Мы сделали это. Перезагрузка

Плейлист Ани Козловой Включить — Перемешать

Miley Cyrus — Mother's daughter Гречка — Сама

      Тупая мигрень окончательно сбила мой режим. Я уснула почти в четыре ночи и проснулась в семь утра. Сна ни в одном глазу. Папа к тому времени не вернулся, и я ленивой мухой слонялась без дела по квартире.       Пожарила яичницу с беконом — я пристально следила за ней, но она всё равно пригорела, — налила кофе со сливками и карамельным сиропом и позавтракала в гордом одиночестве. Потом приняла душ, вымыла голову и высушила феном, уложив, затем прошлась утюгом по вещам, в которых поеду на прощание с Оксаной Сергеевной. Вымыла шваброй пол во всей квартире, полила цветы на подоконниках, вынесла мусор и, вернувшись в квартиру, плюхнулась на кровать, запрокинув руки над головой.       Взгляд бездумно блуждает по потолку, соединяя флюоресцентные звёзды в новые созвездия. В голове перекати-поле. Никто из друзей ещё не проснулись и не вышли в сеть, и я ощущаю себя единственным выжившим человеком после апокалипсиса. Даже во дворе было тихо и пусто, как ранним утром после новогодней ночи.       Просмотрев десяток коротких роликов на ютубе, я откладываю телефон и решаю заправить постель. Схватившись за край пледа, с силой встряхиваю — на пол с грохотом падает какой-то небольшой предмет и закатывается под кровать. Бросив плед, я опускаюсь на колени и шарю рукой по полу. Пальцы касаются холодной поверхности чего-то, и я плюхаюсь на задницу, глядя на свою раскрытую ладонь. Электронная сигарета с малиновым вкусом.       Перед глазами снова оживают события вчерашнего вечера. Прикосновения, жажду большего, приглушённые стоны и широкие, как бездонные ямы, зрачки Кисы. Прижав колени к животу, я обхватываю ноги руками и опускаю подбородок, в задумчивости покачиваясь. Мне одновременно и страшно обсуждать случившееся с парнем, и хочется выяснить, что же это было. Киса вчера написал, что мы сегодня обсудим произошедшее, но я смутно представляю, что он хочет сказать. А что я хочу сказать?       Да, Кис, давай трахаться в любой момент, когда нам этого хочется. Мы же соседи и друзья, чего нам стесняться? Все свои!       Так, что ли?       Почесав переносицу, я вздыхаю и прижимаюсь щекой к колену. Когда моя жизнь успела стать такой запутанной во всех смыслах? Я не успеваю свыкнуться с одним, как тут же происходит что-то другое.       Я всё ещё не выяснила, кто подсыпал наркоту мне в пиво на вечеринке Локона. Рауль сказал, что мы с Валей ругались, но я ему не верю. Нет, ругаться-то мы и правда могли, но Святов не подлый человек. Нет в нём малодушия таким образом вернуть бывшую.       В душе появляется решимость. Я хватаю с тумбочки мобильный, накидываю на плечи кардиган и выхожу на балкон. Забравшись с ногами на табуретку, я поджигаю сунутую в зубы сигарету, выдыхаю носом дым и набираю Святову.       Валя жаворонок. Каждое утро перед универом он бегает на стадионе школы, возле которой живёт, делает зарядку, а потом отрабатывает удары по пустым воротам. Каждый день на протяжении последних десяти лет. Я завидую его упорству и дисциплине, мне их не хватает.       Время уже восемь, значит Валя вернулся с тренировки и варит себе кофе. Прижав трубку к уху, я раскусываю зубами кнопку на фильтре яблочного бонда. Звучат длинные гудки, а затем в динамике раздаётся удивлённый голос Святого:       — Оля?       — Привет, — тихо говорю я, стряхивая пепел в банку. — Ты уже вернулся с тренировки?       — Да, только душ принял. У тебя что-то случилось? Голос грустный.       — Нет, — качаю я головой и смотрю на ветки дерева, растущего перед моим окном. — Просто устала. Мигрень выкачала из меня все силы, а восстанавливаться долго приходится.       — Помню. — В голосе парня слышится улыбка. — После неё тебе всегда хреново, как на отходосах.       — Именно, — смеюсь я в ответ и мнусь, подбирая слова. Внезапно вспыхнувшая решимость куда-то испарилась. — Ты как?       Выпалив это, я тут же стучу себя по голове, беззвучно ругая на все лады. Ну что за вопрос, Ольга? Ту-пой!       — Порядок. В пятницу на тренировке плечо потянул, надо к врачу сходить. Иначе Палыч с меня три шкуры сдерёт.       — Я могу попросить Лолу поговорить с мамой. У неё есть подруга, которая в аптеке работает, подберёт обезболивающую мазь, — предлагаю я, бездумно вертя сигарету межу пальцами.       — Не нужно, — усмехнувшись, отвечает Валя. — Лучше к врачу схожу. Не хочется затягивать и лажать на тренировках. Сама понимаешь, как это важно.       — Мхм.       Конечно знаю. Палыч, тренер университетской команды по футболу очень строг со своими парнями. Если кто-то пропускает треню по неважной причине — а основанием для пропуска считается только смерть — или не выкладывается по полной, то бедолага сразу попадает в немилость. Злющий и вредный Палыч запросто может отправить лучшего игрока на скамейку запасных до конца игрового сезона.       — Оль, — прерывает мои думы Святов, — мне приятно твоё беспокойство, но я понял, что ты не для этого позвонила. Что случилось?       Да, Валя слишком хорошо меня знает. Светские беседы — не моя тема, я просто так не звоню, обычно пишу.       — Мы можем встретиться сейчас? — спрашиваю я, выкидывая окурок в банку. — Я много времени не займу, но мне надо с тобой поговорить. Это важно.       — Конечно. Я весь твой на столько часов, сколько тебе нужно. Через десять минут у твоего подъезда?       — Да, — киваю я, поднимаясь со стула.       — Уже выхожу.

