Феномен

      Остаток моего выходного прошел относительно спокойно. Я нашел телефонную книгу Иджанты и попытался отыскать знакомые имена и фамилии. Поиск Рут не дал никаких результатов. Я не знал ее фамилии. Она говорила, что у нее никогда и не было такой "роскоши". Когда я спросил у миссис Тремонт, откуда взялась моя фамилия Кобблпот, она ответила, что я получил ее вместе с именем уже в Бертро и что это обычное дело в приюте: безымянным сиротам случайным образом присваиваются имена. Странно, что это правило не распространилось на Рут.       В справочнике я нашел несколько человек с именем Рут, и вычислить, была ли среди них моя Рут, казалось нереальным. Тогда я сокрушенно перестал вчитываться в фамилии неизвестных мне людей, разбросанных по всей книге, и открыл страницу с буквой «Т» — Томпсон. Кажется, именно такая фамилия была у Гаррета.       Зная фамилию, ориентироваться было проще, но однозначного ответа я так и не получил. В справочнике обнаружилось целых три Гаррета Томпсона, один из которых проживал в самой восточной части Иджанты, то есть в совершенно противоположной стороне от того места, где находился я. Возможно, это был тот самый учитель истории, а, возможно, этот человек вообще не имел к нему никакого отношения. Еще двое жили гораздо ближе: один — в восточной части Бриджерс, а другой — чуть западнее Крэйдл.       Во второй половине дня дом почти опустел. Миссис Нэштон отправилась по своим делам, уехав на такси, а Эдвард до сих пор не вернулся. Лишь на кухне суетилась вторая кухарка Грэтхен, которая оказалась вполне приятным человеком. Я успел только познакомиться с ней и обмолвиться всего парой фраз, но она уже делала вид, будто мы знакомы всю жизнь.       После утреннего разговора с Эдвардом я стал иначе смотреть на людей. Раньше я не задумывался о том, что буквально каждому прохожему, каждому пассажиру в автобусе, каждому продавцу и газетчику чужда любовь. Если порой мне и казалось странным поведение людей, я не придавал этому должного значения, ведь я не знал, что они могли бы быть совсем другими. Меня всегда преследовало подсознательное ощущение, что всем моим знакомым за исключением миссис Тремонт не хватало чувств. Теперь это ощущение подтвердилось и, более того, подкрепилось конкретными фактами.       Меня не переставала терзать мысль о том, что несколько лет назад я едва не признался в своих чувствах человеку, которому не было до меня никакого дела. Рут знала о том, что я был влюблен в Дидрика Мортона, того самого мальчика, толкнувшего меня на лестнице и подарившего кличку Пингвин. Сейчас в свои восемнадцать я не мог представить, что мне могло понравиться в грубом зазнайке Дидрике. Я помнил, что поначалу он относился ко мне лучше, чем многие другие дети из приюта, считавшие меня хиляком, не способным пробежать стометровку, заморышем и неудачником. Он даже поделился со мной обедом, после того как мой бульон оказался на полу вместе с разбитой миской. Якобы это произошло случайно, но на самом деле надо мной, как и над некоторыми другими беднягами, любили поиздеваться и никогда не упускали шанс шумно посмеяться над какой-нибудь очередной моей неловкостью. Теперь я понимаю, что Дидрик помогал мне из жалости, и его более или менее человечное отношение подкупило меня, ведь я не был избалован вниманием сверстников. Но и это не было вечным. Вскоре он присоединился к компании Райана, а от их веселой шестерки я предпочитал держаться подальше.       Мне стало интересно, найду ли я Дидрика в справочнике. Он покинул приют за полгода до меня и наверняка отправился в Иджанту. Мортоны нашлись, но среди них не оказалось ни одного Дидрика. Тогда я выписал три телефонных номера, принадлежавших Гарретам Томпсонам и решил позвонить им в ближайшее время. Сегодня я не был готов к разговорам: меня слишком вымотали утренние события, и я все еще пребывал в каком-то возбужденном и одновременно рассеянном состоянии. Вернувшись в свою комнату, я понял, что мне совершенно нечем заняться. Чем ближе к вечеру, тем больше я думал о том, чем был занят Эдвард. Меня злила моя нерешительность, но