Вендетта Чоу Чанг

— Я не собираюсь сидеть, как какая-то немощная сквибка, и просто дожидаться твоей чертовой милости, Руди! Белла свирепствовала. Ее густые каштановые волосы разлетались упругими кудрями при каждом гневном движении головы. В глазах плескалась раскаленная ярость с привкусом сумасшествия, и он уже начинал верить, что безумие зародилось в ней с самого появления на свет, а потом увеличивалось планомерно, словно глубокая царапина разрасталась в гноящуюся рану. Азкабан ли в целом, дементоры в частности, а может, безудержное поклонение Лорду — что-то из этого стало решающим фактором, который заставил нарыв разорваться, и вся ядовитая субстанция вперемешку с кровью живо потекла по венам, целенаправленно отравляя жену одержимостью. Беллатрикс и до того никогда не славилась уравновешенностью, но после тюремного заключения надежд на рациональность ума не осталось вовсе, как, собственно, и той девочки-невесты — напыщенной гордячки, первой красавицы Слизерина, — которую он охотно принимал в свой род. — Ты не слушаешь меня! — взвизгнула она, и глаза ее опасно сверкнули — не к добру. — Всерьез не воспринимаешь, так ведь? — Хищная улыбка, спустя годы все еще отдающая сексуальностью, хоть и больной, заставила Родольфуса напрячься. Беллатрикс распрямилась, оттолкнувшись изящными ладонями от поверхности лакированной столешницы, в два шага пересекла расстояние между ними и, откинув тяжелый подол кожаного одеяния — то ли юбки, то ли мантии, — склонилась над ним, мирно сидящим, так низко, что кончик его носа касался ее, прямого и немного вздернутого. Руди, разумеется, догадывался, что ею двигало, по крайней мере, в целом, так как полностью предсказуемой Беллатрикс назвал бы только кретин, — она надеялась загнать мужа в ловушку. Родная душа, она, видимо, отчаялась окончательно, раз рассудила, будто такая провальная выходка могла привести к желаемому. К Лорду. — Ты истосковалась, дорогая? — приподняв обе брови, Родольфус с решимостью встретился с безумством в омутах ее глаз. Разумеется, его истинным мотивом было лишь смутить немного зарвавшуюся Беллу, не более. Постель они не делили давно, с чего бы им менять привычный уклад сейчас? Однако ее выпад Руди обязан был пресечь на корню. Их брак всегда держался на превосходстве и власти. Стоило дать слабину в отношении мадам Лестрейндж, и тебе конец, ведь немощи в любом ее проявлении Белла не переносила. Наверное, Лорд заслужил полное восхищение его супруги именно своей необъятной силой, потому мотивы, идейность и прочая бравада не имели для нее, по сути, никакого значения. Даже когда политика Темного Лорда изменилась до неузнаваемости, впрочем, как и он сам, Беллатрикс ни на секунду не усомнилась в Повелителе. Родольфус же уяснил еще со школьной скамьи, что главенство над невестой и есть надежный залог их брака. В принципе, этими отношениями сам Лестрейндж оставался доволен и по сей день, потому как заполучил себе сильнейшую и преданнейшую из известных ему женщин. — Спятил? — стушевалась она, пусть и тщательно старалась это скрыть, — ее наморщенный нос и подрагивающие уголки губ о многом ему говорили. — Я лишь желаю знать, где Лорд и… — И я, — резко подался он вперед и уже сам прижимал Беллу к себе. — Или ты, дорогая, решила, что единолично имеешь права на Повелителя? — Прекрати, — зашипела она в ответ. — Я удерживаю для него власть. И более твоего жажду восстановления его сил! Пока остальные терялись, я действовал, Белла! Магическая Британия у наших ног только благодаря моей решительности, — его тихий голос стал глубже, в то время как руки с силой сжимали тощие плечи жены. Да, превосходство Белла обожала неистово. — Ты не дал мне и шанса, Руди! — возмутилась она, не скрывая горькую обиду, но угрозы в ней уже не было. — Даже этот предатель-полукровка сидит у тебя под боком, в то время как я вынуждена прикрывать задницу Уолли! — Снейп под моим личным контролем. Он отыграет свою партию, дорогая, не сомневайся, — уже спокойно проговорил