Млечный путь

Показалось, что Минги вскинул голову ещё до того, как служанка покинула покои — настолько он удивился, и Хонджуна он встретил странно напряжённым взглядом.  — Минги-я? — повторил Хонджун, так и не увидев реакции. Более того, блюда на полу тот проигнорировал точно так же, совершенно не обратив внимания ни на сладости, ни на морепродукты с периллой, которые в избытке положили для самого Хонджуна. Минги — бесцеремонно, смело, откровенно грубо для того раба, которым являлся ещё вчера, — смотрел прямо ему в лицо и кусал губы. Словно пытался сдержаться, промолчать... но Хонджун всё ещё хотел от него иного. — Минги-я, — уже спокойнее позвал он. — Что такое? Ты можешь сказать, не бойся. Всё ещё встревоженно вглядываясь, удерживая взгляд Хонджуна своим, Минги мучительно медленно сглотнул. — "Спасибо"? — жалобно, от чего-то с вопросительными интонациями пробормотал он, и до Хонджуна не сразу дошло, что тот имеет в виду, потребовалось несколько секунд на осмысление. Действительно, Минги очевидно удивился адресованной служанке благодарности. Может быть, и отсутствию с её стороны значимой реакции, отношению — как к чему-то привычному, естественному... Чего, видимо, Минги получал слишком редко или не получал никогда. Казалось, что недвусмысленная наивность ребёнка-слуги, его хамская, смешливая, оставшаяся без наказания грубость поразила Минги куда меньше, чем одно простое "спасибо", адресованное взрослой служанке-омеге. — Да? — Хонджун пожал плечами, в который раз уже делая вид, будто не придаёт слишком большого значения своему ответу. — Благодарить — это нормально, Минги-я. Судя по вновь поджатым губам, тот считал совершенно иначе. Хотелось бы Хонджуну сказать ему, что тот ошибается, что настало время привыкать к чему-то иному, что можно наконец разрешить себе расслабиться, поскольку ничего плохого больше не случится... Минги бы не поверил. Не зная, что сказать ещё, в наступившем молчании теперь уже Хонджун опустил вниз взгляд, на пол и блюда. Руки Минги, до сих пор смирно лежавшие на коленях, напряжённо сжимались, комкали тонкую, лёгкую ткань. Наверное, он до сих пор ждал подвоха. Или, рассудил Хонджун, каждое чужое действие для Минги само по себе было подвохом. Чем-то, с чём его измученный пребыванием в условиях постоянной враждебности разум, пока справиться был не готов. Стоило ли Хонджуну пока отступить? Показать всё необходимое и дать обо всём подумать, осмыслить и пережить заново этот день? Или наоборот, лучше было продолжать тревожить Минги, не давать уйти глубже в себя, чтобы не потерять его совсем?  Хотел бы Хонджун знать наверняка. Так, как знал он, глядя на стройные столбцы цифр доходов тех или иных территорий, видел, где недостача, а где действительно нехватка, отличал кражу от непреднамеренного ущерба. Хотел бы он так, с одного взгляда понимать и Минги. В любом случае... — Посмотри сюда, — мягко попросил он, тихо постучав пальцем по глиняному краю блюда. — Попробуешь?  Минги недоумевающе моргнул. Предвкушающе сощурившись, Хонджун ждал восторга, благодарности, энтузиазма — но дождался лишь закушенной губы и испуганного, непрекращающегося молчания.  — Не хочешь? — предположил он. Но ответа вновь не получил — только всё следили за ним, за каждым вздохом и действием, внимательные тёмные глаза. Чем же Хонджун всё испортил? Что сделал не так — и насколько сильным могло быть это "не так"? В голову ему приходила только та рефлекторная благодарность, но чем она могла так испугать Минги?  Чем можно было напугать раба, привыкшего к наказаниям за любое прегрешение? Хонджун подсознательно ощущал, что именно здесь прячется то, что он ищет, то, в чём заключена истина. Что-то вертелось в голове, но он всё никак не мог собрать составляющие воедино, в одно конкретное подозрение.  — Я не собираюсь тебя наказывать, — на всякий случай сообщил он... кажется, уже даже снова. Спохватившись, он всё-таки уточнил: — Ни за что. Если, разумеется, это не будет нарушение законов Халазии. Но за их нарушение накажут и меня, здесь все равны. Взгляд Минги метнулся к блюду, точно то притягивало его. Но явно нечто, куда сильнее простого желания попробовать сладости, продолжало держать его всё в той же неподвижной позе повиновения.  Может быть, всё дело было в присутствии Хонджуна. Может быть, и правда следовало сейчас уйти. Перед уходом, однако,сейчас или позже, Хонджуну требовалось закончить ещё одно дело. — Минги-я, — уже с привычными интонациями окликнул наложника он. — Ошейника у меня пока нет, но есть кое-что другое. Подними голову.  Застёжка всё сбегала из пальцев, пыталась выскользнуть, и лезли куда не надо волосы. Заведя руки назад, Хонджун на ощупь попытался расстегнуть цепочку, но всё никак не получалось, и он прикрыл глаза в попытке сосредоточиться.  Пристальное внимание Минги жгло его, и от этого всё никак не получалось надавить на тончайший рычажок. Словно пытаясь остаться при хозяине, цепочка выкручивалась до последнего, пока наконец Хонджун не догадался натянуть её меж пальцев и только тогда попытаться расстегнуть.  — Есть, — довольно улыбнулся он, открывая глаза. На лицо Минги уже вернулось равнодушное, покорное выражение. Смотря прямо перед собой на пол, он проигнорировал и радость Хонджуна, и его приближение почти вплотную. Лишь напрягся в самый последний момент, стоило Хонджуну поднять к его шее руки. — Нет! — вскрикнул Минги и метнулся в сторону. Направление к выходу перекрывал Хонджун, так что на пути Минги непреодолимым препятствием вырос низкий, традиционный стол: ни обойти, ни спрятаться. От столкновения широкий, невысокий графин сотрясся и с тонким, деликатным звоном задел одно из блюд. — Пожалуйста, не надо!  Хонджун вскочил.  Что делать дальше, он не имел ни малейшего понятия. Шикса, и правда тот напоминал зверьё, дикое, неприрученное, боящееся любого резкого движения, любого громкого звука! Что говорить о прикосновении — вероятно, Хонджуну крайне повезло, что между побегом и сопротивлением тот бессознательно выбрал первое.  Ещё несколько мгновений он сжимал в руке светлую платиновую цепочку, совершенно забыв о её существовании и не чувствуя, как врезаются в руку острые звенья. Всё в нём сейчас привлекал скорчившийся у края стола, вздрагивающий с еле слышным "простите, хозяин", изредка менявшимся на "не надо", омега. Разговаривать с ним в этот момент явно было бесполезно, а ждать неизвестно сколько, пока его не отпустит, Хонджун не чувствовал в себе сил. Разжав руку, он выронил цепочку прямо под нос Минги и, не дожидаясь реакции, развернулся к двери. Шаги к выходу стали чуть ли не самыми тяжёлыми из тех, что ему приходилось делать за все последние годы.  Тяжелее были только те, что он делал от погребального костра с телами родителей, прочь от огня, после того, как сам и зажёг первую искру. Но это сравнение, это злое, тёмное воспоминание придало Хонджуну сил, и, не оглядываясь, он прибавил скорости.  Сзади, в спину, донеслось очередное уже "простите", но Хонджун проигнорировал и его. Зашуршала, выпуская его, занавесь, и спустя несколько секунд он уже ничего не слышал — однако ещё некоторое время после в памяти его преследовало безнадёжное "не надо". На медальоне, цепочку с которым Хонджун собирался надеть на шею Минги, был изображён всего лишь родовой герб Кимов.   ***   Шикса это всё побери, думал Хонджун парой часов спустя, ожидая, пока старик Кай закончит возиться с отваром. Казалось, будто со временем должно было полегчать, но негодование Хонджуна отчего-то лишь усиливалось.  