Да согреет меня тепло твоих дланей

      На улице было как всегда, — сыро, грязно, мерзко, холодно и будто бы телесно тяжело находиться. В воздухе стоял канализационный смрад, а существа вокруг старались как можно скорее закрыться в своих домах вместе со своей семьёй, хотя бы за дверьми поддерживая иллюзорное благосостояние. Острые скалы вокруг города не добавляли пейзажу привлекательности: казалось, будто это огромный монстр раскрыл свою зубастую пасть, чтобы проглотить всех жителей вместе с их домами. Блэклайт представлял из себя мрачное место; как минимум, таким оно и запомнилось каджиту на всю жизнь. Каменные стены, которые и днём и ночью возводились рабами разных народностей — по большей части, однако, его сородичей-каджитов, — совсем не добавляли уюта в это место. Весь город бросил силы на возведение огромной цитадели в центре, а что происходило вне, на отшибах и просто среди народа ему было всё равно. Джа’Вирр быстрым шагом пробежал мимо очередного участка стройки и поспешил вернуться к своей семье. Мимо, таким же торопливым шагом, прошёл человек с длинным воротником, закрывающим рот, и вдруг остановился, складываясь пополам от истошного приступа кашля. В Блэклайте болели практически все — то ли у крепости-города было неудачное расположение, не приспособленное для постоянного обитания, то ли просто опять какая-то хворь поражала всех живущих в этом месте. Джа’Вирр об этом не задумывался особо, по большей части исключительно потому, что ему было вообще не до этого.       Большинство каджитов в Блэклайте были рабами, и его семья — не исключение. Родители Вирра и ещё одна каджитская семья, «слившаяся» с ними, были чуть ли не наследственными рабами одной редоранской семьи. Вирр никогда не задавался вопросом, могло ли быть иначе: в его понимании родился в кандалах — в кандалах же и помрёшь, когда настанет время. Да и он был, несмотря на совсем юный возраст, далеко не против. Как единственного члена семьи, который был слишком мал, чтобы быть отправленным на построение Блэклайтской башни, ему нашли иное занятие: грубо говоря, он был по совместительству мальчиком на побегушках у семьи и няней для четырёх их детей. Вот ему пять лет, и он, с тяжёлой корзинкой фруктов наперевес, торопится в поместье, чтобы отдать фрукты кухарке по просьбе главы семейства, который в этот день должен был отправляться на контроль стройки цитадели. Махая хвостом, Джа’Вирр с трудом поставил корзину на стол и потёр лоб. Взглянув на лапу, недовольно шикнул: грязь с улицы, наверное, всё от той же злополучной стройки запачкала шерсть; штанины тоже в грязи. Нужно было переодеться, прежде чем явиться к «матери»: та до ужаса боялась подхватить с улицы какую-нибудь заразу и в таком виде ни за что бы его не пустила в детскую. Отмыв грязь с лап и переодевшись в чистые домашние одежды, котёнок взглянул за окно. Солнце медленно опускалось к горизонту, постепенно отдавая небесный покров во власть Секунды и Массера, а значит, пора было снова торопиться, чтобы перевязать Садэна, его хозяина и друга, старшего из детей редоранцев, а затем проследить, чтобы к темноте все дети легли спать. Только после этого было, грубо говоря, время на себя самого: Вирр им никогда не пользовался, предпочитая просто пойти спать, чтобы к следующему дню иметь силы на работу.       Редоранцы его уважали, и не только семья его хозяев. Вирр всегда отличался от своих сородичей вдумчивостью, неконфликтностью и покорностью; к тому же, рождённый уже в Морровинде, он знал данмерское наречие едва ли не лучше, чем родное. Да и с детьми ладил хорошо, хоть и был вторым по старшинству среди них. Старше был только Садэн: когда Вирру было пять, тому было уже десять. Однако, ему судьба не улыбалась, и именно поэтому Вирр был вынужден присматривать и за ним.       