***

      Стоя у подъезда в одиночестве, я переминаюсь с ноги на ногу, глядя в ту сторону, откуда во двор должен войти Святов. Остервенело жую губы и репетирую про себя речь, которую скажу Вале. Спокойно, без эмоций, дыша полной грудью.       Но по опыту знаю — сколько ни репетируй, всё равно весь разговор по одному месту пойдёт. Я ещё и забуду половину того, что хотела сказать.       Валя появляется на горизонте в чёрном спортивном костюме и накинутым на голову капюшоном. Сунув руки в карманы, он быстро идёт в мою сторону, и я, сцепив пальцы в замок за спиной, перекатываюсь с пятки на носок.       — Привет, — улыбаюсь я, когда Валя подходит ближе. — Ты сегодня на чёрном вайбе.       — Всё остальное в стирке, — усмехнувшись, отвечает парень. — Пройдёмся?       Я киваю.       Мы выходим со двора с другой стороны и медленно идём по улочке. С одной стороны её окружают кирпичные пятиэтажки, с другой — вечнозелёные кустарники и кипарисы. Пройдя ещё немного, мы заходим в один из дворов и поднимаемся по ступеням в деревянную беседку. Из неё, как на ладони, виден дом Кристины Прокопенко — окна её квартиры как раз выходят во двор.       Стряхнув мелкий мусор, я сажусь на скамью, Валя присаживается рядом.       — Спасибо за цветы, — говорю я, вспомнив о банальной вежливости. — Очень красивые.       — Хотел тебя порадовать, — улыбается Валя. — Знаю, как ты тюльпаны любишь.       Прикусив губу, я цепляюсь пальцами за край лавки и буравлю взглядом узор на деревянном полу. Тёплая ладонь опускается поверх моей и несильно сжимает.       — Оль, что случилось?       Сглотнув вязкую слюну, я начинаю:       — Помнишь тусу у Локона?       — Такое трудно забыть, — хмыкает Валя.       — Ты тогда спас меня от Рауля, — выпаливаю я и поворачиваю голову, чтобы посмотреть на парня.       Валя остаётся спокойным и только кивает.       — Ты не дал ему воспользоваться моим состоянием, — вкрадчиво продолжаю я. — Забрал меня, отвёз домой...       — Я думал, что убью его, — перебивает Валя и, оторвав мою руку от скамьи, крепко сжимает в своих ладонях. — За то, что он полез к тебе. И ударил. Сука, надо было оторвать ему голову.       — Спасибо, — шепчу я. — Правда.       — Я всегда буду тебя защищать. И мне неважно, в каких мы при этом отношениях.       И тут все мои сомнения и подозрения рассыпались в прах. Не мог Валя подсунуть мне таблетки, никак не мог. Он действительно заботится обо мне.       Не осталось никаких сил нести на своих плечах этот груз.       — Кто-то подсыпал в моё пиво наркотики, — выпаливаю я, сжав руку Вали. — Я спрятала банку, как мне показалось, хорошо, но кто-то всё равно до неё добрался. Поэтому я вела себя неадекватно в разговоре с тобой, а потом ушла с Кудиновым. Почти ничего не помню о том вечере и собираю всю информацию по кусочкам.       Святов молчит, а затем стягивает с головы капюшон и мягким голосом спрашивает:       — А твой друг барыга не мог?..       — Нет, — тут же отрезаю я и яростно качаю головой. — Киса никогда бы этого не сделал. Да, он торгует и сам принимает, но не станет накачивать наркотой человека, который этого не хочет. К тому же его не было на тусовке.       — Блять, — выдыхает Валя и трёт пальцами складки на лбу, — тогда пиздец. У тебя есть подозрения, кто это мог быть?       — Самая очевидная кандидатура в преступники — Рауль. Но, что-то мне подсказывает, это был не он. Рауль искренне удивился, когда я ему за это предъявила.      Валя кривит губы и щурится.       — И ты поверила? Кудинову?       — Знаю, звучит тупо, — согласно киваю я и поджимаю губы. — Не знаю, вот жопой чую, что это не он.       — Ты подумала на меня? — вдруг спрашивает Валя ровным голосом. — Поэтому позвала на разговор. Хотела понять, правдивы ли твои догадки?       Первый порыв — соврать. Но что-то в глазах Вали заставляет меня ответить честно:       — Да. У меня была такая мысль. Мне её Кудинов подкинул. А я была на таком взводе, что позволила подозрениям укорениться. Знала же, что ты ни при чём, но ты в курсе, как запросто я могу себя накрутить до истерики. Поэтому и попросила о разговоре. Не для того, чтобы подтвердить подозрения, а убедиться в обратном.       Валя ведёт языком по передним зубам, выпускает мою руку и поднимается на ноги. Отступив к краю беседки, он поворачивается ко мне спиной и опирается локтями на перила. Свесив голову, он барабанит пальцами дереву, а я терпеливо жду, стиснув ладони бёдрами.       — К ментам ты, конечно же, не пошла? — доносится до меня негромкий вопрос Святова. Он бросает на меня взгляд через плечо, и я с виноватым видом качаю головой. — Понятно. Ну, оно, может, и правильно. Ментам похуй на такие истории, даже бате твоего Хэнка.       Я вытягиваю губы и тихо стучу пятками по полу, разглядывая напряжённую спину парня. Валя вскидывает руку, зачёсывает назад волосы и трёт глаза.       — Не знаю, что делать, — прикусив внутреннюю сторону щеки, говорю я. — Может, вообще ничего не надо? — Валя оборачивается и прислоняться корпусом к столбику, удерживающему крышу беседки. — Ну, я имею в виду, что вряд ли узнаю, кто это сделал. Народу было много, а я, кроме наших, никого не знаю. Это всё равно, что искать иголку в стоге сена. — Не выдержав напряжения в теле, я натягиваюсь как струна, вскакиваю на ноги и принимаюсь выхаживать по периметру. — Наверное, лучше забыть и забить. Да?       Я с надеждой смотрю на Валю, застыв посреди беседки и скрестив руки на груди. парень прикусывает губу, с сочувствием глядя на меня. Я роняю голову на грудь и вжимаю шею в плечи.       — Оль, не расстраивайся. — Валя подходит ближе и сжимает пальцами мои плечи, поглаживая большим пальцем. — Я правда не знаю, как тебе лучше поступить, но, наверное, лучше забить. Если это всё же был Рауль, не приближайся к нему. Доказательств ведь всё равно нет.       Я поджимаю губы и отвожу глаза в сторону, крепче обнимая себя за талию. Валя прав — у меня нет никаких доказательств. Не на что даже опереться, чтобы докопаться до истины. В конце концов, со мной ничего плохого не успело случиться, а это значит, что всё хорошо.       Внезапно поднимается ветер, и в беседку залетает грязное облако пыли. Я жмурюсь и обмахиваю лицо руками. Валя дёргает меня за плечи и прижимает к себе, накрыв макушку ладонью. Я замираю на месте, и рука оказывается зажатой между моей грудью и грудью парня.       — Ты что делаешь? — тихо спрашиваю я.       — Укрываю тебя от пыли, — глухо отвечает он. — Ветер сильный поднялся.       И правда. Крыша беседки, устланная дешёвым тонким шифером, качается и гудит над нашими головами, как разбуженный зверь. Я съёживаюсь, опасаясь, что она рухнет. Но ветер затих так же резко, как и начался. Я осторожно отстраняюсь и поправляю вздыбившиеся волосы. Валя продолжает держать меня за плечи, и я по глазам вижу, что он не хочет отпускать.       — Хорошая беседка, — негромко произносит он. — Мы здесь любили тусоваться.       Я медленно киваю, а Святов шумно сглатывает. Его рот приоткрыт, а глаза смотрят на мои губы.       — Думаю, мне уже пора, — сдавленным голосом говорю я и пытаюсь отступить на шаг.       — Оль, — шепчет Валя, — пожалуйста, не уходи.       Он говорит не об этом моменте, не о том, чтобы я сейчас осталась здесь. Он говорит о наших законченных отношениях. Нет. Я их закончила, а Валя не смог.       Его ладонь опускается на мой затылок, пальцы цепляются за волосы на загривке. Валя наклоняется ко мне, но я успеваю повернуть голову, и губы парня мажут по щеке. Поняв, что случилось, он не отстраняется и задерживается у моего лица. Валя шумно дышит в ухо, изо всех сил цепляясь за меня.       — Оль, пожалуйста, — просит он, — поцелуй меня.       — Валь, — сдавленно отвечаю я, стискивая пальцами рукава толстовки, — это ничего не изменит.       — Пожалуйста, Оль, — Святов делает шаг и прижимается ко мне всем телом, обхватывая за талию, — один поцелуй.       Сорвавшись, Валя осыпает мою шею поцелуями, его плечи сильно вздымаются, а я не могу пошевелиться. Тело налилось свинцом, ноги приросли к полу. Мои руки безвольно висят вдоль тела и покачиваются от движений парня.       Внезапно он останавливается, опалив кожу на шее горячим дыханием, и одним пальцем опускает воротник толстовки.       — У тебя вся шея в засосах.       Я молчу, стиснув зубы. Что мне ему ответить?       Валя резко отстраняется, зарывается руками в шевелюру и качает головой. В его глазах я вижу — теперь до него дошло. Всё кончено. Он может воспринимать засосы на моей шее, как хочет. Что я уже нашла другого. Что я пустилась во все тяжкие. Пусть думает, как хочет. Главное, Святов должен понять, — мы не сможем всё отыграть назад. Потому что я этого не хочу.       — Прости, — с трудом выдавливает он из себя. — Я... Мне надо идти.       Бросив на меня последний взгляд, Валя быстрым шагом выходит из беседки, накидывает на голову капюшон и, не оглядываясь, уходит. Нелепо качнувшись, я подхожу к скамье и сажусь на неё. Плечи тянет вниз, я опускаю голову и с шумом выдыхаю.

