150000₩

Один вид мужчин в костюмах скоро начнёт вызывать нервный тик. Ги-Хун щурится, таращась на вылезающего из такси Сан-Ву, и чуть не роняет сигарету изо рта от удивления. — Ты куда так вырядился? — бормочет он вместо приветствия. — Поскромнее наряда не нашлось? Не в театр же собрались. Ещё и галстук нацепил, только посмотрите на него. Ты подыскивать кого-то собрался в баре? Твоё лицо там и так все наизусть знают, не надейся. — Закрой рот, — в тон ему отвечает Сан-Ву, пока они обмениваются крепким рукопожатием. Он возится в карманах, доставая пачку, и, наклонившись немного, прикуривает от сигареты Ги-Хуна. — Я не из дома. По делам ездил, не было времени заехать переодеться. — Какие дела могут быть в субботу у порядочного человека? — Ты о таких не слышал. — Ну храни свои секреты. После третьего стакана всё равно сам растреплешь всё. Они три месяца не виделись, не разговаривали даже толком, но свойственное таким встречам напряжение тает в воздухе почти сразу. Им можно хоть год не пересекаться, критически ничего не поменяется. Ги-Хун уверен, что если они и десять лет промолчат, а потом встретятся случайно на улице, то Сан-Ву по-прежнему будет батрачить как проклятый и избегать личной жизни, как огня. Про себя он, впрочем, нового бы тоже ничего не добавил. — Внутрь пошли? — предлагает Ги-Хун, выкинув бычок в мусорку и тут же спрятав руки в карманы куртки. — Холодно сегодня, блин. — Мне докурить можно? — морщится Сан-Ву, демонстрируя скуренную только на половину сигарету. — Пять минут потерпишь, не оледенеешь? — Мне тебе очень много надо рассказать! Кое-что случилось. — Я по звонку в три ночи это уже понял. Бар знакомый для них обоих. Место встречи не менялось лет уже так десять, с тех пор, как они однажды завалились сюда во время прогулки, чтобы погреться, и прикипели к месту. Даже столик обычно не меняют. Ги-Хун валится на мягкий диванчик, сбрасывая промёрзшую на улице куртку, и цепляет и без того выученное наизусть меню, чтобы, как обычно, заказать то, что заказывал двадцать раз до этого. Сан-Ву выглядит мрачно, но весёлым он выглядит раз в пятилетку и никогда — без повода. Что-то в его дёрганных движениях всё равно выбивается из привычного вида, и Ги-Хун всматривается, пытаясь угадать, что там могло у него произойти такого, что вывело этот идеал стоицизма из равновесия. — Взмыленный ты какой-то, — бросает Ги-Хун на пробу, прощупывая почву. Его проблемы могут подождать. — Случилось тоже чего? Сан-Ву одаряет его удивлённым взглядом через очки, после качая головой с усмешкой. — Сорок лет друг друга знаем, а я всё ещё не понимаю, как ты это делаешь. — Что делаю? — хмыкает Ги-Хун, склоняя чуть голову к плечу с интересом. — Насквозь меня видишь, тупица. — Ты себя хоть раз в зеркало видел или очки носишь только чтобы умнее казаться? У тебя это, — Ги-Хун ведёт ладонью около своего лица, — лицо с субтитрами. Пошути давай, что я читать не умею. Сан-Ву снова усмехается, расщедрившись на что-то, что с его стороны можно считать за дружелюбную улыбку. Официантка приносит стаканы с пивом, и они коротко ударяют своими друг о друга прежде чем молча выпить. Лицо у Сан-Ву, на самом деле, без субтитров, но за сорок лет правда, при желании, научишься все мелочи подмечать сходу. Он вообще, наверное, самый закрытый человек из всех, кого Ги-Хун знал когда-либо — не сошлись бы ещё в детстве, потом точно не сдружились бы, слишком разные и далёкие в своих убеждениях и планах друг от друга. Но лет с пяти они как слиплись вместе, так и пошло. И первая сигарета на двоих, и первая выпивка, и первые рассказы про свидания. Ги-Хун таскал Сан-Ву за собой всегда, сначала