150000₩

Идея вообще была сомнительной в самом своём зачатке, но деньги обычно не сыпятся с неба прямо в руки — пришлось импровизировать и быстро подстраиваться под ситуацию. Когда влетевший в кафе мужчина схватил его за руку, пообещав сто пятьдесят тысяч вон за «одно дельце», Ги-Хун показал большой палец, улыбнулся и позволил вывести себя на улицу и запихнуть в тачку. Достаточно дорогую, чтобы верить в то, что у владельца действительно окажутся сто пятьдесят тысяч наличкой. Мысль о том, что это может плохо кончиться (покажите хоть одну хорошую новость, которая начиналась бы с «незнакомец засовывает тебя в машину, ничего не объясняя»!), не промелькнула в голове ни на секунду. Возможно, его везут в больницу, чтобы продать на органы. Ги-Хун не то чтобы мог похвастаться здоровым телом, но у него всё ещё две почки, пусть даже и потрёпанные жизнью. Но для чёрной трансплантологии ведь не крадут людей средь бела дня, правильно? В фильмах это всегда происходит где-то ночью, в тёмном переулке, со всякими неосторожными дураками. Да и сто пятьдесят тысяч за такое — это как-то мало, получается, продешевил и вообще… — К матери, — бросает мужчина водителю, едва только захлопнув за собой дверь. — Не торопись, нужно опоздать, но в рамках приличия. — А что, собственно… — начинает было Ги-Хун, затыкаясь, когда его прерывают на полуслове. — Как твоё имя? — Сон Ги-Хун? — Ты спрашиваешь у меня? — хмыкает мужчина, вскидывая бровь. — Нет! — тут же исправляется он, сгоняя неуместную вопросительную интонацию. — Сон Ги-Хун. Это моё имя. — Ги-Хун, — повторяет незнакомец, кивая. — Сколько тебе лет? Кем ты работаешь? — Сорок пять. И, э-э… — Ги-Хун заминается, пытаясь как-то сложить «я безработный на пятом десятке и паразитирую на больной матери» в нечто более социально-приемлемое. — Всякое. По мелочи. Разнорабочий. — Ты безработный, — отмахивается мужчина. — Ну, фактически!.. — Будем придерживаться моей версии. Как ты относишься к гомосексуальности? Ну, видимо, дело всё-таки не в органах. Вообще, в целом, никак: у Ги-Хуна жена в анамнезе и всё такое, ребёнок, а по молодости было как-то не до таких экспериментов. Он почёсывает задумчиво бровь, оглядывая незнакомца беглым взглядом. Не уродливый, не мерзкий; сто пятьдесят тысяч — это всё ещё сто пятьдесят тысяч, которые на дороге не валяются. Поэтому Ги-Хун прокашливается и уверенно отвечает: — Отношусь. Очень положительно. Никаких проблем с гомосексуальностью. — Серьёзно? — уточняет незнакомец. — Так и не скажешь. — Двадцать первый век, — активно кивает Ги-Хун, успокаивая себя тем, что для проституции он не в той внешней кондиции, и что это тоже что-то про тёмные переулки ночью. — Я, э-э, двигаюсь в ногу со временем. Но, вообще, э-эм… если речь там про… секс или вроде того… — Нет. Исключено. Только несколько поцелуев в щёку, чтобы выглядело достоверно. — Это меня устроит! — Тебе нужно запомнить несколько вещей, Ги-Хун, — начинает мужчина, выуживая из кармана пальто блокнот с ручкой и начиная — какой ужас, святые боги, — конспектировать там свои слова. — Моё имя Хван Ин Хо. Мне тоже сорок пять. Мы познакомились четыре месяца назад, ты в меня безумно влюблён, но не из-за денег. Мой день рождения второго февраля. У меня непереносимость лактозы. Ты никем не работаешь, — что сходится с реальным положением дел, — и живёшь у меня дома, выполняя… основные домашние обязанности. Всё ясно? Кивни, если понял. Ги-Хун снова активно кивает. — Теперь повтори моё имя. А вот это уже посложнее. Ги-Хун чешет затылок. Мужчина — уже не незнакомец, но с напрочь позабытым именем — фыркает, будто ожидал именно этого, и выдёргивает лист из блокнота, отдавая его. — У тебя есть двадцать минут, чтобы запомнить это. — Хван Ин Хо, — повторяет Ги-Хун, читая с бумажки. — Я могу использовать это как шпаргалку во время… чего бы то ни было? — Нет. — Понял, шеф. Хван Ин Хо. Сорок пять. Непереносимость лактозы. Второе февраля. Большая и светлая любовь, не из-за