***

      Первое, на что я обращаю внимание, когда подхожу к дому, — зажжённый свет в окнах комнаты Кисы. Оглядываюсь на парковку и вижу его мотоцикл. Это, конечно, ещё ни о чём не говорит — Киса часто ездит в бар на городском транспорте, жалуется, что парковка заведения слишком маленькая. Три машины встанут, и уже некуда приткнуть даже велосипед.       Но окна-то горят, значит, Киса вернулся домой.       Я собиралась отложить важный разговор на вечер, ведь меня и без этого ждёт непростой день. Но встреча и разговор с Валей заставили поменять решение — мне нужно обсудить случившееся с Кисой прямо сейчас. Как можно скорее. Иначе, я изведусь.       Всё ещё не понимая, что хочу услышать от парня по поводу вчерашнего вечера, я поднимаюсь по лестнице и оказываюсь перед дверью квартиры Кисловых. Делаю несколько глубоких вдохов, приказываю успокоиться так внезапно разбушевавшимся нервам и вскидываю голову. Порядок, вперёд.       Нажав на крошечную пимпочку, я звоню в дверь Кисловых добрые три минуты. Неужели и правда дома никого? Ладно Киса, он постоянно где-то шляется, а Лариса куда запропастилась ранним утром воскресенья? И кто, тогда, зажёг свет в комнате Кисы?       Только я решаю вернуться в свою квартиру, как раздаётся шорох замков, и дверь Кисловых открывается. На пороге стоит взлохмаченная и раскрасневшаяся Лариса в голубом халате и с босыми ногами.       — Оленька! — восклицает она, поглубже запахиваясь в полы халата. — Привет, дорогая! Что-то случилось? Ты рано.       — Простите, — смущённо говорю я, — не хотела вас будить. — Лариса улыбается и машет рукой. — Могу я к Ване зайти? Он в сеть не заходит, а мне надо... — Я запинаюсь, поняв, что не придумала причину для раннего прихода в гости, но быстро нахожусь. — Забрать свой провод от телефона. Ваня вчера перед работой одолжил, а он мне сегодня очень нужен.       Лариса вдруг неловко мнётся, стушевавшись. Запустив руку в волосы, она причёсывает взлохмаченную причёску и густо краснеет. Её глаза лихорадочно бегают, а на меня она не смотрит.       — А Ванечка ещё не вернулся домой со смены.       Я прикладываю немалые усилия, чтобы не измениться в лице. Вот оно как — ещё не вернулся, а свет в комнате горит. Я не дура и понимаю, что Лариса не хочет пускать меня в квартиру. Уверена, Киса в своей излюбленной манере подцепил кого-то на работе и привёл домой. А Лариса лжёт, чтобы не смущать ни меня, ни сына наличием очередной девушкой в постели Кислова.       Кое-как справившись с подступившим к горлу комом, я натягиваю на лицо самую милую улыбку и киваю.       — Хорошо. Тогда вечером заберу.       — Я скажу Ване, — тараторит Лариса, спохватившись, — когда он домой вернётся, чтобы зашёл к тебе и вернул провод!       — Не стоит, — останавливаю я женщину, продолжая натянуто улыбаться. — Думаю, когда он вернётся, я уже уеду на похороны.       Лариса кивает.       — Да, точно, Ваня вчера сказал, что мама твоего отчима умерла. Соболезную!       Я трудом удерживаюсь от колкого замечания, что Оксана Сергеевна — мне никто. Честно говоря, мне фиолетово на её кончину. Но я пообещала матери присутствовать на, как она сама выразилась, мероприятии. Согласитесь, странное слово для того, что нормальные люди называют похоронами и поминками.       Помахав Ларисе на прощание, я открываю ключами дверь и захожу в квартире. Дома тихо — папа всё ещё не вернувшись. Скинув одежду, вымыв руки, я возвращаюсь в комнату и плюхаюсь на стул. Отталкиваюсь ногой от стола и медленно вращаюсь вокруг своей оси. Стул, сделав два полных круга, возвращает меня на прежнее место, и мои глаза утыкаются в фотокарточку на пробковой доске.       Это был мой восемнадцатый день рождения. Ребята, в кои-то веки собравшись вместе ради одной цели, украли меня ночью из дома и с завязанными глазами увезли в Ялту. Фото было сделано в тот момент, когда Киса сорвал с меня шарф, и я зажмурилась от яркого света. Я застыла с перекошенным лицом на фоне потрясающих гор, а рядом стоял Киса и смеялся надо мной. От фото веет летом и ощущением полной свободы.       Недолго думая, я вынимаю из кармана домашних штанов телефон и снимаю с экрана блокировку. Игнорирую все пришедшие уведомления и захожу в чат с Кисловым. Стучу пальцами по клавиатуре с такой скоростью, будто боюсь передумать.       Я: Кис, ты дома? Думаю, надо поговорить.       Ответа приходится ждать томительных пять минут. Я успела встать, сесть, сходить в туалет и выпить воды, когда на телефон приходит сообщение. Плюхнувшись на стул, я хватаюсь за мобильник.       Киса: Солнышко, я не дома.       Киса: Только к подъезду подошёл, как Садовод вызвал. Пришлось ехать.       Киса: Вечером поговорим, клянусь. Или ты уже по мне соскучилась?       