вместе с тем я хорошо помнил его слова. Даже если бы он был моим элюром, наш союз противоречил бы цели проекта. Кажется, он сказал нечто подобное, и именно это сдерживало мое жгучее желание признаться ему в чувствах. Самым ужасным во всей этой ситуации было то, что я бы и думать не смел о признании, если бы не появилась такая крохотная надежда. А теперь мне казалось, что я собственноручно лишаю себя этой надежды. Эдвард не углублялся в подробности дальнейшего сближения элюров, и я даже не знал, что он чувствовал на текущем этапе. Все это казалось таким нереальным, что я до сих пор не мог до конца поверить, что описанный им мир реален. У меня по-прежнему оставались вопросы, но пока не было сил даже на то, чтобы попытаться грамотно выстроить их у себя в голове.       Я рано лег спать, попросив у Грэтхен снотворное, и благодаря ему сразу же отрубился. Иначе мое воспаленное сознание снова заставило бы меня ворочаться полночи без сна.       Следующий день оказался на редкость загруженным. На кухню привезли новый гарнитур, и Синтия, снова сменившая мою новую знакомую Грэтхен, попросила меня его собрать, потому что миссис Нэштон отказалась дополнительно платить за профессиональную сборку. К счастью, я быстро разобрался с деталями, и через три с половиной часа кухня заметно преобразилась, что очень обрадовало Синтию, постоянно жаловавшуюся на сломанную дверцу шкафчика. Оставшееся рабочее время я посвятил уборке в пустом гараже. Я хотел, чтобы к приезду Эдварда там все сияло чистотой и аккуратностью, хотя не имел ни малейшего представления о дате и времени его возвращения.       — Он частенько уезжает на несколько дней и пропадает на работе, — сообщила Кэтрин, когда я спросил у нее про Эдварда. — Весь в отца. Джеральд вообще дома бывает раз в тысячелетие, как вы уже заметили, наверное. Кстати, спасибо за работу на кухне, мистер Кобблпот. Синтия просто влюблена в новый гарнитур.       Ближе к вечеру, закончив работу, я попросил у миссис Нэштон разрешения воспользоваться домашним телефоном и, получив согласие, ушел к себе в комнату с трубкой, чтобы никому не мешать. Желание узнать хоть что-то о Гаррете уже давно мучило меня, и я не мог не попытаться. Я не был уверен, что он вспомнит меня, но важнее всего было убедиться, что с ним все в порядке. После нескольких минут сомнений я набрал номер, принадлежавший дому с самым отдаленным адресом. Я считал каждый гудок и планировал бросить трубку после седьмого. Только я собрался нажать на кнопку сброса вызова, как раздался щелчок, и мне ответил мужской голос.       — Здравствуйте, это Гаррет Томпсон?       — Да, а с кем я говорю?       Я не очень хорошо помнил голос учителя, но все же в голосе этого человека я не уловил знакомых ноток.       — Скажите, это вы преподавали историю в сиротском приюте в прошлом году? — спросил я на всякий случай, хотя уже знал ответ.       — Что? Кажется, вам нужен какой-то другой Гаррет Томпсон, потому что это точно не я.       — Прошу прощения, до свиданья.       Второй номер принадлежал господину очень почтенного возраста, который подтвердил, что его зовут Гаррет Томпсон, но отказался говорить со мной, потому что я не назвал ему своего имени. Я уже и не надеялся, что один из этих номеров принадлежал Гаррету. Позвонив по последнему номеру и услышав автоответчик, я жутко разочаровался, но потом прислушался к голосу.       — Здравствуйте, вы позвонили Гаррету Томпсону, но меня сейчас нет дома. Пожалуйста, сообщите о цели вашего звонка, и я вам обязательно перезвоню.       Я сбросил и набрал номер еще раз, чтобы внимательнее послушать запись. Возможно, я ошибался, но этот голос вполне мог оказаться голосом того самого Гаррета. Послушав запись в третий раз, я был полностью уверен, что нашел его номер, но не стал оставлять сообщение, решив перезвонить попозже. Однако в десять часов вечера меня снова поприветствовал автоответчик.       