Нет мне сна с тобою

      — Разумеется, — Доума шёл к лестнице, минуя потрясённых охранников. — Тем более, у меня была встреча с твоей матерью.       Выбрав юкату «Жизнь на закате» для Цубаки, Доума этим хотел сказать «иди далеко и надолго», но только недавно вспомнил собственный запах из тех времён, когда был человеком — он тоже пах топлёным молоком и огнём, в то время как многие другие люди пахли молоком, огнём или колосьями пшеницы. В лице Цубаки он видел своё отражение, даже цвет её кожи почти совпадал с его. Прожил он человеком не так долго. Однако он запомнил запах своих волос и кожи: он часто мылся, чтобы поскорее снять с себя раздражающий аромат живых цветов и ладана.       Сомнений нет. Цубаки — его родной ребёнок, которого он подарил одной прекрасной женщине с дивным голосом и нелюбовью рассказывать о своих проблемах. Удивительно, что Амайя дожила до рукоприкладства — будучи человеком, Доума, умирая от рака желудка, и предположить не мог о потенциальной деспотичности столь дивной женщины.       — Почему тогда я обычный человек, а не наполовину божество? — спросила Накахара, неслышно принюхавшись. Только сейчас она ощутила какую-то ненормальную смесь: пять ароматов разных ладанов, сера, железо и розмарино-лавандовая мазь.       Доума улыбнулся, подходя к ступеням.       — А ещё Вы странно пахнете. Разве божества пахнут железом и серой? — Цубаки позволила опустить её на снег.       — И как же пахнут божества, по-твоему? — Доума остановился на третьей ступени, посмотрев на девочку через плечо. На его лице выразилось «искреннее» недоумение. — Хочешь остаться на улице?       Цубаки до встречи с Доумой иногда представляла, что божества, даже будь они представителями солнца или луны, пахнут куда более приятно. «Солнечные» боги пахнут огнём и колосьями пшеницы, а «ночные» пахнут вечерней свежестью и водой. Ей просто хотелось верить в это. От Доумы же, если отбросить все остальные запахи, едва заметно веяло разлагающимся трупом, хотя она отказывалась доверять своему чутью.       — Мне казалось, божества могут пахнуть вечерней свежестью и водой. Либо огнём и колосьями пшеницы. Но Вы пахнете так, будто в Вас нет ничего святого, — Цубаки, нахмурилась, сжав кулаки до побеления костяшек при приближении Доумы. — Это нормально?       Очутившись возле девочки, демон взял её за подмышки и поднял над землёй. Уголки губ его опустились, а взгляд стал выражать пассивное раздражение.       — Десять лет назад я был обычным человеком, до появления Бога в моём храме. Я тоже верил, что боги выглядят немного иначе, а об их запахе я даже не рассуждал — я твёрдо верил, что они пахнут сушёными цветами и ладаном, — Доума прижал Накахару к груди, обхватив покрепче. — Став слугой Бога, я понял насколько ошибочно было моё мнение.       — Почему Вы не гуляете при солнечном свете? — не унималась Цубаки, рассматривая аккуратные иероглифы в его глазах.       — Потому что я слуга Бога Ночи. В моём поместье ты никогда других таких не встретишь, если только мой Бог не решит проведать меня, — Доума повернулся к лестнице, ступив на первую ступень. — Тебе лучше никогда не видеть других слуг Бога Ночи.       — Почему? — моргнула Цубаки. — Разве они не такие, как Вы?       Поднимаясь по освещённой фонарями лестнице, Доума смотрел на ступени. Хаори волочились за ним, подбирая снег.       — Они немного другие. Их характер… не тот, благодаря которому ты можешь душевно говорить с ними, — ответил он.       — И что они сделают со мной, если я встречу их? — спросила Цубаки, стараясь не дышать рядом с ним глубоко.       Если бы Доума мог, он бы посмотрел пустым взглядом вперёд.       Поднявшись по лестнице, он бережно поставил девочку на землю.       — Ваша новая комната с Умеко должна быть готова к заселению, — Доума направился в сторону главного входа, игнорируя поклоны проходящих мимо слуг и служанок. — Пожалуйста, не доставляй неудобств остальным.       Стоя левее от главного входа, Умеко поклонилась к зашедшему Доуме и направилась к Цубаки. Та растерянно оглядывалась по сторонам: лепившие снеговика-черепаху три служанки прекратили занятие, молча уставившись на девочку. Все мужчины не покидали пост, стараясь не подавать каких-либо признаков жизни, но их взгляды Накахара чувствовала каждым участком кожи.       Умеко была бесподобна: будучи в сливового цвета юкате с нежно-розовым орнаментом из лучей, местами составляющих солнце без кружка посередине, она носила три хаори светлого серо-синего, розово-лавандового и дымчато-белого цвета с белым орнаментам в виде фонарей. Этим сочетанием она говорила «Я думала, ты умрёшь. Но я рада нашему воссоединению».       — Идём. Тебе пора на урок по игре на цитре, — приблизившись к Цубаки, Умеко взяла её за руку. — Я рада, что ты была на сегодняшнем ужине. Молодец.