Киса: Можем пересечься в тёмном углу. Но тогда мне придётся тебя обшмонать.       Я: Это ещё зачем?       Киса: Буду искать оружие, наркоту и сиськи. Жопу, кстати, тоже.       Поджав губы, я стучу ногтём по экрану, представляя, что бью Кису по тупой и несмешной голове.       Я: Ты забыл, что я сегодня занята весь день?       Киса: Бля, точняк.       Я: Если честно, я подумала, что ты дома. Свет в твоей комнате горел. Позвонила в дверь, а Лариса сказала, что тебя нет. И так при этом нервничала, что я решила, будто ты не один.       Киса: Мем. Мать уже не в первый раз так делает. Включает свет в комнате, а потом забывает.       Киса: Я сначала не понимал, что она в моей комнате забыла. А потом заметил, что из моих карманов исчезают гандоны. Самое обидное, что ими пользуюсь не я.       Мои брови от удивления стремительно ползут вверх.       Я: Твоя мама ворует у тебя презервативы?       Киса: Прикинь. Я охуел, когда понял. Но не стал ничё говорить. Она в аптеке стесняется даже слабительное покупать.       Как это похоже на Ларису. Ничуть в этом не сомневалась.       Киса: Гендос передаёт привет.       Я: Вы вместе сегодня работаете?       Киса: Не совсем. Он согласился меня до точки подкинуть на колёсах.       Киса: Согласен, звучит двусмысленно.       Киса: Ещё Гендосина предлагает собраться сегодня вечером, часов в десять, в гараже.       Киса: И предлагает позвать твоих девок.       Я: Ого, с чего вдруг? Помнится, он громче всех орал, чтобы никого левого на базе не было.       Киса: Сам в ахуе. Так что?       Я: Напишу девчонкам, посмотрим, что они ответят.       Киса: А ты успеешь освободиться?       Я: Должна. Это же не свадьба, не будут они три дня поминать.       Киса: Заебись.       Я: Ты Гендосу ничего не рассказывал?       Киса: О чём?       Я: Ты понял, про что я.       Киса: О том, как мы вчера охуенно поебались? Нет.       Я: И не надо. У Гены язык без костей, сразу пацанам расскажет.       Киса: И чё?       Я: Просто не говори ему ничего. И Хэнку с Мелом тоже.       Киса: Ок.       Мгновение мне кажется, что Киса обиделся, но тут же прилетает новое сообщение:       Киса: Сегодня повторим? Даже на гандоны тратиться не надо. Мать по-любому их опять спиздила.       Я: Сначала поговорим.       Киса: Зацепимся языками? Чехова, ты мне нравишься всё больше и больше.       Киса: Что насчёт дружеского минета?       Я: А что насчёт дружеского куннилингуса?       Киса: Да простит господь тебя, дочь грешную. Опомнись, я же чей-то сын.       Я: Покайся, грешный брат. Я же тоже чья-то дочь.       Киса: Уела. Ладно, я погнал. Отпишись потом, что бабы скажут.       Откинувшись на спинку стула, я касаюсь руками лица и понимаю, что мои щёки яростно пылают. У меня точно температура, повышенное давление и понижение интеллекта — ведь я только что обсуждала с Кисой... будущий гипотетический секс? Немыслимо.       Ущипнув себя за руку, понимаю, что мне всё это не снится, и, снова схватившись за телефон, набираю сообщение в чат с подругами, где есть и Крис.       Я: Общий сбор! Пацаны предлагают нам всем сегодня зарулить на заброшенный парк аттракционов. Потусить и поболтать. Часов в десять вечера. Отпишитесь, как вы к этой идее относитесь.

***

      Ладно, мать не оговорилась, когда назвала похороны своей свекрови мероприятием. Это слово больше всего подходит для того, что происходит.       Я стою, прислонившись к стене, и тайком наблюдаю за происходящим. Огромный зал в особняке стариков Козловых нагнетает атмосферу детективных триллеров. Сейчас кто-то из гостей случайно заденет тяжёлую бархатную гардину тёмно-бордового цвета, и из-за неё вывалится труп горничной. Болтая в бокале вино, я оглядываюсь, рассматривая обстановку.       Вдоль стен выставили длинные столы и накрыли фуршетом. По залу снуют почти невидимые, одетые во всё чёрное, официанты, подливая в опустевшие бокалы вино и шампанское. Мужчины пьют в основном жутко дорогой виски и бренди. В камине за железной решёткой уютно трещит огонь — мой нос щекочет аромат жжённого дерева и жареного мяса, тарелки с которыми официанты приносят с улицы, где повар разжёг мангал.       Единственное напоминание о причине нашего сбора в этом доме — фотография покойно с чёрной лентой на углу, стоящая на помосте в центре зала, и люди, одетые во всё чёрное.       Мимо меня, под руку с дедушкой, который, кажется, застал ещё эпоху динозавров, проходит женщина бальзаковского возраста и недовольным взглядом окидывает мою одежду. Смутившись, я пытаюсь незаметно приспустить подол чёрной кожаной юбки ниже, и она недовольно фыркнула.       — Разоделась так. Будто не на похороны пришла, а в клуб на дискотеку.       — Кто? — кряхтит дедушка, поворачивая голову, и я понимаю, что он слепой — радужку глаз поддёрнула мутная пелена. — Танечка, ты про кого?       — Неважно, дедуль, — приторно щебечет женщина. — Мысли вслух!       Бросив на меня ещё один осуждающий взгляд, она уводит старика, и я шумно выдыхаю. Уже сто раз пожалела, что не притворилась резко заболевшей ковидом. Тогда не пришлось бы весь вечер выносить недоумённые взгляды. И дело даже не в моей одежде. Хотя, и в ней тоже, но, главное, — собравшиеся меня не знают.       Одна старушка, после того как гроб с Оксаной Сергеевной опустили в яму, подошла ко мне и поинтересовалась:       — Девушка, а вы кто?       Именно с таким немым вопросом все косились в мою сторону, но, когда в бокалы стали подливать крепкое спиртное, про меня позабыли. Сунув в рот предложенное официантом канапе с красной рыбой и сыром дорблю, я выпрямляю спину, и юбка снова ползёт наверх, оголяя мои ноги до неприличного.       Единственное, что в моём гардеробе есть из чёрного — это водолазка и экстра-короткая юбка, достающая до середины бедра. И то, юбка даже не чёрная, а тёмно-фиолетовая. Если я выйду под яркий свет прожекторов, это сразу станет заметно. Зато с водолазкой повезло — высокое горло скрыло засосы, оставленные Кисловым.       Маму с Козловым я весь вечер практически не видела. Мать единственный раз подошла ко мне с вопросом, не видела ли я Лизу. Я знала, что подросток сбежал на улицу в обнимку с планшетом, но не выдала её. Отчим же, на пару с отцом, весь вечер принимает соболезнования от гостей и стремительно выпивает каждый новый стакан алкоголя.       Я сверлю тяжёлым взглядом его спину и делаю большой глоток вина, осушая до дна бокал. И что мать такого увидела в Косте, что бросила моего отца. Променять шикарного красавчика-спортсмена на этого рано поседевшего урода. У лица Козлова есть только две эмоции: отвращение и смертельная усталость. И это не только сегодня — так всегда. Но мать весь вечер не сводит с него восторженного взгляда. Прям боготворит его. Мерзость.       — Девушка, вам подлить? — интересуется официант, материализовавшись передо мной с бутылкой вина, обёрнутой белоснежно белой салфеткой.       Я качаю головой.       — Нет, спасибо, мне уже хватит.       Я чуть не договариваю «позже вечером я нажрусь по полной», но вовремя прикусываю язык. Мужчина вежливо улыбается и оставляет меня в одиночестве. Я облизываю припухшие от алкоголя губы и почёсываю наливающиеся тяжестью веки. Вино хорошее, вкусное, но чертовски крепкое.       Прислонившись к стене, я скрещиваю в лодыжках ноги и чувствую, как капроновые колготки приползают вниз, образуя между бёдрами отвратительную ямку, которая тут же начинает чесаться. Блин. Вот почему я ношу юбки только в ту погоду, когда можно щеголять голыми ногами. Тупые колготы.       Поставив пустой бокал на угол стола, я миную мило беседующую пару стариков и выскальзываю в мрачный коридор. На стенах горят электрические канделябры, но стены выполнены из тёмного дерева, поглощающего любой луч света.       Щурясь и нашаривая дорогу рукой, я добираюсь до деревянной широкой лестницы и, ступая чёрными кожаными ботинками по толстому ковру, поднимаюсь наверх. Коридор второго этажа оказывается зелёным — травяного цвета стены, мятный потолок, тёмно-зелёный ковёр. Зато тут светлее, чем внизу.       Медленно бреду вперёд и заглядываю в каждую попадающуюся дверь. За ними оказываются кабинеты, библиотека, чья-та спальня и кладовая, но ничего, похожего на уборную, здесь нет. Со вздохом разочарования я закрываю дверь и, развернувшись на пятках, налетаю на Козлову. Аня отступает на шаг, покачнувшись на каблуках чёрных лакированных лодочек, и вскидывает брови в удивлении.       — Ищешь, чем поживиться?       Вопрос застаёт меня врасплох. Сперва я открываю рот, чтобы оправдаться, а затем хмурюсь.       — Ты думаешь, я воровка?       Мрачное выражение на лице Козловой разглаживается, и она улыбается.       — Расслабься, я пошутила. Но что ты здесь делаешь? Прячешься?       — Нет, — качаю я головой и снова оттягиваю юбку вниз. — Туалет ищу, надо колготки поправить.       Аня понимающе кивает и манит меня за собой пальцем.       — Идём, провожу.       Выбора нет — сама я здесь не найду не то, что туалет, а даже дорогу обратно. Я иду следом за заклятой неприятельницей и разглядываю одежду на ней.       На похороны Аня надела брючный костюм синего цвета. Оттенок тёмный, но его никак нельзя принять за чёрный, а из-под полов расстёгнутого пиджака видна полупрозрачная блузка молочного цвета. Светлые волосы собраны в низкий хвост, на лице макияж со стразами на веках и длинных ресницах. Если на губах Козловой и была помада, то она её уже съела.       М-да, наряд-то совсем не траурный. Скорее выходной.       