денег. Хван Ин Хо. Сорок пять… — Я везу тебя домой к моей матери, — нарушает зубрёжку Ин Хо. — Представлю тебя своей второй половинкой. Не нужно делать что-то, чтобы понравиться ей — веди себя так, как ведёшь обычно. В идеале, она должна тебя невзлюбить. — Почему? — огорчённо уточняет Ги-Хун. Это всё больше похоже на сомнительную дораму, но сто пятьдесят тысяч вон… — Потому что это купит мне несколько месяцев возможности не появляться дома. До тех пор, пока мы не «расстанемся» за кадром по причине того, что ты транжиришь мои деньги. — Но здесь, — Ги-Хун тыкает пальцем в листок, — ты написал, что мы вместе по большой любви. — Да. С моей стороны. Но ты в тайне связался со мной именно ради денег. — Нужно это уточнять, господин Ин Хо! — Не пытайся подстроиться и не переигрывай, — морщится Ин Хо. — Это должно выглядеть неловко, но не наигранно. Ги-Хун кивает, снова обращая взгляд на листок. Затея какая-то чрезмерно авантюрная, но если он, разнообразия ради, принесёт домой не очередную долговую расписку, а какую-то наличность, матушка явно обрадуется. Всё ещё есть некоторый шанс оказаться разобранным по частям в процессе, но у Ги-Хуна, помимо неудачного брака, в анамнезе ещё лудомания, поэтому риском его не напугать. Хотя затея всё ещё сомнительная. Кто цепляет незнакомцев в придорожной забегаловке, чтобы повезти их знакомиться с семьёй? Машина останавливается в небольшом спальном районе с высокими новостройками. К концу поездки в голове уже на повторе крутится: Хван Ин Хо, сорок пять, второе февраля, непереносимость лактозы. Не понравиться маме. С последним проблем быть не должно. Матушка бывшей жены чуть не разрыдалась, когда впервые увидела его на пороге. Вежливый консьерж кивает на входе в здание, дежурно приветствуя их. В лифте Ин Хо пробегается критичным взглядом по их отражению в зеркале и кивает каким-то своим мыслям. — Главное — естественность, — кидает он напоследок. — Не перебарщивай. Около двери в квартиру Ги-Хун начинает немного нервничать, будто его правда привели на настоящее знакомство с родителями, и очевидно мужская рука, обвившаяся вокруг его торса, не слишком помогает согнать нервозность, но Ин Хо выглядит уверенно, когда стучится в дверь. Спустя пару долгих секунд дверь открывается. Вместо ожидаемой пожилой женщины на пороге их встречает не менее пожилой мужчина, выглядящий так, что краше в гроб кладут. Речь шла о матери, а не об отце, но всё это попадает под категорию родителей, верно? Ин Хо почему-то не делает шаг вперёд, чтобы поздороваться с отцом, и Ги-Хун, полагая это просто частью плана, бодро шагает вперёд, низко кланяясь. — Добрый день! — он широко улыбается. — Господин Хван, я полагаю? — Отец, — подтверждает его предположение Ин Хо. Как-то излишне мрачно для человека, встречающегося с роднёй. — Почему ты не в больнице? — Тебя не предупредили? — взволнованно уточняет пожилой мужчина. — Я отпросился на пару дней. Мал Сун сказала, что ты собираешься привести кого-то, хотел познакомиться тоже. — В этом не было необходимости, — раздражённо ворчит Ин Хо, заметно напрягаясь. — Тебе нельзя покидать больницу. Что, если тебе станет плохо? — Значит, я умру в кругу близких людей, — добродушно посмеивается старик, хлопая сына по плечу. — Не стоит так волноваться! В последние дни я чувствовал себя очень хорошо. — Нельзя чувствовать себя хорошо с опухолью мозга, — холодная жестокость его слов режет по слуху, заставляя Ги-Хуна невольно вздрогнуть. — Это безответственно с твоей стороны. Ты хотя бы привёз с собой медсестру? — Всего лишь один день, Ин Хо, — вздыхает мужчина, медленно ковыляя назад, давая им возможность пройти в квартиру. — Не будь таким напряжённым. Я переживу один день вдали от капельниц. Напряжение висит в воздухе, пока мужчина уходит куда-то в комнаты, такое тяжёлое, что его можно пощупать пальцами. Ги-Хун давит внутренний порыв развернуться и уйти, напоминая себе — сто пятьдесят тысяч, он сможет потерпеть семейные драмы