Три месяца из жизни Буратино и Пьеро. Сказка для взрослых

После завтрака они съездили за покупками, а потом Буратино начал заниматься стеллажом в их будущем спортзале. Вчера он привез все материалы, которые нужны для постройки стеллажа. Сегодня он распилил большой лист фанеры на полки, скрутил каркас из труб, и все собрал. Каркас стеллажа он прикрутил к стене, а полки покрыл полиуретаном, чтобы фанера не рассыхалась и не пачкалась. Теперь это должно просохнуть, к тому же в комнате так пахнет от лакировки, что там невозможно находиться. На банке написано, что полиуретан не пахнет, но это неправда. Он открывает окно и уходит оттуда. «Все. На сегодня хватит», - думает он.  Пьеро пришел из кабинета, и они устроились в гостиной. Буратино со своим планшетом сидит в кресле, а Пьеро сидит на ковре рядом с этим креслом. На колене его согнутой ноги лежит блокнот, в котором он что-то чертит. Буратино смотрит на это сверху вниз и видит прямоугольники, кружки и стрелки. Приглядевшись, он понимает, что Пьеро рисует сцену и схематически показывает, как актеры и декорации будут перемещаться по мере развития действия. Прямоугольники - это его платформы, а кружки - это актеры. Стрелками показано, что и куда будет двигаться. Похоже, что движение предполагается по линиям построения пятиконечной звезды. Сейчас Пьеро задумчиво смотрит в свою схему. Буратино знает это за ним - что он любит писать вот так, сидя на полу, согнув одну ногу и положив на нее блокнот. Или также сидеть на подоконнике. Стопка этих блокнотов лежит на рояле.  Буратино кладет руку ему на плечо.  - Это ты мне чертишь, чтобы я знал, что куда двигать? У тебя получилась пятиконечная звезда.  Пьеро поднимает голову и смотрит на него.  - Друг мой, ты правильно все увидел. Мне кажется, что так движение на сцене будет интересным и не слишком предсказуемым.  Он снова смотрит в свой блокнот, а потом вдруг резко поднимает голову и начинает быстро и взволнованно говорить: - Буратино, я так счастлив! Еще месяц назад я и не надеялся, что снова увижу тебя. Я не мог себе представить, что ты простишь меня, и еще меньше, что мы снова будем вместе. А сейчас мы вместе с тобой занимаемся моим театром… Он замолкает, и Буратино подарен нежный взгляд и улыбка. Эта улыбка играет на его губах, плещется в серых глазах и даже разбрызгивается из глаз светлыми лучиками, которые как будто освещают его лицо. Буратино смотрит на это как во сне.  «Вот они эти глаза, в которые я влюбился двадцать лет назад, - думает Буратино. - Глаза, в которых можно утонуть. Подумать только! Я, пловец, утонул».  Когда это случилось? Когда он, абсолютно тупой в этом смысле, понял, что он влюблен? События, связанные с этим, всплывают в его памяти. Сначала, нечетко, как в тумане, а потом все яснее и яснее. Он смотрит на Пьеро, который снова чертит в своем блокноте.  - Пьеро, - голова поднимается, и Пьеро вопросительно смотрит на него, - Я сейчас вспомнил, как мы с тобой первый раз творили вместе. Пьеро хлопает глазами, пытаясь понять, о чем он говорит. Все-таки у него удивительно длинные ресницы. Наверное, поэтому Буратино и принял его за девочку, когда они познакомились.  - Не помнишь? Я сейчас тебе расскажу.  Пьеро готов слушать. По его лицу видно, что ему любопытно.  - Я должен был взять класс по искусству для общего образования. Пьеро кивает. Курсы для общего образования, такие как история, теория коммуникаций, английский язык и ряд других были обязательными для всех. Неважно было, на какой программе ты учился, сколько-то часов таких курсов должен был прослушать каждый.  - Я должен был взять курс или по музыке, или изобразительному искусству, или по театру. Рисовать я не умею от слова совсем. Театр - это там, где надо на сцене выступать, а я этого панически боюсь. А вот музыку я всегда любил.  Пьеро кажется начинает вспоминать этот инцидент. - Нам дали задание - прослушать классическое произведение, на наш выбор, и написать о нем эссе на десять страниц. Я тогда пришел к тебе, чтобы ты мне помог. Я не знал, ни что слушать, ни как об этом писать. Пьеро пытается вспомнить, когда это было. - Я пришел к тебе в комнату и попросил тебя дать мне что-нибудь послушать.  