Вендетта Чоу Чанг

Темнота не позволяла свободно ориентироваться в пространстве, но ей это вовсе не мешало. Ступни уверенно ощущали твердую поверхность, язык во рту беспрепятственно шевелился, — она без устали сворачивала его в трубочку, наслаждаясь идиотским процессом, — пальцы рук аккуратно двигались, подобно крошечным крыльям бабочки-капустницы, не вызывая ломки в суставах. Боли больше не существовало, и потому Чоу плевать хотела, умерла ли она по-настоящему, не затаилась ли в холодной темени какая тварь, способная ей навредить, и не выскочит ли с минуты на минуту из ниоткуда маггловский Бог, чтобы кинуть ее в самое жерло ада. Главное, чтобы Лонгботтом опять не наставил на нее свою палочку. Со всем остальным она точно справится. Чоу простояла бы так еще лет сто или около того, не жалуясь ни на скуку, ни на тоску по себе прошлой, но внезапная идея навязчивой опухолью уже стремительно наливалась в черепной коробке. Она знала, что ее ждёт — всегда одно и то же. Чоу хотелось выкрикнуть что-то вроде: «О, серьезно? Прямо сейчас?», но язык только и мог непринужденно болтаться во рту, ведь без голоса был абсолютно бесполезен — с губ все равно не слетело бы ни слова. Потому без всякой борьбы она пошла на поводу у законов бессознательного и покорно развернулась, как велело ей опостылевшее необъяснимое чувство. Сценарий разыгрывался привычный — вновь Седрик, вновь тонул. Не то чтобы Чоу не соскучилась, но эти ночные кошмары-свидания порядком осточертели — неужели она не заслуживала даже объятий за пережитые муки? Ведь именно план мести за смерть любимого в конечном счете привел ее под Непростительное проклятье! А впрочем, злилась Чоу скорее потому, что именно его лицо видела под Круциатусом. Не лучшие ассоциации на будущее. Отчаянные крики жадно поглощала вода, а на его бледном лице красноречиво отпечатались панический ужас и безысходность: жизнь снова покидала его. Он, наверное, молил о спасении, но Чоу застыла, вдруг смирившись со своим жестоким бездействием. С каких пор она стала такой хладнокровной? Ах да, Лонгботтом слегка подправил ее восприятие страданий, так что, пока она не сводила глаз с Седрика, отчаянно бьющегося о толстое стекло аквариума, у нее даже мысли не возникло оказать ему помощь или, напротив, убежать как можно дальше. Язык вновь расслабленно лежал во рту, пальцы свободно опущенных рук отыгрывали стаккато на импровизированном пианино в воздухе. Она была почти счастлива только потому, что у нее ничего не болело. Внезапно Седрик прекратил долбить кулаками и беспомощно барахтаться в струйках мелких пузырьков, облепивших его слегка посиневшее тело. Каштановые волосы густой гривой мерно развевались вокруг головы, делая его похожим на какого-нибудь маггловского святого, замученного инквизицией. Он был красив, как всегда, пусть и почти мертв. Чоу даже залюбовалась им, как любовалась во время тренировок команды Хаффлпаффа, но внезапно искривившиеся губы на еще взволнованном лице стали вытягиваться в коварную улыбку, от которой у нее мороз пошел по коже. Чоу вдруг вся съежилась, ссутулилась — законы физические, как оказалось, не работали во сне. В отличие от законов магических, потому что некогда светлый парень Седрик Диггори приподнял полупрозрачную руку, в которой была зажата палочка, и прицельно направил в сторону бывшей подружки. Воздух отяжелел в легких. Одиннадцать дюймов, английский дуб, сердцевина из сердечной жилы дракона. «Какого докси!» — беззвучно возмутилась она, потому что голос к ней так и не вернулся. Интуиция забила тревогу, и Чоу отчаянно замотала головой из стороны в сторону, знаками показывая Седрику, что с нее хватит, свое она уже получила там, в жизни. Но еще до того, как он взмахнул древком, Чоу потрясла горькая мысль: Круцио никогда ее не отпустит. Она проклята сгорать дотла даже во сне. Просыпайтесь, мисс Чанг. В Хогвартсе тот, кто ищет помощи, всегда ее получает. Откройте глаза, мисс Чанг. Ферзь тебя сожрет.