***

      Ровно в десять Доума восседал на своей бледно-красной объёмной подушке, находящейся на украшенном живыми белыми эдельвейсами подиуме. Будучи в чёрном хаори с золотыми буддийскими гербами, он носил тёмно-красную юкату с изображением чёрных ликорисов. На его шее блестели пара чёток из янтаря. Сидя в позе лотоса, он прятал руки в широких рукавах и не давал увидеть своих стоп в белых носках.       Служанки первого ранга расставляли миски с узорами буддийских монет из клея и золотого порошка, стараясь не разлить ореховый суп с отваром розового пиона. Служанки второго ранга рассыпали сухой рис и белые лепестки лилий по всей комнате, шепча мантры. Служанки третьего ранга заканчивали приготовления, расставляя на каждый столик маленькие вазочки с тремя красными ликорисами.       Когда все всё закончили, справа сидящая у пьедестала женщина из первого ранга заиграла на цитре. Все неторопливо сели на свои заранее обговорённые места, сев в позу сэйдза. Сложив ладони, Доума закрыл глаза и миролюбиво прочитал мантру:

Бог Ночи и Вечного Рая,

Прими это светлое дитя в мою

Скромную пред Тобою семью

Я отнесусь к ней так,

Как если бы она была моим родным дитём.

      Дверь открылась, и на пороге очутилась Цубаки, будучи в чёрной юкате с изображением трёх бордовых ликорисов на подоле. Волоча по земле пятнадцать белоснежных накидок из шёлка, на которых блестели золотые буддийские монеты, она чувствовала дискомфорт и тошноту.       До церемонии смены имени Умеко кратко объяснила, что выбеленное лицо обычно нужно только для женщин и девушек — детям это ни к чему, так как у них вся жизнь впереди. Белый — это переход на новую ступень жизни: для взрослых это цвет свадебного кимоно. Данное сочетание, по словам Доумы, было признанием принадлежности её крови к его былой человеческой.       Покосившись по сторонам, Накахара обратила внимание на некоторых женщин: они прикрывали рукавом губы и смотрели друг на друга. Иногда их взгляды падали на такую же пару янтарных чёток на шее Цубаки.       Шаг первый — дойти до пьедестала.       Накахара старалась не морщиться от вездесущего ладана, остановившись перед Доумой.       Шаг второй — мантра.       Цветут ликорисы в лесу самоубийц. Не зная перекрестия каменных рек, я утопаю стопами в снегу — с моим Отцом есть все пропавшие на свету солнца и луны, когда я задыхаюсь от любви к его духу. Кто прочтёт подо льдом моё имя, если он откажется от меня?       Сложив руки так же, как и открывший глаза Доума, Цубаки закрыла глаза.

Цветут ликорисы в лесу самоубийц.

Не зная перекрестия каменных рек,

Я утопаю стопами в снегу —

С моим Отцом есть все пропавшие на свету солнца и луны,

Когда я задыхаюсь от любви к его духу.

Кто прочтёт подо льдом моё имя,

Если он откажется от меня?

      Открыв глаза, Накахара обратила внимание на спустившегося к ней Доуму. Сняв свои чётки с шеи, он надел их на шею кашлянувшей с закрытым ртом Цубаки.       — Бог Ночи благословляет мой кровный союз с тобой, — Доума добродушно улыбнулся. — Добро пожаловать в нашу семью.       Некоторые служанки переглянулись друг с другом, бросив взгляд на прикрывшую глаза Умеко.       — Носи эти чётки с гордо поднятой головой, дочь моя, — Доума сжал кулак, подняв его на уровне подбородка и закрыв глаза. — Благословляю тебя и нарекаю новым именем. Отныне тебя будут звать Эмико. Пускай это имя оберегает тебя от всех неприятностей и слабого здоровья, оставляя отпечатки следов на снегу жизни! Отбрось всякую свою фамилию, пока не вырастишь и не попадёшь под крыло мужчины, который будет любить и оберегать тебя до скончания дней твоих.       Эти чётки получала каждая из женщин, которая проходила этот обряд — даже сейчас у служанок второго ранга были янтарные чётки, у первого ранга — бирюзовые, а у третьего — чётки из меди. И их можно было надевать только по важным праздникам, дням рождения и посвящениям. Уходя из культа следом за будущим мужем, женщина была обязана отдать чётки обратно.       Шаг третий — поклон после получения чёток и благословения основателя культа Вечного Рая.       Почтительно поклонившись, Эмико ожидающе посмотрела на Доуму — тот оглядел присутствующих, потемнев во взгляде.       — Дочери мои! — обратился он ко всем присутствующим, раскинув поднятые руки. — Все вы знаете, что я изо всех сил стараюсь заботиться и содержать каждую из вас, как подобает любящему отцу. И каждая из вас знает, что десять лет назад я умирал от рака, пока Бог Ночи не почтил меня своим присутствием. Примите же Эмико в ваши ряды, зная, что она одна из моих кровных детей!       Зал разразился громкими аплодисментами, несмотря на бледные лица и потерянные взгляды служанок. Доума выставил ладонь, дав знак всем прекратить.       — Как Вы знаете, у меня было трое детей, включая Эмико. Моих дражайших близнецов сломила чума, когда мне было восемнадцать, — демон опустил одну ладонь на плечо девочки, положив другую на своё сердце. — И выжила только она. Пожалуйста, отнеситесь к Эмико с пониманием и не обижайте её.       Шаг четвёртый — помолиться за усопших.       Все сложили руки в мольбе, опустив головы и закрыв глаза. Губы Доумы расплылись в тоскливой улыбке:

Я молюсь за усопших,

Что в Вечном Рае покой обрели.

Пусть горит огонь,

Пусть топит река,

Пусть бушует шторм,

Пусть трясётся земля.

Мы однажды окажемся с вами –

Позвольте мне охранять ваш покой дальше.