Я отнес телефон в гостиную и отправился на пустынную кухню выпить стакан воды. Синтия жила неподалеку. Она всегда уходила домой в девять и приходила рано утром, поэтому ее уже не было. Из кухни я двинулся прямиком в библиотеку. Кэтрин разрешила мне брать книги с условием, что я буду их туда обязательно возвращать. Проходя мимо кабинета, я заметил, что дверь приоткрыта, и, затаив дыхание, осторожно заглянул внутрь, но там никого не оказалось. Должно быть, Эдвард уже вернулся. Я едва не ринулся в гараж, чтобы проверить на месте ли машина, но вовремя остановился. Скорее всего, он забежал в кабинет, оставил какие-нибудь вещи, а потом, валясь с ног от усталости, поднялся в спальню. Окончательно поборов желание заглянуть в гараж, я заставил себя пойти в библиотеку и взять первую попавшуюся книгу — «Коллекционер» Джона Фаулза. Я читал ее в приюте, но в книге не хватало нескольких страниц в конце, и я так и не узнал, чем она закончилась.       Я вернулся в коридор, ведущий к моей комнате, и еще издалека заметил, что моя дверь тоже приоткрыта, хотя я совершенно точно закрывал ее. Коридор освещался одним светильником на стене рядом с аркой. Все остальные лампы я выключил, и в дальнем конце коридора было темновато, если не считать полоски света из моей комнаты. Я подошел ближе, сделал еще один шаг по направлению к комнате и едва не столкнулся с вышедшим оттуда Эдвардом.       — Я как раз искал тебя. Здравствуй, Освальд, — поприветствовал меня Нэштон.       — Ты так напугал меня, — признался я. — Я уж было подумал, что кто-то забрался в дом.       — И стремглав помчался в самую ценную сокровищницу Иджанты — в комнату лакея Освальда.       Сначала я не понял, что он имел в виду: уж слишком серьезно прозвучала столь нелепая реплика. Я озадаченно посмотрел на него, а его так позабавила моя реакция, что он рассмеялся в ответ. До меня тут же дошел смысл его шутки, и я в очередной раз почувствовал себя идиотом.       — Кабинет тоже был открыт, — попытался оправдаться я.       — Там и брать-то нечего. — Эдвард продолжал слегка улыбаться, и его холодная улыбка притягивала мое внимание, как и в самый первый день отвлекая от сути разговора. — Зато здесь и правда есть весьма любопытные экземпляры. — Мы стояли у открытой двери, и отсюда просматривалась большая часть моей комнаты. Я не сразу увидел, на что указал Эдвард, а спустя несколько секунд бессмысленного хлопанья ресницами пришло страшное осознание: он говорил о книге, лежащей у меня на кровати. Я достал ее из тумбочки днем, так как на одной из первых страниц были написаны пожелания от Рут. Они были очень сухими, с долей привычного ехидства, но я надеялся увидеть в книге хоть что-то, что помогло бы мне найти ее в телефонном справочнике. Убрать книгу обратно я забыл, и теперь «Запретная возможность» одиноко валялась на одеяле.       — Извини, не удержался, стало интересно, что ты читаешь.       — Я больше люблю что-то вроде этого, — поспешно ответил я, помахав у него перед носом «Коллекционером». Мне снова становилось не по себе от взгляда Нэштона. Книга, как будто нарочно, оказалась здесь в самый неподходящий момент. Я бы восхитился, каким невероятным чувством юмора обладает жизнь, если бы не краснел от стыда за дешевое чтиво, которое мне даже не нравилось.       — Да? Не читал ту книгу, но по описанию она куда более приятная, чем описание будней сумасшедшего маньяка, одержимого несчастной пленницей.       — Вообще-то это просто подарок. Она мне дорога, потому что ее подарил важный для меня человек.       — Гаррет Томпсон?       — Что? Откуда?.. Ох боже… — Только сейчас я вспомнил, что оставил на кровати не только книгу, но и листочек с переписанными телефонами, адресами и именем учителя истории. Суетливо подбежав к кровати, я затолкал бумажку с телефонами в книгу и сунул ее обратно в ящик, резко задвинув его. Получилось чуть громче, чем хотелось, и, кажется, теперь я точно выглядел полным идиотом. — Нет, Гаррет — это мой учитель, и я хотел разыскать его.       — Прости, я не рылся в твоих вещах, просто случайно увидел.       — Я понял, ничего. Ты что-то хотел?       — Да. Ты упоминал о перстне. Я бы хотел его увидеть, если можно.       