Романтики с большой дороги

      Она не успела нормально сгруппироваться и приложилась об воду спиной. Дух вышибло из тела вместе с остатками кислорода. Фонтейнские воды были детям Эгерии вторым домом, и Фурина по привычке раскрыла рот, чтобы глотнуть, но слишком поздно осознала, что она не в Фонтейне и это не родное внутреннее море. А ещё что она — дура последняя, которая по своей воле наглоталась морской воды и сейчас тупо захлебнётся и потонет. Тоже мне, нашлась спасительница! Фурина рванулась туда, где должна быть поверхность, жадно загребая воду руками, ожидая, как сейчас обожжёт солёным холодом пищевод, но…       Но она дышала. В обычной, не фонтейнской воде — дышала. Дар больно толкнул её в грудь, врезавшись чистым гидро в особо крупную аорту, как раздражённый, перепугавшийся до смерти человек обычно налетал на другого, чтобы стиснуть его в объятиях и, как правило, заорать на ухо что-то вроде «Ещё раз ты так сделаешь, и я запру тебя где-нибудь, откуда ты не выберешься, а сам останусь стеречь перед дверью, чтобы остановить тебя, когда ты всё-таки выберешься!»       Возможно, она драматизирует. Фурина потёрла грудь, заехав дрожащими от нервов пальцами на металлическую окантовку дара, и открыла глаза. Вокруг стоял ожидаемый непроглядный мрак, однако растянувшееся во все стороны гидро медленно соткалось по бокам пульсирующими бледным жемчужным светом фигурами: морские кони, крабы и осьминоги, пара тюленей и даже скаты. Вдали замаячили длинными щупальцами быстрые медузы, похожие на огромные подводные маяки. Чем дальше они уплывали от неё, тем заметнее их розоватые конечности окрашивались в красный.       Красный… красный, как человеческая кровь.       Исида!       Фурина толкнулась ногами и поплыла туда, сопровождаемая своей водной свитой, рассекавшей воду перед ней. Сзади что-то тяжело бултыхнулось, но они не остановились, пока впереди, за медузами, Фурина не разглядела белую рубашку и разметавшиеся рыжие — мамины, объяснял совсем седой Нарей с глубоко любящим теплом в голосе, — волосы. Она швырнула себя вперёд, поймав ледяное течение, мигом прошившее её с головы до ног, и схватила девушку со спины под руки.       Наверх. Хватило одной мысли: скаты забили плавниками под её ногами, выталкивая их на поверхность. Крабы водили хоровод между ними и течениями, так что холодная вода, конечно, по-прежнему их промораживала, но хотя бы не била и не сносила сильно прочь от корабля.       Как этот корабль искать, Фурина представляла очень слабо, но об этом она планировала подумать попозже.       В особо плохие годы — к потопу их становилось всё больше, и в какой-то момент годы уже превратились в месяцы, если не недели, — она часто читала всякую жуть, соответствовавшую её ментальному состоянию. Детективы помогать перестали, потому что там у главных героев всегда всё получалось, их место заняла последняя чернуха. Например, как можно понадёжнее и наименее противно убиться. Не потому что она сходила с ума и не хотела жить после пяти веков обмана и страха (ну, ладно, это тоже, но в меньшей степени), а потому что это был её крайний способ решения проблемы — вдруг её смерть повлекла бы за собой и гибель Фокалорс, и гибель гидро-архонта как концепции, что развязало бы Нёвиллетту руки. С полным суверенитетом он бы точно что-нибудь придумал.       Гении, сумрачно подумала Фурина, мыслят практически одинаково.       Да, возможно, тут же ответила она самой себе, но сообразила бы Фокалорс схватиться за хвост возмущённо заржавшего морского коня, созданного её же фантазией, чтобы тот, вырвавшись из волны, вытащил её и бессознательного подростка на поверхность бушующего океана посреди глубокой ночи где-то в эпицентре шарашащей молниями грозы?       То-то же.       Исида ожидаемо не дышала. Фурина поискала корабль, не менее ожидаемо ничего не увидела в кромешной темени, мало чем отличавшейся от той, из которой вынырнула, и позволила себе устало облокотиться на воду. Вода послушно изогнулась, не предпринимая попыток утащить их обратно на дно, словно она легла на большую мокрую подушку.       — Твою мать, — с чувством сказала Фурина. Воспоминания о последних секундах на палубе ворвались в память сумбурным вихрем. Отдыхать решительно перехотелось — зато гораздо сильнее захотелось убедиться, что корабль ещё существует.       Она опять прищурилась в темноту вместе с даром, но, видимо, течение их всё-таки потрепало, потому что чутьё никак не цеплялось за чужие сердцебиения — кроме Исидиного.       Слишком медленного. До палубы они не дотянут.       — Ох, дружочек, прости меня, — шепнула ей Фурина и подозвала к себе краба. Послушные её мыслям, гидро-конструкты быстро образовали подпорку. Фурина уложила девочку животом на поднятый из-под воды панцирь вращавшего глазищами краба и принялась надавливать ей на грудь.       Сработало практически сразу, может, обошлось даже без сломанных рёбер. Исида выплюнула воду и закашлялась, застонала, забив во все стороны руками. Фурина потянулась к ней остатками их с даром энергии, стараясь не думать о том, как она сама устала и как сильно на ней сказались все эти бодания со штормом, щедро залила в лёгкие своих сил вместе с долгожданным кислородом, обхватила ладонью судорожно заколотившийся пульс, придавая дополнительный импульс уставшей сердечной мышце.       — К-Каролина? — заозиралась девочка. Потом схватилась поудобнее за панцирь и соскользнула наполовину в море, дыша быстро и сдавленно. Потом согнулась ещё раз, сплюнув остатки воды из лёгких.       — Я, — волна приподняла их и пронесла чуть вперёд, но не накрыла. Дар сдержанно пульсировал усталой, дрожащей очередью, словно тоже еле дышал. Недолго они так продержатся. — Всё хорошо? Дышишь?       — Да… Как ты? Как я? — тут Исида заметила, что лежит на гидро-крабе и слабо засмеялась. — Ух ты…       Совсем ребёнок. Господи. Фурина стиснула её холодную ладонь своей, не менее холодной, и ощутила, как девочку опять начало колотить — отданных сил измождённому организму хватило только на то, чтобы остаться в сознании. Учитывая начинавшуюся у неё гипертермию, может, Фурина своим вмешательством сделала только хуже.       Как и всегда.       Нет! Нет, она ответственная за ребёнка! Самобичевания и прочее упадничество — это эгоизм, который можно себе позволить, только когда от твоих действий не зависит чужая жизнь.       — Так, малыш. Ищи корабль. Далеко их от нас унести не могло, мы его держали…       — Мы?       — Я и… Мы, я, неважно, Исида, корабль!       Опять хрипло откашлявшись, вздрагивая всем телом, девочка огляделась. Дождь нещадно колотил их обеих по плечам, Фуринины скаты то и дело сливались с налетавшими на них волновыми гребнями, медузы уже давно скрылись в подводных глубинах, забрав с собой остатки света. Сама Фурина беспомощно шарила чутьём по водной поверхности и не находила ничего, кроме пустоты.       Шарахнула молния. К северу от них — изломанный силуэт, слишком чётко очерченный, чтобы принадлежать изменчивому и бушующему морю…       — Туда! — указала Исида одновременно с ней, когда вокруг них снова сомкнулась непроглядная тьма. — Поплыли?       Между ними метров двести. Они не доплывут.       Стиснув зубы, Фурина кивнула. Выбора не было — только пытаться переспорить здравый смысл.       — Подожди. Дай я попробую…       Но с силами проблема была та же, что и с выбором. Кончились. Фурина в ужасе сжала болтавшийся на груди дар и почувствовала, как одиноко зашлось собственное бесконечно большое и трусливое сердце, из которого она всё это время вытаскивала своих помощников и выдумывала себе индиго, бившееся бок о бок с её лазурью.       Чего, в конце концов, не нафантазируешь под адреналином, чтобы помочь себе бороться с несокрушимой стихией.       