      Продлив тишину на минуту, Доума сел обратно на подушку и хлопком по ней пригласил сесть Эмико справа от него. Как только она послушно села, кашлянув в ладонь, Доума вытащил из рукава чёрный платок.       — Мне жаль, что ты и до двадцати лет не доживёшь, — негромко сказал Доума, машинально пролив слёзы. Он вытер платком руки бледной дочери, заботливо улыбаясь. — Когда-то я не хотел быть отцом, представляешь? Не знал, что всё так обернётся.       Эмико нехорошо себя чувствовала — она хотела поскорее лечь спать. Её тошнило. От ладана. От церемонии. От нового имени. От собственной крови.       Теперь Эмико — настоящая служанка. Другого быть не могло: какой от неё прок, если на неё не найдётся работы? Хотя бы уборка, готовка и учёба должны даваться ей превосходно, если он надумает в будущем подарить её какому-нибудь мужчине. И что ей делать? Бежать? Куда? А главное, ради какой цели? Она жила за лесом от культа Вечного Рая, может, поэтому ей повезло не попасться на глаза другим слугам Бога Ночи?       Служанки принялись за трапезу, игнорируя подвинувшегося к Эмико Доуму.       — Кстати, Эмико. Ты ведь заметила, что мы живём в нескольких минутах ходьбы от дома твоей покойной матери? — оживился Доума. — Перед тем, как создать приют культа Вечного Рая, мой старый храм сожгли недовольные. И как только я узнал, что твоя мать была на девятом месяце беременности, я сразу же обосновался здесь.       — Вы охраняли мой дом от остальных слуг Бога Ночи? — не поверила Эмико, подняв бровь и слегка склонив голову набок.       Доума сложил руки на колене, прикрыв веки.       — Амайя всем сердцем принадлежала Цутаро, поэтому меня интересовала лишь целостность моего потомства, — сознался он. Подобрав один из эдельвейсов, он вручил его в руки Эмико. — Мне было важно, чтобы ты была в порядке.       Все равно бред. Она не помнила кого-либо, кто её бы вытащил из воды после падения с лодки, пока она сама не сообразила как плавать. Она не помнила кого-либо, кто спас бы её от преследования людей с недобрыми намерениями. Думать об этом было бы глупо, если бы не вселившийся в душу вопрос «что не так с остальными слугами Бога Ночи?».       Выходит, дожить до десятилетия ей удалось благодаря Доуме?..       Осмотрев отливающие серебром листья, Эмико положила цветок между ней и Доумой: не хотелось сближаться с этим мутным существом.       — Если я была Вам дорога как дочь, почему Вас все эти годы было не видать? — девочка перевела недовольный взгляд на его ладони.       Подобрав эдельвейс, демон вновь протянул его Эмико.       — Ты сама ни разу не посетила культ Вечного Рая. С чего я должен был вмешиваться в твою жизнь? — он положил цветок к остальным.       — Вы же сами сказали, что я Ваша родная дочь… — Эмико изогнула бровь, положив руку на сердце. — Могли бы и знак подать.       — И каким образом я должен был это сделать? Ты ведь знаешь, я не могу выходить под свет солнца, — в его голосе слышалось нетерпение. — Я мог лишь после захода солнца следить, как бы ваш дом не сожгли или не ограбили разбойники.       — Кто-то пытался проникнуть в наш дом? — Эмико осмотрела пирующих служанок.       — Ну, было дело, — Доума почесал щёку кончиком когтя. — Они сами от вас отвязались.       Нет. Что-то не так. Если Доума, будучи посланником Бога Ночи, как-либо вмешивался, у этого наверняка нашлись бы свидетели…       — Меня называли дитём кицунэ, потому что я с рождения не испытываю страха. И я точно не верю, что существуют божества Ночи, — прошептала Эмико на ухо склонившемуся Доуме, выставив ладонь. — Моя мама рассказывала, что кицунэ — существа ночные. Если я Ваша дочь, господин основатель… получается…       Она замолчала, чтобы попробовать почувствовать его реакцию. Доума не двинулся с места.       — Вы — демон? — ещё тише спросила она так, чтобы её услышал только он. — Если бы Вы были настоящим божеством, Вы могли бы меня излечить от смертельной болезни?       Доума достал свой золотой веер и раскрыл его перед носом. Лишь тогда он повернулся к девочке — был виден его одичавший взгляд и вздувшаяся венка на лбу.       — Эмико… ты очень огорчила своего отца. Разве так дети разговаривают со своими родителями? — его взгляд переменился на очень обиженный, когда он резко сложил веер обратно. — Да кто тебя за язык тянет? Ты не можешь смириться с тем, что божествам не всё подвластно?       Эмико думала иначе.       — Настоящим Богам должно быть всё подвластно. Разве они не знают о всём живом, чтобы давать им правильные знаки? Подавай они нам знаки, какие угодно, мы бы неправильно всё истолковывали или вовсе начали бы нападать друг на друга от безнадёжности, — девочка растерянно моргнула, когда Доума прикрыл веки и нервно улыбнулся. — Отец. Если ты посланник Бога Ночи, почему ты не можешь вылечить мои лёгкие?       Демон вслушивался в гомон общавшихся служанок, делая вид, что Эмико он не услышал.       — Ах, Эмико! Ты уже носом клюёшь, — Доума обеспокоенно подозвал к себе одну из женщин. — Умеко! Уведи Эмико в вашу комнату, ей не здоровится от недосыпа.       Спазмы. Кашель — пять капель крови попали на её правый рукав.       — Отец, может, ты мне и не отец вовсе. Ты — настоящий дьявол, — Эмико скривила губы, чувствуя сковывающую боль в лёгких. Дождавшись Умеко, она в последний раз обернулась на помрачневшего Доуму. — У меня был один отец. И он меня не любил. Прямо как Вы, господин основатель. Настоящий отец не отдаёт своих «дочерей» в принудительные браки с незнакомцами.       — Умеко, отведи её спать. Бедняжка перенервничала, вот и несёт детский лепет, — вежливо попросил он, когда Умеко заставила Эмико поклониться и склонилась сама на одном уровне с ней. — Только не бей её. Всё же она моя родная дочь, а кроме неё, у меня других детей не осталось.       — Будет сделано, господин основатель, — тихонько промямлила женщина, схватив дрожащей рукой запястье пискнувшей Эмико. — Идём, Эмико. Нам здесь делать больше нечего.       — Ах, да. Чуть не забыл сказать… — начал Доума, отчего все повернулись к нему. — Держите подальше это сокровище от меня. Она ни капли не знает о том, что своих родителей следует почитать. Вне зависимости от того, кем они являются и где они живут.       Все посмотрели на Эмико, потом на Доуму. Он одобрительно кивнул. И тут же все женщины закричали в испуге, когда Эмико оттянула пальцем нижнее веко и показала демону язык.       — Ну и пожалуйста! Вы, господин основатель, не будете мне отцом! — Эмико пригрозила ему кулаком даже тогда, когда Умеко рывком потащила её на выход. — Никогда! Будь Вы настоящим божеством, Вы бы.!       Умеко вытолкнула девочку из зала и вышла за ней следом, поспешив закрыть дверь.       Служанки потеряли разом аппетит — церемония смены имени была испорчена. Всему виной какая-то недалёкая малявка. И осадок навсегда останется в сердцах этих женщин.       — Господин основатель… — одна из женщин из первого ранга подошла к Доуме, неся в руках что-то укрытое чёрной тканью на красной подушке. — Что прикажете с этим делать?       Доума снял покрывало, взяв в руки браслет из настоящего жемчуга. Он хотел его подарить Эмико как оберег, но после произошедшего делать ей подарок не было желания. Что он, разве виноват, что в восемнадцать его годовалые дочери погибли от чумы, а через месяц заболела дражайшая жена той же чумой и ушла следом за детьми? С какой стати ему привязываться к ещё одной дочери, которая умрёт от рака уже меньше, чем через год? Чтобы он потом сопли лил перед Мудзаном?!       — Оставьте его в моём ящике для буддийских чёток, — сев в позу лотоса, демон положил правую руку на колено, а другой подпёр щёку. — Если повезёт, я его продам за круглую сумму.