***

— Ну же, мисс! Слух был нечетким и работал с явными перебоями. Чей-то голос то звучал приглушенно, словно кто-то забился в сундук и обращался к ней оттуда, то слышался звонко, раня барабанные перепонки завышенными децибелами. С глазами дела обстояли не лучше: веки ощущались такими громоздкими, будто на них уложили по бладжеру. Пальцы ног и рук шевелились — это стало приятным открытием, ведь означало, что она не осталась парализованной. Последствия пыток Непростительным в колдомедицине встречались самые разные, в том числе и окостенение конечностей. Память, казалось, тоже не претерпела сильных изменений, потому что желание придушить Гринграсс за нерасторопность еще раз подтверждало, что детали событий надежно закрепились в голове. Думалось медленнее обычного, но, возможно, она не деградировала до уровня гигантского кальмара и ей всего-навсего необходимо пропить какие-нибудь зелья. — Мисс Чанг, откройте глаза, — голос вещал точно под Сонорусом, однако Чоу его усиленно игнорировала: не хотелось растрачиваться на глупую борьбу с веками. Не лучше ли проверить состояние умственных способностей? Без златокрылки Сыворотка правды не настоится. Пропихивание квоффла категорически запрещено правилами квиддича. Конфундус, предшествующий Обливиэйту, делает последнее заклинание неэффективным. При вычислении вероятностей в нумерологии пользуются основной таблицей Себастьяна Бромеля, а если нужны расширенные сведения, то… — Не ленитесь, мисс Чанг. Паршивый голос продолжал бессовестно отвлекать — он то разбушевавшейся грозой обрушивался на многострадальные перепонки, то становился совершенно неразборчивым, как будто кто-то нарочно убавлял громкость болтуна волшебным пультом. Слух был ни к черту, но кое-что ей все же удалось различить: ее только что назвали лентяйкой! Отложив умственную гимнастику, Чоу вдохнула поглубже и вознамерилась осторожно приоткрыть рот, так как скорость в этом деле была неуместна — неизвестно, сколько она тут провалялась, — но тело внезапно сразила короткая судорога, и от неожиданности Чоу резко распахнула и глаза, и слипшиеся губы. Полость рта мигом обожгла пульсирующая боль. Она хотела прокричать что-то внятное, может, даже несколько ругательное, но ограничилась глухим воем. Слезы, вызванные скорее паникой, нежели агонией, солеными ручьями хлынули из глаз и неприятно скатывались в уши. На нормализацию слуха теперь рассчитывать не приходилось, зато интеллект и склонность к быстрому анализу остались при ней — Чоу мигом сообразила, что ей отращивали кусок языка. — Мерлин, мисс Чанг, зачем? — глухой голос вновь пропадал, а потом раздавался ближе, напоминая испорченный телефон Дина, который давно следовало утилизировать. Чоу инстинктивно поворачивалась на звук: зрение еще не вернулось к ней полностью. Будто мало ей страданий, слезы теперь попали и в рот, заставляя завыть вновь от ощущения, словно открытую рану обильно посолили. Вымотанная пытками, она вела себя как запуганный зверек. У нее совсем не выходило сконцентрироваться на говорившем: он двигался слишком быстро для нее, больной и неповоротливой. Но ей чертовски необходимо было убедиться, что в этом месте не затаилось поганого Лонгботтома. Где она? Кто еще здесь? Проморгавшись как следует, она из последних сил повернула голову на подушке, чтобы прищуренным замутненным взором осмотреть помещение на наличие потенциальной опасности — какая-то мебель, тени и силуэты. Их было трое. В углу кто-то тонкий с высокой прической, напоминающий ведьму из маггловских сказок. — Сейчас я вас усыплю, дорогая, — настырный голос продолжал издеваться. Нет, не надо, там Седрик, а значит, очередной круг ада! Еще один высокий, но из-за черных точек в уголках глаз неузнаваемый — это мог быть кто угодно, но, Мерлин благослови особенности Невилла, точно не Лонгботтом. Слишком тощий. — Вот так, мисс Чанг, еще немного. Нет-нет! Остервенело мотать головой уже не получалось: движения замедлялись, а концентрация умирала вместе с надеждой. Третий — тоже безликий силуэт, даже более размытый, нежели остальные, из-за чар глубокого сна, которые на нее только что наложили. И все же Чоу не надо было видеть большего. Она сразу прекратила вырываться и полностью подчинилась голосу. Третьим силуэтом был Родольфус, его бы она узнала и с пустыми глазницами. Уложив голову прямо, Чоу мерно вздохнула, проваливаясь в сон. Где бы она ни находилась, ей уже ничего не угрожало: Лестрейндж не позволит ничему плохому случиться. Жаль, с Седриком помочь не в силах.