Кивнув, я снова полез в ящик за перстнем. Эдвард переступил через порог моей комнаты, взял перстень и внимательно осмотрел его. Вместо камня украшением на нем служила большая черная буква «T», а вокруг извивалась изящная надпись…       — Nescio quid majus nascitur Iliade, — медленно прочитал Эдвард, вращая перстень в пальцах. — Рождается нечто более великое, чем Илиада. Что бы это могло значить?       — У нас не преподавали другие языки, — пожал я плечами. — Так что перевод я слышу впервые. И я даже не знаю, чей это перстень.       — Это фраза на латыни, — задумчиво проговорил Нэштон, не сводя внимательного взгляда с крошечной вещицы. — Если это девиз какого-то рода, то, возможно, это в некоторой степени облегчит поиски, а если просто безделушка, то тогда нет никакого смысла.       — Какие поиски? Моих родителей?       — Именно, — кивнул Эдвард и наконец оторвал взгляд от перстня. — Мне удалось добраться до подробных архивных записей «Медальона», но пока не получается найти ничего конкретного. Имена твоих родителей неизвестны. Твоя мать должна быть в системе среди тех женщин, которым вводили Катриум, но если у нее другая фамилия, а скорее всего так оно и есть, то искать бесполезно. Будем надеяться, что этот перстень прольет хоть каплю света на твое происхождение. Ты не против, если я позаимствую его ненадолго?       — Конечно, бери. Все равно он мне не нужен.       — Спасибо, я верну его в самое ближайшее время. Извини за беспокойство.       — Все в порядке.       Я смотрел, как Нэштон разворачивается и выходит из комнаты, слегка нахмуренный и погруженный в размышления, отчего его лицо стало казаться еще более жестким. Он забрал перстень, а значит, следующие несколько дней он посвятит дальнейшим поискам вдали от дома, а я буду лишен возможности видеть его. Промелькнувшая мысль показалась мне настоящим кошмаром, и слова вырвались неосознанно.       — Эдвард… — Я лишь хотел, чтобы он обернулся и задержался еще хоть на пару минут. — Ты уже говорил отцу о… обо всем, о чем собирался? Обо всей этой ситуации…       — Только вскользь, у него и так дел сейчас хватает, да и по телефону всего не объяснишь. Он должен вернуться к концу недели, тогда и поговорим. Не переживай, Освальд.       Не переживай? Неужели он думает, что я только и жду, когда все это кончится?       — А что будет потом? — спросил я. — После того, как он узнает…       — Скорее всего, тебе придется еще раз приехать в лабораторию, чтобы отец мог провести необходимые тесты, а потом все зависит от того, найдет ли он решение.       — Может и не найти?       — Мой отец не всемогущий, но я почти уверен, что он справится. Мне, к сожалению, пока недостает опыта, да и к тому же никто не знает все лазейки Катриума лучше, чем его создатель. Не стоит беспокоиться.       — Я не беспокоюсь… Ты снова уезжаешь завтра? — не выдержал я.       — Вероятно, — вздохнул Эдвард. — Попытаюсь докопаться до истины до приезда отца. Думаю, ты и сам не прочь узнать о своих родителях.       — Я уже и не надеюсь, но… если тебе удастся что-то выяснить, будет неплохо. Жаль, что я не могу поехать с тобой.       — А знаешь, это неплохая идея, — внезапно сказал Эдвард и заметно оживился. — Твоя помощь может мне пригодиться. К тому же, это касается тебя напрямую. Было бы странно заниматься поисками твоих родителей без тебя.       — То есть я могу поехать? А как же работа? — Я настолько опешил, что не скрывал своего ликования.       — У тебя запланированы какие-то важные дела на завтра?       — Ничего особенного, так, мелочи, я много чего успел сделать сегодня. Но обычно я выполняю разные поручения для твоей мамы…       — Тогда договорились, Освальд. Завтра у тебя будет другая работа. Я предупрежу Кэтрин, что тебя не стоит ожидать целый день. Думаю, она прекрасно справится сама. Раньше ведь справлялась.       — Хорошо, спасибо, — неловко поблагодарил я, пока еще до конца не осознав, что завтра мне предстояло провести весь день с Эдвардом.       — Не за что, Освальд. Спокойной ночи.       — Спокойной ночи… Эдвард.       