***

      Дойдя до комнаты, Умеко сдвинула дверь и толкнула Эмико внутрь.       — Когда ты уже поймёшь, что твоя храбрость только губит тебя?! — не выдержала женщина, грозясь дать ей пощёчину. Её лицо исказилось в сердитой гримасе. — Перестань вести себя так, словно мы часть твоего сна! Господин основатель — не человек! Когда ты это поймёшь наконец?! С ним нельзя общаться на равных!       Встав с пола, Эмико готовилась схватить Умеко за волосы.       — А кто дал ему законное право выдавать вас замуж незнакомым мужчинам?! Он же сам сказал мне, что он относится к вам всем, как к своим детям! Разве детей можно так предавать, думая, что тебе это никак не аукнется?! — искренне не понимала девочка, не сумев успокоиться даже при опущенных руках Умеко. — Прошу, Умеко! Скажи правду! Что он делает со всеми женщинами, которые остались без дома?!       Отойдя от девочки на пару шагов, женщина потёрла шею. Её виноватый взгляд упал на ноги Эмико.       — Ты такая слабая, Эмико. А кричишь так, словно ты самый сильный человек в мире, — Умеко посмотрела туда, откуда они пришли. — Раз ты дочь демона, пожалуйста. Просто слушайся его. Хорошо? И раз он приказал нам держать тебя подальше от него, мы сделаем как он скажет.       — Почему иногда его рот кровоточит? Он говорил мне, что смертельно болен… Но если он посланник Бога Ночи, разве он может болеть? — Эмико осторожно бросила взгляд туда же, куда смотрела Умеко. Та поджала губы.       — Иди спать. Завтра поговорим, — женщина толкнула девочку обратно, задвинув дверь. — Просто не показывайся господину основателю на глаза. Поняла?       Эмико закатила глаза, отойдя от двери. Эта комната была на удивление прохладная. Даже на потолке была пара незначительных трещин.       — Поняла я. Не буду попадаться на глаза ему сама, — Эмико отстранилась от двери, проигнорировав уходящую Умеко. — Это ещё что за место, где чёрт ногу сломит?!       Как и везде, все три окна были забиты гвоздями и досками. В правом углу напротив красовалась паутинка с застрявшими мошками. Пахло непонятно — вроде сыростью. Принюхавшись, Эмико чуть не задохнулась от собственного кашля, положив руку на заболевшее лёгкое — тут где-то была плесень!       — И мы здесь должны спа… — откашлявшись в кулак, Эмико поспешила выбежать из комнаты. — Я здесь и до рассвета не доживу!       Её терпение лопнуло — она поспешила накинуть пять розовых хаори, не собираясь этим что-либо говорить, и попыталась выбежать на улицу. Два охранника перегородили мечами выход.       — Эмико, возвращайся назад. На улице метель, — один из них зло глянул на не менее сердитую девочку. — Почему ты не на церемонии? Она ведь ещё не закончилась.       Цыкнув, Эмико обречённо побежала назад. Охрана переглянулась друг с другом, но преследовать её не стала.       Откашлявшись кровью, Эмико рухнула на колени. Её руки тряслись как в припадке, едва она попыталась подняться. Увидевшая это Асаноха, неся поднос с фарфоровым китайским сервизом, так испугалась — всё моментально рухнуло на пол, что привлекло внимание неподалёку шедших мужчин.       — Боже мой! Только не говори, что ты помирать собралась! — Асаноха поспешила взять девочку за подмышки, чтобы помочь встать на ноги. — Ты чего бежишь как ужаленная, горе ты луковое! Забыла, что ли, что твои лёгкие такого не вынесут?       — Что произошло?! — охранник грозно посмотрел на спину женщины, поставившую Эмико на ноги. Его взгляд упал на разбитый сервиз и разлитую жидкость. — Асаноха, ты что натворила?! Головы лишиться захотела?!       — Угомонись. Тут ребёнок захлёбывается в собственной крови, а ты думаешь только о разбитой посуде?! — она одарила его ненавидящим взглядом, игнорируя кашель девочки. — Раз умный такой, доложи господину основателю о произошедшем!       — Не стоит, — Доума оказался за спиной Эмико, находясь в нескольких метрах от неё.       Все уставились на Доуму, державшего в руке золотой веер. С равнодушием он посмотрел на девочку — подбородок и губы были в красных пятнах, поблёскивая на слабом свету помещения. Слуги же заметили, съёжившись, что демон явно молчал о главном. Например, не спешил приказать «Выставите её на улицу. Надоела. То и дело одни проблемы приносит».       Приблизившись, он присел на колено. Вытащив из рукава чёрный платок, вытер рот недовольной Эмико.       — Что же нам с тобою делать? Не будет нам спокойного сна, пока ты находишься в стенах моего поместья, — натянул горькую улыбку Доума, грубо оттирая последнее пятно у правого уголка её губ. Он так небрежно его вытирал, что девочка недобро посмотрела ему в глаза. — Почему ты не легла спать в столь поздний час?       Эмико честно умоляла себя не дать ему пощёчину.       — Вы вообще ту комнату видели, господин основатель? Я туда как зашла, чуть не задохнулась, — девочка сложила ладони, спрятав их в рукавах.       — Почему же? — Доума перевёл взгляд на разбитый сервиз, затем снова на Эмико. — Тебе не надоело приносить всем несчастья?       — Я приношу несчастья?! — Эмико чуть не раскашлялась от гложущего возмущения. — Не я выдаю замуж невиновных женщин!       — Эмико, перестань нести чушь! — Асаноха хотела схватить её за плечо, но остановилась, когда демон посмотрел на её протянутую руку. — Господин основатель?..       — Эмико. Ты очень глупый ребёнок. Не припомню, чтобы я замечал в твоей матери подобные черты, когда я встречался с ней, — поразился Доума. — Твои лёгкие страдают, а ты бежишь… Кстати, зачем ты пыталась выйти на улицу? Ты же знаешь, вам всем запрещено покидать культ в такое время.       — Однажды я точно от вас сбегу. Вы все ненормальные! Зачем было менять моё имя?! Зачем такие церемонии вообще существуют?! Кто в наше время так делает?! — не выдержав, Эмико попыталась наступить на ногу Доумы под приглушённые вскрики женщин. Не получилось. — Господин основатель, Вы — дьявол воплоти!       Демон не сдержался от снисходительного смеха.       — Эмико. Я назвал тебя так, потому что я вправе давать каждому здешнему жильцу такое имя, какое выберу сам. Тем более я не планирую тебя кому-либо продавать. Что скажут обо мне небеса, если я продам тебя, кашлящую кровью малютку, непонятно кому? Любая приёмная семья от тебя избавится… В лучшем случае, если тебе повезёт, ты снова вернёшься сюда, — Доума коснулся краешком веера нижней губы. — Для брака ты ещё слишком маленькая. По-твоему, я настолько безумен, чтобы отдавать десятилетнюю девочку какому-нибудь пропитанному алкоголем самураю? Чтоб ты знала, мои друзья — почтенные государи разных чинов, которые в состоянии заботиться о своих жёнах и детях… Зачем мне, по-твоему, передавать свою дочь какому-нибудь трудолюбивому крестьянину? Чтобы он своевременно умер во время работы? Нет, Эмико. Доживай оставшиеся дни твоей жизни в моём культе. Тебе нечего делать вне его стен, если только ты не хочешь умереть на морозе.       Это конец. Она так и умрёт здесь, не повидав целого мира.       Эмико в мыслях приказала своему телу испытать страх. Хотя бы немного — тщетно. Вместо желания трястись как едва опавший лист, мозг требовал только одного — разузнать правду. Совершенно обычное чувство, если бы не понимание, что в таких ситуациях нужно бояться. Что, если её отравят здесь чем-нибудь, а она спокойно будет это всё пробовать?       Поморщившись, она повернулась к Доуме спиной и пошла по коридору.       — Тогда, я начну голодать. Прямо сейчас, — Эмико зашагала на месте, пока не остановилась и не посмотрела на смеющуюся взглядом Асаноху. — Пожалуйста. Отпустите меня.       — Чушь, — Доума положил кончик веера на середину ладони. — Я не позволю маленькому ребёнку голодать в моём доме. Ты будешь есть, что будешь готовить сама и что приготовят тебе.       — Я Вас недостойна, господин основатель, — слёзы сами скатились по щекам от хватки Асанохи. — Я даже яблоки чистить не умею.       — Научишься. Без этого никак, — Доума подавил ком нервов, не понимая, отчего его грудь изъедает липкое бешенство. — Повернись ко мне лицом. Будь добра.       Голос Доумы был очарователен, но до того пробирал всех до костей, что Эмико задалась вопросом: «Что будет, если я его разозлю?». Прислужницы говорили, что тех, кто его по-настоящему злил, он выгонял доживать дни на улицу — среди таких были несерьёзные охранники и даже одна девушка, уронившая поднос с едой возле подиума Доумы.       «Жить все равно осталось недолго» — подумала девочка, решившись на риск. Ей нечего было терять.       — Нет, — только и ответила Эмико, не поворачиваясь к демону. — Не хочу.       Все, даже собравшиеся охранники, шумно выдохнули и отошли от девочки. Меж бровей Доумы залегли пять глубоких складок, когда он опустил взгляд на стопы Эмико. Он хоть и слышал думы дочери, все равно понимал — они родные, но совсем несовместимые по характеру и идеалам. Он бы мог обратить её в демона, но Мудзан пока только молчал — обрати он её в демона, сможет ли она о себе самостоятельно позаботиться? Мудзан ненавидит других демонов, как и людей. Но ещё сильнее всех «Бог Ночи» ненавидит детей с синдромом справедливости. Соответственно, у Доумы не было повода сближаться со своей кровинушкой по-настоящему.       Однако Доума, думая об этом, понял чего боялся с момента своего обращения в демона — это чувства растерянности. Его ребёнок говорит вещи правильные — но в понимании людей. Его ребёнок вряд ли когда-нибудь станет демоном. Она — самый обычный человек, не унаследовавший даже его цвета глаз. И поэтому у него не было смысла проводить много времени с ней.       Осмотрев всех, Доума опять кое-что осознал. Если он сейчас же не возьмёт ситуацию под контроль, вся еда от него разбежится.       — Хорошо. Тогда, пойдём на компромисс, — демон скрыл чувство собственной глупости за доброй улыбкой, раскрыв веер перед носом. — Если тебе так необходимо время для адаптации, я выделю тебе другую комнату, а Умеко верну обратно к дамам второго ранга. Ты сможешь гулять только внутри стен культа, но не сможешь вместе со всеми выходить на улицу. Тебя будут обучать наукам, а готовку ты оставишь на наших милых дам. Неплохое решение, как считаешь?       — Какой от меня тогда толк? — не поняла Эмико. — Я же буду Вам не более, чем обузой!       — Мои богатые соседи поднимут меня на смех, если придумают, что я не способен содержать десятилетнее дитя, — Доума закрыл глаза, чтобы не сталкиваться с проницательным взглядом дочери. Грозная тень упала на его физиономию. — Или ты хочешь попасть в едва выживающий приют?       — Почему «едва выживающий»? Будь приют действительно таковым, его закрыли бы очень скоро. Разве нет? — Эмико только сейчас поняла, насколько они схожи лицом; ранее она не замечала такого из-за едва освещённого помещения.       Смешанные чувства легли булыжником на её сердце.       Доума мысленно закатил глаза.       — Его хотят закрыть, но не могут. Не выставлять же детей на улицу, — демон бросил взгляд на недоверчивую девочку. — Идём. Я сам выберу тебе новую комнату, пока мы не лишились из-за тебя оставшегося сервиза.       Осмотрев коридор, Доума взмахом ладони приказал охране вернуться на пост.       — Асаноха, приберись здесь, — демон посмотрел на осколки, взяв туда же посмотревшую Эмико за руку. Получив поклон, он не смог проигнорировать её косого взгляда на девочку. — Ты уж прости Эмико. Помни, ей всего десять лет.       — Я почту за честь служить Вашей дочери тоже, — Асаноха присела на корточки, став откладывать осколки на поднос.       — М-м… Достаточно просто не обращаться с ней как к той, кто ниже вас статусом, — Доума милосердно улыбнулся, потянув за собой прищурившуюся на него Эмико. Заметив, как Эмико облизнула пересохшие губы, он вспомнил о её истощении. — Что такое, Эмико? Пить хочешь? Ну пошли на кухню тогда.       Оглянувшись на Асаноху, Эмико столкнулась с убийственным взглядом.