Родольфус, отступая назад, чтобы освободить для Беллатрикс необходимое пространство: он все же не мериться метлами с ней задумал. — Повелитель сам рассудит, как с ним поступить. — Проследовав к начищенному до блеска широкому окну, он, сложив руки за спиной в привычном жесте, принялся рассматривать унылый пейзаж. Его кабинет находился на первом уровне и лишь слегка возвышался над увядающим сквером. Министерство Магии, хоть и располагалось в самом сердце Лондона, окнами выходило в глухую подворотню, где не самые порядочные магглы сбывали наворованное или, словно скот, валялись одурманенные дешевой отравой. Стратегически такой ход был весьма выгоден: органы власти Великобритании точно не стали бы требовать трепетного отношения к местным жителям. Эти магглы — всего-то отбросы, даже для своих, и память им корректировали, наверное, бессчетное количество раз, не согласовывая с маггловским правительством. Правда, расплачиваться за столь удачную локацию в конце концов приходилось Министру. Предшественники, насколько ему было известно, окно зачаровывали, так как лицезреть серость урбанистического Лондона и низменное поведение убогих попросту не желали. Но Родольфус поступил иначе. Он намеренно поддерживал окно в первозданном виде, ведь оно, по сути, оставалось последней искренней вещью в его пропитанной ложью жизни. Он все время врал: на суде, на допросах, Повелителю, всей стране и теперь вот Беллатрикс. Имелась, конечно, и обратная сторона медали — его тоже окружали сплошные фальшивки. Лорд, пожалуй, оставался самым большим разочарованием. Но помимо него ведь были все эти жалкие лизоблюды подобно Долишу и Уизли, предатели вроде Снейпа, меняющие стороны, как ветер — свое направление, паршивые собаки во главе с поганым Грейбэком. Руди добросовестно следовал законам двуличного мира, но хоть что-то настоящее, пусть и непривлекательное, он в своем окружении иметь все же хотел. Окно вполне годилось. — Я попрошу тебя переехать в Лестрейндж-холл, — твердо произнес он, по-прежнему тщательно подбирая слова. — А Макнейр? — спохватилась Белла. Она, конечно, частенько была не в себе, но дела свои доводила до конца. Возможно, доверяй ей Лорд больше операций, Пожиратели давно бы добились успеха, а Поттер нашелся бы подвешенным за мелкие яйца. — С Макнейром. — Пустишь его в дом? — недовольно бросила она. Беллатрикс затаила обиду, и это обещало стать реальной проблемой в обозримом будущем. Он чувствовал ее отчужденность в голосе, повадках, даже в том, как она смотрела на него — с неприкрытым разочарованием. Родольфусу от нее такой делалось душно, будто они снова оказались в далеком прошлом, там, где история с Марлин обернулась первой трагедией для юного Руди и единственной трещиной в их союзе. — Присядь, Белла, — порывисто развернувшись, он указал на стул. — Постою, Руди, — холодно отозвалась она. Дьявол, Родольфус не ошибся. — Белла, я виноват, но выбора не оставалось, — проглотив отказ — ее откровенный бунт против него, Руди заговорил прямо, — ты отходила после схватки с этой рыжей грязью, времени дожидаться твоего восстановления не было. Судьба нашего Повелителя решалась тогда и только тогда! Малфои, Руквуд, Трэверс, даже этот ублюдок Пий, который жизнью ему обязан, — они все готовились, кто бежать, как крысы, кто растащить страну на части! Я мог доверять только тебе, Басти и Долохову. Но ты была в Мунго, а втроем такую схему не провернуть. Понимаю, Яксли слабоват, но он не предаст. Не должен. — А Макнейр, — резко прервала его Беллатрикс. — Хранителем? Его? — Белла, Уолден — тот, на кого никогда не подумают. Считаешь, Орден с их Лжепоттером не рыщет повсюду? Не догадываются, что Лорд под Фиделиусом? Макнейр единственный, у кого без Повелителя нет ничего. Он без него пустышка, как эти магглолюбы Уизли. Предать Повелителя мог кто угодно. Мы все, разумеется, кроме тебя, дорогая, имеем к нему вопросы… — Не смей, Руди, — зашипела она, словно кошка, которой оттоптали хвост. Очевидно, одна лишь мысль, что