Я тогда уже знал, что ты жил в музыке, как я в воде. И еще, я намекнул, что если ты напишешь это сочинения за меня, я не обижусь. - А что было дальше? - Ты мне тогда сказал: «Ах, Буратино, мне совсем не сложно написать за тебя сочинение». Буратино имитирует ахи Пьеро. Тот смеется.  - А говоришь, что не можешь … на сцене. А меня передразниваешь очень похоже.  Буратино вдруг думает, что ахи Пьеро происходят только вместе с ним. Он никогда не слышал никаких ахов с другими людьми. Но он старается не отвлекаться.  - Слушай. Ты мне тогда сказал, что если ты напишешь за меня, то я ничему не научусь. А потом ты сказал так: «Ах, Буратино, вот если бы ты учил меня плавать, а сам бы плавал вместо меня, чтобы я не утонул. Как ты думаешь, я бы научился плавать?» - Я так сказал? - переспрашивает Пьеро. - Ничего не помню. Ты, наверное, на меня обиделся? Что я не захотел тебе помочь? И, пожалуйста, не дразни меня. А то обижусь. Я же не специально это делаю. - Не буду. И я не обиделся. Я понял, что ты прав. Слушай дальше. Ты сказал, что надо подобрать какое-нибудь недлинное и драматическое произведение, чтобы мне было интересно. И ты мне поставил тогда послушать эту арию из оперы Сельская честь, которая в самом начале поется из-за сцены. И ты рассказал мне вкратце про саму оперу - что это была история молодого человека, которого забрали в солдаты. И пока он служил, его невеста вышла замуж за богатого купца. А когда он вернулся, она стала с ним изменять мужу. И за это муж с дружками его убили. Дело происходит на Сицилии. Пел, кажется, Паваротти или даже Карузо. Мне понравилось, и я попросил послушать побольше. Тогда ты сказал, что это - совсем коротенькая опера, всего на час. И что у тебя есть запись художественного фильма по этой опере.  - А, я кажется помню, - говорит Пьеро. - Мы смотрели фильм Франко Дзефирелли.   - Это была моя первая в жизни опера. Если бы мне утром того дня кто-то сказал, что вечером я буду слушать оперу, я бы сам его определил в дурдом.  А потом ты откуда-то принес попкорн и лимонад и гордо заявил мне, что мы идем в кино. Мы погасили свет и стали смотреть. А через десять минут я забыл и про лимонад, и про попкорн.  Пьеро слушает его с широко раскрытыми глазами. - Я никогда не думал, что мне будет так интересно, и что опера может так подействовать на меня. Всегда считал, что это нудно и скучно до одури. У меня почти нет слуха, но я испытал колоссальный шквал эмоций. Когда за кадром раздается выстрел и крик, что убили Турриду, и опера кончается, я почувствовал, что мне хочется плакать и драться с кем-то за что-то или за кого-то.  Пьеро слушает его очень внимательно.  - Я чувствовал себя очень странно. У меня колотилось сердце. - Я это помню, - говорит Пьеро. - Я был очень удивлен твоей реакцией. Я сам такой. Музыка очень сильно действует на меня. Но я не ожидал этого от тебя. Меня самого эта опера вводит в резонанс. Я испытал настоящее потрясение, когда слушал ее в первый раз.  - Потом, я спросил тебя, что это было. Я хотел понять, что со мной случилось. Почему-то, я был уверен, что ты знал. И ты рассказал мне про катарсис. Я об этом никогда раньше не слышал. Ты сказал, что то, что я чувствую - это катарсис, очищение души через искусство. И вот об этом и надо написать сочинение - о том, какой острый катарсис вызывает эта опера Масканьи. А потом ты первый раз пел для меня.  Буратино замолкает. Он очень явственно вспоминает тот вечер в их далеком прошлом.  Пьеро, видимо, тоже теперь помнит, когда это было. Он тихо говорит: - Буратино, это ведь совсем не про то, как ты писал эссе. Это - про мой … наш первый поцелуй. Конечно я это помню. Разве такое можно забыть?  Пьеро смотрит на Буратино, подняв голову, а Буратино смотрит в его серые лучистые глаза сверху вниз. Ему так хорошо сейчас, что не хочется шевелиться. Он вспоминает их жизнь в колледже, и как они были счастливы тогда. - Спой что-нибудь, Пьеро! Или сыграй. Как хочешь. Пьеро откладывает блокнот, встает и идет к роялю. Он играет Чайковского, но Буратино его почти не слышит. Ему сейчас слышатся голоса из их далекого прошлого. *** - Буратино, наверное, то что ты чувствуешь, это и есть катарсис.  