Садэн был болен. Но то была не хворь, которая губила горожан, а нечто иное, что не давало юному данмеру даже двигаться полноценно. Местные врачи, часто приезжающие из других городов континентальной части Морровинда, дружно повторяли одно и то же: у мальчика гниют кости, долго жить ему не осталось, сделать мы ничего не можем, увы и ах. Поэтому Вирру пришлось прикладывать немало усилий, чтобы скрасить оставшуюся жизнь данмера. Очень скоро они сдружились и относились друг к другу словно они братья, и если у Вирра находилось свободное время, то они зачастую проводили его вместе. Так было год за годом.       Однажды мать подарила Садэну диковинную альтмерскую шкатулку, непохожую ни на какую иную. Вирр представлял, что музыкальные шкатулки — это просто коробочки с каким-то волшебным механизмом внутри, которые, если их завести, начинают играть музыку. Эта шкатулка была намного интереснее, хотя бы потому, что не представляла из себя простую коробочку: по своей форме она скорее напоминала маленький фонтан, только вместо воды лилась из него приятная мелодия. Подарок матери настолько воодушевил Садэна, что, казалось, даже его болезнь отступила на второй или даже третий план. Как-то раз Джа’Вирр невольно застал юношу за танцами под эту самую мелодию из шкатулки. Несмотря на болезнь, двигался он плавно, грациозно, идеально попадая в ритм торжественной музыки. Вирр наблюдал за ним, как завороженный, и не мог отвести взгляд, и только когда шкатулка затихла, Садэн подкосился и, вцепившись в стул, опустился на пол. Каджит тут же подбежал к нему, чтобы помочь встать и провести его до комнаты.       — Ты не говорил, что тебе нравится танцевать, — негромко подметил Вирр, открывая дверь и пропуская мальчика вперёд. Хоть Садэн и был старше на целых пять лет, каджит был выше его почти на голову.       — А ты не спрашивал никогда, — шутливо ответил Садэн, а затем, переведя взгляд на кровать, тяжело вздохнул: — Эх… Знаешь, я всегда хотел быть танцором. Только мне вот это никак не светит, даже если бы у меня не гнили кости.       — Почему? — Вирр заинтересовано наклонил голову и дёрнул ухом. Совсем как обычный кот.       — Потому что я старший сын, Вирр, — Садэн снова напряжённо втянул воздух сквозь зубы. Боль сковывала всё тело, и он искренне ненавидел это, — Если бы я не болел, пошёл бы по отцовским стопам. Стал бы руководить этой бесконечной стройкой, потом выбился бы в кого-то вроде губернатора этого города. Нашёл бы себе жену, тоже, как папа… Хотя, может быть, всё могло было быть совсем по-другому. Папа бы мог передать «престолонаследие» кому-нибудь из моих младших братьев, и позволил бы мне исполнить мою мечту…       — Увидеть Тамриэль своими глазами, — Джа’Вирр сел на кровать у ног Садэна и сложил лапы, — Ну, ты хотя бы можешь читать. Из книжек, наверное, можно хотя бы представить, как выглядят города…       — Представить — этого недостаточно. Я хотел бы увидеть сам. Когда-нибудь. Хотя бы какой-то город за пределами Блэклайта, — данмер потёр руки, — А хочешь, я научу тебя читать?       — Меня? Зачем?       — Чтобы ты тоже мог представлять себе города. Хотя, когда рабство отменят наконец и ты будешь свободен, наверняка сам весь Тамриэль и объездишь.       Джа’Вирр недовольно дёрнул усами. Хоть они с Садэном были лучшими друзьями, было кое-что, что разверзало между ними огромную пропасть: Садэн считал, что рабство обязательно должно быть отменено, а все каджиты, аргониане и прочие рабы — возвращены на их родины. Вирр же думал иначе: если уж издавна каджиты были рабами, то так и должно было быть, и иначе жизнь представить было в принципе сложно. В комнате повисло неудобное молчание. Наконец, Садэн взял книжку, что лежала на тумбе рядом с кроватью, и предложил другу сесть рядом с ним.       — А можно? Мать не наругает? — Вирр огромными заинтересованными глазами смотрел на книжку. Садэн рассмеялся:       — Меня она ни за что не наругает, а если это была моя идея, то ты ни в чём не виноват.       — Но всё-таки… Я не думаю, что это хорошая идея. Садэн, я всего лишь раб, мне чтение ни к чему. Ты только время зря потратишь.       — Чего-чего, а свободного времени у меня пока что слишком много. Соглашайся, Вирр. По глазам вижу — хочешь учиться, хочешь читать и писать.       — Но я…       — Ещё раз напомни мне, что ты «всего лишь глупый каджит-раб» и я на тебя обижусь.       Поразмыслив, каджит всё-таки согласился и, двинувшись ближе к своему хозяину — и в первую очередь другу — был готов впитывать в себя те знания, которыми с ним тот был готов поделиться.       Так продолжалось ещё несколько лет. Джа’Вирр и Садэн росли вместе, и если первый с каждым годом лишь крепчал, то второй становился всё слабее и слабее. Джа’Вирр поддерживал стремление друга танцевать, понимая, что для того танцы — единственная отдушина, но Садэну становилось больно даже ходить. Тогда Вирр выдвинул предложение, за которое можно было как минимум получить бы ударов десять розгами по спине — стать партнёром в танцах Садэна. И юноше эта идея понравилась — он согласился, обучая теперь Вирра не только чтению и письму, но и мало-мальски танцам. К моменту, когда Вирру исполнилось одиннадцать, а Садэну было уже пятнадцать лет и он ещё был жив благодаря разве что чуду, — каджит мог похвастать отнюдь не ординарными умениями для простого раба. Благодаря другу, он смыслил и в истории, и в тамриэлике, и в танцах, и — совсем чуть-чуть, — в медицине. Семья хозяев старалась накопить как можно больше денег, чтобы сына с редким недугом отправить на лечение в Храм Вивека: обычные лекари и алхимики были уже бессильны, оставалось лишь уповать на божественную помощь и более продвинутых храмовых лекарей. Но денег упорно не хватало, поэтому Садэн продолжал лишь медленно и мучительно умирать; его мать же топила горе на дне бутылок алкоголя и особых «успокаивающих» зелий, а отец почти совсем перестал появляться дома, постоянно присутствуя с рабами на стройке.       В один из редких тёплых дней, когда погода Блэклайта была чуть менее суровой и пасмурной, Садэн пребывал в отвратительном настроении. Он с каждым днём ощущал подкрадывающуюся к нему смерть, и уже давно, только наедине с собой, умолял, чтобы она поскорее настала его и избавила от бесконечной боли, вызванной тем самым гниением костей. Никому, конечно же, даже самому Вирру, он о своих надеждах не рассказывал. Размышляя о том, как глупо и несправедливо оканчивается его жизнь, Садэн пришёл к внезапной даже для самого себя идее. Сделать доброе дело, чтобы его запомнили хотя бы за это и его жизнь не была такой напрасной.       С трудом дождавшись вечера, Садэн взял свои костыли, обмотал их концы плотной тряпкой, чтобы не было слышно стука при ходьбе, и тихо выскользнул из своей комнаты, направляясь к материнским покоям. Там ему пришлось оставить костыли у двери и проползти по полу до одного из буфетов, в ящике которого, как помнил сам данмер, матушка хранила ключи, за которыми он и прокрался. Найдя нужные, спрятал ключи в кармане, точно так же тихо прополз обратно к двери и только в последний момент, поднявшись на костыли, взглянул на мать. Она спала беспробудным сном, а рядом валялись уже знакомые и