Завод

      К несчастью, Юра был очень любопытным ребёнком. Именно так он это и называл.       Просто любопытство. Нет, серьёзно, простое детское любопытство! К чужой внешности, манерам, чужим телам. К чужим прикосновениям.       К еще большему несчастью мальчишка рос очень ласковым. Родители не то, чтобы часто были рядом, Данис, хоть и любил младшего брата, в какой-то момент уже перестал брать на ручки и приглаживать волосы. А так хотелось, чтоб обняли, чтоб погладили, в щечку поцеловали…       От разных людей прикосновения были совсем разные, Юра как будто подмечал каждый нюанс. Кто-то обнимался очень неловко, словно никогда этого не делал, изредка встречал людей, как будто созданных для крепких объятий. Рукопожатия, пихания в бок, хватания под локоть — всё это имело столько оттенков для него, может, поэтому было легче думать, что это всё просто от любопытства.       Думал и о любви. Наверное, был слишком увлечён этой темой, но одинаково весело было катать по полу танк, а потом бежать смотреть мультик про принцесс и хэппи-энд. Украдкой, правда, пока дома никого не было. Ругали. Со своей башни уже видел, что ни за что, а тогда думалось, что мальчику неправильно интересоваться любовью. Юра убедил себя, что именно это сочетание, любопытства, заинтересованности и тактильности заставило когда-то задать вопрос. «Я тебя люблю, а я могу любить других?» Слава богу, Данис тогда подумал про любовь, как к брату, а не то, что Юра на самом деле имел в виду. Однако, с годами ни вопрос, ни подозрительно-пренебрежительный взгляд старшего не забылся.       Подростком менее ласковым он не стал. Правда, довольно долго не мог понять, почему на него так странно смотрят дворовые друзья, когда он, по привычке, обнимает на прощание. Почему девчонки смущенно выдергивают ладонь теперь. Но это, в принципе, объяснил брат, мол что взрослый и теперь так делать не стоит, всё же сначала надо поухаживать, рюкзачок до дома донести. А вот взгляд других мальчишек… Обнимать друзей и девчонок было одинаково хорошо.       Через короткое время всё для него стало совсем странным. Взгляды теперь менялись на откровенные шаги назад, и всё было не как в детстве, когда спросил имя, и вот, вы уже друзья и можете играться, как хотите. Жесты, в целом, были знакомые очень. С ним часто так поступали его родные, и, наученный подстраиваться под меняющиеся условия, усилием подавил в себе это. Хотя чувствовал, как хочется обняться.       И довольно общительное и тянущееся к людям солнышко быстро понимало, как вести себя «можно», а как «нельзя». Например, в компании парней было принято обсуждать девочек. Не красивых людей и интересные моменты внешности, а именно девочек. И признаваться, что тебе нравятся руки спортивного одноклассника — идея вообще не из лучших, Юра не очень понимал тогда, почему нельзя, но урок усвоил и комментарии такие держал при себе. Глядеть на картинки из глянцевых журналов, непонятно каким образом добытые, немного заставлял себя, чтоб не выделяться. Развороты хоть и были красивыми, странными чувствами поднимая волну тепла от живота до щек, оставляли какое-то неприятное ощущение. Юра бы предпочел наблюдать такие картины вживую, так, чтоб были только вдвоём, и можно было коснуться, и чтоб тебя тоже коснулись.       За закрытой дверью он, как и все подростки, в целом что-то подобное представлял. Вот только его очень пугало то, что этот «кто-то» в его сознании не был определен, и яркими были в воображении обрывки чьих-то касаний, которые так или иначе когда-то понравились ему. И парней, и девочек.       