Trapeze Swingers

«У меня переломаны пальцы, Фонари убежали от ночи, Знаю, нужно сделать только шаг — Тень захватит этот дом… У меня взорвано горло. Моя жизнь поместилась в две строчки: «Я хотела бы петь блюз И не спрашивать, что потом…» © Екатерина Гопенко — Петь блюз

Как приятно впадать в безнадежное отчаяние. Это дает право дуться на весь мир. Жан-Поль Сартр

      Малфой внимательно рассматривал мерцающие всеми цветами радуги диагностические руны и результат ему определенно не нравился. Часы мерно тикали из отдаленного угла чуть остывшего от дневной жары дома, как и всегда напоминая ему о чувстве долга. Малфой отхлебнул прославленного алжирского чаю, обжег пальцы о неудобный стакан и выдохнул сквозь зубы. Он больше суток не спал, а дело, которое занимало всё его время и мысли с мертвой точки так и не сдвинулось.       Грейнджер по-прежнему металась в горячечном беспамятстве. И если верить рунам, ее магические показатели уверенно приближались к нулю. Малфой сжал ручку, выхватил из стопки чистый лист пергамента и бросил взгляд на окно — совсем скоро взойдет солнце, и болезнь распространится по деревне с удвоенной силой.       Впору было трубить о помощи, но специалистов лучше, чем он и Грейнджер, у Муди в рукаве попросту не было. Джим, Тим, Поль, Коул и остальные специалисты обоих их команд храпели вповалку кто где, и хотя бы это действо слегка успокаивало Малфоя. Во всяком случае, парни не пострадали. В отличие от…       Малфой встал с неудобного стула, повел плечами, попытался распрямиться и поморщился, когда левую руку от предплечья до запястья пронзила острая боль. Шрам и полувыцветшая Метка всегда плохо себя вели, столкнувшись с неизвестной или наоборот слишком хорошо знакомой им магией. Но у него не было времени думать об этом досадном недоразумении, сейчас были дела поважнее старых ран.       Он осторожно подошел к дивану, на котором лежала Грейнджер, и склонился над ней. Она спала плохо, то и дело вздрагивая и водя ладонью по воздуху, словно искала опоры или защищалась от кого-то невидимого. Фиолетовая руна над макушкой, что символизировала коронную чакру, то загоралась, то исчезала. Плохи дела. И зараза, которую подцепила его горе-напарница была явно не побочным эффектом от Костероста.       Малфой присел на диван и долгим взглядом вперился в руны над ее поврежденным плечом. Мерцающие в окутанном предрассветной дымкой доме знаки могли поведать ему о причине ее недуга куда больше, чем снизошла бы она сама. Всё плечо было покрыто шрамами и ссадинами, что было не новостью после стычки с дэвами. Абд эль Мешран тоже подтвердил, что ночная атака не была неожиданной, и им удалось вовремя унести ноги. Малфоя насторожило другое: у Грейнджер был поврежден сустав, словно кто-то неоднократно пытался править его обратно, но раз за разом терпел поражение.       Такие раны лечились курсом зелий, обезболивающим, возможно, Успокаивающей Настойкой, если терпеть боль становилось совсем уж невмочь, вроде бы, обычный план лечения. Но что-то зудело на подкорке, твердя Малфою о том, чтобы сделал себе, наконец, кофе, и увидел проблему, что кроется у него под самым носом.       Малфой сверился с показателями еще раз, записал в ежедневнике время: «4:30 утра», провел ладонью по лицу, смахивая усталось и поплелся, наконец, на кухню. По причине, непонятной даже себе самому, он всегда любил быть в кухне. Соединение четырех стихий, влияние пламени и правильно подобранных продуктов, следование рецептам или разнуздалые эксперименты, чем еще было это всё, если не магией? Поставив чайник на огонь, Малфой встал у столешницы и задумался, вспоминая о своем времени во Франции. Когда маменьке случалось ненадолго оставить его в покое и забыть о своей обязанности обзавестись невесткой и внуками во что бы то ни стало, Малфой сбегал из дома, так и не ставшего родительским, в съемную квартирку в районе Монмартра и строил там жизнь по собственным правилам.       То ли любовь к зельям, унаследованная от того, кого он вовсе не хотел вспоминать, то ли наконец-то безоговорочное понимание самого себя, раз за разом приводили Малфоя в кухню и заставляли склоняться над кастрюлями или чайниками в поисках одному ему понятных истин. Он довел искусство кулинарии до совершенства. А тихие утра, проведенные в своем доме, со своей чашкой чая и своим предрассветным небом несколько примирили его с тем существованием, которым стала его послевоенная жизнь.       Вот и сейчас Малфой всыпал в джезву, которая была неизменным атрибутом каждого уважающего себя арабского дома, две ложки кофе, добавил щепотку кардамона, два кубика сахара, залил смесь холодной водой, поставил на огонь и принялся ждать. Мысли, приведенные в порядок знакомой рутиной, прекратили перебивать друг друга, и Малфой почти схватил за хвост ответ на свой вопрос о недуге Грейнджер. А докопавшись до истины, чуть не упустил закипающий кофе.       Предрассветную тишину дома нарушила забористая ругань…на греческом языке, недостойная аристократа. Но здесь не было маменьки, способной оттаскать его за уши, как это часто случалось в детстве.       