кто-то из семьи потенциально мог отвернуться от Темного Лорда, ранила ее глубже Сектумсемпры. — Я оберегаю его от предательства! — закричал он слишком резко, сам от себя не ожидая. — И отдам жизнь, если понадобится, за свое решение! Тут Руди не лукавил. Как только Белла узнает, что Снейп, который вовсе не восстанавливающие зелья выпаривал, а воспроизводил аналог яда Василиска, закончил свое дело, и Макнейр, добротно измазав охотничий клинок в отраве, хладнокровно перерезал глотку этому новому Лорду, она перебьет их всех, включая Руди. Басти, возможно, не дастся, но выбирать между ними двумя он в любом случае не собирался. Первым добровольно пойдет навстречу ее кинжалу. Первым подставит грудь под удар. Первым покинет лживый мир и уже не узнает, кто придет ему на смену, станет ли лучше после его ухода, переживет ли все эти потери сама Белла. — Знаю, Руди. — Исподлобья она смотрела на него со смесью истинного восхищения и неистребимой обиды одновременно. Она поверила, но не примирилась. — Но рядом с Лордом всегда, — Белла сделала паузу, а потом заорала так, что от вибрации магии графин на журнальном столике разлетелся мелкими осколками и вода ручьем хлынула на пол: — Всегда! Должна быть я. Руди молчал, когда она кричала, и так же безмолвно провожал глазами, когда она уходила. Результат вполне ожидаемый, потому как пусть он и муж, но никогда не Лорд. Пусть и Лестрейндж, но никогда не Повелитель. Ему принадлежали всевозможные безобидные связи в пределах разумного, ей — Волдеморт. Такова истина, уродливая, серая и неприкрытая, как это чертово окно. — Я заберу Уолли в поместье завтра поутру, — она остановилась в дверях и тихо, осознанно обратилась к нему, так и не повернув головы, — все равно мне осточертело торчать в его конуре. Шелест платья и грохот захлопнувшейся двери свидетельствовали о ее эксцентричном уходе. Беллатрикс по-прежнему оставалась верной соратницей, надежной супругой, близким другом. Но дышать без нее отчего-то было значительно легче.

***

Чоу пялилась. Мерлин, в этой драккловой приемной сосредоточилось достаточно любопытных и куда более притягательных вещей, на которых стоило бы акцентировать внимание, — например, удивительные часы без стрелок, зачарованные так, чтобы бесшумно вызывать Темпус каждые пятнадцать минут, портреты прошлых Министров Магии, переругивающиеся между собой не хуже кумушек из Хогсмида, да та же слизеринская секретарша, мисс Булдстроуд, чьи формы заставили бы облизнуться и полудохлого Фламеля. Но Чоу, как под сглазом, продолжала жадно разглядывать уродливый шрам. Пока она неторопливо, будто у нее было все время мира, а не прямой приказ явиться как можно скорее, плелась на первый уровень, в душе успела примириться со своей новой ипостасью современной женщины. Убедив себя в достаточной моральности всех действий и, главное, помыслов, Чоу уверенно шагала на встречу с Лестрейнджем, преисполненная достоинства: если бы не унизительный аврорский надзор, какая-нибудь из приличных должностей и так была бы за ней, тем более в Министерство она пробралась не ради звона галлеонов, Пожирательских штанов или еще каких глупостей. Ее первостепенная задача — отловить Макнейра, выбить из него информацию о местонахождении Волдеморта, а заодно и все дерьмо, потому что более гнусного человека Чоу пока не встречала. Губитель животных, мясник Фаджа, беспринципный палач Темного Лорда — уж она-то побеспокоится, чтобы его постигла участь всех беззащитных тварей, потерявших голову от его недрогнувшей руки. Витая в мыслях о том, как бы поскорее поквитаться с кровавым палачом, Чоу распахнула дубовую дверь министерской приемной, и сердце пропустило удар. Кто громко просит, тот скоро получит. Как оказалось, с их первой встречи толком ничего не изменилось. Макнейр по-прежнему оставался воплощением всех потаенных кошмаров и одним лишь видом вызывал сиюминутное желание бежать без оглядки. Чертов хищник, при виде которого сводило зубы. Затеянная ею охота уже отдавала каким-то