ненавистные ему бутылки. Отца в комнате не было, как обычно. Поджав губы, данмер закрыл за собой дверь и тихо поспешил в комнаты рабов. Данмер надеялся первым делом увидеть там своего друга, но почему-то его там не оказалось. Сняв с каждого из рабов поочерёдно наручи, он посоветовал им идти по «служебному» чёрному ходу — той части своеобразного лабиринта, с помощью которого прислуга могла быстро попасть из одной части и без того небольшого поместья в другую. Сказал бежать через сад, а сам сказал, что отыщет оставшегося раба в лице Вирра и отпустит к ним и его. Каджитам больше ничего и не нужно было: упиваясь новообретённой свободой, они всей гурьбой поторопились потайным ходом в сад.       Отец Садэна в это время как раз был именно там и беседовал с Джа’Вирром, как с самым толковым из рабов, о сыне. Делился своими переживаниями. Говорил, что осталось заработать ещё чуть-чуть, и они смогут отправить Садэна в Вивек, где его обязательно вылечат, иначе и быть не может. Но просил держать это от самого Садэна в секрете, надеясь преподнести это ему в качестве подарка, когда нужная сумма точно наберётся. Джа’Вирр был рад это слышать, искренне рад, и в момент, когда разговор был уже закончен и Вирр покинул хозяина, вдруг раздался крик. К шее данмера приставили короткий кинжал и с уверенным упором вспороли горло. Тот, вскрикнув, рухнул наземь, сдавил руками горло, попытался что-то прохрипеть, но жизнь покинула его прежде, чем он смог вымолвить хоть слово. Вирр в ужасе рванул к телу хозяина, перед ним стояла его подруга-каджитка из той самой семьи, с которой они вместе попали к редоранцам.       — Амари? Что ты творишь?       — Мы свободны, Вирр, — произнесла она, вытирая кинжал об одежду мёртвого данмера. Поднявшись с корточек, она протянула руку своему «брату», — Садэн выпустил нас: и Амари, и маленьких Сору, Террина и Джирго, и остальных, кого смог найти. Пойдём же с нами!       — Садэн выпустил вас?! — ошеломлённо произнёс он и, бросив на подругу недовольный взгляд, ринулся вперёд, — И в благодарность ты убила его отца?!       — Его отец никогда бы не позволил нам свободы, а матушка — подавно. Амари сделала доброе дело, но Амари хочет и бабу за ним утащить, и… — каджитка направила кинжал на Вирра, заставив того остановиться, — Пока ты миловался со своим дружком, данмеры издевались над нами. Амари надоело жить в таких условиях! Давно пора было это сделать! Око за око, зуб за зуб! И если Джа’Вирр этого не понимает, Амари заставит его понять.       — Амари, убери кинжал, — прорычал Вирр, — И беги отсюда, пока не прибежала стража, а я остаюсь.       — Джа’Вирр больной, — каджитка прошипела в ответ, но кинжал всё же убрала, — Должен был бежать, а вместо этого остаётся дальше быть ковриком в гостиной этих серокожих тварей! Ну и пусть. Вирр всегда был безнадёжен. Амари жаль, что ты не видишь дальше собственных усов! Прощай.       Она последний раз взглянула на своего брата и, грозно махнув хвостом, убежала в дебри сада. Однако она ещё не знала, что не успеют они и за версту покинуть поместье, как их схватит стража и спустит с них шкуры за убийство.       Джа’Вирр рванул обратно в поместье и судорожно искал своего друга. К счастью, нашёл он его быстро: он как раз стоял у входа в сад и в ужасе смотрел на мёртвое тело своего отца. Подняв Садэна под плечи, Вирр грозно шикнул:       — Доволен? Добился своего? Если бы ты оставил их рабами, твой отец был бы жив. И у него был для тебя подарок, — на эмоциях Джа’Вирр едва не смог сдержать за зубами секрет покойного отца, — Но теперь всё кончено. Точно кончено.       — Я… Я думал… что они просто сбегут и будут свободны.       