Понимающая красота

На корабле «Свет Клином» пахло цветами, что было, на самом деле, очень и очень ожидаемо. Настолько, что не будь это так, впору было бы удивиться. А вот что не было ожидаемо, так это то, что там были не только всяческие десятки вариаций роз, но и другие, иногда, казалось бы, совершенно не сочетаемые ароматы и формы. Всё было здесь. Фиалки, анютины глазки, бархатцы, гортензии, ирисы, даже гладиолусы с пионами и прочие “прелестные” растения, названия которых Бутхилл не мог –да и не собирался, будем честны– запомнить, хотя в теории и должен был, ведь… Ведь эти цветы для Аргенти купил именно он. —О чем-то задумался, дорогой? Когда он снимал свои блестящие доспехи, на коленях у Аргенти было почти убийственно удобно. Каждый конечно думает по-своему и имеет собственное мнение, но лежать на них головой Бутхиллу казалось куда лучше, чем на каких-либо там подушках или даже на мягкой траве, что ему, вроде как, до “смерти” вообще-то очень нравилось, если он правильно помнил. Но, стараясь не уходить слишком глубоко в свои бесполезные размышления о прошлом, он отрицательно покачал головой, недостаточно сильно, чтобы помешать рукам Аргенти продолжать перебирать его волосы, но достаточно, чтобы тот рассмеялся и огладил большим пальцем его щеку, явно сдерживаясь, чтобы не поцеловать его, что виднелось буквально во всем выражении его лица. Глупо. Глупый, до ужаса очаровательный дурацкий рыцарь красоты. —Просто… Просто удивление Бутхилла, когда он впервые взошел на корабль и не увидел там почти ничего, что было действительно странно в его понимании, учитывая личность владельца Света Клином, вместе с его откровенно тупым порывом недоухаживаний и убеждением, что Аргенти обязательно понравятся какие-нибудь цветы в горшке, кажется, со временем превратило это место в оранжерею. Сначала то были действительно просто розы, потом ещё какие-то цветы, название которых он вспоминать даже не хотел, потом хризантемы, потом ещё что-то и ещё… И так мы пришли к тому, что имеем: подобие космического сада, в котором не хватает только каких-нибудь бананов и светящихся неоново-синим грибов. —Тебе не кажется это всё слишком милым? Эти очаровательные цветочки, которые я приношу. Слово “тупым”, как на зло, но как и всегда, заменилось на очередное “мило”, заставляя его злобно скрежетать острыми зубами. Аргенти с уж слишком большим, даже для него, восторгом каждый раз принимал эти “подарки”, но Бутхилл чувствовал некое подобие вины за то, что он не мог найти ничего получше, забивая уже давно не излишне пустое пространство и вдобавок заставляя вроде как довольно занятого рыцаря ухаживать за таким количеством растений. Этот самый рыцарь, кстати, сейчас взял в свои руки его лицо, заставляя посмотреть на себя и улыбаясь так, что Бутхилл, сколько бы раз он ни видел эту картину, чувствовал, будто его механическое сердце сейчас не выдержит, перегрузится и взорвется, разрывая сталь его грудной клетки. —Как же это может быть “слишком” милым? То, что делаешь ты, дорогой, не может быть “слишком” милым, как и сам ты. Не в силах смотреть в эти зелёные глаза, словно светящиеся изнутри, Бутхилл отвёл взгляд в сторону. Аргенти всегда был таким. Ярким, блестящим, верным своим убеждениям, до смерти прекрасным и… наивным. Эта его восторженность от жизни, его уверенность в том, что всё, всё вокруг него красивое… Его уверенность в том, что Бутхилл красивый. Расхваливания его не очень-то и приглядного вида, словно всех несостыковок и проводов просто не существовало, моральных качеств, которых у него точно не было, его чертовой речи, из-за которой всех, кого следовало бы назвать уёбками он называл “пушистиками”… Всё от Аргенти