альтруистическим самоубийством, ведь, стоило столкнуться с ним взглядами, Чоу как наяву ощутила касания огрубевших пальцев на коленях, локтях, челюсти и, о Мерлин, во рту. Но первобытный страх для того и заложен природой, дабы без раздумий заставить всякого отступить, и потому она твердо решила, что слепо довериться сгустку нейронов, среагировавших на неприятную память о конкретном мужчине, было по меньшей мере примитивно. Чоу, в конце концов, оставалась разумной по всем критериям ведьмой, а не одним из его затравленных животных. Кое-как собравшись, она проглотила едкий ком трусости и проследовала к стойке для посетителей, чтобы оповестить о своем прибытии секретаршу. Та нервно перекладывала пергаменты один на другой и обратно, неестественно изображая напряженную работу с документами, и усиленно делала вид, будто ни Макнейра, ни Чоу в приемной не было. — Я к Министру, — улыбнулась Чоу, потому что доброжелательный вид располагал людей, а расположение этой — она аккуратно взглянула на позолоченную табличку — Булстроуд стало бы нелишним. — У вас назначено? — подняв серые глаза, полные презренной обиды, холодно отчеканила она. — Нет, но… — Тогда внесите свое имя в список, — Булстроуд небрежно кивнула на бесконечный свиток, ниспадающий со стола водопадом, весь исписанный фамилиями. — Когда дойдет очередь, вам будет направлена министерская сова. — Послушайте, — начала было Чоу, но беспардонная секретарша вновь обратилась к пергаментам, чтобы продолжить бесцельно лапать их своими пальцами-сосисками. — Ты вылетишь с работы, королева, — режущий слух бас раздался со стороны выстроенных в ряд стульев. Сперва Чоу готова была поклясться, что ублюдок обратился к ней напрямую — кто еще во всем Министерстве так лихо занял должность главы Отдела? Однако, подняв враждебный взгляд, она с удивлением обнаружила, что Макнейр с ярко выраженным сожалением смотрел на растерянную Булстроуд. — Простите? — переспросила секретарша не своим голосом, как, собственно, и сама Чоу собиралась какие-то мгновения назад. — Он с женой, — на этот раз Макнейр прямо и недвусмысленно обратился к Чоу, будто не он еще вчера шарил мясистым пальцем у нее во рту. — Отсидись пока, — кивнул на место, расположенное аккурат напротив него, и снова продолжил бессовестно пялиться на Булстроуд. На ватных ногах Чоу доплелась до стульев, не переставая мысленно проклинать чертово замешательство, невесть откуда взявшееся, да и самого дуралея Министра, который хоть бы на секунду озадачился, как именно она должна была добраться до него, минуя этого цербера в узкой юбке, — через окно, как почтовая сова? Однако внезапно вся неприглядность ее положения отразилась в непривлекательной догадке: Лестрейндж ведь действительно не озаботился этим вопросом и не потому, что в силу возраста и долгого нахождения в замкнутом пространстве сырой камеры снизилась его мозговая активность, а потому что ему было искренне наплевать, как любовница-стиратель станет выкручиваться. Как верно напомнил ей урод Макнейр, Лестрейндж, в общем-то, оставался женат. Сиськи Морганы, и каким тогда образом изменник намеревался поддерживать этот блядский союз? Сделав бесшумную серию глубоких вдохов и долгих выдохов, она подавила возмущение и решила, что возьмется предугадывать шаги самовлюбленного Министра не раньше, чем встретится с ним лицом к лицу. А сейчас оставалось только ждать и по возможности заняться чем-нибудь полезным, например, изучить повадки своего врага, по воле сломанной Фортуны именно в этот час оказавшегося в небольшой приемной. Оторвав взгляд от пола, Чоу с плохо скрываемым отвращением уставилась на искалеченное лицо. — Умерщвлял раз мантикору, — цокнул Макнейр, будто только и дожидался возможности рассказать какую-нибудь премерзкую историю о своих рабочих буднях. Не следовало ей так пялиться. — Та еще штучка — буйная, мощная! Жить, видать, хотела. Судя по брюху, — он зачем-то показал на себе, и Чоу с секретаршей растерянно переглянулись, — беременная была, что