***

      Шагая по коридорам с Доумой, Эмико не могла избавиться от непонятного чувства — словно он вот-вот получит послание, уйдёт на войну, а вернувшись, никого живым здесь не увидит. Не страшное, но все равно неприятное чувство. Сущий бред, как могло показаться: Доума провёл целый день здесь, и говорили, что он до наступления ночи всё время проводит в поместье, решает важные вопросы, занимается какими-то важными бумагами, приводит своих покупателей — а в свободное время спит, часто начиная с третьего часа дня, и просыпаясь в семь вечера.       Такой высокий. Статный. Мускулистый. Волосы — грива коня из свитков про дикие прерии. Но потом смотришь ему в глаза — тебя трогает шершавая кукла, способная понимать человеческие жесты и речь…       — Господин основатель, я могла дойти сама, — закрыв рукавом рот, она три раза откашлялась. Потом как ни в чём не бывало продолжила: — Может, отдохнёте?       Доума вдохнул аромат крови, почувствовав жажду. Хотелось наброситься на кого-нибудь и иссушить чьё-нибудь тело. Он отбросил мысль напасть на Эмико, решив найти более подходящий момент для её убийства. Что ему, самому потом кровь от всех трупов оттирать?       Загадочно улыбаясь, он посмотрел ей в глаза.       — Вы на большую куклу похожи, господин основатель, — Эмико зачарованно смотрела иероглифы. — Четвёртая Высшая Луна… Что делают Четвёртые Высшие Луны вообще?       — Не много ли ты вопросов стала задавать? — поинтересовался демон, изогнув брови.       Надо подумать. Он то и дело что, по словам слуг, находился в этом поместье. Должен случиться конец света, чтобы он покинул этот дом больше чем на двадцать минут!       — А. Я поняла, кажется, — испытала облегчение Эмико от догадки, прикрыв веки и указав пальцем на голову демона. — Четвёртая Высшая Луна защищает беззащитных людей? Это бы объяснило, почему Вы не оставляете нас надолго.       Даже если был вариант «оставлю вас — вы от меня все разбежитесь», Доума, как-никак, содержал и защищал бездомных людей от других слуг Бога Ночи.       Доума не подавил улыбки, не став смотреть в глаза Эмико дальше.       И всё же, один вопрос не давал ей покоя.       — Господин основатель. Сколько Высших Лун существует? — девочка внимательно посмотрела на демона, слегка сжав его шершавую ладонь.       — А почему ты спрашиваешь? — он остановился у лестницы, позволив Эмико встать на третью ступень.       Поднявшись обратно, Эмико хотела вырвать свою руку с силой — как он смеет спрашивать подобное с такой беспечностью?       — Что будет, если одна из Высших Лун придёт сюда? — Эмико не могла и рукой пошевелить из-за него, просто надеясь не получить вреда. — Вы же не зря защищаете это поместье и находящиеся от него вблизи территории?       Его радужные глаза светились в полумраке. Эмико хотела их погладить, желая узнать, какие на ощупь глаза у демонов, и главное, чувствуют ли они от этого физическую боль.       Доума чуть не отвёл взгляд в сторону — Эмико напоминала его в детстве. Будто в собственное отражение глядел, имея возможность прикоснуться к нему.       Что будет…       — Э-э?.. Это будет обычная встреча нескольких старых друзей, — он старался звучать непринуждённо. — Но тебе им на глаза лучше не попадаться.       — Почему? — удивлённо прищурилась Эмико.       — Эмико. Я понимаю, ты ещё ребёнок. Но тебе пора перестать задавать так много неуместных вопросов, — оба начали спускаться по лестнице. — Не везёт тем женщинам, которые спрашивают слишком много.       — Почему? Что плохого в том, что женщина захочет узнать ответ на свой вопрос? — тут девочка вспомнила старое придание, что все демоны едят людей в прямом смысле. — Если я узнаю правду, Вы меня съедите?       Взгляд Доумы колебался — светящаяся пара глаз посмотрела на белоснежную макушку. От его растерянного моргания Эмико почему-то представила выходящих тараканов на склизкий мусор.       — Ты мой последний ребёнок. С чего я должен тебя есть? — его брови изогнулись в треугольник, когда они спустились на кухню.       — Потому что Вы едите людей. А я человек, — хмуро напомнила Эмико.       — С чего ты решила, что я ем собственных детей? — на шее и лбу Доумы взбухли венки.       — Эти люди Вам не дети. Вы просто играетесь на их чувствах и страхе к Вам, господин основатель, — Эмико направилась за мисочкой для напитков, чтобы налить чистой воды из котла. — Любой дурак поймёт, что Вы — не человек.       — Какие благородные реплики от ребёнка, ещё не успевшего познать радость жизни, — ещё две вены просочились на левой стороне его шеи. — Но, знаешь. В таком случае, гораздо проще сделать вид, что никто ничего не заметил. Чего ты добилась, рассказав это всё мне?       Дождавшись, когда Эмико зачерпнёт воду и повернётся к нему спиной, Доума беззвучными шагами подошёл к ней со спины.       Пора заканчивать с этим.       — Зато теперь я попаду в Рай после смерти. Потому что я не стала жить по Вашим правилам, господин основатель, — откашлявшись, Эмико стояла с миской в руках. Доума держал кулак над её макушкой, хотев было разбить ей череп. — И после смерти я верну своё имя.       Один.       Два.       Три.       Опустив кулак, Доума разгневанно посмотрел на дочь. Та спокойно попивала воду из миски.       Любой из демонов способен убить ребёнка. Почему Мудзан не произносит и слова — для Доумы загадка. Даже если Мудзан так выражает своё доверие к выбору Высших Лун, Доума, как считал сам, провалился и здесь. Он никогда не забудет этих яблочек-щёк, крохотное тельце и схватившую его когда-то за палец ручонку — когда он решил посмотреть на свою новорожденную дочь спустя день после её рождения. Пока все спали. Этой крохой и была Цубаки, ныне Эмико.       Десять лет так быстро прошли?..       Доума поспешил спрятать дрожащий кулак, направленный на Эмико. Ударить её будет все равно что ударить того смешного младенца — демон сам не знал, что с ним случится, если этот смышлёный младенец разорётся от боли. И, пожалуй, пока знать не хотел.       Она была такая мягкая, такая лёгкая. Хотя я почти не помнил её запах…       Спрятав сложенный веер, он посмотрел на повернувшуюся к нему Эмико. Пять влажных пятен образовалось у него под ногами.       — Почему Вы плачете? — спросила Эмико.       Почему Мудзан-сама молчит?! Что я должен делать с ней?! Что?!       