***

                                                                  — Она мне очень нравится, но я

                                                                                    не влюблен в нее.

                                                                                    — А она влюблена в вас, хотя

                                                                                    нравитесь вы ей не очень.

                                                                                                                  Оскар Уайлд

Она вынырнула из сна довольно резко. Хотела даже сесть в постели, но этот финт ей был пока не по силам. И все равно Чоу чувствовала себя в разы лучше, чем накануне. Зрение вернулось к ней почти полностью, разве что сами глаза слегка чесались. К счастью или нет, но настырный голос больше не трепал ей нервы и не обзывал лентяйкой, так что слух проверить возможности не представилось, однако язык… Что же, язык просто был. Будто ребенок, она вытащила его изо рта, бесполезно покосившись вниз, и зачем-то попробовала достать кончиком до носа. Ничего не вышло. Впрочем, и с прежним языком у нее тоже никогда не получалось. Из всех ее знакомых только Томас мог проделывать такой трюк, наивно полагая, что девчонки оценят его умение. Чоу привстала на локтях, но была вынуждена вновь откинуться на подушки: матрас оказался слишком мягким, она словно в теплые дьявольские силки проваливалась. Дед-бобби на смех бы поднял такие удобства, присядь он на край такой постели хоть на секунду. Чоу, впрочем, тоже глупая роскошь казалась чрезмерной. — Полагаю, раз хихикаешь, чувствуешь ты себя сносно? Он даже не успел закончить вопрос, а Чоу, все же с трудом усевшись в постели, пусть и неловко утонув в бесконечных одеялах, поняла две истины: во-первых, слух уже не барахлил, и ей не придется при любой беседе гаркать старческое «А?», как это ежедневно делал Филч; во-вторых, только от одного присутствия Лестрейнджа ощущение абсолютного счастья расцвело внутри, подобно той искусственной сакуре, что она видела из окна министерского кабинета. Родольфус сидел на обычном стуле, облокотившись о колени и опустив щетинистый подбородок на сплетенные пальцы. Просто мужик на стуле, но Чоу так рада была видеть его живым! Почему-то мысль, что Лонгботтом собирался убить его, все еще вызывала в ней возмущение. Лестрейндж смотрел на нее прямо, изредка моргая, и, хотя Чоу по-прежнему ничего о нем так и не поняла, ей вдруг захотелось нафантазировать себе доброту и признательность на дне голубых глаз. Может, это последствия травмы делали ее такой голодной до человеческих отношений, а может, это из-за желтых, как топленое масло, лучей солнца, что заливали его светом, изрядно приукрашивая образ не самого порядочного мага. Он смотрел, не произнося ни слова и не меняя позы. А воспаленное наивностью воображение все убеждало Чоу, будто речь — это для деловых людей, а они сейчас вышли за рамки и общались вот так, одними честными взглядами, которые говорили слаще самых сентиментальных речей. Она только на мгновение оторвалась от него, когда все мышцы разом прошиб безболезненный спазм и ей пришлось зажмуриться. Постыдные последствия Круцио еще долго будут ставить ее в неловкое положение. — Ты помнишь, что случилось? — наконец, приподняв голову, спросил Родольфус. Он выглядел неважно: небритый, растрепанный и, если его заплетающийся язык не был следствием пыток, пьяный. Волосы падали на лицо неопрятными прядями, и, как ей показалось, от этого он морщил нос — Родольфус раздражался. Хорошо бы только из-за состояния своей шевелюры. — Чоу? — нетерпеливо напомнил он о себе. Она отрицательно качнула головой. Опробовать новый речевой орган желания не было: попытки лишь убьют надуманную романтику и выставят ее на посмешище. Родольфус вновь вперился в нее, отложив расспросы, затем медленно поднялся и пошел в ее сторону. Чоу вдруг захотелось провалиться в матрас и навсегда остаться его частью, потому