ли. Короче, занес я тесак… — Тесак? — Булдстроуд с именем то ли Милли, то ли Силли, — Чоу никак не удавалось припомнить, как звали ее студенты Слизерина, — подала слабый голос, отложив наконец свои долбаные пергаменты. Судя по тому, как ее передернуло, Милли-может-Силли сделалось нехорошо. Только этот недоносок, проклятый живодер Макнейр, не распознал очевидного и пустился в повествование с еще большим жаром, словно храбрец-моряк разбалтывал под действием высокоградусного рома свои сомнительные приключения. — Тесак-тесак, — кивнул он сосредоточенно, полностью развернувшись в сторону стола, за которым уже откровенно тряслась Милли-Силли. — А как иначе? Топор такую не возьмет: там шея, как у двух гиппогрифов. — Чоу еще раз мысленно дала себе затрещину — сдался же ей этот сраный шрам! — Но, королева, ведь и с тесаком дело не пошло. — Он покрутился, демонстрируя покалеченную часть физиономии. — Тварь дернулась в предсмертной конвульсии, я ее, понятно, за голову хватанул, — шея-то почти «‎того»‎, — но она вывернулась и вогнала когтищи. Хорошо, глаз уберег. Расправив плечи, он восседал на резном стуле так деловито, точно ожидал положенных оваций. Кое-как подавив разбушевавшееся воображение, Чоу вскочила на ноги и нервно прошлась по узкому проходу, силясь унять озноб. Желая максимально, насколько позволяли габариты помещения, дистанцироваться от этого невыносимого дегенерата, она прислонилась к дверному косяку, наспех проделывая дыхательные упражнения. Тошнота, вызванная чудовищными подробностями о кончине беременной мантикоры, никак не проходила, и выпитый на голодный желудок кофе на полном серьезе грозился излиться рвотной массой прямо на министерский ковер. Где этот придурок обучался искусству флирта? С трудом подавив возмущение припозднившейся окклюменцией, Чоу уже начинала приходить в себя, когда невесть откуда взявшийся магический выброс внезапно обжег ее ярым пламенем. Всего-то касание пряди чужих волос, самыми кончиками мазнувших по коже, но какой эффект! В представлении Чоу, лишь покойная Моргана могла обладать такой необузданной разрушительной энергетикой. Но, как оказалось, не только. До этого дня Беллатрикс Лестрейндж она видела дважды: мельком в Битве за Хогвартс и на страницах Пророка, когда заключенные Азкабана совершили дерзкий побег. Уже тогда ведьма вселяла страх одной лишь безумной улыбкой, а сейчас, лицезря ее воочию, Чоу просто захлебнулась ужасом, почувствовав себя невозможно мелкой и до серости заурядной. Неукротимая, как самый чудовищный шторм в ночном океане, Лестрейндж являлась воплощением чистейшего сумасшествия вкупе с безграничными возможностями. Извращенная фантазия под воздействием не вовремя всплывших в памяти сплетен тут же подсобила ей вымышленными картинками, где эта безумная растрепанная женщина резала глотки младенцам или уничтожала целые поселения исключительно забавы ради. И с ее мужем Чоу планировала кувыркаться под звездами? Дерьмо! Лестрейндж, к слову, на нее не обратила и грамма внимания, ураганом пробивая дорогу вон из тесного помещения. На ходу она кинула безапелляционное: «‎За мной», чем еще сильнее заставила запаниковать фактически вросшую в дверной косяк Чоу, — к кому конкретно обращалась Беллатрикс? — Это кто еще за кем, — недовольно пробубнил Макнейр и, докси его раздери, поднялся, чтобы проследовать за спесивой Лестрейндж. Вот оно что! Ублюдок, оказывается, вовсе не ожидал положенной аудиенции, а лишь сопровождал первую Леди. И все же что-то в организационной структуре этой парочки не вязалось — разве о магических способностях самой Лестрейндж не слагались заслуженные легенды? Сдался ей такой посредственный охранник, пусть и известный мучитель животного мира. Голова закружилась, скорее всего, от упавшего сахара в крови. Чоу привалилась к стене, медленно ощупывая то самое место на щеке, которым она соприкоснулась с мощью мадам Лестрейндж. Мозг заработал бесконтрольно, как-то автоматически выдавая факты беспорядочными вспышками. Ходила