Выдохнул Юра только тогда, когда влюбился. В девочку. Теперь воображению было, кого конкретно рисовать. Её рыжие волосы, ярко переливающиеся на солнце, всегда приковывали внимание, но Юре больше нравилась её кожа. Светлая, наверняка как шёлк наощупь. Чувства из подростка рвались каким-то бешенным потоком, хотелось стать лучшей версией себя, чтоб ей, такой свободной и гордой, точно понравиться. Набрался советов из всех возможных и невозможных источников, наслушался, каким мужчина должен быть и каким она хочет его видеть, чуть ли не стены исписывал словами любви. Он, его семья, и все в районе пяти километров отлично знали о его чувствах.       Ни Ане, ни Юре никто особо-то и не объяснил. Ни про совместимость, ни про отношения, ни про предохранение. А хотелось очень сильно. И даже когда это произошло, немного неловко и смущенно, но всё же оставшись довольно приятным воспоминанием, этот звоночек в голове был. Этот странное любопытство на внешность и тела, но, впрочем, Юра себя успокаивал именно тем, что он просто смотрит. Просто интересно, как другие выглядят и ведут себя, не более, наверное, можно сравнивать или перенимать детали. Мечта об «один раз и на всю жизнь» перекрывала начало более глубоких размышлений.       Где-то к концу осени две тысячи седьмого года жизнь Юры поменялась. Едва ли он думал об этом, и как-то не очень хотелось создавать семью прямо здесь и сейчас, но выбора, казалось, нет, нельзя же откатить этот момент, так что смело взяв на себя ответственность, с законченными восьмью классами отложил мечту об инженерии и пошёл в бесконечное работать-учиться одновременно. Окружение поменялось, теперь люди были намного взрослее. Ощущал себя так, будто был лишним, не вписывался.       Первое, что заметил Юра, во взрослой жизни какие-то иные границы, более прозрачные. Странные шутки и подколы заставляли его сильно нервничать, он не любил их и начинал злиться, если они вдруг прилетали в его сторону. Он не такой вообще! Не надо с ним так шутить! Любое упоминание такого феномена заставляло его корежится и грубо отвечать. А вот обниматься стало можно, но быстро и с братским похлопыванием, не так, как в детстве. Разбираться в этом стало еще труднее, так что просто перенимал черты и поведение окружающих его мужиков, стараясь не выделяться, особо не думал. И так забот было достаточно.       Семейная жизнь очень быстро перестала веять флёром романтики и счастья, Юра старался изо всех сил. И выглядеть хорошо, и уделить каждому внимание, и спать по четыре разрозненных часа, чтоб успеть провести время с сыном и дать жене отдохнуть. На работе больше выматывался физически, дома — морально. Семья для Юры не была безопасным местом, но он думал, что в его семье будет всё по другому.       Упреки сыпались ежедневно. Как будто каждое его действие было чем-то неправильным. Попытки разобраться и поговорить сводились к тому, что он слишком размазня, романтика превратилась в «излишнюю чувствительность», а потребность в нежности стала такой сильной, что хотелось выть. Даже если какая-то была, чувствовал, будто его желания ничего не значат, даже попытка озвучить их грозила ответным потоком не совсем приятных слов. Его не слушали раньше, с чего он решил бы, что начнут сейчас.       И вот, всё кончилось. Оставив после себя какое-то глубокое чувство разочарования и неправильности.       Все же, с жизнью и её приколами Юра научился справляться хорошо. Подстраивать своё поведение, топить все странные мысли, так что решил — если покажет, как ему больно, кто-то снова посчитает его «слишком чувствительным». Держался молодцом. Старался, чтоб выглядело именно так.       После развода на глаза из какого-то там кем-то забытого журнала попалась статья. Создана она была скорее для мамы, с советами о том, как вести себя с отцом, оставившем семью, но всё же полезным нашёл и это. Подумав, что надо взяться за голову, чтоб на Серёже это отразилось с минимальными последствиями, погрузился в книги по воспитанию и, спустя десяток, так внезапно и ясно понял, что натворили с ним, и что успел натворить он. Слёг на неделю или около того, организм, за короткий срок ощутимо подпорченный сигаретами, нерегулярным питанием и полным безразличием к любимым занятиям, не выдержал.       