Малфой забыл о своем кофе и бросился в комнату, схватил бездонную сумку Грейнджер, рванул горловину в разные стороны и закопался в ней почти по плечи. Так, маггловский Ибупрофен, хорошо знакомый ему самому, противовоспалительная мазь, клетчатый плед, угол от туристической палатки, кажется, той самой, в которой Грейнджер с Поттером зимовали, Малфой скривился и полез дальше. Связка амулетов, три толстенных гримуара, волшебная палочка, запасная, да уж, вот где Волдеморт должен был Хоркруксы прятать, никто их бы в жизни не нашел, ага! Оно! Малфой вытащил на свет флакон очень хорошо знакомого ему зелья и едва сдержался, чтобы вновь не разразиться красочной тирадой обсценизмов. Они здесь не помогут.       Малфой встал на ноги, зашнуровал сумку и сунул ее в угол дивана, потер виски и поплелся на кухню допивать остывший кофе. Зелье осуждающе мерцало на краю стола. К сотне проблем, которые взвалил на себя Малфой, добавилась еще одна, и он с досадой понял, что один он здесь не справится.       Проклятый флакон был ничем иным, как волшебными антидепрессантами, продававшимися в Лютном переулке по двести галлеонов за десять миллилитров, или варился более-менее умелыми волшебниками в импровизированных домашних лабораториях за еще более неподъемную сумму. «Капля рассвета», подобное сентиментальное имечко несло в себе страшные последствия.       Антидепрессанты, хоть маггловские, хоть волшебные, вызывали привыкание и зависимость, кроме очевидного ряда побочных эффектов, губительных для организма. Тем более, сомнительные микстуры, которые Грейнджер, кажется, варила себе сама. Малфой откупорил пробку, понюхал содержимое, убедился в собственной правоте и чертыхнулся сквозь зубы. Для такой умной ведьмы, его напарница времена оказывалась просто беспросветной дурой!       Впрочем, теперь, хотя бы, становилось понятно, почему она потеряла сознание и некоторое время корчилась в судорогах. Лунный червь, содержащийся в «Капле рассвета» и вытяжка цветков аконита вступали в реакцию друг с другом, если переборщить с первым и недодать второго, а также, забыть о стабилизирующем компоненте — пыльце балтийского янтаря. Малфой до сих пор болезненно вспоминал взрыв котла в лаборатории Снейпа и подзатыльник, которым крестный щедро его наградил за подобную ошибку.       Снейп лично усовершенствовал «Каплю рассвета», но патентовать отказывался, говорил, что депрессия — слишком хрупкая и губительная вещь, чтобы лечить ее микстурами, и надеяться на чудо. Впрочем, мать Малфоя принимала антидепрессанты под строгим контролем профессора и собственного психотерапевта. Что-то Малфой сомневался, что декокт, который состряпала Грейнджер, был хоть в какой-то степени легальным или проверенным.       А еще, нравилось ему это или нет, но без помощи Мастера Зелий в этом дерьме, в которое они с размаху угодили, ему не разобраться.       Малфой сделал себе еще кофе и крепко задумался. Мало кто в Департаменте знал о его позорном секрете: он так и не научился заклинанию Патронуса. С позором вспоминались часы напролет, которые он просиживал в саду родового поместья, и серебристый ворон профессора Снейпа, который с насмешливым карканьем носился вокруг. Малфой так и не понял почему Патронус ему не удавался, Целитель Браун намекала, что причина здесь не в магии, а в непринятии себя. Но факт оставался фактом и очень портил ему жизнь сейчас. Пока магрибская сорока, служившая здесь местной совиной почтой, долетит до Франции, у Грейнджер будет возможность встретиться с дэвом, которого она уничтожила вчера, на том свете лично.       Мобильный телефон, как и остальные современные технологии, в союзе его матери и профессора Снейпа традиционно отвергались. Малфой терял время и терпение, черкая на пергаменте излишне официальное письмо с просьбой о помощи. Возможно, у профессора отыщется нейтрализующее зелье…возможно, просто совет. Что угодно. Хотя бы что-то.       Малфой запечатал письмо фамильным гербом на перстне, призвал сороку, с минуту посмотрел ей вслед, после чего достал из кармана джинсов мобильный телефон и набрал номер Поттера.        — Три слова: Перуанский порошок, плечо и «Капля рассвета», — вместо приветствия заявил Малфой зевавшему спросонья Гарри.        — Это пять слов, — дотошно поправил Гарри и надолго замолчал.        — Семантика.        — Чем я могу помочь?        — Оповести Департамент, что у нас здесь свирепствует какая-то модифицированная версия Перуанского порошка, пусть поднимут Отдел Запрещенных Зелий и соберут разрушителей проклятий.        — Понял.        — И личная просьба. Свяжись с профессором Снейпом и скажи, что мне нужна информация по «Капле рассвета».        — Ты его нашел?        — Очевидно.        — Как Гермиона?        — Скверно, но держится.        — Всё понял. Я перезвоню тебе через два часа.        — Спасибо, Поттер.       То, что Поттер столь ровно отреагировал на ошеломляющую информацию, лишь подтвердило, что он знал о болезни Грейнджер. Знал, и ничего при этом не делал.       Бестолковые Гриффиндорцы с их хронической верой в лучшее.       Малфой сел за стол и вновь углубился в расследование, время от времени бросая настороженный взгляд на мерцающие разными цветами диагностические руны.