Этот... наложник, шикса, этому рабу стоило ему ноги целовать за такое счастье, а не отказываться от такого предложения! В любом случае, раба не спрашивали, хочет ли он принадлежать Кимам, принадлежать Хонджуну, но он всё равно посмел отказаться! Так быстро, в таком испуге, будто Хонджун своими руками лично казнил людей на площади, разрубал надвое мечом предавших Великого Вана! Хонджун не слишком хорошо владел орудием в принципе, особенно — что им усиленно скрывалось — оружием благородных, и оттого такое сравнение казалось ему особенно обидным. Когда-то в глубоком детстве их с Хёнджином учили биться на саблях матросы, и у них неплохо получалось. Однако после, когда Хонджун получил классический длинный одноручный меч, подобавший его статусу, ему не понравилось переучиваться настолько, что все учителя в результате сбегали через пару-тройку уроков. Уроки же матросов даже тогда ему казались правильнее уроков учителей. И сейчас ничего не изменилось: Хонджун по-прежнему считал, что в бою нет места чести и, спасая свою или чью-то ещё жизнь, можно бить в спину. Что песок, брошенный в глаза, экономит силы лучше церемониального поклона перед обнажением меча. Хонджун считал, что честь — внутри, а не во внешних показных действиях. Отказ же Минги казался ему как раз шедшим изнутри, искренним до самого последнего вздоха. Пусть и на многую его часть бессознательным: вряд ли тот в полной мере понимал, что хочет сделать Хонджун, но всё равно пытался избежать этого чего бы то ни было любой ценой.  Кай водрузил перед ним потемневшую от времени и завариваемых в ней трав глиняную кружку, наполовину заполненную тёмной, остро и свежо пахнущей жидкостью. — Пришёл наконец, — проворчал он и зашаркал обратно к своим столам на другом конце комнаты. — Я-то ещё утром ждал, что прибежишь выяснять.  — Очередной гость, — не скрываясь, скривился Хонджун. — Беспокойный ты человек. И безнадёжный, — вынес свой приговор Кай. — Небось избавился от него в два счёта, а душу отвёл на омеге? — Да я даже голос не повысил!.. — зло вскочил Хонджун, бессильно сжимая кулаки. Драться со стариком казалось постыдным, в том числе и потому, что обычно Хонджун его очень даже уважал. — Сядь, — осадил его Кай. — Бери стакан. — Это омеге? — нахмурился Хонджун. Пахло... знакомо. Нечто похожее пил дед, но Хонджун не поручился бы за точное совпадение составов. — Когда отнести? — Это тебе! — отрезал Кай и с неожиданно доброй улыбкой качнул головой: — Мальчику я уже сделал и отдал. Пей, кому говорю, если хочешь дальше слушать!  Против своей воли Хонджун заставил себя сдержаться и не ответить ничего. Ругань застряла меж зубов, вертелась на языке, и почти трясло от злости. Теперь уже не на раба — на Кая. Первый глоток прокатился свежестью по языку и мягкой волной смочил пересохшее горло. Не дожидаясь послевкусия, Хонджун сделал ещё и ещё, пока не опустил всю кружку разом, и только тогда во рту взорвалась пряная, острая горечь. Вмиг выпитое подкатило к горлу, и Хонджун, с трудом сглотнув, кое-как удержался, чтобы не выплюнуть всё обратно в кружку. — Ч-что это за... шикса? — Шикса — это тварь подземная, — сухо посмеялся над ним Кай. — Успокоительное это. Тебе понадобится. Завтра ещё зайдёшь.  — З-завтра? — Хонджун всё никак не мог отдышаться. — Ус... успокоительное? Я в порядке!  — Будешь не в порядке, как только омегу твоего отпускать начнёт, — поджал губы Кай. — К своим этим кризисам с деньгами ты же заранее готовишься? И тут готовься. Когда почуешь запах — пить уже поздно будет.  Сразу же забыв все причины для злости, Хонджун пристально уставился ему в лицо: — Что с ним? Насколько всё серьёзно?  — Считай, со второй течки травят аконитом, — Кай подёргал себя за короткую седую бородку, — сам подумай!  — Да я ж не понимаю в этом ничего! — взвился Хонджун. Нет, видимо, ещё не отпустило, но теперь он уже начинал замечать, что реагирует несколько эмоциональнее, чем это могло бы быть уместно. Отвар начинал действовать. — Стой, меня что, им уже накрывает? Так может быть, если омега ещё не пахнет?  — Ты когда течку с омегой последний проводил? — Хонджун насупился, не отвечая. Правильный ответ на этот вопрос был бы "никогда". — Вот и то-то. Иначе бы знал, что течный омега запах до конца удержать не может. — А он разве уже течный? — Только этого Хонджуну и не хватало для полного счастья!  — Дурак! — протянув руку, Кай бесцеремонно хлопнул его по лбу в наказание. — Совсем мозг вниз на радостях стёк? Он сутки без трав всего! — То есть... сколько? Сколько ещё?  Кай знакомо сощурился и покачал головой в ответ на его нетерпение: — Как организм себя поведёт. И завтра может, и через неделю, и через месяц. Я не один из Богов, — он постучал себе по уху, — чтобы знать всё в точности, как случится.  — И как мне с ним? Что с ним делать?  — Сколько тебе? Двадцать шесть? Я что, в двадцать шесть лет тебя членом учить пользоваться должен? Знали бы твои гости!.. — Дядя Кай!.. — Хонджун спрятал покрасневшее лицо в в ладонях. Теперь уже действительно начинало отпускать, и остатки злобы плескались где-то на самом краю сознания, не в силах вырваться наружу. — Я же не о том! Вдруг сделаю что-то не то, а ты же меня первый и встретишь после этого, как я тебе в глаза смотреть буду? Кай внимательно, пристально посмотрел ему в лицо, словно мечом пронзил насквозь.  — Ну делиться с другими им ты и так не станешь, — сделал неожиданный вывод он. — А так — не трави мальчишку-то, если что — меня зови. — То есть "если что"? — Хонджун уже не знал, злиться ему или смеяться. — Я же как раз и спрашиваю, что может случиться!  — Слишком длинная течка, — принялся загибать пальцы Кай. — Слишком короткая, слишком болезненная, слишком сильная, слишком слабая, слишком... — Слишком хорошая, я понял! — с сухим смешком перебил его Хонджун. — Что мне делать-то, пусть сам мучается или помочь? Он от меня шарахается и в пол валится, умоляя не наказывать, даже не предлагай у него спрашивать! — Ну точно, — с обречённым вздохом заключил Кай. — Мне его ещё и учить. По запаху посмотришь, дурак! Может, всё само сойдётся, а может, вас тошнить друг от друга будет и ты от него избавишься на следующий же день!  Шикса, Хонджун и в самом деле себя полнейшим дураком почувствовал. Не подумать про запах при подборе омеги в гарем — только он так и мог. Да ещё Хёнджин, который мог себе позволить половину гарема в жизни не нюхать и даже вживую видеть хорошо если раз в год. Только Хёнджину позволял статус, Хонджуну же... видимо, ум. — Не собираюсь я от него избавляться, — всё же возразил он. — Если, конечно, не заслужит. Ты видел такие татуировки, как у него, раньше, дядя Кай? Тот снисходительно глянул на Хонджуна сверху вниз и гордо погладил бородку, прочесал её пальцами. В очередной раз заметив, как Кай после разглядывает пальцы, проверяя количество оставшихся на них волос, Хонджун вежливо отвернулся.  — Чего только дядя Кай не видел, — наставительно изрёк тот. — Боишься, что оправдает и тут? — Боюсь, — поворачиваясь обратно, согласился Хонджун, без труда признавая очевидное. — Такие за что-то конкретное ставят или всем подряд отверженным?  — Вот и будет повод поговорить, сам и спросишь, — заключил Кай. — Только не сегодня. Иди и сам отдохни, и его не трогай пока. Завтра за отваром зайдёшь и ему заодно отнесёшь. — Но... — попытался возразить Хонджун. Не помогло. Кай попросту отмахнулся от него, словно от мухи, и вновь зашаркал к своим столам. Сколько Хонджун ни буравил взглядом его спину — тот не поворачивался, лишь тихо ворчал себе под нос.  Пришлось уйти, смирившись. Возвращаясь к себе мимо синих покоев, Хонджун замедлил шаг, а потом и остановился, мучимый сомнениями. Сделал ли бы он только хуже, если бы зашёл ещё раз? Предложил бы надеть медальон снова?  