Им навстречу выбежала немолодая данмерка, приподнимая подол платья-накидки, в котором же и спала. Выглядела она скверно, и только увидев сына чуть-чуть приободрилась:       — Садэн! Ты в порядке? Что был за крик?       — Мама, прости…       Женщина окинула раба недовольным взглядом, но не сказала тому ничего. По щекам Садэна крупным градом стекали слёзы, Вирр продолжал молчать в присутствии хозяйки.       — Папа там… в саду… его… его…       — Найдите сбежавших рабов и накажите их, — перебил друга Вирр. Не дожидаясь ни слова больше, женщина рванула в сад и, кажется, меньше чем через минуту раздался истошный, измученный крик на весь Блэклайт.       Вирр донёс друга до его комнаты и усадил на кровать. Садэн не проронил ни слова, только пустым взглядом смотрел куда-то перед собой. Вирр был в ярости, в шоке и в ужасе одновременно. Поставив костыли рядом с кроватью, он тихо, но очень нервно спросил:       — Что тебе в голову взбрело, Садэн?       — Я хотел дать им свободу, — почти беззвучно и хрипло ответил данмер. Шикнув, он смог закинуть свои ноги на кровать и облокотиться на подушку. По телу прошлась новая волна мучительной боли, но Вирр не обратил на это внимания и продолжил досаждать:       — И чего ты этим хотел добиться? Зачем? Они были рабами, рабами и должны были оставаться! А теперь твой отец мёртв, мать овдовела, и ты никогда не сможешь вылечиться от гниения костей!       — Я знаю! — вдруг выпалил Садэн, и, превозмогая боль, выпрямился, — Я знаю, что никогда не вылечусь! Именно поэтому я их и выпустил! Всё равно мне осталось жить, видят боги, не больше года — я просто хотел сделать хоть что-то хорошее, чтобы моя жизнь не была бесполезной!       Джа’вирр замер. Почему-то он не думал об этом с такой точки зрения.       — Думал, что освобожу их, и они будут мне благодарны. Смогут сбежать отсюда, смогут зажить полноценной жизнью вдали от этого тухлого города. А в итоге я своими руками уничтожил всё, чем жила моя семья. Убил своего отца. И рабов тоже убьют, когда поймают, — Садэн закрыл лицо руками; плакать уже не удавалось, но боль рвалась наружу, — Я всё испортил.       Каджит смотрел на своего друга и ощущал только… разочарование. Он не сочувствовал ему, не переживал, будто Садэн лично его предал. И тогда впервые в жизни ощутил на вкус, каково это, когда возвышенные чувства, привязанность и влюблённость оборачиваются презрением и негодованием.       До самой смерти Садэна Вирр так и не сказал ему ни о том, что чувствовал к другу когда-то, ни о том долгожданном подарке отца. После бегства рабов юноша прожил лишь полгода. Его похоронили в родовой гробнице рядом с отцом. Обедневшая вдова, за один год потерявшая и сына, и мужа, совсем начала терять рассудок и продала почти всё имущество, которое хоть как-то напоминало ей о погибших близких. В том числе и ту самую альтмерскую музыкальную шкатулку, под которую Садэн так любил танцевать вместе с Джа’Вирром. Дальше годы стали совсем быстротечны: Вирр взрослел, обязанности «главы семьи» неофициально упали на его плечи. Когда ему было что-то около шестнадцати, он выглядел уже совсем как взрослый каджит, и данмерка, всё ещё скорбящая по мужу и обезумевшая от горя, сама же стала его воспринимать своим мужем: так уж вышло, что Вирр оказался единственным «крепким плечом», которое не собиралось покидать её до конца своей жизни; так что помимо обычных рабских дел, женщина принуждала каджита ещё и к «супружескому долгу». Но, к счастью для него, когда денег стало совсем не хватать даже на худо-бедную жизнь, его выкупил крупный работорговец с Вварденфелла, которому он прислуживал ещё несколько лет, прежде чем попал к Лерану.