молва, что для замужней дамы первая леди была чересчур лояльна к Волдеморту. Больше, чем подданная. Слишком для последовательницы. От запоздалой догадки Чоу распахнула ошалевшие глаза — невероятно! Ее схемы, выстроенные накануне, полетели кентавру под хвост, позволяя новому видению кардинально сменить декорации — никакой Макнейр не ферзь, как давеча она наивно предполагала. Казалось бы, кому предначертано охранять главную фигуру — черного короля? Безусловно, тому, кто был более свободен в своих движениях, не сильно ограничен клетками, как та же ладья. Вот только неизвестный стратег, напротив, выбрал Хранителя для этой партии самого заурядного, того, на кого не сразу подумаешь, — неплохо уходит от атак, но всегда на глазах, не имея возможности пересечь бессчетное количество клеток за раз. Если следовать этой логике, Макнейру всего-то и отдали фигуру коня. А вот за ним приглядывала она, мадам Лестрейндж. Его обиженное «‎это кто еще за кем» стало недостающим пазлом в целостности всей картины — самая преданная сторонница Волдеморта-короля охраняла коня, при этом ей единственной доступно все поле разом. Она, выходит, и была ферзем. Долохов и Яксли, которые, вероятнее всего, владели информацией о существовании союза Лестрейндж-Макнейр, играли за слона и ладью соответственно. Оставались еще Родольфус и его брат. Рабастан Лестрейндж предположительно обратился ладьей, как и Яксли, так как его ходы были прямыми и в достаточной степени предсказуемыми — это она поняла еще по пафосной речи для соискателей вакансии. А вот с Министром дела обстояли сложнее, его единственного Чоу так и не увидела по-настоящему в разыгрываемой партии. Даже когда он подминал ее под себя, монотонно вдалбливая в жесткий ворс ковра, никакой индивидуальности в нем так и не проявилось. Не сбросил чертову маску ни на секунду! Ну и Салазар с ним, не может же Лестрейндж вечно скрывать свою сущность? От воображаемой детализации дыхание Чоу сбилось, а глаза неприятно защипало: отрезанная напряженными рассуждениями от внешнего мира, она не смела и моргнуть. Перед ней как наяву стояла лакированная шахматная доска, на которой красовался почти весь Ближний круг, заслоняя черными, как ночь, мантиями своего Лорда. И она одна, робкий белый ферзь, заметно уступающий устрашающей черной коллеге, топталась напротив таких гигантов. Что же, это сражение никогда и не задумывалось легким. Из мыслей ее вырвал громкий всхлип. А потом еще один, довольно быстро вылившийся в настоящую истерику. Доска со всеми фигурами и многоходовыми стратегиями тотчас испарилась, и взору теперь предстала реальная картина: над столом, низко склонив голову, рыдала Милли-Силли, поскуливая, словно щенок, которого пнули тяжелым ботинком. Очевидно, Беллатрикс до чертиков страшила трусливую девчонку из Слизерина, осмелившуюся влюбиться не в того мужчину. Еще этот Макнейр со своими кровавыми байками, положивший на нее глаз. Хорошо, не тесак. — Агуаменти, — наполнив водой расписной кубок — какую-то престижную награду, которую она заприметила у портрета Скримджера, — Чоу аккуратно поднесла его Булстроуд. — Вот. Та, оторвав раскрасневшиеся глаза от измятых пергаментов, делано поджала губы, но кубок все же приняла. — Спасибо. — Сделав несколько глотков, она добавила: — Бедная мантикора. «‎Бедная ты», — хотелось возразить недалекой Милли-Силли, но Чоу свой порыв сдержала. Ни к чему раздавать советы там, где чувства берут верх над разумом. Если бы не чертов Седрик, еженощно тонущий в ее кошмарах, Чоу бы тоже не ходила по лезвию ножа каждого второго Пожирателя. — Милисента, — до них донесся обманчиво спокойный голос Лестрейнджа. Значит, все же Милли. Жаль, Силли ей подходило куда больше. — Пригласи ко мне мисс Чанг и отмени все встречи на сегодня. — Да, мистер Лестрейндж, — выкрикнула та в приоткрытую дверь и умоляюще уставилась на Чоу. Она лишь утвердительно кивнула в ответ и, чтобы не создавать им обеим ненужных проблем, без промедлений проследовала в кабинет.