Доума смотрел на собственное, но девичье лицо, не давая себе возможности пасть на колени перед человеком. Он помнил, что хотел её съесть — но она показалась ему до того милым и обаятельным младенцем, нагло схватившим его за указательный когтистый палец, что аппетит весь пропал. Детей он предпочитал не есть, особенно младенцев — но свою дочь хотел избавить от дальнейших страданий в этом несправедливом мире.       — Да, я помню тебя, — чуть нервно хохотнул демон, продырявив когтистым пальцем правый висок. Пахнувшая железом и серой жидкость брызнула из виска, когда кусок кожи щекотливо прильнул к полушарию мозга. Доума огладил кончиком пальца полушарие, заставляя мозг двигаться вперёд-назад в его голове. — Я встретил тебя ещё тогда, когда ты была младенцем. Поразительно, что я хотел тебя съесть, чтобы тебя не съел кто-либо другой… Ведь если бы ты стала демоном, тебя убили бы истребители… Ты ведь такая маленькая и беззащитная у меня уродилась, но до того болтливая и глупая, что Мудзан-сама не сочтёт тебя достойной его крови.       — Что Вы делаете? — радужки глаз Эмико потухли от увиденного. Мягкие, невесомые и будто бы тёплые потоки огладили её виски.       — Эмико. Благодаря тебе я понял, что не могу убить собственного ребёнка. Ведь если я убью тебя, я лишусь звания отца. Зачем нужен отец без родных детей, когда всех приёмных он выпускает на волю, ест или продаёт подороже другим людям? Верно ведь? — суженные зрачки Доумы дрожали, когда он смотрел на стену перед собой. — Я не смогу уничтожить того младенца в тебе, а значит, я должен принять тот факт, что ты вырастешь и умрёшь. А я — нет. Но какой из меня мужчина, если я не смогу обеспечить своего умирающего ребёнка? Так ведь?       — Замолчите уже! Я Вас слышать не желаю!— ужаснулась Эмико. Юркнув под стол, она закрыла уши кулаками. — Оставьте меня в покое!       Почесав мозг, выглаживая спиралевидные узоры подушечкой пальца, Доума проткнул когтем кусок кожи и съел, регенерировав; повреждённая голова вернулась в норму.       — Эмико, выходи, — встав у стола, Доума посмотрел на девочку. Она сидела, вжавшись в стену и закрывая рот руками, чтобы подавить тошноту. — Что такое? Ты почему злишь своего папу? Выходи. Кому говорят?       Кашлянув, Эмико послушно выползла из-за стола с правой стороны, ближе к выходу.       — Вы мне не отец. Меня тошнит от Вас, господин основатель, — Эмико чуть не вырвало на ладонь, когда она пошла к выходу. — Прошу, оставьте меня в покое.       — Дети без родителей не выживут. Куда ты пойдёшь, если не хочешь следовать моим правилам? — Доума схватил пискнувшую Эмико за запястье, не дав подняться по лестнице. Бережно взяв её за подмышки, он устроил её у себя на руках. — М?.. Хочешь замёрзнуть на улице?       — Сброситься с высоты. Всё должно будет случиться так быстро, что боли я не почувствую, — Эмико обратила внимание на запятнанные руки. — Вы же не хотите, чтобы я мучилась дальше?       Он её когда-нибудь поглотит. Обязательно.       Но не сейчас. Не сегодня.       Девочка была настолько лёгкой, что Доуме казалось, будто он держал на руках воробья. Этот необычайно молочного цвета воробушек символизировал траур, веру и свадьбу — демон вспомнил свою покойную жену и близняшек, свою свадьбу, родителей, молящихся ему крестьян. Он мог это всё скопить на воробье, чтобы подкинуть его ввысь и с печальной улыбкой смотреть на птичий полёт. А мог и съесть — в таком случае его съедят глисты изнутри.       Воробушек болен, не имея сил больше летать. Крылья были ей ни к чему. Доума мог просто её взять и прихлопнуть как насекомое, не побрезговав испачкать руки — либо наступить на неё, слушая предсмертные верещания.       Однако это не птица. Это младенец. Его младенец. Его плоть и кровь. Но человеческая — его прошлое, от которого он так хотел избавиться.       — Есть одна проблема, — Доума поднялся по лестнице, завернув в коридор.       — Какая же? Неужели я в Ад попаду, если покончу с собой? — Эмико вслушивалась в собственные ощущения, заметив, что его кожа может слегка натирать даже через ткань.       — Верно. Благословенны моменты, когда ты бываешь смышлёнее, — демон поставил девочку на пол, легонько подтолкнув вперёд. — Иди до конца коридора, затем сверни вправо. Дойдёшь до конца, заверни влево. Найдёшь заброшенную комнату с забитыми досками балконом. Там есть матрас, а из сундука достанешь спальные принадлежности. Уж там-то, может, ты и не задохнёшься, так как её время от времени убирали.       — Там нет плесени или чёрной пыли? — осторожно спросила Эмико. Накидки обрели для неё усиленный вес.       — А в той комнате разве было такое? — Доума посмотрел туда, где была её комната с Умеко. — Надо же, как интересно. Сегодня же посмотрю, что тебя там не устроило.       — Там была паутина с застрявшими мошками, — девочка истощённо направилась в сторону нужной комнаты. — Здесь я себя так же чувствую. Добрейшей Вам ночи.       Доума прикрыл рукой рот, проследив за ней взглядом.       — Может, тебя проводить? Выглядишь неважно, — предложил Доума, убрав руку и поставив ту на пояс.       — Не стоит. Если Вы меня не донесли до туда на руках, значит Вы нашли себе дело поважнее, — не переставала идти Эмико, кашляя. Вспомнив, она остановилась и повернулась к сосредоточившемуся демону. — Точно! Хотела спросить. Завтра к кому мне идти на урок каллиграфии с утра?       — К Сакуре. Она у нас самая осторожная и кропотливая в живописи, — Доума сердечно улыбнулся, помахав рукой такой же помахавшей ему в ответ Эмико. — Дальше вы разберётесь.       — …Почему Вы взяли меня на руки? Я же сама могла подняться сюда, — её брови сдвинулись к переносице.       Хороший вопрос.       — Ты напугала каждого, кто увидел последствие твоей попытки бежать. Если бы я не проследил за тобой после этого, что обо мне бы сказали? — его улыбка пропала. — Больше не утруждай себя бегом. Будь добра.       Она вот-вот начнёт не вставать с постели и плеваться кровью в агонии, а он говорил что-то об уготовленном ей Аде. Эгоист. Сам не человек, который может вот-вот заразиться чумой. Что вообще он смыслит в человеческих чувствах, вроде тех, когда человек готовит с кем-то рисовый хлеб или обнимает после долгой разлуки?       Стараясь не захлебнуться в слезах, Эмико прикрыла рукавом рот и ушла прочь. Лишь когда она исчезла из виду, он направился в обход, чтобы пожелать всем женщинам доброй ночи. По старой доброй традиции, чтобы их «успокоить».       Доума больше не мог гарантировать безопасность для Эмико в своём собственном доме.