В воздухе не пахло никем и ничем, включая самого Хонджуна. Из-за отсутствия запахов всё крыло казалось вылизанным дочиста. Будь он у себя, Хонджун бы сходу отпустил запах, не стесняясь слуг, но во дворце такое поведение считалось невежливым. Вдобавок, раз уж предыдущий аргумент действовал на Хонджуна всё слабее и слабее, ему следовало не забывать, что за за тонкой занавесью входа справа прятался омега. Хонджун даже предположить не мог, как тот отреагирует на резкий, из ниоткуда взявшийся запах альфы, да и Кай бы вряд ли смог. Нет, пока не наступил гон, ему следовало держать себя в руках и не превращаться в безмозглое животное, движимое лишь инстинктами размножения. Да и после, пожалуй, тоже. В крайнем случае, решил Хонджун, он снова вернётся в бордель на время гона. Если придётся, если по той или иной причине Минги окажется не в состоянии... Что ж, для Хонджуна в любом случае это будет не в первый раз.  От провокационных мыслей организм разволновался так, что Хонджун уже в который раз подумал, что в бордель стоит сходить профилактически, иначе до гона в адекватном состоянии он не дотянет. Стоило представить, как начнёт вокруг пахнуть омегой — и всё в штанах поджималось от грядущего удовольствия. Пока же... можно было бы обойтись и купальней.  Пока. Ночью так не получилось: казалось, только-только было выключившись, Хонджун почти сразу же распахнул глаза в полной уверенности, что обратно заснуть уже не сможет. Либо ему приснилось нечто пугающее, чего он не помнил, либо во всём виновата была крупная, полная Луна, светившая прямо в окно, но Хонджун чувствовал себя готовым вскочить на ноги сию же секунду. Драться, бежать — что угодно, чего потребует от него ситуация; в теле бурлило незнакомое двигательное возбуждение, готовность к атаке и её отражению. Спустя секунду, когда крик повторился, Хонджун наконец осознал, что или точнее кто послужил причиной такого резкого пробуждения. Его личные покои в этом крыле располагались совсем недалеко от синих, выделенных Минги, и весь остаток дня тот не подал ни единого признака жизни, не издал ни единого звука. Однако сейчас тот определённо кричал. Не трудясь одеваться, Хонджун лишь накинул халат и, кое-как на ходу подбирая запах, почти бегом бросился в коридор. Оказалось, что утро почти наступило: где-то на горизонте теплился нежно-голубой рассвет, в этот раз не прикрытый ни туманом, ни дымкой. Днём стоило ждать жару; несмотря на хорошую видимость, Хонджун всё равно умудрился споткнуться о ковёр и с трудом удержал равновесие, проскакав на одной ноге по инерции ещё несколько метров.  Занавесь отлетела в сторону, впуская его в новое сердце этого крыла, и сходу Хонджун задохнулся, заледенел от нового крика. Это действительно оказался голос Минги, и слышать его вот так, совсем рядом, стало тяжёлым опытом, который Хонджун никогда не хотел бы пережить.  Последние шаги, тихие, лёгкие, привели его в спальную зону покоев. Дорогая деревянная кровать с несколькими матрасами ожидаемо оказалась пуста, и Хонджун не мог определить, что чувствует по этому поводу. Грусть? Разочарование?  И вновь Минги обнаружился на полу. Спящий в самом дальнем углу комнаты, без какого-либо матраса, он лежал, вытянувшись прямо, точно солдат на смотре Великим Ваном, и глаза его оказались закрыты. Хонджун хорошо видел его лицо, искажённое страданием и болью. Напугав его, нога дёрнулась, под закрытыми веками забегали глаза... Минги жалобно застонал. Приблизившись ещё, Хонджун несмело потянулся к нему, собираясь то ли коснуться, то ли тряхнуть за плечо, разбудить, но замер на середине пути. Его внимание отвлёк блеск металла на ключице; даже не отводя в сторону ткань рубашки, Хонджун был готов поклясться Богами, что это цепочка того самого медальона, который он оставил перед уходом.  