что даже воспаленный мечтаниями мозг уже не мог выдавать желаемое за действительное: Лестрейндж с ней прощался. Подушечками пальцев он невесомо огладил скулу, а потом чуть склонился и оставил сухой поцелуй на лбу. — С тобой все будет в порядке, Чоу. Тебе не стоит никого опасаться. Ты — неприкосновенна, — тихо прошептал он. Вероятно, он не владел всей информацией в полной мере, потому что Лонгботтом совершенно точно клал свой гриффиндорский болт на ее неприкосновенность. Чоу неотрывно наблюдала, как он распрямляется и разворачивается к ней спиной. Как спокойно покидает эту пряничную спальню непонятно какого замка. Как тянется к кованой ручке и проворачивает ее, чтобы оставить Чоу наедине с ее судорогами в этом тошнотворном уюте. Сукин сын лишил ее присутствия родителей, фактически одобрил идиотское задание Долохова, приведшее к раскрошенным зубам и откусанному кончику языка. Он запер ее в какой-то пушистой заднице вместо их пентхауса, а теперь оставляет прозябать в одеялах и старомодной бабкиной ночной сорочке. Какого драккла он о себе возомнил? — Руди, — сорвалось с губ быстрее, чем она осознала, что несет. О, совершенно ясно — этот новый язык никуда не годился! Она даже в самых откровенных моментах никогда бы его так не назвала. Моргана, а он ведь даже не голый! Впрочем, глупый язык, казалось, свое дело знал. Будто под Империо, Родольфус вновь к ней обернулся, а потом без лишних расспросов о ее ментальном состоянии вернулся к кровати и покорно прилег на край. Чоу старалась даже не дышать. — Ужасный матрас, — уже через пару минут констатировал он. — Стоит пересмотреть спонсирование Мунго, — отозвалась она на его замечание. Все это время, пока они молчали, Чоу с упоением рассматривала потолочную лепнину, подсвеченную уходящим солнцем. Потому и в свои слова о волшебной больнице, конечно, не верила. Учитывая столбцы на кровати, расписные узоры стен и старомодную мебель, она могла быть либо в Ватикане, либо… — Ты в Лестрейндж-холле. — Ого, — выдохнула Чоу. — Знаешь, на ковре было поинтереснее. Он прыснул от смеха, а потом, как будто от ее идиотских шуток вся неловкость между ними рассыпалась затхлым песком, прижал Чоу поближе, и она с облегчением положила голову ему на грудь. — Где моя палочка? — из последних сил пробубнила она: очередная волна усталости накатила на нее с новой силой, вероятно, последствия огромной дозы восстанавливающего зелья. — На тумбочке. Засыпай. Проверять она не стала: не хотелось думать, что Лестрейндж ей лжет, да и шевелиться, честно говоря, тоже не хотелось. В любом случае она отвоевала свое право на совместную ночевку, жаль лишь, что для этого понадобилось встряхнуть ее кишки Непростительным. Наверное, любовницам никогда не бывает просто.

***

— Тебе бы колокольчик на шею повесить, шпион! Чоу сокрушалась на эльфа, не скрывая своего дурного настроения. Мелкий домовой, явно не достигший возраста взрослой особи, забился в угол и смотрел на нее огромными глазищами. Он смотрел, пока она расхаживала по комнате взад-вперед, пока приводила себя в порядок, даже когда доктор Элджин — тот самый обладатель противного голоса — ее навещал, тоже внимательно смотрел. Эльф обнаружился с утра у резного дубового комода растянувшимся прямо на полу. Разряженный, как куколка, в симпатичном комбинезоне на синих лямках, он просто наблюдал и изредка шевелился. И от его шорохов сердце Чоу делало кульбит в груди, потому что о домовике она напрочь забывала, проваливаясь в мрачные мысли. — Если сидишь тут, бесполезный, то сиди тихо! Ни звука! Эльф ей не подчинялся, но все же опасался. Несколько раз она хватала палочку с прикроватного столика и направляла на него, как бы угрожая. Хотя они оба знали, что магия домовых значительно сильнее магии обычных полукровок, особенно физически истощенных, мелкий шпион все равно выпячивал крохотную губку и поджимал острые ушки. Тогда Чоу снова швыряла палочку на прежнее место, устыдившись своей вспыльчивости. Она подозревала, что эльфа