Очерки

Девчушка вышагивает по ледовой поверхности, нелепо находя равновесие в согнутых коленях. Попа малышки откланивается назад, а ручка удерживается за ладонь самого близкого мужчины в её жизни. — Па-па… Па-па… — лепечет доченька. — Если ты будешь заинтересована в этом спорте, то я тебя поддержку и поставляю самые невероятные программы, Сонечка… — Па-па! — Ты мой самый сладкий пряничек. Искренняя улыбка озаряет моё лицо, и я укладываю руки под грудью, спрятанной под объемной толстовкой. — А может без профессионального спорта и травм, Даниил Маркович? — усмехаюсь. — А? Мужчина оборачивается через плечо, подхватывает крошку на руки и неспешно направляется к бортику, скользя ровной подошвой обуви. — Ага, ещё бы мамулика уговорить уйти из травматического спорта, — улыбается, переворачивая малышку. — Соник, папа твой совсем забыл, что балет-это искусство. Но это уже возраст, ничего не поделаешь… — иронизирую, когда дочка утыкается в плечо отца. — Ма-ма, ма-ма… — Какая ты взрослая. Оставляю мягкий поцелуй на щечке любимой девочки, стараясь насытиться тем временем, пока крошке чуть больше года, и она всё ещё выдерживает порывы нежностей от родителей. — Поделитесь ребенком, Даниил Маркович! — восклицает третий голос, и я смеюсь. — Пойдешь к тете Ане? — интересуется муж у малышки, и та реагирует радостной улыбкой. — Конечно, пойдет. Какая ты уже взрослая, лапочка! Олимпийская чемпионка перенимает ребенка и с неприкрытым удовольствием начинает рассказывать что-то ей про спортивную составляющую жизни и такую важную череду событий, как жизнь вне катка. И это столь смешно, что я не сдерживаюсь широкой улыбки одобрения. — Я тебя люблю, — неожиданно восклицает мужчина, и я с неодобрением всматриваюсь в мимику на его лице. — Ты выглядишь так, словно никогда этого от меня не слышала. — Каждый раз, как в первый, Дань, — улыбаюсь и протягиваю ладони к его шее. — Ты тёплый. — А ты ледяная. Наклоняется через бортик, прижимаясь вплотную к моему туловищу. Становится тепло от непередаваемых ощущений, возникающих лишь при соприкосновении с кожей любимого человека. Это лучше чем секс. Это то, что позволяет ощущать себя поистине счастливой вне желания заполучить просто удовольствие и удовлетворение. Это про иное. Это про любовь. — Покажешь девчонкам мастер-класс через неделю? — задаёт вопрос муж, наглаживая мою спину сквозь верхнюю одежду. Пожимаю плечами. — Посмотрим, Дань, по загруженности. — Иногда мне кажется, что ты не только моя муза. Только твои занятия способны вдохновить их подойти к балетмейстерскому станку, а так мы их с Этери под кнутом не можем заставить, — грустно усмехается, пока я глажу его мягкие волосы. — Нужно побуждать находить удовольствие. Это и есть пряник, Дань. — Да, ты — самый вкусный пряник! Мягкие губы соприкасаются с моими, и я вновь сталкиваюсь с непередаваемым потоком приятности. Эпителии переминаются друг об друга, томительно нежно прокатываясь по каждой клеточке. Именно за это я его и выбрала. За тот невероятный трепет, что он оказывает мне. За то излишне приятную заботу, вызывающую покалывание в мышцах, где коснется его кожа. Только это позволяет мне чувствовать себя живой. — Соник хочет братика или сестричку, — воодушевленно заявляет любимый, и я ударяю ладонями по его плечам. — Ни за что! — игриво восклицаю, стараясь вырываться из рук муженьки. — Ваши флюиды бессильны, Даниил Маркович, я жажду трехлетней паузы и твоей пенсии! Пока ты будешь пропадать на тренировках, я не позволю своим гормонам руководить. — Боже, если бы не твои гормоны, то я бы не узнал, что могу так часто возжелать человека. — Это не про красоту… — тихо произношу я, и мужчина напротив улыбчиво кивает. — Верно, Вера Александровна, это про то, что внутри. Твой вихрь жизни способен сбить с ног и сподвигнуть на свершении. И в постели в том числе. — Думаешь