Ась? Буратино не знает такое слово. - Катарсис, это еще что? - Ну, еще в древней Греции считали, что настоящее искусство обладает способностью доставлять чувственное удовольствие, близкое к любви. Что это очищает душу и делает человека лучше и даже ближе к богам.  Буратино слушает. Сам он не использует таких слов, как катарсис. Он бы сказал «бомба» или «клево» и все. Но сегодня эти слова не передают то, что он чувствует.  - Катарсис - это высокий эмоциональный подъем, который многие люди, к сожалению, испытывают только через наркотики, - продолжает рассказывать Пьеро. - Кстати, вот об этом ты и можешь написать свое сочинение. О том, как музыка Масканьи гениальна тем, что вызывает такой острый катарсис. Ты понимаешь, от сильных переживаний человек как бы становится лучше. Душа очищается. Когда я первый раз услышал Сельскую честь, я потом минут пятнадцать рыдал. Даже сам себе надоел. Так мне было жалко всех в этой истории. И Турриду, которого жизнь обманула абсолютно во всем, и его мать, и Сантуццу, которой теперь остается только повесится, и Лолу, которая потеряла свой единственный шанс на счастье. Понимаешь, эмоциональное потрясение и даже слезы делают человека лучше. В таком состоянии проходит страх, и невозможно быть жестоким или равнодушным. В сердце входят милосердие и сострадание. Красота спасет мир, и миром правит любовь. Человека выбивает из привычного, из повседневного, и выносит в астрал. Кажется, что до этого момента ты и не жил вовсе. Буратино заворожено слушает его.  - Слушай, а почему не ты ведешь этот курс? - спрашивает Буратино практически всерьез.  Пьеро смеется. - Ах, Буратино, ты что можешь себе представить меня профессором? Представляешь, профессор Пьеро. Это так смешно звучит. - Ничего не смешно, - говорит Буратино.  Он смотрит на Пьеро с удивлением и восторгом. Для него самого нет никаких сомнений в том, что Пьеро - учитель от Бога. Это больше чем профессор. Он - гуру, сенсей, человек, который может свое знание, свою мудрость, донести до других и сделать это так, чтобы учиться было необыкновенным удовольствием, а не обузой и наказанием. - Мне все понравилось, но больше всего мне понравилась самая первая ария, про Лолу. Она до сих пор у меня в голове поет, хотя конкретно мелодию я не помню.  - Сейчас, - говорит Пьеро и кивает ему.  Он встает и берет гитару, стоящую в чехле возле стола, снимает чехол и начинает играть простым перебором. Потом он вдруг закрывает глаза, делает глубокий вдох и начинает петь. По-итальянски.  - O Lola, c'hai di latti la cammisa …  Что это? Как он поет! В его голосе и дерзость, и чувственность, и грусть. Это настоящая серенада. Хотя Пьеро вроде сказал, что эта ария называется Сицилиана, то есть сицилийская песенка. Буратино никогда до этого не слышал, как Пьеро поет. Он и не знал, что Пьеро поет. И почему-то ему кажется, что поется это не просто так, а для него. Если бы Буратино уже тогда знал то, что потом читал вместе с детьми для школы по античной мифологии, он бы понял, что для него пение Пьеро - это как зов сирены. Затыкайте уши, пловцы-аргонавты, а не то снесет вам крыши, и вы разобьетесь о подводные камни.  Пьеро еще поет последние распевы арии, когда Буратино вдруг протягивает руку и гладит его по щеке. Пьеро вздрагивает и открывает глаза.  - Буратино, что ты делаешь? Неужели это музыка на тебя так действует? Я расстроил тебя?  - Нет, ты меня настроил. Можно, я тебя поцелую? Пьеро удивлен и отвечает не сразу и, почему-то, шепотом: - Буратино, не играй со мной. Мое сердце может разбиться. «Подумаешь, какой ты фарфоровый, - думает Буратино. - От поцелуев еще никто не умирал. Это очень даже приятно». Буратино целовался с девочками с восьмого класса и не испытывал при этом никакого стеснения.  - Тебе будет не интересно со мной, - шепчет Пьеро. - Я же … нецелованый девственник.  Буратино смеется.  - Так вот, что ты есть такое! А то я никак не мог понять, что ты за чудо природы. - Буратино, я не знаю, что надо делать. - А ты думаешь, что я много знаю?  Но он знает, что первым делом надо закрыть дверь на задвижку изнутри. Он закрывает дверь и подходит к Пьеро, который весь в смятении. Его щеки покрыты пунцовым румянцем.  «Буратино, остановись! Что ты делаешь?» - тщетно он взывает к своему здравому смыслу, который видимо покинул его навсегда. Ведь он с другим мальчиком, а не с девочкой. Это неправильно. Секунда промедления, и Буратино струсит, и момент будет упущен. Он закрывает глаза, резко со свистом вдыхает, как перед прыжком в воду, и накрывает губы Пьеро своими губами в поцелуе. Пьеро почти не отвечает ему. Наверное, не знает, как. Но это возбуждает еще сильнее. Они размыкают губы только для того чтобы, немного передохнув, начать целоваться снова. Что это было? Невыразимое, ни с чем несравнимое наслаждение. «Катарсис», - вспоминает Буратино новое слово, которое он узнал от Пьеро.  *** Буратино думает, что сегодня будет еще много поцелуев. Потом он вдруг понимает, что Пьеро не может читать его мысли и не знает о чем он сейчас думает. Он делает усилие над собой, и внутренний монолог переходит в настоящий.  - Пьеро, я думаю, что сегодня будет еще много поцелуев.  Пьеро резко прекращает играть, встает и подходит к нему. - Буратино, если ты хочешь, мы можем начать прямо сейчас.  Буратино берет его за руки и сажает рядом с собой на подлокотник кресла. Пьеро смотрит на него, как будто хочет что-то прочесть в его глазах: - Буратино, я и не мечтал, что ты сможешь ответить на мое чувство. Я же знал, что для тебя естественно быть с девочкой. Я думал, что я буду тихо любить тебя безответной любовью, писать об этом грустные стихи и быть твоим другом.  - И что? Писал грустные стихи? - смеется Буратино. - Писал.  Почему-то Буратино приятно слышать, что Пьеро писал о них стихи еще до того, как они стали встречаться. Раньше про грустные стихи он не знал.  - А помнишь что-нибудь? Почитай мне! - Хорошо. Вот что-то, что я, кажется, помню.  - Давай! Читай! - Буратино готов слушать Пьеро бесконечно. У него мечтательный взгляд. Пьеро читает ему:    Что я увидел в глазах твоих?      Может быть силу? Может быть верность?    Что я увидел в глазах твоих?     Голубой свет летнего неба.    Что я увидел в глазах твоих?     Нежность и обещание счастья.    Что я увидел в глазах твоих?    Свою судьбу, и любовь, и несбыточную мечту.  Буратино ждет продолжения. Почему-то ему кажется, что за этим сейчас что-то последует. И он прав. Пьеро с волнением говорит ему: - А когда ты вдруг поцеловал меня, я чуть с ума не сошел. Я понял, что это возможно. Что ты сможешь полюбить меня не по-дружески, а так, как я тебя любил.  - Ты сказал мне тогда, чтобы я не играл с твоим сердцем. Что оно может разбиться. А я подумал: «Какой он фарфоровый. Разбиться он может». Я-то знал, что целоваться очень приятно! И что от этого не умирают.  - Я знал, что ты не будешь играть со мной. Но ты мог и сам не знать, серьезно для тебя это или нет. А в моем сердце вместо тихой грустной любви загорелся такой пожар, что я знал, что уже не остановлюсь. Мне было очень страшно, и одновременно я чувствовал восторг, и вдохновение, и удивительную нежность.  Буратино хулигански улыбается.  - Все понятно. Мне придется получить дополнительную специальность. Я буду охранять тебя, как полицейский, и тушить твои пожары, как пожарный. Судя по тому, как у тебя блестят глаза, можно начинать тушить прямо сейчас.  Без всякого предупреждения он кладет свою руку Пьеро на джинсы в области паха. Пьеро вздрагивает и ахает. Буратино чувствует твердое. И смеется.  - Пьеро, насколько мужчины в этом смысле примитивнее женщин. У женщин признаки возбуждения очень тонкие. Можно легко ошибиться. А у мужчины это спрятать невозможно. Ну что, будем тушить, или само пройдет?  Вместо ответа Пьеро наклоняется к нему, обнимает за шею и накрывает его губы своими губами.  Когда его губы освободились, Буратино ехидно объявляет: - Понятно. Достаем огнетушитель!  Пьеро закрывает глаза. Его рука ищет руку Буратино. Буратино берет его руку в свою и переплетает их пальцы.  - Пьеро, у меня есть одна идиотская фантазия… - Только одна? - шепчет Пьеро. - У меня их столько… - Послушай, - Буратино говорит ему на ухо. - Мне очень хочется любить тебя на рояле. Поиграешь со мной?  Пьеро открывает глаза, и Буратино видит, как расширились его зрачки, и радужки глаз потемнели. От этого вида он сам загорается как спичка. Они все еще держатся за руки. Буратино встает, и вместе с ним встает Пьеро. И они идут к роялю. - Сегодня я буду играть. На тебе, - говорит Буратино. - Давай тебя разденем, чтобы я мог достать до клавиш.