игнорируя недовольное нытьё, позже, по мере взросления — молча закатанные глаза. Противоположности, говорят, притягиваются. Они вдвоём во всём были всегда противоположностями, может, от того и не разбежались совсем до сих пор. — Случилось, но там… — Сан-Ву морщится, поправляя нервозным жестом очки, — сложно. И долго. Ты первый начни. — Да у меня там тоже целая ситуация, — вздыхает Ги-Хун. — Кинь монетку. Велением упавшей монетки Сан-Ву выпадает рассказывать первым. Он прячёт её назад в карман, усаживается удобнее, упираясь локтем о стол, и залпом опустошает свой стакан, жестом прося официантку повторить. Видимо, не просто что-то случилось, а что-то случилось. — Я в костюме, потому что ездил в посольство и администрацию сегодня, — начинает Сан-Ву. — Нужно было выглядеть представительнее. — Чего ты там забыл? — Документы оформляли. — Какие документы? Подробнее давай, — требует Ги-Хун. — Что я из тебя по слову вытягиваю? — О заключении брака, — бормочет Сан-Ву. — Ты ко мне прямо с чьей-то свадьбы, что ли, сбежал? — Вроде того. Со своей свадьбы. Начать пить именно в этот момент было необдуманной идеей. Ги-Хун давится, чудом не выплёскивая всё на свою футболку, и откашливается, пялясь на Сан-Ву как на умалишённого. — Шутишь? Вместо ответа Сан-Ву только демонстрирует ему ладонь, на одном из пальцев которой теперь отчётливо видно простецкое обручальное кольцо. Ги-Хун хватает его за руку, рассматривая кольцо так, словно ожидая, что оно сейчас взорвётся вместе с конфетти и криками «Повёлся!». Но ничего такого не происходит: кольцо по-прежнему на месте; точно обручально и блестящее, явно совсем новое. Вот тебе и «ничего значительного не случилось». Три месяца всего не виделись, а этот уже жениться успел и слова даже не сказал. — Откуда у тебя жена? — чуть ли не кричит Ги-Хун, вскакивая с места, пока Сан-Ву успокаивающе хлопает его по плечу, усаживая назад. — Ты три месяца назад даже не встречался ни с кем, думать не думал про отношения! Как? Кто? Откуда? — Мы познакомились только месяц назад, — терпеливо объясняет Сан-Ву. — Кто ж в здравом уме женится через месяц после знакомства?! Фотография есть? Покажи-ка мне эту девицу, которая тебя так мастерски охомутала! Коллега, что ли, какая новая? Я так ведь и говорил, что если ты продолжишь ходить там холостым, то рано или поздно тебя кто-нибудь на крючок-то поймает! — Она не моя коллега. Она… — Сан-Ву громко цыкает, снимая очки и доставая из кармана пиджака платок, чтобы протереть стёкла. — Сложно там всё. — Молоденькая? — понимающе кивает Ги-Хун. — Ей двадцать два. — Старый чёрт, — Ги-Хун хлопает Сан-Ву по плечу, падая назад на диван. — У вас разница в возрасте больше, чем ей лет. Ты где её нашёл такую? — Она вытащила у меня кошелёк из кармана в метро. Там и познакомились. Ситуацию это вообще не упрощает, только делает более запутанной. Ги-Хун подхватывает со стола свой стремительно пустеющий стакан, просит проходящую мимо официантку принести ещё и устраивается, готовый слушать. Новоприобретённую жену Сан-Ву, как оказалось, зовут Кан Сэ Бёк, и они правда познакомились в метро, когда Сан-Ву поймал её за руку за попыткой забрать его кошелёк. Из всех вариантов гипотетической будущей жены для лучшего друга Ги-Хун представлял кого угодно, но только не северокорейскую беженку-карманницу с багажом трагичной истории за спиной. Вот тебе и встретились посидеть, поговорить. — Ты последний человек на планете, которого я мог бы представить занимающимся такой благотворительностью, — тихо роняет Ги-Хун, задумчиво поглядывая на пузырящуюся пену в стакане. Даже не пошутишь об этом толком. Сан-Ву никогда не был из тех