направил к ней Родольфус, мерзавец. Сам он, к слову, исчез без следа, одарив ее очередным одиноким утром. Вернее сказать, днем, потому что проснулась Чоу часа за два до надвигающихся сумерек. Впрочем, конкретное время она бы назвать не сумела: лишний раз колдовать желания не возникало, потому что, как предостерегал лекарь, ей по-прежнему угрожало неслабое магическое истощение. По солнцу же сориентироваться было весьма затруднительно: небо заволокло низкими тучами, изолируя это чертово поместье от дневного света. Дурной знак. Не Гримм, конечно, но хмарь за окном насильно насаждала тоску, как будто это не тучи сгущались, а стая дементоров. Чоу отпрянула от окна и покосилась на домовика — его хрупкая фигурка сгорбившись привалилась к стене. Когда она обреченно поплелась обратно к кровати и, широко раскинув руки, повалилась спиной на подушки, он продолжал пристально следить за каждым ее движением. Что за бесполезную прислугу оставил Руди… Хотя теперь-то точно Родольфус: отбросив необоснованную романтику, которая вчера въелась ей в голову паразитом, Чоу уже не считала, будто полуночные объятия могли как-то выровнять их пошатнувшиеся отношения. Лестрейндж ведь так и не спросил у нее, кого из стирателей мог бы отослать в Три Метлы. И означало его тактичное молчание лишь одно: править память свидетелям подлых заявлений Лонгботтома и Уизли было уже поздно. Фактически, кинув гордое «Исключительно» на провокационный вопрос Джорджа, Чоу сама расписалась во всех предъявленных обвинениях. Пьяный Годрик, что теперь будет? Мысли оборвались на самом главном, когда ручка двери лениво опустилась вниз. Чоу слегка приподнялась, разочарованно отмечая, что это вряд ли Лестрейндж. Наверняка другой домовой эльф, как и за несколько часов до этого, принес ей поднос с едой и напитками. Рановато для ужина, но ведь и точного времени она не знала до сих пор. Разбитая своими печалями, Чоу не сразу сообразила, что стук каблуков и писк мелкого ушастика из-за комода никак не вязались с безобидным ранним ужином. Когда желудок сжался в преддверии беды, она сделала безуспешную попытку вскочить на ноги, но было слишком поздно. Вся в черном, как взбесившаяся пантера, Беллатрикс одним прыжком кинулась к постели и навалилась сверху, сжав горло и челюсть выбитой из колеи Чоу паучьими пальцами. Ее взгляд был абсолютно безумен, а улыбка и того хуже — дикая, с почерневшими зубами и бледными губами. При близком рассмотрении мадам Лестрейндж уже мало напоминала красивую женщину, скорее, обликом она походила на Смерть. — Ну-ка, — повертела она голову Чоу из стороны в сторону, как болванчика, — дай я на тебя посмотрю, Марлин. — Я не… — просипела Чоу, но на продолжение кислорода уже не хватало. Да и стоило ли? Беллатрикс сумасшедшая, совершенно без Мерлина в голове! Даже мелкий домовик это понял, судя по хлопку аппарации, что донесся из угла. Впрочем, на его побег обижаться она не смела. — Тсс… — прошептала со свистом Беллатрикс. — Давай поболтаем, как девчонка с девчонкой. Лестрейндж навалилась сильнее, и теперь их носы почти соприкасались. Вряд ли из жалости, наверное, все же из-за неудобства позы она убрала свои клешни от шеи Чоу, и та, не теряя своего шанса, жадно глотнула как можно больше воздуха. Буйная копна кудрей обрушилась на лицо и плечи, попутно попадая в глаза и нос. Чоу зажмурилась, отплевываясь от вездесущих волос, но мигом замерла и вновь перестала дышать, когда почувствовала металлическое острие у виска. — Знаешь, он проклят, — проворковала Лестрейндж и тут же захлебнулась смехом, добавляя: — Я про кинжал, маленькая Марлин, не про Руди. Впервые за долгие месяцы Чоу возненавидела себя за то, что ввязалась в эту историю с Министерством, где член самого Министра играл не последнюю роль. Моргана, ее предупреждали все, начиная от туповатой секретарши и заканчивая гребаной Гринграсс, но она была слишком беспечна. Родольфус, блядский Родольфус был беспечным! Это он заверил Чоу, что Белла — не ее проблема. А вчера и