было искренним, но все было в сути своей лишь большим заблуждением. Бутхилл не мог, не мог не ощущать себя последним ублюдком, чертовой шавкой, позволяя Аргенти жить в его заблуждении из-за эгоистичного желания снова услышать хвалебные, даже не лестные, а просто искренне восхищённые слова в свой адрес, но и поговорить с ним насчет этого, если честно, не только не хотел, но и банально боялся. За пару месяцев их отношений и лишь чуть больше от их знакомства, он даже не поднял эту тему, притворяясь, что слона в комнате нет, но почему-то именно сейчас он понял, что это был подходящий момент. Точнее, конечно, совершенно не подходящий, но все же лучший, чем абсолютное большинство. Обсудить сейчас лучше, чем ещё дольше тянуть до последнего… Лучше же, да?.. —Тебе не стоит так говорить. Аргенти посмотрел на него смешливым взглядом, так и говорящим “почему?”, в котором искрилось столько нежности, что Бутхилл запнулся и даже сбился с мысли, ощущая, что он сейчас захлебнется в этом приторно-ванильном вкусе взаимного обожания. Но все же объяснять что-то, к несчастью, было надо. Хотя вот кто только тянул его за язык? —Понимаешь ли, ты не прав. Я не такой, как ты думаешь. Совсем. Знаешь, на деле я последний–.. Ему хотелось сказать “ублюдок”, но, понимая, что слово на выходе превратится в какое-нибудь “котенок” и Аргенти опять поймет всё неправильно, он закрыл рот, внутренне пытаясь прикинуть, как сказать все понятно, но цензурно ещё с самого начала. —Ты зря так говоришь обо мне. Я не хороший. Я не красивый. Даже моя речь. Ты говоришь, что она “чудесна”, но это всего лишь брань, случайно заменённая на что-то другое. Я не такой, как ты думаешь обо мне. Он разогнулся и сел рядом с ним на подобии огромного подоконника, чтобы быть лицом к лицу с Аргенти, а не смотреть на него снизу-вверх с колен, глядя на него хмуро и предельно серьёзно, ожидая увидеть злобу, расстройство, а может и разочарование. Ожидая и безумно удивляясь, когда вместо какого-нибудь “ты мне лгал?” Аргенти расхохотался и, подавшись вперёд, чмокнул его в губы. Продолжая смеяться, тот приобнял его и положил голову Бутхиллу на плечо, игнорируя жёсткое подобие укороченной куртки и оставляя поцелуй на подчелюстной линии, являющейся местом стыка ощущений прикосновений по человечески и по механически. Отстранившись от совершенно не знающего, что и думать, Бутхилла, уже прекративший смеяться рыцарь снова улыбнулся, словно было в этом что-то до ужаса смешное, садясь в ту же позу, что и его визави, подгибая под себя колени и выглядя скорее как веселящийся мальчишка, чем уважаемый во многих кругах последователь красоты. Посмотрев на выражение лица Бутхилла, он снова хихикнул, на сей раз прикрывая рот рукой и, словно желая окончательно его добить, взъерошил недавно им же расчёсанные околобелые волосы. —Милый, естественно я знаю. Окей. Хорошо. Так. Что?.. Кажется, сейчас любая космическая тварь, не испытывающая абсолютно никакой эмпатии ни к чему могла понять, что его перекошенное лицо выражало шок и, будем честны, откровенный ахуй, в разы больший, чем чёртову минуту назад. Что?! —Красота это не только визуальное восприятие. Красота это искусство, красота это и ум. Как последователь прекрасной Идриллы, я стараюсь развивать в себе все качества красоты, в том числе логическое мышление. Это было логично, дорогой. Если бы ты изначально имел ввиду то, что ты говорил, ты бы выстраивал предложение чуть-чуть по другому, понимаешь? Бутхилл не понимал. Вот вообще. Все это время? Все это время это он, блять, заблуждался?! Но почему? Почему он ничего не сказал? Почему сраный рыцарь сраной красоты несколько месяцев терпел злобные выкрики совсем не