ради этого. Чужие, к тому же, даже не свои. Тоже разнообразия ради. Ин Хо возится с пальто ощутимо дёрганными движениями, будто пытается сорвать его вместе с пуговицами, и Ги-Хун мимолётно касается ладонью его спины — это игра, он никудышный актёр, но хотя бы способен на базовое человеческое сочувствие. — Всё в порядке, шеф? — шепчет он. — Отец не должен был быть здесь, — цедит тихо Ин Хо. — Он должен быть в больнице. — Он явно хотел увидеть тебя? — У него чёртова глиобластома. Опухоль мозга четвёртой степени. Он должен лежать в больнице, а не шататься по улице без присмотра медсестры. Скудных познаний в медицине хватает, чтобы связать между собой «глиобластома» и «что-то очень плохое», но желание Ин Хо запереть отца, пусть и безнадёжно больного, в больнице не отзывается в душе пониманием. — Это ведь не лечится? — понизив голос, уточняет Ги-Хун. — Нет, — коротко бросает Ин Хо. — Значит, он знает, что уже обречён. Хочет провести с вами как можно больше оставшегося времени. Ин Хо ничего не отвечает, только морщится снова, скидывая наконец пальто на вешалку и проходя внутрь квартиры. Ги-Хун следует за ним, оглядываясь с любопытством. Квартира большая и выглядит дорого, хоть и не изобилует кричащей роскошью. Не похоже на все эти модерновские квартиры из сериалов, отдаёт скорее чем-то уютным и домашним, с мягким тёплым светом и удобной мебелью. Дверь одной из комнат открывается, пока они шагают мимо, являя лицо ещё одного юноши. — Ин Хо, — сухо приветствует он. — Чун Хо, — кивает тот ему в ответ. — Мама на кухне, готовит и ждёт тебя. — Мы ненадолго, — сразу отрезает Ин Хо. — У меня есть ещё дела сегодня. — Достаточно важные, чтобы игнорировать семейные праздники? — фыркает Чун Хо, вскидывая бровь. — Она целый месяц не замолкала о тебе, ждала, что ты приедешь. Ты не можешь передвинуть все деловые встречи, чтобы провести с нами хотя бы пару часов? — Инвесторам нет дела до моих семейных праздников. — Ты становишься слишком похож на отца, — закатывает глаза юноша, после переводя взгляд на Ги-Хуна. — Он даже не удосужился нас представить. Как ты его вообще терпишь? Ги-Хун разводит руками, неловко улыбаясь, и сжимает протянутую руку своей, коротко кивая. — Сон Ги-Хун. — Хван Чун Хо. Рад знакомству, — он тут же делает шаг навстречу и шепчет едва слышно. — Вряд ли тебе понравится то, что ты сегодня увидишь здесь, но не ставь на нас крест сразу. Всё не так плохо, честное слово. Просто трудные времена. — Оставь его в покое, — рявкает Ин Хо. — Вперёд, на кухню. Не будем заставлять маму ждать. Чун Хо присоединяется к ним, с вежливым любопытством задавая вопросы о том, чем Ги-Хун занимается по жизни, кивая понимающе на неловкие попытки объяснить свою безработность так, чтобы это не звучало слишком жалко. Чун Хо это, впрочем, даже не удивляет. — У Ин Хо всегда был этот бзик, — снова едва слышно делится он, убеждаясь, что Ин Хо не прислушивается. — Мама вечно шутила, что в чём смысл его гомосексуальности, если все его мужчины берут на себя традиционную роль жены. Ну, мы тогда ещё думали, что это именно гомосексуальность. Это было до Ха-Ныль. Ги-Хун кивает на всё, делая вид, что понимает, хотя не понимает толком ничего. Благо, делать хорошую мину при плохой игре его научила жизнь ещё в колледже. Кто такая Ха-Ныль? Причём здесь гомосексуальность (или не гомосексуальность? чёрт его разберёт) Ин Хо? Какие традиционные жёны? Во что он вообще ввязался?! Чон Бэ завтра будет смеяться над ним до слёз. Возможно, эта история даже стоит того, чтобы прервать трехмесячное молчание в их дружбе с Сан-Ву, просто чтобы послушать, как тот ворчит бесконечно о том, насколько глупой было идеей вообще подписаться на это. Мозг немного кипит от количества новой информации, которую приходится торопливо осмыслять. Перед кухней, на которой активно суетится женщина — а вот это уже, видимо, мама — нервяк пробегает по коже мурашками. Сто пятьдесят тысяч, снова напоминает себе Ги-Хун. Он справится.