вовсе раскидывался громкими словами о неприкосновенности любовницы. — Ждешь его, да? — шипела сквозь улыбку Беллатрикс. — Нет, — соврала Чоу. Вырваться она не пыталась: шансы были еще меньше, чем у Дина переспать с Мариэттой. Сбрендившая Лестрейндж плотно вдавила ее в матрас, и, учитывая их комплекции, — а Чоу ей наверняка и до плеча-то доставала с трудом, — скинуть эту сумасшедшую и выбежать в коридор не было никакой возможности: Беллатрикс по-прежнему играла с клинком, выводя на лице незамысловатые узоры. Дернись она, и эта больная распорола бы ей кожу! А ведь у Чоу даже палочки не было. Она могла бы попробовать договориться с Лестрейндж, наплести ей небылиц о завистниках-сплетниках, но в сложившихся обстоятельствах в этом не было смысла: Беллатрикс неспроста несколько раз назвала ее чужим именем. О Марлин Маккинон упоминал и Снейп, когда ругался с Чоу в Отделе Тайн. Разумеется, глупо было бы оставить тот случай без внимания, и потому, пользуясь служебным положением, она посетила засекреченную секцию Архива, куда стащили все грязные делишки последователей Волдеморта. И, как ей показалось, ничего стоящего не обнаружила: обычная семья волшебников, погибшая во время нападения Пожирателей Смерти. В свитке ведь и фамилии налетчиков не были указаны. Тогда она не придала этому значения, сейчас же, под давлением мадам Лестрейндж, Чоу запоздало догадалась, что это были за Пожиратели или, если точнее, Пожирательница. Выходит, Руди и до Чоу был слаб на передок! — Что молчишь, шваль? — выдохнула ей в губы Беллатрикс, и сердце Чоу подскочило к горлу — пожалуй, даже Лонгботтом не пугал ее настолько сильно. — Быть может, тебя надлежит угостить моей плеткой? Не гляди на меня как затравленный кролик, Марлин. Родольфусу следовало бы трахать кого-то посмелее. Ее свободная рука опустилась на грудь Чоу, переместилась на живот и прошлась по бедру. Озноб прошиб тело разом — лучше бы плетка! Словно отражение предсмертного психоза, искрившегося в воздухе, на прикроватном столике заметалось пламя угасающей свечи. Вместе со свечой угасала и надежда на дальнейшую жизнь. Не выдерживая более дразнящего взгляда Беллатрикс, Чоу перевела взор на фамильный кулон, эффектно раскачивающийся на изящной цепочке. — Белла! — дверь с силой ударилась о стену, когда в спальню ворвался Лестрейндж. Беллатрикс снова расхохоталась, а потом, низко склонившись к уху, прошептала едва различимо: «Что такое, не тот Лестрейндж?». Не дожидаясь второго обращения, она нехотя слезла с запуганной до смерти Чоу. — Моргана, ты что удумала! — возмутился Рабастан несколько наигранно. Распластанная на кровати в одной ночной рубашке, Чоу лежала, как дохлая рыба на берегу, не смея и пошевелиться. С силой сглатывая остатки ужаса, она посмотрела в сторону двери, куда танцующей походкой энергично устремилась Беллатрикс, поигрывая кинжалом, как дамским веером. — О, не нагнетай, Басти. Мы всего-то познакомились поближе, — задорно пропела она, а потом, уже в дверном проеме, обернулась к Чоу и лукаво подмигнула: — До встречи, Чжоу. — Не обращай внимания, — кинул ей младший Лестрейндж, запирая за невесткой дверь. Чоу затошнило. Не обращать внимания на отравленный кинжал у виска или на домогательства слетевшей с катушек ведьмы? А может, на то, что безмозглый Родольфус притащил ее в дом, где жил с женой? — Вот, держи, — Рабастан быстро сунул в еще подрагивающие руки ее же палочку и металлический портключ, который унес Дафну из лап озверевшего Ордена. — Перенеси нас в пентхаус. А ты, — глянул он куда-то вниз и сморщился в отвращении, — свободен. Святые Основатели, ну зачем так уродовать домовиков! Маленький эльф, который вернулся вместе с Лестрейнджем, зыркнул на него как-то недобро, и Чоу даже почудилось, будто хулиган показал господину крошечный голубоватый язык. Однако исчезать не спешил, выражая очевидное неповиновение. — Ну же, возвращайся к хозяевам, а нас оставь в покое, — рявкнул Рабастан, схватил Чоу за плечо и сам активировал портключ.