Одна, замёрзшая и перепуганная, Фурина сжала в нитку губы и сосредоточилась на поддержании краба. Это решение отозвалось разу же — ноги потяжелели, перед глазами потемнело, как после бессонной ночи. Но тут Исида загребла ногами и вдвоём, еле-еле, чудом переваливая через морские шпили, они, два крохотных и почти беспомощных человека, потащились вслед за образом своего корабля, надеясь, что плывут хотя бы за ним, а не от него.       Когда Фурина в очередной раз соскользнула с краба, окунувшись носом в воду, то чуда не произошло: как и Исида, она тоже только подавилась едкой холодной солью и закашлялась. Очарование морских глубин минуло и обрушилось осколками дворца Мермония, вместо этого пришло осознание, что под ней пустота, чёрная бездна, уже распахнувшая пасть, чтобы поглотить их в своих бездонных беспощадных недрах. Фурина яростно метнулась вперёд, загребая руками, — ни она, ни Исида тут не подохнут! — одновременно с этим отчаянным порывом снова ударила молния…       У неё едва не отнялись ноги от неожиданности. Корабль вдруг оказался прямо перед ними, в считанных десятках метров, словно что-то — кто-то? — удерживал его там же, где они его впервые увидели, причём держал крепче и надёжнее любого якоря.       — Чуть-чуть осталось, малыш… Чуть-чуть.       — В груди больно, — беспомощно отозвалась Исида. Кажется, она плакала, но Фурина совсем уже запуталась, где была морская вода, где Исидины слёзы, а где её собственные, напуганные и горькие.       — Почти приплыли. Держись.       Кто бы ей самой помог держаться. Когда им оставалось сделать финальный рывок, у неё перед глазами всё померкло.       Она потеряла сознание — всего на секунду, но этого хватило, чтобы краб, на котором плыла Исида, слился с морской водой. Девочка камнем рухнула в воду, взвизгнув от неожиданности, и её перепуганный крик вернул Фурину в чувство. Они обе заметались в налетевшей сзади волне, разумеется, окунувшись с головой и наглотавшись ещё больше воды. Тут Фурина — в очередной трижды проклятый раз — шарахнулась об борт корабля.       Их закрутило, понесло куда-то, в довершение ко всему опять сверкнула молния, и она вдруг разглядела на палубе высокий силуэт с мёртвыми глазами, глядевший на них с прохладным интересом.       Интересом? Интересом?! Ин-те-ре-сом? Будет тебе сейчас, зараза, такое представление, веками его припоминать будешь!       Фурина нырнула под воду, забыв, что не найдёт там спасения, глубоко вздохнула, уже сама слабо понимая, что вдыхает — кислород или просто воду, чтобы её откачивать труднее было, — и вынырнула вновь, вдруг почувствовав, как рядом с её сердцем опять забилось ещё одно, куда более древнее и могучее.       Когда молния ударила опять, осветив безупречное — кукольное — лицо наблюдавшей за ними фигуры, вслед за её белоснежными хвостами, из воды вырвалось…       Забыв про все свои беды, Фурина улыбнулась.       Огромная морская тварь о несчётном количестве когтистых лап, больше напоминавших лапы креветок, если бы креветки были плотоядными хищниками, кому в пасть поместилась бы зрелая белуга, вся сотканная из синевы — и той, в которой на мелководье плескались дети, и той, что буйствовала в открытых морях, и той, что клубилась под тоннами самой себя, тёмной и заражённой, и той, которая шла безутешными слезами с хмурых, растерянных небес, и той, из которой пошла вся жизнь в этом несчастном, зацикленном мире, — перемахнула через корабль с ленивым изяществом танцующей ядовитой змеи, рухнув куда-то меж двумя волнами.       — Как нам забраться? — прохрипела сбоку Исида.       Фурина вдруг поняла, что девочка, в отличие от неё, никакого чешуйчатого гиганта не увидела, иначе вопила бы гораздо громче. Но ответить она не успела, потому что левиафан вынырнул из воды снова, на бесконечно долгое мгновение зависнув в воздухе, а потом зачерпнул огромным полупрозрачным плавником целую волну — и мощным взмахом, от которого напряглось всё огромное худощавое туловище, отправил её прямо на них.       Ну, спасибо, удружил! — заорала Фурина: по ощущениям, и вслух, и мысленно, и всей душой, и сквозь воду, как могли только сильно недовольные океаниды, так, чтоб в ушах — и рептильих, и обычных человеческих — её недовольство потом полдня звенело.       