Этой ночью мне не понадобились таблетки, чтобы крепко заснуть. Впервые за несколько дней я погрузился в спокойный сон, и меня не тревожили мрачные сновидения. Утро наступило так быстро, что мне показалось, будто ночи и вовсе не было. Я поднялся в хорошем настроении. За окном наконец наступила солнечная погода, словно отражая мое душевное состояние. Дышалось так свободно. Меня согревала мысль о том, что сегодня я смогу провести так много времени с Эдвардом Нэштоном. Я помнил о том, что уже совсем скоро приедет его отец, и тогда все может измениться. Ну, или почти все. Эдвард по-прежнему останется Эдвардом. Он с самого начала был добр ко мне, несмотря на то, что, как и остальные, стал жертвой вируса. Он будет относится ко мне с такой же слегка отстраненной вежливостью и странным подобием заботы, характерной именно для него. Но я перестану быть его элюром.       Мне нравилось, что Эдвард не боялся вопросов и еще ни разу не пытался уклониться, а вот я все еще страдал от жуткого смущения в его присутствии. Но я не мог не признать, что его отношение ко мне делало меня увереннее с каждым днем. Вчера я буквально напросился в ещё одну совместную поездку, и, к счастью, он не отказал. Знал бы он, как громко билось мое сердце о грудную клетку, когда я решился на этот шаг. Я никогда не позволял себе быть смелым и уверенным в себе. У меня просто не получалось. И сейчас я порой удивлялся своим словам. И своим мыслям.       Моему приподнятому утреннему настроению не суждено было остаться со мной подольше. Оно развеялось, как дым, едва я услышал мужской голос, говорящий по телефону в кабинете. Это явно был Джеральд Нэштон, и, судя по всему, он приехал раньше запланированного времени. Я прикрыл глаза и судорожно вздохнул. Оставалось надеяться, что Эдвард еще не успел поговорить с отцом, и мы уедем раньше, чем он решит это сделать.       Я не стал слушать, о чем шла речь в телефонном разговоре Нэштона, и отправился на кухню. Быстро и без особого аппетита расправившись с завтраком, приготовленным Синтией, я вернулся к лестнице. Я был настолько погружен в свои мысли, что позднее даже не мог вспомнить, что именно приготовила для меня Синтия. Со второго этажа тихо спустился Эдвард и поприветствовал меня.       — Неужели отец приехал? — спросил он и подошел к кабинету. Сам не свой, я дернул Эдварда за рукав рубашки, остановив его на полпути и не дав ему открыть дверь, чем заработал удивленный взгляд.       — Мы ведь сейчас уже поедем? Ты же не станешь с ним сейчас разговаривать?       — Я ведь могу с ним поздороваться, правда?       — Д-да, разумеется, — смутился я и отпустил его рукав. Не дожидаясь, пока Эдвард спросит все ли со мной в порядке или что-нибудь в этом роде, я сказал, что подожду его в гараже и побыстрее ушел. Знакомиться с мистером Нэштоном мне пока не хотелось, и я проклинал себя за излишнюю напористость в отношении Эдварда.       К моему огромному облегчению, он не заставил себя долго ждать. Эдвард зашел в гараж точно так же, как в прошлый раз — со стороны улицы, подняв большую гаражную дверь. Я не мог оценить его настроение. Он был спокоен, как всегда, и даже отметил, что в вечно захламленном гараже наконец воцарился порядок. Комплимент моей работе, выполненной накануне, пришелся бы весьма кстати, но я был слишком напряжен. Я не ожидал, что Джеральд Нэштон вернется так быстро. Я не хотел терять связь с Эдвардом. От отчаяния мне хотелось взвыть.       Словно в тумане, я уселся на знакомое переднее сиденье. До тех пор, пока мы не выехали на главную дорогу, никто из нас не проронил ни слова. В автомобиле, пропитавшемся одеколоном Эдварда, наблюдая за уверенными и расслабленными движениями его красивых рук, я смог успокоиться.       У нас есть целый день.       — Можно полюбопытствовать, Освальд? Тот человек, который подарил тебе книгу, это и есть тот, в кого ты влюблен?       Такого вопроса я не ожидал.       — Нет…нет, совсем нет. Книгу подарила моя подруга Рут. Мы с ней не виделись уже больше двух лет. Ее я тоже хотел разыскать, но не вышло.       — Некоторые люди пропадают из наших жизней навсегда. Такое бывает.       — К сожалению, — согласился я.       — Твоя возлюбленная тоже из Бертро?       — Что? Какая возлюбленная? Ты о Рут? Она не моя возлюбленная. Мы просто друзья.       — Это я понял, я говорил не о ней.       — А о ком тогда? — И тогда я понял, что окончательно выдал себя.       — О той, в кого ты влюблен. То есть о том человеке, в которого ты влюблен. О ней или… о нем.       — Боже… зачем? Ты специально спрашиваешь? Ты ведь и так уже все понял. Дурацкая книга, — с досадой выпалил я.       — Книга тут ни при чем. Знаю, не очень вежливо с моей стороны влезать не в свое дело, но ты всё-таки тоже влез в мое, хотя и не виноват в этом. Мне хочется узнать этого человека.       — Считай, что его нет. В этом мире не место таким, как я. Ты сам говорил.       — Я такого не говорил.       — Ты сказал, что наш союз был бы бесполезен. Это то же самое.       — Что? Я не это имел в виду…       — Тогда докажи, что это не так. Проект твоего отца целиком и полностью ориентирован на союз мужчины и женщины. Только они имеют право полюбить друг друга. А если встречаются два элюра-мужчины или два элюра-женщины? Что тогда им делать? Бежать к твоему отцу, чтобы он решил их проблему? Так что ли? Извини, — поспешно добавил я, решив, что мой тон слишком резок. Больше всего на свете я боялся перейти границу и все испортить. Но, кажется, Эдвард вполне нормально отнесся к моему внезапному порыву.       — На самом деле, Освальд, такой компонент как сексуальная ориентация для Катриума не существует, так как создан он для конкретной цели. По крайней мере, не существовал. Честно признаться, я первый человек, который нашел элюра своего же пола. И пока ты единственный, кто об этом знает. Пожалуй, мне тоже не место в этом мире.       — Не сравнивай. Ты ничего не чувствуешь.       — Неправда. Если я не могу любить, это не значит, что я не умею чувствовать.       — Я как раз и говорил об этих чувствах. Я вынужден жить с ними, я не могу их выключить или забыть о них. А тебе повезло: ты можешь выбрать, хочешь ты чувствовать или нет.       — Выбирать здесь волен только ты. Мы все лишены такой привилегии.       — Я не выбираю, кого мне любить. Это… это не так работает! А знаешь… знаешь, что хуже всего во всей этой привилегии? Безответные чувства.       Я не заметил, как мы остановились. Эдвард припарковался вдоль дороги, но я не увидел знакомого здания «Иджанта Лиджен».       — Разве мы не в лабораторию собирались? — удивился я и слегка наклонился, чтобы получше рассмотреть дом, к которому мы подъехали. Здание было похоже на жилое. Чуть правее располагалось небольшое крыльцо с синеватой дверью, а рядом, буквально в нескольких шагах блестела разноцветная вывеска какого-то магазина.       — Ты разыскивал учителя. Я видел, что только этот адрес остался не зачеркнут. Не знаю, собирался ли ты ехать сюда, но раз уж он живет недалеко, вот мы здесь. Я подожду тебя.       Мне понадобилась пара секунд, чтобы осмыслить услышанное. Эдвард терпеливо положил руку на роль и совершенно серьёзно приготовился ждать меня. Я колебался.       — Что-то не так? — поинтересовался он.       — Я…я просто не ожидал.       — Снова врываюсь в личное пространство? Прости, Освальд. Я лишь хотел помочь.       — И я благодарен тебе… Нет, правда… Эдвард…       Что-то щелкнуло у меня в голове в этот стремительный момент. Сердцебиение участилось. Я буквально чувствовал, как по всему телу бешено носилась кровь. Лицо запылало, а в горле появилось неприятное ощущение тяжести. Мы приехали к Гаррету, но сейчас это не имело никакого значения. Он привез меня сюда, потому что хотел помочь.       — Зачем?       — Что бы ты там ни говорил об учителе истории, мне кажется, все дело в нем. Да, мне не знакома любовь, Освальд, и я не могу понять тебя. Если ты страдаешь, а я вижу, что ты страдаешь, я хочу помочь тебе. Ты влюблен. Я вижу это. Я видел, как выглядит влюбленный человек. Тут все понятно даже без твоих слов. Я много в чем разбираюсь, но вот только не в проявлениях любви. В этой сфере я полнейший идиот. Если я не прав, мы уедем. А если прав, прошу, иди к тому, кого ты любишь.       