***

— Моргана, я бы сделала это сама! — истерично взвизгнула Чоу, когда их выплюнуло из воздуха в спальню. Отскочив подальше от младшего Лестрейнджа, она быстро осмотрелась на присутствие Лонгботтома, настолько крепко сжимая палочку пальцами, что рука как будто вросла в артефакт и древко стало продолжением самой Чоу. Теперь, после того как ее чуть не разрезала на лоскуты жена любовника, а бывшие товарищи щедро вываляли в испражнениях под аккомпанемент ее же отчаяния, черта с два она когда-нибудь еще останется безоружной! Даже ночевать отныне Чоу намеревалась с палочкой под подушкой. Конечно, в случае, если вообще решится спать в обозримом будущем. — Спокойно, Чоу, — поднял открытые ладони Рабастан, обращаясь к ней ласково, будто она и правда представляла угрозу со своими одиннадцатью дюймами. — Давай поступим следующим образом: я сейчас отправлюсь на кухню, заварю нам чай, а ты пока приведешь себя в порядок. Идет? Чоу медленно кивнула, не сводя глаз с открытого лица Рабастана. Его брови приподнялись вверх, и сам он казался взволнованным и усталым. Из всех Лестрейнджей, пожалуй, младшему она симпатизировала сейчас больше всех. Родольфус спал с женщинами, но, когда в дело вступала его больная на всю кабину супруга, прятался в кусты, так что в смене приоритетов Чоу не было ровным счетом ничего удивительного. Шаги Лестрейнджа послышались на лестнице, а чуть позже до Чоу донесся и звон посуды. Она все еще не до конца понимала или, вернее сказать, не принимала новую реальность. Какой бы сукой ни была мадам Лестрейндж, кое в чем она действительно оказалась права: Чоу на самом деле ожидала другого брата. Они с Родольфусом прошли многое, начиная от его драной туши в Лютном столько лет назад, заканчивая тайной происхождения ее матери. Он, в конце концов, был Министром Магии, да и Чоу не первая любовница в его подлой жизни, — ему было по плечу то, что другим и не снилось. Почему же тогда в их личных апартаментах разливал кипяток по их любимым кружкам младший брат, а не он сам? Чоу протяжно выдохнула. Довольно рассуждений, иначе ее вновь понесет в какую-нибудь романтическую даль. Только холодный рассудок способен был вытащить ее относительно невредимой из очередной передряги. Но для начала, конечно, стоило разобраться, куда именно ее занесло на этот раз. Заскочив в гардеробную, она схватила свободного кроя платье из стопки прочих вещей и, не глядя в зеркало, дабы не добавлять себе лишних переживаний, через голову стащила отвратительную старомодную рубашку. Теперь, когда она облачилась в свою одежду и находилась в относительно безопасном доме, решимость вновь уверенно возвращалась к ней. Рабастана она застала сидящим за столом с бокалом, доверху наполненным вином. — Не нашел чай, — пожал он плечами и кивком указал на такую же обильную порцию, поджидающую Чоу. Она недоверчиво покосилась на столешницу — там на плетеной салфетке стояла открытая декоративная корзинка с чаем разных сортов. Однако спорить Чоу не стала и аккуратно присела за круглый столик напротив предприимчивого гостя. Наверное, так даже лучше, вряд ли благородный чай справился бы с предстоящей беседой без завышенных градусов. — Итак, в первую очередь, от лица нашей семьи я хотел бы выразить тебе признательность за проявленную храбрость и стойкость… — он начал весьма бодро, но быстро сдулся под раздраженным взглядом Чоу. Если бы глазами можно было насылать Жалящее, пожалуй, она бы воспользовалась случаем: Рабастан напрашивался. — Мистер Лестрейндж, — приподняла она бокал и слегка пригубила, — мы могли бы пропустить эту часть и перейти к сути? Его острый кадык внезапно двинулся вверх, а рука спешно потянулась к ножке бокала. Чоу наблюдала за ним не мигая. Каким несуразным теперь ей виделся чистокровный щеголь, который когда-то высокомерно давал напутственное слово соискателям на вакансию в Отдел. Как занесло его на маггловскую кухню под свет электрических ламп? К его брату, впрочем, подобных вопросов у Чоу не возникало: ей было доподлинно известно, каким местом был ведом Родольфус. Сконфуженная всей этой нелепой ситуацией, Чоу перевела взгляд к окну, находившемуся прямо за Лестрейнджем, — над Лондоном сгустился плотный туман, бессовестно скрывший прекрасный вид на Темзу и тем самым превративший пентхаус в обычную бетонную коробку. Тем временем ее странный гость еще раз дернулся, на этот раз чтобы подхватить бокал и жадными глотками осушить бокал до дна. И только когда он напился вдоволь, вновь посмел заговорить. — Так