людей, которые последнюю рубашку с себя снимут, лишь бы помочь ближнему — в их дуэте всегда Ги-Хун был ответственным за неразумные добрые поступки. — Ты всегда циник такой был. Как ты вообще… — Я не знаю, — вздыхает Сан-Ву, подпирая тяжёлую голову ладонью и пялясь куда-то в стол. Смятение на его уставшем лице — настолько непривычная эмоция, что оторопь берёт. — Щёлкнуло. — Да тут не щёлкнуло. По голове приложило. — Говори, что хочешь. Я без тебя знаю, что это идиотское решение. Сто раз уже успел пожалеть. — Ты ведь мог отказать ей, — аккуратно предлагает Ги-Хун. — Это большая ответственность. — Она и не просила. Я сам предложил. Шумно поставив стакан на стол, Ги-Хун трёт лицо, пытаясь осмыслить всю вываленную на него информацию. Сэ Бёк нужно было жильё, работа и нормальное положение в обществе, чтобы ей разрешили забрать брата из приюта — и Сан-Ву, из всех людей, оказался тем, кто решил протянуть ей руку помощи. Сан-Ву. Который даже попрошайкам в храме на праздниках мелочёвку не кидает. Это то, что называют кризисом среднего возраста? Правду говорят, что от судьбы не убежишь. Ги-Хун до последнего был уверен, что Сан-Ву до смерти будет кукситься у себя в квартире в одиночестве, прозябая на работе сутками, но всё равно настигло. Не в том варианте, конечно, который был в воображении. В идеалистической картинке рядом с ним была бы хорошенькая простушка-домохозяйка, но, видимо, даже сорока лет недостаточно, чтобы понять, какие у человека на самом деле предпочтения скрыты глубоко внутри. — Ей отдадут теперь брата? — На рассмотрении. Ждём решения. — И что потом? Будете счастливой ячейкой общества жить у тебя под крышей? — Места хватит, — произносит Сан-Ву, всё ещё пялясь в стол. Ги-Хун пялится, в свою очередь, на него, пытаясь найти в сидящем напротив человеке друга, которого, как считал, хорошо знал. — Она меня не стесняет. С братом тоже проблем не должно быть. Я ведь дома появляюсь на выходных и праздниках, сам знаешь. В голове неуместно всплывают слова Ин Хо о том, что некоторые мужчины готовы платить только за то, чтобы кто-то встречал их дома после работы. Сан-Ву, в его голове, к таким ну никак никогда не относился. — Ты с ней спишь? — спрашивает Ги-Хун очевидный вопрос. — Понимаешь ведь, как это выглядит со стороны. Сан-Ву качает головой. — Не сплю. — Я даже не знаю, хорошо это или плохо. Хорошо с моральной точки зрения, но плохо с той, что ты башкой поехал, раз ввязался добровольно и без всякой выгоды в это безумие. — Ты меня осуждаешь теперь за добрый поступок? — криво ухмыляется Сан-Ву. — Дожили. — Я радуюсь правда, что ты очеловечился немного. Но это ведь ответственность такая большая. Она тебе сама в дочери годится, а тут ещё и младший брат. — Знаю я, знаю. От тебя набрался, поступок в твоём духе. Ги-Хун хочет возразить, что нет, он бы к себе домой беженку с братом не привёл, потому что ему себя-то иногда не на что содержать, а тут ещё два голодных рта, но Сан-Ву, наверное, не это имеет в виду. Скорее сам принцип проявления доброты по отношению к незнакомцу. У Сан-Ву всю жизнь было всего два человека, о которых он искренне беспокоился: его мать и сам Ги-Хун, за которым что в пять, что в двадцать пять, что в сорок пять надо было приглядывать хотя бы краем глаза, чтобы не учудил чего. Расширять этот круг (линию, скорее) людей он никогда желания не высказывал. — Это ещё только половина истории, — продолжает Сан-Ву, снова привлекая внимание. — Вот это половина истории?! Мне страшно уже. Там долги на ней ещё висят, что ли? Или охотятся за ней? — Мать у неё осталась на севере. Она грезит идеей переправить её сюда, на юг. С тихим и протяжным