И тут я зарыдал. Внезапно и навзрыд, словно выплеснув в горячих слезах все накопившееся напряжение, страх и боль. Мои эмоции неоднократно подводили меня в самый неподходящий момент, но этот раз отличался тем, что я не боялся позора. Я был твердо уверен в том, что не услышу насмешек. Я был уверен в Эдварде. Впервые я чувствовал льющиеся по щекам обжигающие слезы и ощущал поддержку сидящего рядом человека.       — Боже, т-ты… ты и правда… п-полнейший идиот… Эдвард… К-какой же ты идиот…       Я захлебывался слезами, пока они не перешли в истерический смех. Если так выглядит безумие, я готов был смириться с ним. Меня душили слезы, но с каждым всхлипом мне становилось легче. Эдвард осторожно погладил меня по руке, пытаясь успокоить, а потом, словно сквозь дымку забвения, я услышал как опустилась панель между сиденьями, почувствовал, как мое сиденье сдвинулось куда-то вправо, а еще через мгновение я ощутил руки Эдварда Нэштона на своем теле, дарящие незабываемое тепло даже через одежду. Он обнял меня скорее механически, как будто выучил какой-то специальный алгоритм, но это было совершенно неважно. Я прижался к нему изо всех сил, вдыхая его манящий до дрожи запах и обхватывая его тело так крепко, насколько у меня хватало сил. Меня потряхивало от рыданий, но внутри все бушевало от невероятной, даже немного нездоровой эйфории. Мысли перемешались и унеслись в самые потаенные уголки сознания. Голова была пустой и тяжелой, и, казалось, всеми моими действиями руководило подсознание.       Эдвард не позволял себе лишнего, успокаивающе поглаживая меня через пальто. Словно управляемый тайными желаниями, я обхватил его шею одной рукой, а другой — нежно провел рукой по мягким волосам, начиная постепенно успокаиваться. Глаза горели от слез, но рыдания утихли, и сейчас мне хотелось только одного: остаться в объятиях Эдварда как можно дольше. На несколько чудесных мгновений мне стало так легко и спокойно. Он не отталкивал меня, чувствуя, как мое тело продолжают время от времени сотрясать всхлипы. Я слегка приподнялся, прижавшись щекой к его щеке и замерев, а затем опустился чуть ниже и едва заметно поцеловал его в шею.       — Освальд… — Руки Эдварда внезапно остановились, и на мгновение мы оба замерли. Он попытался создать дистанцию между нами, чтобы заглянуть мне в глаза с немым вопросом.       Я отстранился от Нэштона, в ужасе осознав, что совершил непоправимое. Мои разбушевавшиеся эмоции заставили меня перешагнуть через невидимую черту. Чувства к Эдварду вырвались наружу, став слишком очевидными. Я знал этого человека чуть больше недели, и он по-прежнему оставался для меня загадкой. Я не понимал, как он мыслит и что он чувствует, но эта загадочность во многом была причиной невероятного притяжения. Несмотря на казавшиеся безразличными глаза и отсутствие способности любить, о которой он сам неустанно твердил, рядом с ним я перестал чувствовать одиночество.       Одно неверное слово могло все испортить, и я не стал усугублять ситуацию.       — Прости, я… Я сейчас не в лучшем состоянии, чтобы идти к Гаррету. Съезжу к нему потом. — Я и в самом деле не был готов. Мои глаза все еще были тяжелыми от слез, и я едва ли мог связно мыслить.       К счастью, Эдвард не стал спорить. Мое кресло, хоть и не сразу, но вернулось в прежнее положение, и я снова оказался на относительном расстоянии от Нэштона. Я боялся, что что он обо всем догадался, боялся его непредсказуемой реакции, но единственной его реакцией было молчание. В машине снова наступила тишина. Когда мы продолжили путь, единственным источником звука стал приглушенный, едва различимый звук мотора. Гнетущая тишина давила на меня. Так много слов остались невысказанными, и сейчас это ощущалось как никогда отчетливо. Мне снова стало неуютно. Я знал, что Эдвард наверняка обдумывает произошедшее. Самое неприятное было в том, что я еще ни разу в жизни не позволял себе ничего подобного, а теперь боялся того, как сильно я пал в его глазах. Мне хотелось высказаться, хотелось объяснить ему все, хотелось кричать о том, как он важен для меня и как я боюсь не оправдать его ожиданий, но я не проронил ни слова.