лучше, — оповестил Лестрейндж, словно Чоу спрашивала о его драгоценном самочувствии. — С чего бы ты хотела начать? Чоу задумалась. Разумеется, на повестке дня стоял вопрос о местонахождении мистера Министра, недвусмысленных заявлениях Орденцев в Трех Метлах, а также о судьбе самих нападающих, да и той же Дафны, в конце концов. Однако Рабастан, если верить языку жестов, с Чоу был намерен оставаться честным до конца, даже в ущерб приличиям и высокому положению в обществе. Вряд ли он с ходу растрепал бы о Волдеморте и его импровизированной тюрьме — все же Хранителем он не был, — но вот приоткрыть завесу другой, более безобидной тайны, мог и согласиться. — Кто такая Марлин Маккинон? — спросила Чоу в лоб. Он немного помедлил, а потом схватился за початую бутылку, которую разумно не стал убирать в бар, и вновь наполнил свой бокал. — А коньяка у тебя не найдется? — с надеждой взглянул он на Чоу, но та лишь отрицательно покачала головой, и ему ничего не оставалось, кроме как обнажить историю незнакомой девушки под терпкий вкус вина. — Марлин, — выдохнул он несколько печально. — Чертовка с огненными волосами. По мне, просто приятная картинка: мордашка, ноги — все при ней. Ты знаешь, как это бывает, ты тоже хороша, — дернул он головой в сторону смущенной Чоу. Вот же проходимец этот младший Лестрейндж! — Но Руди видел в ней больше других, глубже, чем мы все, беспечные слизеринские мальчишки. Мы уже служили Повелителю, и брак с Беллой был лишь вопросом времени, поэтому он не предпринимал никаких попыток и после школы. Просто наблюдал издалека. Да и что бы он сделал? Марлин была ярой магглолюбкой и даже не скрывала связи с Орденом. Зато связь с Руди скрывала надежно — когда умер наш отец, Родольфус все же решился дать себе волю. Он горько ухмыльнулся и выпил еще. Выпила и Чоу, точно загипнотизированная им, хотя Лестрейндж на нее уже не смотрел. Он слегка повернул голову и вглядывался куда-то за ее плечо, возможно, в прошлое. — Об этом узнал и Лорд, без него никак, — недовольная гримаса исказила лицо, и Рабастан в мгновение растерял весь свой шарм. — Он… Он убил Марлин? — Чоу не смогла сдержать рвущихся наружу слов, ведь успела проникнуться образом смелой молодой и революционно настроенной Маккинон, которая не побоялась врага и, подобно Седрику, пала от его безжалостных рук. — Нет. Конечно, нет. Тогда Лорд еще не достаточно утвердился среди чистокровных, поэтому дорожил галлеонами и связями Лестрейнджей. Но он поделился информацией с Беллой, потому что наши деньги и наше имя отчасти уже принадлежали ей. — Скандал, наверное, был на всю Англию, — попыталась пошутить Чоу, намекая как минимум на вспыльчивость мадам. — Ну что ты, какие скандалы в чистокровных семьях, — он поморщился, как будто она сравнила его Дом с маггловскими фермерами. — Под покровом ночи Беллатрикс вырезала сердца всей семьи, в том числе и самой Марлин. Конкретно ее сердце Руди получил на тарелке вместо овсянки следующим же утром. Чоу подавилась вином, натужно закашлялась и разом растеряла весь контроль над эмоциями. Конечно, накатившие слезы можно было списать на напиток, но, судя по сквозной дыре в районе груди, алкоголь был ни при чем. Эта Лестрейндж — поистине чудовище, настоящая социопатка! Неужели ее окружение этого не замечало? Отчего Родольфус не прогнал ее? — Мы не разводимся, ты знаешь? Потому я и не женюсь, — он приподнял бокал и отсалютовал Чоу с очаровательной улыбкой. — В прошлый раз Беллатрикс осталась безнаказанной, ведь у брата были связаны руки. Но в этот раз, — он слегка наклонился и с силой вцепился в ее запястье, сделавшись пугающе серьезным, — все будет по-другому. Руди тебя убережет, даже не сомневайся. Но не совсем так, как тебе бы хотелось. А ты… Ты умная, Чоу, и со смертью в прятки играть не станешь. Поэтому слушай внимательно, как мы теперь поступим. — Постой, — вырвалась она из хватки, пытаясь побороть панику и невесть откуда взявшееся любопытство. — Почему в этот раз все должно быть по-другому? Чем я лучше? — Ну, ты как минимум не связана с Орденом, — откинулся он на спинку стула и игриво подмигнул ей. Сердце набатом зашлось в груди, а во рту неприятно пересохло. Где-то в спальне на дне пыльной коробки хранились монета, по которой Грейнджер общалась с ней не так давно, и пятак Дамблдора, заклейменного врагом магической Британии. Лестрейнджу и в кошмарном сне бы не привидилось, насколько он ошибался — Чоу не просто рискнула поиграть, она добровольно засунула голову Смерти в зубастую пасть.