***

Очередное пробуждение принесло уже привычное разочарование — и этим утром для Лаванды ничего не изменилось. Великое множество запахов, путаными нитями сбившихся в клубок, раздражало обоняние до боли в висках. Звуки, которых она сумела бы насчитать добрую сотню, искажались и заглушались друг другом, словно стая крикливых сорок. От нестерпимого зуда в верхнечелюстных пазухах хотелось разодрать нос в клочья, лишь бы хоть ненадолго избавиться от опостылевшей муки. Тем не менее Лаванда знала, что нарастающее обострение еще и близко не достигло своего апогея, потому как до полнолуния времени оставалось предостаточно. Любой оборотень без исключений, будь то жертва-новичок или бывалый хищник, запросто назовет точное количество лун до полной. Лаванда же без труда могла расширить ответ до часов — настолько сильно она боялась и ненавидела эту чудовищную фазу. По прошествии почти двух лет ей худо-бедно удавалось совладать с приобретенными инстинктами и некоторыми оголенными чувствами, однако сама трансформация, словно та самая губительная первая, так и оставалась невозможным испытанием запредельной болью. Отчего она еще жива? Почему не сдохла от перелома несуразных для человеческого тела костей под угасающими лучами коварной луны? — Думай меньше, спи слаще. — Поцелуй в макушку, ощутимый скорее как касание крылом бабочки, последовал за хриплым голосом. Вот почему. Скабиор, невесть откуда взявшийся сукин сын, не позволил ей сгинуть в мире, ставшем чужим после одного судьбоносного укуса. Он нашел ее после третьей трансформации, грязную, нагую, истерзанную, в сточной канаве близ какой-то маггловской деревушки. Лав историю эту детально не помнила, потому как была совсем не в себе: в глотке стоял тошнотворный вкус крови, а мышцы самопроизвольно сокращались, от чего ее трясло, как профессора Хуч после пьянки. Может, он говорил ей что, а может, не счел нужным, наспех завернув в свой старомодный плащ. Очнулась Лаванда в каком-то притоне. Сам спаситель нашелся подле нее, как преданный пес, ожидающий пробуждения. Впрочем, разговор у них тогда не задался, и она, все еще облаченная в его плащ, но босиком, покинула тот невозможный клоповник. Прохожие шарахались от Лаванды, как от бродяжки, потому добиться какой-то действенной помощи никак не получалось. Патронус тоже не выходил, подтверждая скверную догадку о том, как именно кровь оказалась на зубах и шее. И все же Лаванде немного повезло, потому что упрямая Грейнджер сумела ее отыскать при помощи старого зачарованного галлеона. Даже обеспечила скромной суммой маггловских денег и сапоги свои отдала, покинув ее босоногой и пристыженной — все же разбитому Ордену в молодом оборотне нужды не было, как ни крути. Правда, в следующий раз, когда Скабс ей повстречался, она снова оказалась без обуви, что его, кстати, отнюдь не смутило. В этом и заключался парадокс Скабиора — ему всегда было наплевать на Патронусы, непреднамеренные убийства невиновных, и даже на единственный плащ, который она заметно подпортила жизнью на улице, ему также было все равно. А вот на Лаванду, какого-то драккла, нет. В тот раз она не устояла, измученная бесконечными месяцами одиночества и утомительной ломотой во всем теле, и последовала за ним без всяких капризов. Бескрайняя агония и полная изоляция кого угодно сделали бы посговорчивее. — Звуки, — тяжело сглотнув в надежде снять нагрузку с барабанных перепонок, максимально бесшумно прошептала она. Скабиор настойчиво придвинулся сзади, оплетая конечностями мягкое тело. Острые лопатки ее укачивала равномерно вздымающаяся грудь, поясницу обжигал рельефный живот. Когтистая рука, — отчего-то в стае все мужчины носили остро заточенные ногти, — что всю ночь покоилась на ее покатом бедре, плавно перекочевала к пшеничным волосам, чтобы высвободить из их плена ухо. — Расскажи, — одними губами спросил он. — В милях отсюда олень сломал ногу. Он мучается, — жалостливо выдала Лаванда, сочувствуя то ли искалеченному животному, то ли себе, потому что вынуждена по его милости страдать от чересчур громких стенаний. — Еще птицы никак не заткнутся. А ветер такой силы, что кроны деревьев шелестят листвой до тошноты. Конечно, описывая все это, Лав плакалась о своих неприятностях, нисколько не заботясь об окружающем мире. Вообще, природа, далекая от цивилизации, была ей глубоко безразлична до самого заражения ликантропией, а теперь, когда она вынуждена была жить фактически под открытым небом, сделалась совсем невыносимой. Насекомые, рой звуков, ветра, по ночам продувающие даже самый плотный брезент, и, наконец, невозможное бремя быта. Быть женщиной-оборотнем, увы, не так романтично, как наплел ей в первую встречу Скабс. Он вообще оказался тем еще сказочником. С этими своими свободно росшими патлами, подведенными глазами и