Это все меняет/ Things change

      Свет отражался от украшенных стен, напоминая Ване о собственном детстве. На стене висел портрет ее давно пропавшего брата, отчасти как напоминание и отчасти как дань уважению, скорее всего, умершему. Она вспомнила последние несколько дней, прошедшие после того, как она узнала о кончине отца. Ей не были рады. Она знала об этом еще до того, как приехала. Но вернуться сюда и увидеть реакцию каждого на ее присутствием… Это еще раз убедило ее в том, что она никому здесь не была нужна. Она заскучала по номеру Пять еще сильнее в этот момент.       — Отдаешь честь погибшему? — раздался голос позади, — или собираешь детали для второй книги? Я никак не могу раскусить тебя.       Вздрогнув, Ваня обернулась и посмотрела на обладателя голоса. Он изменился, в отличие от дома и ее детских воспоминаний.       — Ты знаешь… из четырех моих братьев и сестер я не ожидала, что у тебя будет самая негативная реакция. Лютер? Ну разумеется. Но ты? Не думала. Ты ненавидишь отца и наше детство. — произнесла Ваня и тут же захлопнула рот. Она задумалась, что заставило ее рассказать о том, что было у нее на уме. Вероятно, ответом на этот вопрос был вопрос, которым она задавалась: почему из всех ее родственников именно Диего ненавидел ее из-за книги больше всего.       Диего посмотрел на нее с легким удивлением. Ваня задумалась, стоит ли ей продолжать, и ответила про себя: «К черту. Я итак зашла слишком далеко», и вслух сказала:       — Если, конечно, ты не похож на Лютера еще сильнее, чем можешь в этом признаться, и не так уж и сильно ненавидишь отца и наше детство. Может быть, ты хочешь сохранить образ своего детства таким, каким оно осталось в твоем вооб…       Не успела она договорить, как ее тут же прижали к стене.       — Слушай сюда, маленькая предательница. Мне не нужно объясняться ни тебе, ни кому-либо еще, — Диего сдвинул руку с ее рубашки, которую он зажал, чтобы прихлопнуть ее к стене, к ее шее, начиная сжимать ее, — и уж точно не должен объясняться перед человеком, предавшем свою семью ради того, чтобы попасть в нью-йорские бестселлеры примерно на месяц.       Ваня с трудом могла дышать, а лицо Диего было к ней так близко, что она могла почувствовать его дыхание. До нее дошло, что они совсем одни, что Диего опасен, высок и наверняка был убийцей, не важно, по хорошим причинам или нет. И он был ох как безумен. Он был зол настолько, что покраснел, его кровь бурлила, и возможно, он не мог полностью контролировать себя. А Ваня была невысокой и бессильной женщиной, как всегда, ничем не примечательной во всех отношениях. Несмотря на это, не осознавая, из ее рта вылетели следующие слова:       — Семью? Это никогда не было моей семьей.       Диего отпустил ее шею с удивленным выражением лица. С силой схватив ее за руку, он потащил ее вверх по лестнице. Ваня пыталась придумать, что ей сказать — может быть, извиниться? Она подумала также, что это конец, и удивительно, что из всех возможных причин, которые могли ее убить, ее убьет именно длинный язык, — это стало бы открытием для любого, кто хоть немного знал Ваню. Но сейчас все, о чем она могла только думать, это о боли в руке, когда Диего резко остановился и швырнул ее, насколько она поняла, в ее старую комнату.       — Посмотри вокруг. Посмотри на комнату, которая никогда не была твоей, на воспоминания, что не принадлежат тебе, — он встал в опасной близости к ней, — ты не можешь отрицать, что мы твоя семья, тем более потому, что благодаря ей ты зарабатываешь себе на жизнь.       Ей хотелось сказать много чего в ответ, но сейчас ей судорожно хотелось выбежать из этой комнаты и сохранить себе жизнь. Они просто стояли здесь, глядя друг на друга и тяжело дыша. Наконец, Ваня произнесла:       — Пожалуйста, отпусти меня.       Неохотно Диего отошел в сторону.       — Где же твоя демонстративная смелость, Ваня? Вся исчезла после небольшого грубого обращения, а? И этого хватит, чтобы превратить такого человека, как ты, в умоляющую кучку? Я не удивлен.       Ваня не стала реагировать на его провокации. Она опустила голову, подметив, что ей нужно как можно скорее принять лекарства, сдвигаясь.       — Но есть одна вещь, удивляющая меня, — продолжил Диего, — то, как сильно ты хочешь спасти собственную шкуру.       Ваня встала, как вкопанная. Внутренне Диего обрадовался, когда увидел, что она остановилась.       — Это так жалко, и ты ведь ненавидишь это, поэтому ты так отчаянно пытаешься…       Ваня развернулась и быстро подошла к Диего. Она приблизила свое лицо к нему настолько близко, насколько это было возможно с учетом, что она не вставала на цыпочки.       — Хочешь, чтобы я высказала свое мнение? Ладно. Я никогда не была частью этой семьи. Меня всегда оставляли в стороне, не замечали, и ты смеешь мне тут доказывать, что эта моя семья? Ради Бога, ты только что угрожал мне расправой и хочешь, чтобы я поверила, что мы… — она остановилась на полуслове, когда Диего прижал ее к кровати.       — Вот теперь эта та Ваня, которую я знаю, — прорычал он ей на ухо, — Ваня, написавшая за спиной всех разоблачающую ее семью книгу, в то же время знавшая, что мы можем прихлопнуть ее в мгновение ока, должно быть, имела характер, верно? В тебе должно быть хоть немного мужества.       Ваня заметила, что хоть его трясло от гнева, он наслаждался происходящим, судя по его довольному тону. Наверное, он наслаждался этим с самого начала. Ухмылка, скрывавшаяся за его словами, пока они говорили… Она должная была увидеть, она должна была знать. Размышляя об этом, она смогла точно определить момент, когда он по-настоящему рассердился. Когда она сравнивала его с Лютером, он действительно потерял контроль. Но даже сейчас, когда она отрицала какую-либо связь с ним, в его гневе сохранялась игривость, как будто бы он хотел этого.       — Это то, чего ты хочешь, Диего? Драки? Хочешь ворошить эту грязь, ссориться и обвиняться меня во всем, что не так в твоей жизни?       Он стал еще злее от ее слов.       — Может, я и хочу ссоры. Или, может, я хочу просто преподать тебе урок, что я — твоя семья, нравится это тебе или нет.       На этих словах она начал прижиматься к ней.       — Ч… что ты делаешь? — прохрипела она в панике, пытаясь высвободиться и вырваться на свободу.       — Тс-с, Ваня… Я думаю, раз мы с тобой не родственники, то почему бы нам не сделать кое-что, это ведь будет не плохо, а? — ненадолго Диего отпустил одну ее руку, сжимая уже обе в другой, продолжая удерживать их над ее головой. Свободной рукой он потянулся к ее рубашке, начав ее расстегивать, — если, конечно, ты не признаешь меня своим братом, — прошептал он ей на ухо.       Несмотря на охватившую ее панику, Ваня усмехнулась. Она перестала сопротивляться.       — Так значит вот в чем дело? Хочешь трахнуть свою сестру? Ты поэтому бросил мне вызов?       — Не знаю, помнишь ли ты, но, кажется, ты первая бросила вызов, — парировал он, расстегнув наконец последнюю пуговицу и переходя к ее брюкам. Она быстро поняла, что прикована наручниками к кровати, и, несмотря на все происходящее, ей стало любопытно.       — Ты просто… таскаешь их с собой?! — спросила она. Диего ухмыльнулся ей, стягивая с нее брюки. Вскоре он сделал то же и с ее трусиками.       — Это то, о чем ты сейчас думаешь? Серьезно?       «Он прав», — с горечью подумала Ваня, пытаясь сосредоточиться на мыслях о новых оскорблениях, которые она могла ему высказать, пока он снимал с нее туфли и электрошокер. То, что он ее раздевал, еще не означало, что борьба окончена.       — Значит, это нормально, что ты ненавидишь отца и отдаляешься, но ненормально, когда я поступаю также?       — Видишь ли, — прорычал ей на ухо Диего, вновь сжимая ее шею, — разница между тобой и мной в том, что я не шлюха — предательница, опубликовавшая все семейные тайны. И я не шлюха, которая все еще отчаянно желает быть ее частью, — он отпустил ее шею, с некоторым трудом снял с нее лифчик. Затем он опустился к ее ключицам и груди, покусывая и целуя их. Сосредоточиться становилось все сложнее, но она поняла, что борьба с ним вторая кожа, что помогало ей сконцентрироваться.       — А я и не хочу быть частью… может, раньше… но не сейчас.       — Да, продолжай говорить себе это, — парировал он, сжимая ее сосок зубами.       — Боже! — крикнула она, ее тело дрожало в экстазе.       — Меня зовут Диего, — нахально ответил он.       Она отчаянно искала в голове новые способы унизить его, чтобы дистанцироваться от него. Наконец, она воспользовалась своим последним шансом вырваться на свободу и уйти от вещей, в которые ей не хотелось ввязываться.       — Тебя ничего не беспокоит? Например, что я не согласна?       — Ну, — начал он, расстегивая молнию на своих штанах и стягивая их вниз, при этом сохраняя их зрительный контакт, — ты всегда можешь признаться, что я — твоя семья, и я остановлюсь.       Она посмотрела на него, поднимая тяжелые веки.       — Ты — моя семья. — наступила гробовое молчание, и Диего начал медленно отступать. В этот момент она решилась. Она не хотела потерять его, не сейчас. — и я хочу, чтобы ты трахнул меня, — продолжила она.       Их взгляды вновь пересеклись, и, не дав себе времени на обдумывание ее слов, его палец проник в нее. Она откинула голову, отворачиваясь от него, ощущая волны удовольствия. Его мысли вновь вернулись к теме изнасилования.       — Знаешь, я долго думал об этом, — произнес он, когда она закричала, когда он добавил еще один палец, — с тех пор, как впервые услышал о твоей книге, — она всхлипнула, когда его палец внутри нее дернулся, — и когда я прочитал ее, я был так зол. Я не уверен, что тогда стал бы беспокоиться о твоем согласии, — он подключил еще один палец, — ты знаешь, я преследовал тебя. Какое-то время. И я не буду лгать, — продолжал он, вытаскивая из неё пальцы, и она издала громкий стон, наконец встретившись с ним взглядом, — я думал об этом, — он медленно вошёл в неё и поднял руку, погладив её по лицу, — думал о том, чтобы влезть в твой дом, это не должно было быть сложно, тем более для такого человека, как я, и сделать… я не даже знал, что я бы сделал с тобой. Всё, чего я хотел — это причинить тебе боль, — его слова не соответствовали его действиям, его рука все ещё ласкала её лицо, а его толчки были настолько нежными, мягкими и медленными, насколько он мог их такими сделать, Ваня дрожала под ним, и с каждым ее вздохом из неё вырывались тихие всхлипы. Ее грудь двигалась вверх и вниз, и её взгляд впивался в него, — я хотел, чтобы ты, ничего не подозревающая, вернулась домой, нашла меня там и поняла, что тебе совсем некуда бежать. Я бы хотел прижать тебя к стене, накричать на тебя или… или начать трогать тебя. Заставить тебя заплатить за всё, что ты сделала нам, почувствовать тебя подо собой и резко вонзиться в тебя, без какой-либо подготовки, без ничего. Укусить тебя за шею, пока ты кричишь, и… Боже, я не могу поверить, что я трахаю тебя, — он замолчал, в то же время Ваня стала громче, и она не могла поверить, что его маленькая речь о её изнасиловании им, возбудила её ещё сильнее, — и услышать эти прекрасные звуки, как сейчас.       Он вошёл в неё ещё глубже, быстрее и мощнее. Ваня издала короткие, полные удовольствия, вскрики. Он не мог поверить, насколько она красива, извиваясь под ним. Она казалась такой безмятежной, как будто бы делала то, что неотрывно было с ней связано, и она продолжала смотреть в его глаза, теперь из её рта вылетели тихие охи, когда она уже больше привыкла к его толчкам, а не крики. Он вглядывался в её блестящие глаза, и смотрел на сияющую кожу. Он задался вопросом, был ли это её первый раз. И он озвучил этот вопрос.       Это должен был быть вопрос из чистого любопытства, тем более, что он именно для этого его и задал, но его разум все ещё помнил, что он ненавидит человека под собой. Поэтому его голос прозвучал грубо, а рука обхватила её шею. Ваня уже не выглядела такой безмятежной, как раньше, но в её гневе читалась игривость. «Хорошо, — подумал он про себя, — прекрасно». Он понял, что не хотел бы, чтобы она действительно разозлилась, поэтому обогнал эти мысли.       — Что? При твоем образе жизни это не так уж и маловероятно, бедная неудачница, которую так обидела жизнь, что решила ни с кем не разговаривать.       Она продолжала недоверчиво смотреть на него.       — Если только ты не тайная шлюха, — он услышал под собой резкий вздох. Видимо, его мысли о ней возбудили ее. Нужно разобраться, — не объяснишь, как добилась публикации той вещи, что ты называешь книгой. Наверняка ходила и сосала члены издателей. Может быть лизала влагалища… Умолял на коленях, как грязная шлюха… Чтобы эту хрень опубликовали…       Она вскрикнула и кончила, а он продолжал трахать ее, ощущая, как ее влагалище сжималось вокруг его члена, заставляя его почти переступить через край.       — Кто бы знал, что тебе хочется, чтобы тебя называли грязной шлюхой, — воскликнул он, когда она немного успокоилась.       — А что насчет тебя? Как тебе нравится?» — поинтересовалась она, пытаясь восстановить дыхание, — Плохой мальчик? — он скривился. — Папочка? — он съежился, — Брат? — спросила она. Внезапно его поведение изменилось, и он казался более возбужденным, чем раньше. Она издала короткое, — Ох.       — Это не то, — пробормотал он в смятении. Однако он казался честным.       — Ох! — вскликнула он, — кажется, я поняла, — возникла короткая пауза, и она сказала, — Защитник, — кажется, это подействовало на него, — это ведь свихнуться можно, ведь ты трахаешь человека, которого должен защищать, любить, ненавидеть, держать от себя подальше и считать неполноценным.       Это не должно было сработать, но сработало. Его толчки стали беспорядочными, а лицо расплылось от удовольствия. Она вспомнила сказанные слова и поняла, что его возбуждало не какое-то волшебное слово, а скорее напоминание о том, что он трахал именно ее.       — Ты занимаешься любовью с Ваней, — интимно прошептала ему на ухо Ваня, думая, что она сошла с ума, считая, что это не сработает. Но это сработало, и он кончил, кряхтя и вздохнув. Они продолжали смотреть друг на друга, пока его член внутри нее смягчился.       Между ними возникла долгая пауза.       — Ну, — начала Ваня.       — Это все меняет, — продолжил Диего.       Они встретились глазами и неожиданно засмеялись.