стоном Ги-Хун роняет голову на спинку диванчика и прикрывает глаза. Сан-Ву сказал, что помог Сэ Бёк подыскать нормальную работу, поручившись за неё перед кем-то из знакомых, но тяжело представить работу, которая способна оплатить переправку человека из Северной Кореи на юг. — Ничего мне не говори. Скажи только цену, я всё пойму. — Сорок миллионов. Только за переправку. Сверху ещё за то, чтобы добраться сюда. Ги-Хун знает, что Сан-Ву работает в довольно хорошей фирме. Знает даже примерную зарплату, если её не повышали или понижали особо за этот год. Примерно девять месяцев работы сорокапятилетнего финансового аналитика, и это если вообще не есть, не платить за квартиру и везде ходить пешком. Насколько эта сумма неприподъемная для беженки, только-только устроившейся на работу, даже представить страшно. — Ты ей собираешься дать деньги? — сразу спрашивает Ги-Хун, до последнего не веря в это. Сан-Ву смотрит на него, как на идиота. — Я похож на человека, у которого есть лишние сорок миллионов в кармане? Это огромные деньги. — Но ты думаешь об этом? — настаивает Ги-Хун. — Я не настолько отчаялся. Первоначальный порыв рассказать о своих проблемах улетучивается, сметённый в сторону всей тяжестью ситуации, в которую Сан-Ву добровольно себя загнал. Ги-Хун прикидывает, чем мог бы помочь, каким-то единым душевным порывом пытаясь найти возможность хоть как-то приложить руку. Сан-Ву всегда был язвительным и холодным, называл его идиотом бесчисленное количество раз, но и выручал тоже не единожды. Привыкнуть к его характеру было просто вопросом времени. — Ты сделал хорошее дело, — произносит Ги-Хун, пытаясь немного скрасить ситуацию. — Серьёзно. Я от тебя никогда ничего такого не ждал. Сан-Ву качает головой, прикладываясь к стакану. Даже если это действительно хорошее дело, он всё ещё слишком опустошён ворохом свалившейся на плечи ответственности. — Ты с этим справишься. — Вариантов нет, — отмахивается Сан-Ву. — Что там у тебя? Я морально готов слушать про твои трудности с самоопределением. — Забей, дружище. Это подождёт. У меня столько вопросов сейчас. Они торчат в баре до позднего вечера, пока от выпитого не начинает мутить. Ги-Хун выпытывает всю информацию, которую только может, про эту девчонку и то, как они планируют справляться со всем этим дальше. Ей потребуются годы, чтобы скопить достаточное количество денег; немного меньше, если Сан-Ву решит подсобить, но он чётко и уверенно убеждает в том, что не собирается делать что-то подобное для едва знакомой девушки. Хоть и не говорит ничего о том, когда планирует — и планирует ли вообще — отпускать её в вольное плаванье и разводиться. Сэ Бёк потребуются годы, чтобы скопить деньги. Ги-Хун ничего не говорит о том, что если Сан-Ву собирается позволять ей жить с ним всё это время, то за эти самые годы она волей-неволей вырастет в его глазах от едва знакомой девушки до, как минимум, подруги. Для этого даже года не нужны, пары-тройки месяцев достаточно. За всей этой кашей в голове Ги-Хун даже о своей животрепещущей проблеме вспоминает только по дороге домой, пока бредёт из бара пешком, чтобы проветриться немного. Ин Хо с его идиотским предложением занимал голову весь вчерашний день, заставляя бродить из угла в угол и периодически стучаться лбом о стенку, но на пару часов позабылся. Смятая визитка оттягивает карман. Ги-Хун помнит свой яростный порыв высказать всё ублюдку, но Сан-Ву со своими ошарашивающими новостями хорошо постарался, сменяя настроение с гневно-перевозбуждённого на меланхоличное. Присев на лавку под мигающим тусклым светом фонарём, Ги-Хун тыкает нужные цифры на телефоне и клацает по кнопке вызова, после