комплиментов, ничего не сказав? Разве такому как Аргенти не было неприятно? Не было противно, “некрасиво” слышать брань, которую он осознавал как таковую? Не было мерзко? —Учитывая то, как часто ты говоришь подобные вещи, тебе необходимо ругаться хотя бы так. К тому же, твоя версия режет ухо в разы меньше оригинальной, так что я довольно легко мог смириться. Я хочу, чтобы рядом со мной ты мог говорить так, как тебе хочется и вести себя так, как тебе хочется. И нет, ты не говорил это вслух, просто у тебя все написано на лице. …Блять. Серьёзно? Все это время?.. Он, мать вашу, серьезно все это время костерил всяких “пушистиков” на чем свет стоит, с каждым разговором становясь всё открытее в количестве зацензуренных слов, думая, что Аргенти не понимает, в то время как тот все отлично понимал?! Нет, он, конечно, наверное в голове заменял их на что-то не страшнее “гондоны!”, не вдаваясь в размышления, но что?! Кажется он сейчас перегреется. Твою же, он точно сейчас перегреется! Просто дайте ему разбить голову об стену и сбежать от этого позора, о Эоны. Аргенти серьезно просто терпел ради его комфорта? Он не заслуживает такого человека, как он. С таким стыдом Бутхилл и жизни не заслуживает. —Ох, милый, ты так беспокоишься об этом? Ну не думал же ты, что я не понимаю. Думал. В этом-то и проблема, что думал, за всеми своими заблуждениями не понимая такой простой истины, как то, что его парень – не идиот. Черт, да идиотом здесь был только он. Незаслуженно любимым идиотом, чьи ладони, скрывающие его вообще-то не способное краснеть лицо, отвели в сторону, широко ему улыбаясь и заставляя его с каждой секундой чувствовать себя всё глупее. —Да даже то, как я пошел с тобой. Не думаешь же ты, что я всем последователям красоты такое предлагаю? Если бы это было так, то мне бы и не был нужен этот корабль, ведь я был бы все время с кем-то другим! Но, признаю, в тот момент это было не проявлением вежливости, а, возможно, самую малость паникой. Я был слишком ослеплён твоей сияющей красотой, не способный придумать ничего лучше, лишь бы ты не ушел, свет мой. Окей. Так блять. Стоп. Он имел ввиду… их встречу? Их первую встречу? Он ещё мог понять то, что тот просто что-то там терпел, но что за день откровений нахуй?! То есть все те речи о “Отныне я пойду с Вами на любой конец вселенной, мой дорогой друг! Я буду защищать Вас и сражаться за Вас! Не стоит отнекиваться! Вы тоже следуете пути красоты, я вижу это по Вам и вашим словам! Красота должна держаться вместе, чтобы дать отпор злу!” или как там было были всего лишь… техникой подката? Техникой подката от его блядского парня, что запаниковал и не придумал ничего лучше?! Да он и не выглядел тогда что-то паникующим! Восторженным, восхищённым, прелестным – да, но паникующим? Вообще нет! И ведь… и ведь сработало же блять. Бутхилл ведь действительно понял, что “вразумлять его бесполезно”, позволив Аргенти пойти с ним, а потом уже сам полез и в дружеский спарринг, и за неловким поцелуем, похожим больше на столкновение зубами… Это сработало. Матерь божья. Это сработало. —Мне кажется, сейчас мне стоит не мешать и оставить тебя с твоими размышлениями. Если ты будешь меня искать, я собираюсь поливать Салифию, дорогой. Спасибо тебе, что поделился тем, что тебя беспокоило. И, поцеловав его ещё раз, на сей раз в лоб, Аргенти встал, удаляясь в другую комнату к своей “Салифии”, как он назвал то ли одну из орхидей, то ли ещё что, оставляя Бутхилла сидеть рядом с огромным окном с видом на космос, с широко раскрытыми ртом и глазами, на подогнутых коленях и с осознанием того, что на нём сработал буквально самый тупой способ подката во вселенной. И что он был очень этому рад.