***

      Леран, внимательно выслушав рассказ своего телохранителя от начала и до конца, молча смотрел на шкатулку, что стояла перед ним. Поджав губы, он спросил, не отводя от шкатулки взгляда:       — Потанцуем?       Джа'Вирр удивлённо вскинул брови и заинтересованно взмахнул хвостом, затем усмехнулся:       — Очень странное предложение после рассказа о моём невесёлом детстве, хозяин, — однако, он встал со своего места и прошёл в центр балкона. Согласился, не кивая и не говоря «да». Архимагистр тоже лукаво усмехнулся:       — Ну, это же та самая шкатулка, насколько я понял. Посмотрим, помнишь ли ты ещё, как танцевать.       — Каджит, неумело исполняющий данмерский танец под мелодию альтмерской музыкальной шкатулки? У вас крайне странный вкус, хозяин, — Джа'Вирр негромко хохотнул. Хвост всё так же выражал его заинтересованность, без его ведома размахиваясь из стороны в сторону. Леран, наконец, завёл шкатулку снова и прошёл к Джа'Вирру, вставая напротив. Музыка начала негромко разливаться по балкону, и они синхронно двинулись. Громыхнули доспехи каджита, явно не предназначенные для танцев, но ни он, ни архимагистр не обратили на это внимания. Каджит же поймал себя на том, что движения действительно всё ещё помнит, хотя и почти неосознанно, машинально; отточенные в далёком прошлом, жесты и постановка ног будто вонзились в его мозг. Зато Леран время от времени сбивался, спотыкался, и Джа'Вирр, видимо, по той же старой привычке, ловил его и не давал потерять равновесие. Леран только неловко благодарно улыбался, а Вирр смотрел на него и подмечал все больше и больше общих черт с Садэном.       Наконец, когда танец закончился, а шкатулка замолкла, архимагистр сделал шутливый реверанс и рассмеялся. Джа'Вирр слегка удивился такому поведению, но сбросил всё на количество выпитого бренди.       — Пойдём, — он потянул Вирра за собой в кабинет, оставляя шкатулку на столе балкона. Пока каджит поднимался на второй этаж комнаты, в голове пронеслась сразу тысяча мыслей, и все они испарились, когда Леран, облокотившись спиной о шкаф, спросил: — Скучаешь по родным?       Вирр недовольно закатил глаза:       — С чего бы мне по ним скучать? Я никогда не был к ним привязан. Плюс ко всему, они могли бы сбежать в ту ночь, но вместо этого... Вы сами знаете, что случилось, — он шаркнул ногой, глядя куда угодно, но не в глаза архимагистра. Почему-то в комнате будто было нечем дышать, но Вирр скинул это на то, что так казалось после пребывания на балконе. И тут Леран, неожиданно для каджита... Рассмеялся.       И Джа'Вирр понял, что никогда ещё не слышал, чтобы его хозяин смеялся так. Был истерический смех, был злорадный смех, нервный, но не... такой. Он удивлённо смотрел на архимагистра, и вдруг шагнул вперёд, осознавая что делает лишь наполовину. Приподняв голову данмера за подбородок, порывисто ткнулся в его губы и тут же сделал шаг назад, будто сам от себя такого поведения не ожидал. Улыбка с лица Лерана тут же пропала. Вирр собирался было как-то объясниться, — хотя как тут вообще объясниться? — но данмер тут же его перебил:       — Уходи.       — Хозяин, извините, я сам не знаю что на меня-       — Иди отсюда.       Простояв несколько секунд в ошарашенному состоянии, Вирр коротко кивнул и поспешил удалиться. Леран понял, что вжимается в шкаф, будто пытаясь упасть сквозь него, и неосознанно опустился на пол, касаясь своих губ. Две мысли пронеслись у него в голове, одновременно:       Первая: никогда мне ещё не доводилось целоваться, тем более, с каджитом.       Вторая: никогда бы не подумал, что это может понравиться.