А жизнь постепенно устаканивалась. Даже в армию успел сходить, что, в своём ключе, тоже помогло почувствовать себя лучше. Завести новых знакомых, отвлечься от мыслей… Получить прозвище «танкист» за то, что глаза горели, когда боевую машину видел, успел во всех позициях экипажа побывать. Вернулся более менее живым.       Боль прошла, детские мечты забылись за невозможностью исполнения. Разочарование стало образом жизни, и странности просто стали вкраплениями в его личности, на них уже можно не обращать внимания. Они просто есть.       Исправляя своё поведение рядом с сыном, стараясь для него, постепенно возвращал свои лучшие черты обратно. Солнечность, общительность, искренность, внимательность к другим людям, чувство юмора, и даже измененная под грузом жизни тактильность: не стесняясь мог хлопнуть коллегу по плечу, обняться, поздравляя или прощаясь после классного похода в бар. За глаза прозвали душой компании. В глаза, в принципе, говорили то же самое.       Оправдывать странности, игнорировать их получалось хорошо. Они правда не имели такого значения, после жены и сына, после всего от него требовавшегося, что с ним может быть «не так»?       Но, всё же…

***

      Вполоборота Юра смотрел на едва освещенное лицо. Такое виноватое и испуганное, он слегка наклонялся вперед, словно пытаясь приблизится хотя бы так. Как будто ему действительно было важно, всё ли сейчас у Юры нормально.       Нихуя не было нормально. Сердце бешено колотилось, руки вспотели и тряслись, а в голове вспышками взрывались осколки его наклонностей. Знал, что с Костей всё было чуть ближе, чем с другими, чуть теплее. Но Костя не возмущался, а значит границу он не переходил. Замечал, что красивый. В своей необычности, таком приятном сочетании мужественности и мягкости, замечал улыбку в янтарных глазах, приподнятые бровки, когда он смеется, этот его прямой нос и морщинки хмурости на лбу, крепость его мышц, не мешающих ему быть подвижным и плавным. Но разве это всё не про любопытство, нет?       Замечал его губы. Такие ровненькие и мягкие, как будто увлажнялками на постоянной основе пользовался. Но ведь это просто про красивую черту… Тогда какого хуя получился этот поцелуй?       Костя еще немного привстал, одеяло упало с груди. Немного видно живот. Он и впрямь красивый. Трудно это не заметить. — Слушай, Юр… — Он вздохнул и опустил голову. Облизнул губы, долетавший от фонаря свет помог увидеть такую глубокую вину на его лице. -…я, наверное, уеду всё же. Тебе так… — грудь прожгло каким-то испугом от его слов, но в голове…осталась только решительность. Решительность признать, что это не просто любопытство, не просто странность, и вовсе не алкоголь. -…будет спокойнее? Я не… — Юра развернулся, уронив на пол пачку сигарет и быстро пошёл к дивану. — …хочу, что… — Его глаза широко распахнулись, когда он увидел Юру совсем рядом с собой. Опять ненароком подумав, что сейчас будет драка, и приготовившись закрыться рукой, вдруг неожиданно пришлось замычать. Юра крепко сжал щеки, даже жестко, наклонил назад и снова поцеловал. Просто прижался. Костя, от ахуя не закрыв глаз, смотрел на ресницы перед собой, невольно завалившись на спину. Отстранился. Очень грозно и решительно смотрел прям в глаза, придерживая лицо поближе к своему.       