Очерки

Вчитываюсь в новостные паблики, спешно пролистывая кричащие заголовки. Изменил, предал, уничтожил, разорвал. И всё с окончанием [а]. Не принято обществом, не вписывается в обстоятельства. Казалось бы, я — предатель. Необходимо принять статус, натянуть капюшон толстовки на голову и свернуть в стезю инкогнито. Женщинам не разрешено изменять. Именно об этом твердят ядовитые комментарии, кишащие негативными высказываниями. — Твою мать! — выкрикиваю в лобовое стекло, лбом соприкасаясь с сигнальным устройством в руле. Протяжный вой издается по пространству, и я подушечкой пальца нажимаю на гаснущий экран. Вновь прибывшие уведомления женской солидарности искажены прежними оскорблениями и пожеланиями провалиться мне в безденежную дыру бывшей эскортницы. — Насколько всё хуево? — Максимально. Друг усаживается на кожаное сидение автомобиля, и я интуитивно протягиваю смартфон. Дверь иномарки захлопывается в такт прикрытию моих век. — Люди — идиоты. Всё это — чушь. Только ты знаешь, что было в вашей жизни, и только ты можешь руководствоваться этими фактами. И я чертовски рад, что ты выбрала себя. — слова Макса побуждают отпрянуть от негатива и вернуться к действительности. — Наконец-то я общаюсь со своей любимой Варюшей, а не с женой супруга-мудака. — Главная глупость, что я не заявила о нашем разрыве… — судорожно произношу я, припоминая дату последнего судебного заседания. — Он блять мне не может дать развод, но нанимает желтую прессу! Мой гнев растекается по кровеносному руслу, и я несколько раз ударяю ладонями о кожаную обивку руля. — Тише. Мужчина ласково огибает мою кисть и нежно поглаживает фаланги пальцев. Это успокаивает. В жизни каждой девочки должен быть большой, мягкий, тёплый хоккеист, способный встать на защиту и прикрыть разбитое сознание широкой спиной. — Заседание снова перенесли? — интересуется Макс, пока я укладываю голову на его плече. — Третий раз. Мы делим деревенский домик в Пушкине. Усмехается, на что я забавно ударяю ладошкой по его бедру. — И быка? — Ну, ты уже достался мне… — поддерживаю комическую саркастичность. Отлипаю от тела друга и нажимаю на электронную кнопку зажигания. Приятные вибрации двигателя проникаются по салону автомобиля, пока я пристегиваю своё тело к сидению. Мужчина недовольно цокает, но всё же вторит безопасности дорожного движения и демонстративно закатывает глаза. — С кем на фотках то? — издевательски интересуется Мамин. — С одной из субличностей хоккеиста-Мамина. — А почему ты с ним не сосалась? — изображает задумчивое лицо, пока автомобиль трогается с места. — Где соответствие содержанию статьи?! — Потому что ты — бабник. А поскольку я уже была замужем за таким же индивидом, я не позволю себе окунуться в очередной омут из женщин. Трасса столицы наполняется отражением фонарей в мокром асфальте. Завороженно всматриваюсь в притягательные отливы, находя успокоение в происходящих обстоятельствах. Желание съесть слона отягощает диафрагму, и урчание живота будоражит пространство. — Варвара Алексеевна, вы голодны? — с мордашкой Чеширского кота шепчет Максим. Киваю, вновь обращая взор к красному сигналу светофора. Машина притормаживает, и телефон разражается надоедливой музыкальной композицией. Спокойно выключаю звук, стараясь не замечать буквы в имени надоедливого абонента. — Слей его измены. Побудь сукой хоть один чертов раз! — А он изменял? — недоумеваю. И я знаю ответ. Нет. Да, муженька учтиво насиловал мне мозг. Ежедневно предлагал осеменить, желая поскорее стать отцом. Он мгновенно обрел статус бывшего, когда ударил меня в порыве мелкой ссоры. Но измен не было. Любил меня сильнее, чем желал ощутить свой член в вагине инстамодели. Лайкал? Определённо. Писал им в директ? Возможно. Жаждал их сильнее, чем меня? Нет. — Тебе вообще нельзя изменить, — сдержанно