблюдая как синее пламя поглощает и её тоже. Внутри странное дикое удовлетворение и довольное урчание. Наконец-то он чувствует себя целым, полноценным и ужасно правильным. Как будто наконец-то освободился от кучи цепей, удерживающих его годами. Потоки энергии движутся иначе, шесть глаз работают на всю катушку и Годжо необъяснимо хорошо. Как змее на солнце. Опуская взгляд он наконец понимает значение слова чудовище в свой адрес. Внизу длинный белый окровавленный хвост, когти полностью заменяют пальцы, а раздвоенный язык кажется длиннее. Из-за спины слышится звонкое: - А я уже расстроилась, что до конца жизни смазливый мальчишка. Сатору лишь скалится в ответ, выходя из горящего поместья, не проронив больше ни слова. Нужно возвращаться домой

***

На кухне кипит чайник, Тэруёси не может найти себе места, потому что в голове слишком пусто. Сатору валяется где-то в горе пледов на подоконнике, уставший и сонный. Лишь на лице наставницы отражаются события прошлой ночи, белый дракон спокоен и безмятежен. Спустя очередные пару кругов по кухне и один закипевший чайник, наконец вырывается обеспокоенное: - Ну где же ты. Сатору свешивает хвост с подоконника, не открывая глаз отвечает. - Эй, Я здесь. Всё-таки парень наворачивается с подоконника, услышав ответ. - Не ты