Что-то, наверное, про любовь

без тебя страшнее жить,

чем с тобою умирать

«Минут через сорок приеду». Андрей всегда информирует о таком текстом. Не звонит. Ни о чём не спрашивает. А было бы неплохо. Вдруг Федя не дома, вдруг не один, вдруг у него выключены уведы в телеге, вдруг, в конце-то концов, он не может. Так. Больше. (но потом всё ещё немножко может) Федя каждый раз, как в первый, чувствует злость. Не на Андрея, конечно, на себя. Андрей знает, что он дома. И что уведы Федя никогда не отключает — именно потому что. И что для него он никогда не занят, даже если с кем-то… Ну да. — Кис, — в этот раз хотя бы не придётся искать брошенные то ли в угол, то ли на стул трусы, потому что снять их никто не успел. — У меня тут проблемка нарисовалась, тебе надо уйти, прямо сейчас, ты извини. Федя думает: в этом городе остался ещё хоть кто-то, кто не знает о его «проблемке»? Не будь он собой, можно было бы соврать про ревнивую жену, но он — Федя Букер, а очередная тёлка смотрит будто бы с жалостью. Или у него уже шиза. Андрею неинтересно, трахает ли кого-то Федя в тот момент, когда он пишет своё «скоро приеду». Феде интересно, сможет ли он когда-то завести нормальные долгосрочные отношения при такой-то жизни. Дурость какая: это ведь легко можно остановить. Можно написать: «Старик, у меня нарисовались планы на вечер, потом расскажу». Можно написать: «Сегодня не могу, сорян». Можно написать: «Иди нахуй». Иди на хуй, отъебись от меня, пожалуйста, хватит, я не могу так больше. Федя не сомневается: больше не было бы ни сообщений, ни ночных визитов. Напрашиваться Андрей не будет. Поэтому Федя молчит. Поэтому и злиться есть смысл только на себя, Андрей тут не при чём, это Федя всё решил, его и ответственность. Андрей приезжает через два часа четырнадцать минут. Федя знает точное время — последние полтора часа он гипнотизировал дисплей микроволновки. Одна зелёная цифра сменяет другую, потолок окрашивают полосы света от подъезжающих и уезжающих машин. И тишина. Только капает вода из крана, вечно руки не доходят что-то с ним сделать. Когда на дисплее высвечивается 3:10, в дверь стучат. Федя хмыкает: как всякая нечисть, Андрей часто появлялся после трёх. И, как всякая нечисть… — Можно? Стоит, сокровище, привалившись к косяку. Вампиры не могу войти без приглашения. Надо сказать: нет. И захлопнуть дверь, почти-почти придавив пальцы. Андрей не будет ломиться, пугая соседей. Просто уйдёт. — Входи. Сидя всё на той же кухне, прислушиваясь к шуму воды из ванной, Федя думает: надо что-то сделать. Устроить скандал, наорать, спросить, почему сорок минут превратились в два с лишним часа — не первый же раз. Сказать, что вообще-то он планировал провести эту ночь совсем не так, что ему снова пришлось выставлять в ночь холодную симпатичную девочку — а скоро и выставлять будет некого, потому что никто не поедет трахаться с ебанутым мужиком, который может выгнать тебя из квартиры прямо посреди акта, потому что. У него. Проблема. Только вот он Андрею никто, чтобы закатывать скандалы. Андрею понравился другой Федя, весёлый, лёгкий на подъём, незаморочный. Не тот, который поехал кукухой, мутировав в сварливую жёнушку. Андрей так и сказал однажды: — Ты раньше был проще, сейчас, как дед старый, бухтишь вечно. И ещё сказал: — Фёдор, давай без этой хуйни. Ты мне не мамка. Федя знает, кто пытался вести себя с Андреем, как его мамка. Чем всё закончилось, знает тоже. Поэтому молчит. Вода шумит в ванной. Вода капает из крана. Под окнами кто-то визгливо смеётся. Слышится позвякивание бутылок. Спуститься бы к ним — вот бы Андрей обалдел, выйдя из душа и обнаружив пустую квартиру. Спуститься, нажраться в говно, обблевать футболку «трезв». Ирония, мать её. Или уже постирония? Каким там словом можно обозвать его жизнь? Драму ты развёл, Фёдор, словно что-то случилось, что-то из рук вон выходящее. А ведь свой шанс на нормальные, пусть и недо- отношения Федя просрал сам. Когда это началось? Федя помнит, как их недодружба переросла в дружбу с привилегиями — где же они? Хочется спросить, да спрашивать не у кого. А вот когда их сумасшедшее, рок-н-ролльное, искрящееся переросло в душащее? Первое время Федя был счастлив — как никогда, наверное. Много писал, много пил, много трахался — было как в кино. Было классно: читать ему свои стихи и ловить «Фёдор, ты просто охуенный поэт»; зажиматься примерно везде — «Ты совсем дурачок? Увидят» — «Так будь тише». Федя таких отбитых раньше не встречал, до него словно вся жизнь была пресным супом, а тут в суп сыпанули соли, перца, и зачем-то ещё и клубничного джема (как банально, Фёдор, а ещё поэт). Федя охуевал каждый день — и был счастлив. Но недолго. Потому что «сегодня не могу, слушай». Потому что «мне нормально, если ты ещё с кем-то, не усложняй». Потому что «мы с тобой не одно целое и цепью не связаны, давай без вот этой дури». Федя очень старался без дури. Но, кажется, получалось так себе. — Нахуя ты его ждёшь? — Я не его, я просто ещё не еду домой. Серафим смотрит взглядом «кого ты пытаешься ноебать». — Вы долбоёбы оба два, понял? И закончится это хуёво, иначе не бывает. Федя не спрашивает ничьё мнение и жалеть себя не просит. Сегодня в эту лотерею он всё-таки выигрывает: ловит Андрея на выходе спустя пару часов, говорит: «О, ты тоже уходишь? Ко мне, может?» И вызывает такси. Какая разница, что будет завтра утром и как на него косились сегодня вечером. Сейчас, в моменте, Федя снова ненадолго счастлив. Андрей выходит из душа в футболке и трусах, мокрый и сонный. Говорит: — Трахаться не будем. У меня сейчас тупо не встанет. И не смей шутить. Ну и ладно. — Почему ты приехал? — спрашивает Федя, когда они уже лежат, изображая маленькую и большую ложку. Из-за мокрых волос Андрея подушка превращается в болотце, но вставать и нести ему полотенце, чтобы вытерся нормально, а не как придурок, лень. Спрашивает — и тут же прикусывает язык. Но Андрей не взбрыкивает. Говорит: — А, у Дели романтик дома. Не захотел мешать. — А я думал, ко мне. И снова стоило бы промолчать. — Я и так к тебе, нет? И правда. Какая разница почему, приехал же. Лежит. Вода с волос пропитывает подушку. За окном наконец-то тишина. — Я тебя люблю, — говорит Федя. — И я тебя люблю, родной, — сонно отзывается Андрей. И пока всё так — Федя продолжает мочь.