произносит Макс, растекаясь по сиденью. — Ты слишком охуенна для этой реальности. — Спасибо, что не позволяешь усомниться в себе. — Твое главное сомнение, что ты не заслуживаешь мужика лучше и печешься над липовыми фотографиями прессы. Ты же знаешь, Варя, что тот поход в рестик был со мной. Я не должен входить в список людей, которых ты сторонишься. Адекватность всегда торжествует, и знающие понимают, что наша дружба зародилась раньше, чем моё желание обладать тобой. — Окей, ты прав. Действительно, те фото были созданы в кафе возле дома, где мы вкушали пасту с морепродуктами после игры сие господина. Но людям, желающим породить слухи, не важно с кем именно создавать почту для отлова хайповой волны. — У нас могло что-то получиться? — серьезность хоккеиста побуждает ощутить ступор. — Что? Сжимаю руль, надеясь не потерять сознание от происходящих обстоятельств. Возможно, когда-то я и могла бы рассмотреть возможность выстроить совместную жизнь с Максом, но всегда будет слишком много «но». Должен, обязан. И всё с окончанием [а] и по отношению к женщинам. Да, Макс чудесный друг, а что насчет статуса молодого человека? Он требователен к себе, а значит и воздвигнет подобный регламент ко второй половинке. — Я — разведенка! — отшучиваюсь. — Ну, не вдова же! — Жаль! Искренний смех заполняет пространство автомобиля. Его суховатый и громкий тембр побуждает замедлиться и насладиться происходящим. Машина завещает во двор небольшого ресторана с русской кухней, и я профессионально оглядываюсь в зеркала. — Мастер-парковки! — поддерживает Макс, пока я лавирую автомобилем. Включаю паркинг и отбиваю пятюню другу. Человек, поддерживающий во всех минимальных и непосредственных детальках заслуживает не только моего уважения, но и, возможно, любви. — Я была влюблена в тебя, — на выдохе произношу я, и я с наслаждением впитываю эмоцию изумления, озаряющую лицо хоккеиста. — Опа, и долго? — Около года, — пожимаю плечами. — Гормональные восемнадцать! — усмехаюсь. Выдыхает, крупной рукой зарываясь в темные удлиненные волосы. Невнятный вздох слетает с его губ, и я замечаю, как его веки прикрываются. Очевидно, он обеспокоен. Отстегивает ремень безопасности, находит опору подбородку и уставляется в лобовое стекло. Некогда безмятежный разговор омрачился пережитками прошлого. Возможно, теперь я понимаю по какой причине мы не затрагивали подобные темы и не позволяли себе распыляться на яркие, подобно залпам салюта, словам. Всегда казалось, что ощущения главенствуют. — Почему ты не сказала? — бурчит под нос и вновь вздыхает. Взгляд мужчины как и прежде обращен в лобовое стекло. Кажется, что радужка его глаз приобрела зазеркальное полотно, не осязаемое физически, но выстраивающее некий барьер между нашими сознаниями. — Мне было восемнадцать, Макс. Гормональный всплеск, рядом парень оказывающий всестороннюю поддержку. Тогда я впервые ощутила мужское плечо. Ты никогда не требовал, не порицал, но всегда восхищался, ласково указывал на ошибки и твердил, что у меня обязательно все получится. — Почему ты не сказала? — вновь шипит Мамин, когда я укладываю затылок на подголовник. — Ты был в отношениях. Этого было достаточно. Отстегиваю ремень и поправляю темные брюки-палаццо, обрамляющие стройные ноги. Фокусируюсь на мелких складочках на ткани, лишь бы игнорировать несколько напряженную атмосферу, сформированную впервые за восемь лет дружеских отношений. Мужчина вторит моей позе и откидывает голову, расслабляюще выдыхая. Ладони покоятся на бедрах, и лишь указательный палец на правой руке отбивает своеобразный ритм нервозности. — Я в отношения вступил, дабы тебя из головы выкинуть. А ты нихуя, Варь, так и не ушла… Сознание обдает холодной водой. Не знал, не видел, не понимал, не замечал. И всё с окончанием [а]. Я была слепа.

***