to sweet for me

в полумраке хао садится на массивный деревянный стол, стоящий посреди кабинета. верхние пуговицы рубашки расстегнуты, открывая вид на ярко очерченные ключицы, что манят своей аристократичностью. парень смотрит в глаза напротив. шоу начинается. — зачем вы меня позвали? — сон ханбин уютный, словно маленький комок правильности, у которого в голове летают бабочки и расцветают цветы. чжан хао — полная его противоположность. он — остатки горького кофе на дне чашки, ураган посреди поля ромашек и крепкий виски в стакане, который сейчас теплится у него в руке. чжан хао от слова «хаос». молча смотрит на ханбина, крутя в руках стакан и усмехаясь. — ох, давай не будем притворяться, мы же не маленькие. в глазах ханбина непонимание, но после появляется секундное сомнение. он топчется на месте и уводит взгляд: боится быть пойманным? если бы кто-то сказал чжан хао, что новый секретарь станет его тайным пристрастием, он бы рассмеялся им в лицо. однако, не принимать очевидного чжан не умел — или не хотел. играя в кошки-мышки, старший потерялся в пучине лживости и искусственности своего предмета интереса.  сон ханбин был открытой книгой для всех вокруг, улыбаясь и помогая, он создал образ миленького парня, на которого можно положиться. «слишком мил для меня». но лишь хао спустя время смог увидеть сквозь треснутую маску что-то, что было скрыто от чужих глаз.  — ханбин, я прекрасно знаю, о чем ты думаешь сейчас, когда я так «открыт» перед тобой и сижу на этом чертовом столе, — чжан хао не сдается, открыто говорить не собирается, ведь в этом шоу ведущий только он. провоцирует, когда допивает крепкий алкоголь, а капли текут по его подбородку.  и маленькая победа: он замечает, как во взгляде парня напротив что-то меняется, сознание кричит о том, что стоит быть осторожнее, но останавливаться сейчас означает проиграть сон ханбину. поэтому он снимает с себя черный пиджак и оттягивает галстук, устраиваясь полулежа на столе. щелчок.  в глазах ханбина перегорают лампочки, за секунду миловидный парень снимает маску и показывает настоящее лицо, полное напряжения и желания. он медленно подходит к хао и становится между его ног, больно обхватывает его талию и приподнимает, заставляя принять сидячее положение. чжан хао немного пьян и тяжело дышит, когда ханбин берет его за подбородок и шепчет на ухо: — если ты так хочешь быть трахнутым мной на этом столе, стоит вести себя более сдержаннее, хао, — старший замирает, чувствуя как внутри все скручивает от того, как давно он ждал этой чужой настоящей души. он сжимает черную рубашку на плечах ханбина и молчит. оба не хотят проиграть в игре с несогласованным правилами. прижавшись лбами, они дышат в унисон, но все еще никто не решается уступить. комната становится искусственно созданным куполом, в котором становится душно и невыносимо. однако хао понимает, что уже выиграл, потому что распорол нити души ханбина, что сдерживали его свободу. хотя бы сейчас. он думает: открыть его как старую шкатулку без ключа оказалось слишком просто, стоило лишь чуть-чуть постараться. однако он забыл посмотреть что находится внутри этой шкатулки. но сейчас он сдается.  хао впивается в губы сона и цепляется за шею, как спасательный круг, позволяя себе быть слабым на долю секунды. странное чувство нарастает внутри, но отвлекаться на него совсем нет желания. ханбин отвечает, кажется, улыбаясь в поцелуй, потому что для себя выиграл он.  сон жадно выцеловывает каждый сантиметр чжан хао, переходя на ключицы, заставляя парня под ним прогнуться и прикусить губу в немом удовольствии.  запах костра, возникший в помещении, теряется в тумане похоти. когда холодные руки касаются разгоряченного живота, все начинает казаться сюрреалистическим: воздух пропитан неправильностью, пусть обоим слишком хорошо. свет от фонаря на темнеющей улице пробивается в кабинет, он обволакивает открытые участки тела чжан хао, когда тот стремительно краснеет под чужими касаниями. томные вдохи и удушающая молчаливость ханбина вызывает раздражение, поэтому чжан отталкивает от себя сона и слезает со стола, меняя друг друга местами. парень поддается и отдает эстафету старшему, что так бесцеремонно проник в его рот и лезет своими пальцами под его рубашку, как под кожу. оставляет свои грязные отпечатки на уже грязной коже ханбина, ведь он же неправда тот милый мальчик? когда терпеть ласки уже невозможно, хао расстегивает брюки младшего и кладет руку на его пах. — я знал, что ты не тот, кем являешься на самом деле, — хао сбито шепчет и снова припадает к шее. — мальчик, прекраснее лозы, мягче дождя и слаще винограда. так и хотелось тебя испортить, — ханбин все еще молчит. — как оказалось, ты уже был испорчен.

you to sweet for me

дальнейшие движения хао останавливает всхлип. ханбин плачет и случайно задевает пустой стакан от виски, что оставил хао после себя. тот летит на пол и разбивается вдребезги, тишину режет треск стекла и хао кажется,что вместе с этим стаканом разбилась и его душа. похоже он ошибся. маска мальчика, в чьей голове и правда цветет весна — это не маска. в старой шкатулке было его сердце. «лучшая защита это нападение» - думал сон ханбин, когда совсем не играл чью-то роль, а просто делал вид. чжан хао отшатывается от него и смотрит безумными глазами. его грудную клетку сдавливает клешнями, голова начинает болеть от мыслей, что быстро заполняют черепную коробку.  ханбин всхлипывает снова,и его покрытая засосами шея создаёт ужасную картину, на которую чжан хао смотреть не хочет—он ее породил.  — но...почему..?—старший делает еще шаг назад и выдыхает, хватаясь за волосы. — я думал, может быть после того, как я покажу то,что ты так хотел увидеть во мне, ты наконец перестанешь топить меня в своем унижающем взгляде. стены рушатся одна за другой, кирпич за кирпичом: чжан хао хочется оказаться под ними, потому что он не был прав на счет ханбина, но как всегда прав на счет себя—он сучье отродье.  он снова и снова возвращается в дни, когда действительно отвратительно относился к секретарю за каждый вдох, пытаясь выудить «искренность».  медленно он подходит к столу, чтобы поднять рубашку и видит, как ханбин сжимается, пока сердце чжана сжимается еще больше. подняв одежду, надевает и вновь смотрит на секретаря: тот молчит уткнувшись в пол. старший разворачивается, чтобы уйти, но перед дверью застывает на месте, стоя спиной к сломанному им же парню, шепчет: — слишком сладкий. — что? — слишком сладкий для меня, — хао поворачивает голову и смотрит на красные глаза, полные непонимания. — завтра можешь не приходить, ты уволен. никто не скажет тебе и слова. и слезай аккуратно, везде стекла. он уходит, с каждым шагом вонзая в свое тело новый и новый клин. 

i think I'll take my whiskey neat

my coffee black and my bed at three

и никто не узнает,что ханбин на самом деле стал его настоящей первой влюбленностью.