сомнительными кольцами Скабиор выглядел как бард из книжек для взрослых. Впрочем, ему она тогда не сильно доверяла, и не зря. В самом лагере женщин не слишком жаловали, оттого они появлялись тут редко, только если нужно было помочь численностью в драке или при особых обстоятельствах, вроде врачевания или еще чего специфического. В основном они все безвылазно сидели в Логове, обеспечивая себя пропитанием, поддерживая кров, занимаясь воспитанием маленьких волчат, которые по прошествии времени превратятся в таких же ублюдков, как всеми известный Альфа, и пустятся кусать магов и магглов без разбора. По мнению Лаванды, их бы всех передушить еще в колыбели, но за такие мысли можно было и головы лишиться, потому как общее благополучие стаи являло собой наивысшую ценность. Только вот по-настоящему стать частью этой стаи Лав удавалось из рук вон плохо и потому пресловутую ценность она представляла весьма сомнительную. Если бы не протекция Скабиора и мелкие задания в вовремя подвернувшемся Ордене, ее бы вышвырнули, как больную псину, с обязательным условием никогда не возвращаться. — Ты научишься, — снова шепнул он и придавил ее на этот раз куда сильнее, распластав хрупкую спину на своей груди. Ребра заныли от стальной хватки, а живот от набухающих царапин — результата когтей на все еще не по-животному нежной коже. Ей бы запаниковать, начать вырываться, но это же Скабиор, а значит, ничего дурного с ней случиться не должно. Так и получилось — сконцентрировав свое внимание на нем, Лаванда тотчас забыла о лиственной колокольне, птичьем оркестре и предсмертном вое полудохлого парнокопытного. Теперь вся она растворялась в мерном глубоком дыхании мужчины, к которому была прикована, казалось, навсегда. — Помогло, — уже громче оповестила его Лав. — Скоро совсем легко станет. Привыкнешь. — Он лениво выпустил ее из цепких объятий и с хрустом потянулся. — И ты перестанешь со мной носиться? — повернувшись к нему, так что тонкие сухие губы вот-вот коснулись бы ее собственных, с хитрой улыбкой уточнила она. — Еще чего, — прыснул Скабиор и в доказательство серьезности своих намерений медленно и со вкусом лизнул ее щеку и лоб. Такие проявления любви Лаванду жутко смущали. Она ведь была привычная к другому типу ухаживаний, но животная страсть Скабиора оказалась неотъемлемой частью волчьей натуры, и потому Лав покорно с ней примирялась, потворствуя всем этим облизываниям и покусываниям. В конце концов, если и существовала в мире Лаванды Браун какая уверенность, так это только в беспричинной, сумасшедшей, безграничной преданности Скабиора. А еще у него была самая упругая задница из всех немногих, что ей удалось повидать. Не худшее комбо. — Когда нам можно будет вернуться в Логово? — Она хоть и не вписывалась в быт женщин стаи, но по крову и нормальной пище истосковалась сильно. — Не знаю, пока ничего не известно. Скоро, детка. Соскучилась по водопаду? — расхохотался он и тотчас легонько получил тыльной стороной ладони по наглому лицу. Чтоб гриндилоу плешивые иссушили этот проклятый водопад, который у Лаванды был в печенках! Как и Грейбэк с его безумными правилами и маниакальной осторожностью. Логово своей стаи он тщательно скрывал, а потому лишний раз волшебством пользоваться не позволял. Да и кому там палочкой сдалось махать? Кроме Лав и еще двух прогрессивных девушек, магия более доступна ни одной из них не была. Вести чертов быт без хозяйственных чар и даже, хрен с ним, без маггловских технологий невероятно удручало Лаванду. А стирка на водопаде и вовсе обернулась сущим кошмаром. И все же в Логове ей жилось спокойнее, нежели в глухих лесах, где они могли стать мишенью авроров в любую минуту. — Пора, — вдруг сбросив пелену веселья, Скабс откинул шерстяное покрывало и сел в импровизированной постели, ни капли не стесняясь своей наготы. Лаванда прикрыла глаза, прислушиваясь к себе, потому как на остальные инстинкты рассчитывать не приходилось. Ну конечно, он явился в лагерь. Каждой клеткой своей разгоряченной кожи она чувствовала его давящее присутствие — чертов доминант, бессердечный губитель, Альфа. Едва она успела натянуть покрывало до самого носа, чем вызвала недовольный взгляд Скабиора, массивная лапа без предупреждения откинула распашную дверь палатки, и, пригнувшись, Грейбэк по пояс залез внутрь. — Жопы прикройте и на выход, — рыкнул он, при этом не выпуская сигареты из зубов, и, не дожидаясь ответа, исчез, оставив после себя облако удушающего дыма. Скабиор сосредоточенно посмотрел на Лаванду, все еще перекошенную в испуге и отвращении, кивнул на платье, тряпицей свисающее с единственного крючка в палатке, схватил брюки, сапоги и вышел вслед за Грейбэком. — Животное, — себе под нос ругнулась Лаванда и, нехотя покинув уютный плен постели, потянулась к поношенным массивным ботинкам.