без зазрений совести выбрасывая лакированную картонку в мусорку. — Ты всё же позвонил. Чуть искаженный связью голос Ин Хо щекочет что-то в мозгу, заставляя сцепить покрепче зубы. Трубку ведь ещё так быстро поднял. Выжидал как будто. — Хотел тебе сообщить, — начинает Ги-Хун, тоже игнорируя цивильные «привет» и «как дела», — что ты упырь. — Ты уже это говорил, — с слабо скрытым смешком произносит Ин Хо. — Нет, не говорил. — Говорил. — Я другое говорил. Это новое. — Ты вот над этим два дня размышлял? — подтрунивает Ин Хо, слишком спокойный для человека, с которым они, вроде как, разбежались поссорившимися. — А если да? — Я бы сказал, что очень поражён размахом твоей фантазии. Не сдержавшись, Ги-Хун недовольно стонет прямо в трубку. Ин Хо может быть нормальным, может, чёрт возьми. Своими же глазами видел и ушами слышал. Может подшучивать, улыбаться, грустить и пьяно сопеть на заднем сидении. Зачем тогда надо было вести себя так по-идиотски? — Всё в порядке? — уточняет Ин Хо, видимо, сбитый с толку сначала странными звуками, а потом молчанием. — Что ты там делаешь? — Сижу, — вздыхает Ги-Хун, потирая двумя пальцами переносицу. — Где? — Под фонарём. — Каким фонарём? — терпеливо продолжает Ин Хо. — Большим и светлым. — И что ты под ним забыл? — Сижу. Ин Хо замолкает. Ги-Хун не пытается помочь ему с этим диалогом. Непонятно, на что он рассчитывал, оставляя визитку, но раз уж хватило совести её впихнуть, то пусть тогда терпит. Если Ин Хо думал, что это будет слёзный звонок с просьбой дать второй шанс, то пусть подумает ещё раз. — Ты пьяный? — наконец соображает он. — Да! — бросает Ги-Хун, почему-то чрезмерно недовольно. — Ты виноват в этом. — Я тебя не спаивал, — возражает Ин Хо. — Где ты сейчас? Хочется ударить его головой об стол. Или об стенку. Ну или любую другую поверхность, которая сейчас рядом. — Под фонарём, я же уже сказал. — Каким фонарём? Они оба замолкают, осознавая, что нелепый диалог закольцевался. Ги-Хун шумно вздыхает, съезжая вниз, чтобы улечься прямо на этой же скамейке. Похоже, мигрень становится постоянным последствием разговоров с этим человеком. — Ты знаешь примерные координаты? — спрашивает Ин Хо, шебурша чем-то у себя. — Что-нибудь приметное рядом есть? Ги-Хун не только знает примерные координаты. Он знает прекрасно улицу, на которой находится, но выбирает капать на мозг из мстительного раздражения. — Есть. Фонарь. — Большой и светлый? — отвечает Ин Хо, ни капли не смущенный. — Большой и светлый, — подтверждает Ги-Хун. — Под которым ты сидишь. — Уже лежу. — Я сейчас подъеду, — уже более осмысленно произносит Ин Хо. Шорох, который раздавался в трубке, видимо, был от одежды. — Далеко не уходи. — Зачем? — спрашивает Ги-Хун, ощупывая карманы на предмет пачки сигарет, запоздало вспоминая, что выкинул пустую ещё около бара. Не вечер, а сказка. — Поговорить. В последний раз мы закончили на плохой ноте, нужно обсудить всё еще раз. Пялясь на тёмное ночное небо, Ги-Хун задаётся мысленно вопросом о том, почему с некоторыми людьми просто не получается по-простому. Ин Хо даже не настолько сложным казался на первый взгляд; да, с характером и всё такое, но не из тех ублюдочных дураков, с которыми и простой разговор вести невыносимо из-за заносчивости. Почему его штормит-то так, от нормального человеческого поведения до всяких бредовых заскоков? Загадка хренова. — Сигарет купи по дороге, — просит Ги-Хун, давая зелёный свет. Пускай едет, ищет большой и светлый фонарь. — Ладно? — Ладно. Скоро буду. Сбросив вызов, Ги-Хун прячет телефон назад в карман и закидывает руки за голову, чтобы не холодило так металлом голову. Ну хорошо. Поговорят.