во мне всё ещё есть жизнь? — задумчиво задаю вопрос, и муж недоумевает. — Надеюсь, постель не пойдет ко дну как Титаник. Искренний смех будоражит двух влюбленных людей, и я нахожу себя столь же окрыленной, что и шесть лет назад в первый месяц наших взаимоотношений. — Ты всё-таки решила уходить из театра? Киваю. — Уже. Рано или поздно наступает момент, когда просто необходимо сделать выбор в пользу себя и своих ощущений. Тот самый момент, когда больше нет возможности и желания совмещать. Когда возраст не позволяет танцевать столь весомые партии, а согласиться на более мелкие попросту нет желания. Именно тогда и наступает этот момент. И в то мгновение нужно уйти. — Пора, Дань. Открою свою школу, как и мечтала, и попробую поучаствовать в жизни Сони. — Ты права, нужен баланс. Но и тогда и мне стоит немного сократить работу и проводить больше времени с вами. Иногда мне кажется, что я пропускаю все этапы взросления. Я даже увидел первые шаги Соника через камеру телефона твоей матушки на этапе гран-при в Самаре. — Самое главное, что ты нашел время достать телефон и просмотреть видео. — успокаивающе шепчу я, и муж благодарно оглядывает моё лицо. — Хочу поставить «Балеро» в следующем сезоне, но в другом видении… — заигрывает бровями, и я смеюсь. Я знаю, что это просьба. Ему не имеет необходимости вымаливать полное предложение, чтобы найти понимание. Я всегда знаю о чем идет речь, что именно он имеет ввиду и о чем конкретно хотел сказать. — Поставим. И будешь изучать дома, пока Соник спит. — отображаю движение руками и искренне смеюсь. — А то руки у кого-то, как поленья! — стебусь. — Эх, как вы живете то с Буратино, Верочка? Загадочно пожимаю плечами, стараясь сокрыть веселье, гложущее грудную мышцу. — Возможно, потому, что и я оловянная, поэтому нам так комфортно? — усмехаюсь. — Два бревна, плывущие по течению корабля-кровати любви! — Ах ты! Утыкается пальцами в межреберные промежутки, и я подпрыгиваю вверх. Безумный смех срывается с моих губ, и я стараюсь сильно-сильно сжать ладони, дабы стерпеть всплеск игривого насилия на тонкую женскую фигуру. Безжалостно и так полюбовному. — Капитулирую! Капитулирую! — вскрикиваю. — Давай говори: «Я-Вера, обещаю, что буду любить Даню Глейхенгаузу вечно и подарю ему ещё троих детей»! Замираю и шумно хлопаю ресницами. — Ладно, двоих… — сдается муж и вздымает бежевые реснички ввысь. — Я… Грустная улыбка озаряется на моем лице, и я вздыхаю. Осознание окутывает меня волной с головой, и воспоминания оглушают так сильно, что замершее сердце в грудной клетке совершает еле уловимый стук. Кажется, что в это мгновение я вновь теряю свое существование, а горячие слезы дорожками скатываются по худощавому лицу. — Ты чего плачешь, Вер? Отталкиваюсь от теплых мужских рук и совершаю увесистый шаг назад. — Дань, ты снова меня видишь… — шепчу. — Конечно, вижу, ты о чем, Вер? — его глаза несколько суживаются, и я ощущаю, как моя недавно воссозданная кожа вновь теряется в пространстве. Яркие блики красноватого цвета сливаются с белыми пятнами моего сознания. Запамятовала, стерла из сознания, растерзала собственный жесткий диск бессознательного и потеряла самое главное — связующее звено. — Я мертва, Дань. Уже год. — Что? Поддается вперед, но вновь упирается бедрами в бортик между нами. — Я в твоей голове. — Я… Его глаза округляются, и я вижу, как понимание обрушиваются на него, подобно лавине. — Не уходи. Слышишь? — Пожалуйста, позаботься о себе. Ты необходим Соне здоровый. — Не уходи! Я умерла. Двенадцать месяцев назад моя душа обрела вечный покой, а телесный прах развеялся над территорией чужбины. Самолет потерпел крушение вблизи Палестины и навечно растерзал мое сердце. И я этого не помню. Я знаю лишь то, что я—мертвец, а в прошлом и несуществующем будущем муженька одержим моей гибелью. И это кнут. Без пряника.

***