Она успела только схватить Исиду как можно крепче и зажмуриться, а потом волна налетела…       На них? Под них?       Видимо, всё-таки под, потому что как она ни ждала и ни жмурилась и ни утыкала бедную девочку себе в плечо, чтобы та не смотрела, беспомощная, замёрзшая и наполовину парализованная, на свою неминуемую смерть, об их бедные головы так и не разбилась ревущая солёная вода.       Вместо этого океан подхватил их, вскинул куда-то вверх, чуть ли не в небо, — и Фурина в сто двадцатый по ощущениям раз ударилась об палубу — на сей раз знатно приложившись подбородком.       Сбоку свалился ещё один куль, в котором она смутно различила очертания Исиды, и сразу, воспитанный отцом моряком, обхватил обломок мачты всеми конечностями, какие ещё чувствовал, — получилось только руками, но что-то Фурине подсказывало, что этого будет достаточно.       Буря утихала. Морской дух носился вокруг них и над ними, ныряя в волны с той же плавучей лёгкостью, с какой он взмывал в черноту облаков, расправляя плавники крыльями, которые изящным вытянутым треугольником сходились к мощному хвосту, и пусть молнии ещё сверкали, а гром гремел, но дождь уже молотил слабее, а волны испуганно склоняли пенистые головы, покачивая на себе потрёпанный, вымоченный, еле держащийся на плаву корабль.       Ей снова помогли подняться — той же твёрдой, уверенной в своей непоколебимости рукой. Фурина, вырвавшая свою жизнь из пасти смерти, сначала схватилась было скрюченными от судороги пальцами за эту неестественно безупречную руку, больше напоминавшую стальной элемент фонтейнского мека, если бы их делали человекоподобными. А потом она вспомнила — всё, что произошло до того, как Исиду швырнуло в океан.       Хватка её сделалась такой же стальной, если не крепче. Под днищем корабля грозно зарокотало море.       — Вы вольны мне не верить, — начала женщина с безупречным лицом.       …К этому безупречному лицу абсолютно не безупречно прилипли насквозь мокрые и хорошенько просоленные фиолетовые волосы, ниже плеч вместо косы напоминавшие старый и разматывающийся канат, который было бы милосерднее выкинуть, чем пытаться распутать. Если бы Фурина не злилась, то даже нашла бы в себе силы сочувственно поморщиться.       — Но я собиралась бросать вам верёвку, когда… случилось это, — женщина великолепно точёным подбородком чуть менее великолепно точёным жестом указала на массивный силуэт, как раз в очередной раз обрушившийся в родные глубины — Фурина сердцем чувствовала, что этот будет последним. Им надо было отдохнуть.       В другой руке женщина действительно сжимала… ну, не верёвку, а канат, который обычно надо было поднимать в шесть рук, а сейчас, когда он был под завязку напитан водой, и во все десять.       — Возможно, стоило сделать это быстрее. Я учту.       — Это главное, — выдохнула Фурина. У неё вдруг закружилась голова. — На ошибках надо учиться, да, это дело хорошее, я вот тоже… пытаюсь…       Ей захотелось присесть. Женщина не сообразила отпустить её руку, поэтому Фурина просто неуклюже присела на палубу, утянув её за собой. Та даже на колено опуститься умудрилась с беспощадно ровной спиной, так, что Фурина разлеглась наполовину на ней.       После этого она примерно столь же беспощадно вдавила ей колено — ну, по ощущениям прям под дых.       …Отплевавшись от воды, которой в лёгких оказалось пугающе много, Фурина милостиво решила, что инициативу надо поощрять:       — Ладно, знаете, не так уж у вас всё плохо со спасением утопающих.       — Я знаю.       А может, и не надо.       — Раз вы всё знаете, — начала она ласковым тоном, который приберегала для шибко самоуверенных жандармов, — то Исиде, пожалуй, поможете без меня. Рёбра смотрите не сломайте.       И, последний раз мстительно окатив палубу водой (и облив вместе с женщиной саму себя), упала в обморок.