А что Костя? Что он вообще мог поставить «против» данной ситуации? Влюбившейся в него, наверное, с тех пор, как увидел его улыбку, в такого похожего на то, что Костя хотел в свою жизнь. Такой смелый. С распахнутыми глазами и приоткрытыми губами просто пялился на него. Непонимающе, немного испугано и удивлённо, пока его ладони едва заметно поглаживали щеки и шею. И, может, сейчас стоит собраться, так, как он умеет, строго остановить до выяснения причин, но… но он сам целует. Костя, взглянув на губы, закрыл глаза и вытянулся вперед. Почувствовал, как его заваливают назад, замершая в воздухе рука потянулась к его лицу и крепко прижалась к худой прохладной щеке, притянул к себе и продолжил поцелуй. Юра тяжело свалился поверх простыни, придавливая к дивану, и последнее, о чём он сейчас подумал, было осознание, что Костя отвечает. Не просто отвечает, обхватывает под руку и прижимает, надавливая ладонью на лопатку, вторую на поясе держит, сильно вцепляясь пальцами, отодвигает бедро чтобы колено Юры удобно упало, и чувствуется, что он хочет этого. Чего именно? Уже неважно.       Юра впервые в жизни почувствовал, как осколки собираются в цельную картину, как-то, что всегда знал, но всегда избегал, становится таким понятным и ярким сейчас.       Костя был очень тёплым, не успев понять, что именно он сделал, вдруг почувствовал, как становится удобно. То ли притянул так крепко, заставляя лечь полностью, то ли обнимал, так, как никто до этого, то ли просто знал, как идеально увалить. Поцелуй получался быстрым, отчаянным, со сладковато-свежим привкусом и неловким стоном, сорвавшимся с Юриных губ.       Горячая рука, не сдержавшись, рывком задёрнула край домашней футболки, всей ладонью прижалась к спине, погладила, сжала пальцами кожу, и эта дурацкая простынь, которой он укрывался, мешала почувствовать полностью, так что, не задумываясь, Юра сдернул её ниже. И оставил руку на начале бедра сбоку, сжимая и пододвигая к себе.       Костя отстранился. Во мраке уставился на его лицо сверху, на чуть прикрытые глаза, уверенную строгость на лице, как часто он дышит, сжимая мокрые губы. Взгляд, едва различимый, как будто приказывал заткнуться и продолжить, ничего не говорить и не спрашивать, просто делать, потому что этого хочется. Обоим. У Кости от одного только сжатия бедра уже пошли мурашки по всему телу, ноги неловко сжались, пытаясь отодвинуть худоватое бедро от паха.       Перед тем, как мужчина вновь привстал за поцелуем, Юра увидел столько восторженного удивления, недоумения вперемешку с радостью и осторожностью, что сомнений в продолжении не осталось совсем, а от такой палитры чувств даже пришлось расслабить брови и губы. Почему-то сейчас был так уверен в том, что Костя его…хочет.       Рука дёрнулась снять его футболку, на секунду разорвав поцелуй, поднял руку и помог стянуть, резким движением подхватив с угла и скинув со второй руки на пол, прижался снова, всем телом, хватая шею сбоку и крепко сжав бок, над самой резинкой нижнего белья. Почувствовав, что Юра явно хочет вести, да и, если честно, от его взгляда сам готовый поддаться, расслабленно отодвинул бедра, закидывая лодыжку ему на ногу, немного потянулся вверх, за его рукой, гладившей поясницу. Обнял вдоль плеч, хватаясь, и аккуратно пододвинул вторую ладонь ниже, к началу его широких домашних шорт, слегка отодвигая края и пальцами предлагая пододвинуться еще ближе. Мягко толкнуться вперед, почувствовать, что оба возбуждены.       Юра мягко выдохнул в поцелуй, когда получилось первый раз так явно понять это. Погрузившись в его прикосновения совсем не хотелось оттуда выбираться, хотелось другого, продолжить это, не думая, до чего оно может дойти. И если он отвечал быстро и несдержанно, то через горячие касания чувствовалась такая нежность, даже трепетность, устоять бы не получилось. Таких оттенков Юра еще не видел.       