Остаток пути Хонджун преодолел уже куда увереннее и коснулся плеча Минги в точности в тот же момент, когда тот закричал снова. Сразу же после того, как Хонджун непроизвольно сжал пальцы, крик оборвался и Минги распахнул глаза. В полутьме они смотрели друг на друга почти с недоумением: стоявший на коленях перед рабом Хонджун и раб, боявшийся шевельнуться. Несмотря на недостаток видимости, Хонджун различал явственно разгорающийся в глазах напротив страх и только сейчас догадался поблагодарить Богов за то, что первой, непроизвольной реакцией Минги оказался страх, а не агрессия. Если бы Минги попытался отбиться от возможного нападения... вероятно, Хонджун уже потерял бы сознание от боли к этому времени. В который уже раз, даже здесь, даже так он раз за разом убеждался, что сделал правильный выбор. Да, новый наложник самим фактом своего существования принёс ему множество забот и тревог, но за первый день Хонджун не пожалел о его приобретении ни разу. Да, в рабочем зале Кая он бушевал — но ни мгновения не думал от Минги избавляться.  Хонджун был упрямым человеком, не сдававшимся при первых же трудностях. Однако что-то ему подсказывало, что основные подводные камни ещё прятались от взора и что худшее ещё окажется впереди.  Ничего, решил он, удерживая испуганный взгляд раба и мягко поглаживая его плечо. Они справятся. Оставалось только в этом убедить самого Минги, заставить его сделать первый шаг навстречу к взаимопониманию. — Минги-я, — тихо позвал он. — Кошмар, да? Ты кричал. Тон оказался выбран неверно. Или, вероятно, неверными оказались слова: напряжение, повисшее в воздухе, Хонджун почувствовал всем телом. Даже в настолько неподходящей позе Минги попытался поклониться в ответ: — П-простите, хозяин... — "Хонджун-ним", — мягко напомнил Хонджун, вновь принимаясь поглаживать плечо сквозь тонкую, мягкую ткань. — Ничего страшного, Минги-я, у всех бывают страшные сны. Говорят, что если про них сказать кому-то, становится легче. Хочешь поговорить о том, что тебе снилось? Лихорадочное мотание головой из стороны в сторону не расстроило Хонджуна. Такой реакции он и ждал, начиная привыкать к логике поступков Минги, и предложил лишь потому, что попробовать был обязан.  Однако о сюжете сна он мог догадаться и без того. Воспоминания, смешанные с событиями прошедшего дня, старая боль, ставшая новой. "Не бывает хороших хозяев", сказал ему Минги, и, вероятно, во сне так оно и было. За вчерашний день они преодолели совсем небольшое расстояние навстречу друг другу, но этот кошмар, казалось, уничтожил весь достигнутый Хонджуном прогресс. Опомнившись, он опустился на поджатые ноги, словно собрался кланяться, но руку с плеча Минги так и не убрал. По своему собственному опыту пробуждения после кошмаров ему казалось, что чувствовать тепло человеческого тела рядом Минги будет втайне рад. Пусть и по его виду стоило предполагать обратное, тот не пытался избежать прикосновения, отодвинуться или как-то иначе, лишь... ждал, пока всё закончится? Ждал чего-либо ещё?  Скорее бы вернулся запах, мысленно взмолился Хонджун: понимать, что чувствует омега, только лишь по выражению лица, оказалось откровенно тяжёлой задачей. Предполагать он мог долго, но что из его предположений являлось правдой? — Всё хорошо, Минги-я, — всё равно сказал он. Поколебался ещё несколько мгновений, но всё же продолжил: — Что бы ни было, всё кончилось. Всё прошло. Ты в безопасности, я клянусь тебе Богами.  Рука Минги дёрнулась, и Хонджун с удивлением проследил за её медленным, робким, движением выше, к голове. Минги... постучал себе по уху? Что же, с одной стороны, недоверие расстраивало, с другой — Хонджуна утешала готовность это недоверие сообщать, пусть даже таким образом.  — Я не вру, — заставил себя улыбнуться он. — Что бы тебе ни приснилось... всё будет лучше. Обещаю.  В ответ Минги лишь моргнул, но не попытался хоть как-то возразить, и Хонджун счёл его реакцию маленькой, но победой. Стоило бы развить успех, но ночь ещё не кончилась и им обоим стоило попытаться хотя бы немного поспать. В конце концов, даже если Минги мог отдыхать сколько захочет, Хонджуна же ждали утром дела. — Спи хорошо. — В последний раз он провёл пальцами по плечу и заставил себя наконец убрать руку. — Пусть тебе приснятся хорошие сны, Минги-я, видят Боги, ты их заслужил.  Обратная дорога в собственные покои никогда ещё не казалась Хонджуну такой лёгкой.