От этого плавного, сильного трения Костя не сдержался, выдохнул в губы с едва слышным стоном и слегка запрокинул голову, чувствуя, как над ним наклоняются, чтоб продолжить. И не только поцелуй, рука Юра, дернувшись, пролезла между телами и сильно схватила это напряжение, заставляя застонать еще раз, немного громче. Словно не ожидав, остановилась там, подрагивающими пальцами касаясь бедра, и, решив, что ему точно можно, Костя слегка надавил на тазовую кость вверх, заставляя приподняться на коленях, отодвинул шорты и залез под них, сразу же начал мягко двигать. У Юры затряслись руки, упал обеими ладонями в диван, куда дотянулся, а поцелуй прервался на его дрожащий стон, такой, как будто сам не понял, откуда он здесь. На секунду сильно зажмурившись и сжав зубы, согнул колени сильнее и пододвинулся ближе, упираясь серединой бедра, заметил ли, что Костя стянул его одежду до неприличия низко неизвестно, но как-то чересчур явно толкнулся в ладонь. Снова упал с поцелуем, прерывающимся тяжёлыми возбужденными вздохами, и честно хотел потянуть руку тоже, но их так свело от этих чувств, что получилось только с силой вцепиться в его бедро. Костя не просто держал ладонь, тоже мягко двигал, не сбивая ритма, гладил пальцами, то крепче, то мягче сжимая, аккуратно и быстро проводил по собравшейся снизу капле смазки, растягивая по длине, а еще он обнимал, второй рукой вокруг плеч так тепло, закинул лодыжку на ногу, прижимаясь бедром, скользнул губами по щеке к шее, целуя и прижимая к себе ладонью, перебравшейся в волосы на затылке. И так просто оказалось потеряться во всех этих прикосновениях, искренних, широких. Юра упал лбом к нему в плечо, предприняв еще одну попытку что-нибудь сделать тоже, но Костя поднял голову, задел кончиком носа губы и поцеловал, прижимая, что-то застонал в поцелуй, ответив на выдох, а рука внизу стала двигаться гораздо шире и ощутимее, заставляя снова задрожать и сжать кожу на его животе.       Чувствовал, как Юра двигается. Немного резковато и полностью, чувствовал, как пытается прижаться, как просунул руку под плечо и держит голову, наслаждаясь поцелуем, пытается протянуть ладонь, но, если честно, его бедра, сильно вжавшегося и скользящего было достаточно, что Костя сам решил выгнуться поближе, чтобы лучше ощущалось. На мгновение Юра отодвинулся, промычав стон сквозь сжатые губы, уткнулся носом в щеку, выдохнув, и снова подполз к губам, просто остановившись так, чуть прикусывая нижнюю в попытке сдержаться. Наверное, от того, что на двух его последних толчках ритм замедлился, что он крепче вжал бедро, Костя застонал, согнулся к нему, еще сильнее сжимая напрягшимися руками, отпустил поцелуй и уткнулся носом в мокрую шею, рывками от дергающихся мышц пресса прижимаясь еще ближе. Почувствовав, что ладонь стала гораздо крепче, начал двигаться чуть быстрее, не в силах сопротивляться. От напряжения сдавленный стон вылетел вперёд, руки выпрямились, приподнимая и сжавшегося Костю над кроватью, а затем подкосились, роняя сверху.       За тяжёлым дыханием и густо покрасневшими щеками получилось только еще раз поцеловаться, медленно и неглубоко, аккуратно обнимая друг друга. Юра с голосом выдохнул, не открывая глаз упал носом в плечо, в непонятных для Кости чувствах обвив под плечи по бокам. Поцеловал его в скулу, подхватывая под поясницу, немного притянул и попробовал открыть глаза.       Темно. Плясали красновато-фиолетовые огоньки, слышалось его успокаивающееся дыхание и негромкое тиканье часов. Повернул голову и посмотрел на его лицо, спокойное, такое, как будто он…заснул? Чуть подергав обнимающей рукой и увидев, что тот даже бровью не повёл, улыбнулся, поняв, что действительно спит. Вздохнув, Костя аккуратно перевернул его на бок к спинке дивана и поправил домашние шорты. Сам так быстро заснуть не мог, когда весь живот мокрый. Признаться, не только он, спать с этим ощущением в трусах не хотелось, так что нужно в душ. Улыбаясь, слегка удобнее уложил его и накрыл простынью, тихо прошёл в коридор за своей сумкой, доставая принадлежности, так же ушёл в ванную.       От чувства, вызывающего столь глупую улыбку на лице, подумать о случившимся вечером не получалось. Только лишь о том, что случилось ночью…