Мы преодолеваем несколько поворотов, и Аня толкает третью по счёту дверь. Отступив сторону, она пропускает меня в тёмное помещение. Я с опаской оглядываюсь и поворачиваюсь к провожатой.       — Ты решила закрыть меня в тёмной комнате без окон? Что, запрёшь дверь и дашь мне умереть здесь без еды и воды?       Аня молчит, а затем над нашими головами вспыхивает хрустальная люстра. Я щурюсь. Козлова стоит возле двери и держит пальцы на выключателе.       — Конечно, Чехова. У меня сегодня похоронное настроение. С удовольствием бы организовала парочку трупов. Но, прости, ты не кажешься мне интересной жертвой. Поэтому — живи. — Вскинув руку, она указывает на дверь за моей спиной. — Там туалет.       И правда. За дверью оказывается просторный и довольно современный санузел. Щёлкнув замком, я задираю юбку до талии и пыхчу, натягивая колготки. Расправившись с непростой задачей, я включаю воду, склоняюсь над раковиной и умываю лицо. Вытерев воду одноразовым полотенцем, бросаю ткань в пустую корзину на столике и слышу, как в маленькой сумочке на плече тихо вибрирует мобильный.       Гендосина: Систр, ты как? Всё в силе?       Бросаю взгляд на время — без двадцати девять — и набираю ответ.       Я: Конечно. Лола и Рита отписались, что встретят Кристину, и все вместе придут на базу к десяти. Я, может, чуть-чуть опоздаю. Не знаю, как быстро сюда такси приезжают. Мы в каком-то загородном коттедже. Кажется, даже не в Вяте.       Гендосина: Кто такая Кристина?       Я: Ты чё? Наша подруга.       Гендосина: Впервые слышу.       Я: Да не пизди, ты её уже видел и не раз.       Гендосина: Сама не пизди. Я бы запомнил новую тёлку. Она секси?       Я: Даже не думай.       Гендосина: Ещё ни о чём не успел подумать.       Гендосина: Мел спрашивает, придёт ли Анжелка.       Я тяжело вздыхаю. Опять двадцать пять. Именно по этой причине Анж отказалась идти с нами. Пока не готова снова видеть Мела где-то вне стен учебного заведения.       Я: Нет, у них дома своя тусня. К Бабичу наш будущий мэр прикатил.       Тут я не вру. Лишь не договариваю, что Анжела легко бы смогла слинять из дома, но не стала этого делать.       Гендосина: Бля, не успел сфоткать, как ебало у Мела скукожилось!       Гендосина: Сис, я бы пригнал за тобой на тачке, но мы с пацанами уже начали отдыхать.       Гендосина: Сорянчик!       Я: Ген, я знала, что так будет, поэтому начала бухать на поминках. Так что, будем в одной кондиции.       Не дождавшись ответа, я блокирую телефон, убираю в сумку и выхожу из уборной. Свет по-прежнему горит, но Ани в комнате нет. По ногам скользит лёгкий сквозняк, и я поворачиваю голову к окну. За тяжёлыми гардинами оказывается балкон с приоткрытой дверью. Осторожно увеличив щель, я высовываю наружу голову и обнаруживаю, что это не балкон, а целая терраса. Именно там и нахожу Козлову. Она сидит на одном из шезлонгов, запрокинув на спинку голову и прикрыв глаза. Рядом на столике стоит откупоренная бутылка каберне совиньон.       Почувствовав моё присутствие, Козлова, не открывая глаз, говорит:       — Чё стоишь? Проходи.       — Тебе не холодно? — спрашиваю я и ёжусь от ветра, подходя ближе.       — Я выпила столько вина, — лениво отвечает Аня и приоткрывает один глаз, — что можно отправляться на Северный Полюс в купальнике.       Хмыкнув, я подхожу к краю и, вцепившись в перила, осматриваюсь. С террасы открывается вид на внутренний дворик с бассейном, который не накрыт на зиму сеткой, и под водой горят лампы. А вдалеке виднеется чёрная полоса моря. Опустив локти на перила, я подпираю голову и вздыхаю.       — Красиво.       — Мхм, — мычит Козлова, и я слышу звук шумных глотков — она присосалась к бутылке. — Бухнёшь со мной? Мне одной скучно пить. Это уже алкоголизм какой-то.       Я оборачиваюсь и облокачиваюсь на перила, глядя на Козлову, которая протягивает мне бутылку.       — Я не планировала напиваться на поминках твоей бабушки.       Аня прыскает со смеху и делает ещё один глоток прямо из горлышка.       — Чехова, ты чё? Поминки для того и придуманы, чтобы порадоваться уходу покойника и как следует бухнуть за чужой счёт!       Мои брови от удивления ползут вверх.       — Ты радуешься смерти Оксаны Сергеевны?       — Конечно! — восклицает Аня, разводя руками. — Мерзкая бабка сдохла! Ура, бухаем!       Её слова звучат настолько дико, что я не могу удержаться от смешка. Медленным шагов приблизившись к шезлонгам, я принимаю протянутую бутылку и делаю глоток.       — Знаешь, что меня больше всего в этом удивляет? — вдруг спрашивает Аня, когда я сажусь на шезлонг и потираю ноги, покрытые мурашками, и обводит рукой пространство вокруг нас. — Бабка была мерзким, отвратительным человека, который поднагадил многим, но сейчас все эти люди перед фоткой и строят скорбные рожи. Бред же!       Покачав головой, я пожимаю плечами.       — Бывает такое, что люди всю жизнь ненавидят человека, а когда он умирает, то прощают. Какой смысл злиться на мертвеца?       Прищурившись, Аня свешивает ноги с шезлонга и придвигается ко мне, опустив локти на колени.       — Хочешь сказать, нет на свете человека, которого ты продолжишь ненавидеть и презирать даже после его кончины?       Я задумчиво жую губы, а затем вполне искренне отвечаю:       — Нет. Таких нет.       — Что, — не верит моим словам Козлова, — даже моего папашку?       Рассмеявшись, я опираюсь на руку и откидываюсь назад, сжимая пальцами горлышко бутылки с вином.       — Даже твоего папашку.       — Пиздишь, — выносит вердикт Аня и отбирает бутылку.       — Не пойми меня неправильно. Есть люди, на которых я обижена много лет, есть те, кого я презираю за их поступки. Но эти чувства не настолько сильны, чтобы я каждый день просыпалась с мыслью: «Блять, какого хрена он до сих пор не сдох?». В жизни есть дела поинтереснее, чем ненавидеть кого-то. Костя редкостный мудила, но не он развалил мою семью, а мама.       — И что, мать ты до сих пор любишь? — уже спокойнее спрашивает Аня, возвращая мне бутылку.       Я делаю глоток, вытираю губы рукавом водолазки и отвечаю:       — Ну, своеобразно, но да. Предпочитаю любить на расстоянии, время от времени вспоминая, какая же она всё-таки сука.       Покрасневшие губы Козловой изгибаются в усмешке.       — Интересный ты человек, Чехова. Я бы сказала, чересчур человеколюбивый. Уверена, ты способна найти оправдание любому. Плохое качество для того, кто хочет стать судьёй.       Мои глаза закатываются сами собой.       — Зато у тебя просто отличное качество для адвоката — во всех видишь преступников. Как собираешься становиться защитником, если никому не веришь?       — Адвокат и не должен верить своим клиентам. Он должен знать правду и от этого выстраивать линию защиты.       — Может и так, — не спорю я и делаю глоток вина. — Но мне легче жить так, как я живу. Не собираюсь подстраиваться под, — вскидываю руку и пальцами изображаю кавычки, — «злой и жестокий» мир.       Аня явно хочет дать мне достойный ответ, но её перебивает телефонный звонок. Я не сразу понимаю, что крик «Спасибо, Господь, что я такой охуенный» доносится из моей сумки. Спохватившись, сую Ане бутылку и вынимаю телефон. Это Гена, по рингтону понятно.       Смахнув пальцем по экрану, я прижимаю трубку к уху.       — Десяти ещё нет, — выпаливаю я раньше, чем Гена издаёт хоть звук. — Я не опаздываю.       — Спасибо за уточнение, — ехидничает Киса на заднем плане, — а то у нас часов же нет.       — Тиха, — рявкает Гена, и я слышу возню, похожую на драку. — Сис, я по делу звоню. Мы тут поняли, что хавчика мало. У вас там на поминках, по-любому, куча хавчика, да?       — Эм, — морщусь я и заправляю выбившуюся прядь волос за ухо. — Ну да, тут фуршет, еды много.       — Привези нам! — молит Гена. — Жрать охота пиздец, а пиццу какую-то говёную привезли!       — Ген, ты как себе это представляешь? — шиплю я, отворачиваясь от Козловой. — Тут куча народу! Что они подумают, если я начну воровать еду у них с тарелок?       — Ну придумай что-нибудь, — канючит Зуев. — Спрячь в сумку и по съёбам!       — Гена, — цежу я, вцепившись в трубку, — в мою сумку с трудом влез телефон вместе с ключами.       — Так, короче, — перебивает меня Гена, — ничё не знаем. Не привезёшь хавчик — мы не пустим тебя на нашу супер-пупер тусу года. Всё, адьёс!       — Гена! — вскрикиваю я, но друг уже отсоединился. — Вот же говнюк!       — Тебя попросили спиздить еду для вписки? — с усмешкой интересуется Козлова, когда я убираю телефон в сумку. — И какая проблема?       — Как ты себе это представляешь? — огрызаюсь я. Выхватываю бутылку и делаю несколько больших глотков. — На меня все и так весь вечер косо смотрели. А тут я воровством еды, как нищенка, буду заниматься.       — Думаешь, на меня не смотрели? — вдруг широко улыбается Аня и указывает на свою одежду. — Я прям слышала, как у бабок яд брызжет из хавальников. Давай бартер?       — Что? — непонимающе вскидываю я брови, обняв бутылку.       — Ты берёшь меня с собой, а я помогаю тебе набрать еды и кое-что из алкоголя.       Глупо взмахнув руками, я пялюсь на Аню, которая, судя по выражению лица, абсолютно серьёзна.       — Зачем тебе это? Ты же нас всех ненавидишь. Вряд ли там найдётся хоть один человек, с которым ты не посралась. Нет, ещё есть Гена, но он наслушался историй Кисы и вряд ли встретит тебя с распростёртыми объятиями.       — Да мне так насрать, ты бы знала, — отмахивается Козлова. — Я просто не хочу ехать домой. Лучше с твоими инвалидами, чем с матерью, которая уже второй день льёт слёзы.       — Почему? — вкрадчиво интересуюсь я. Аня точно вдрызг накидалась, раз решила поделиться со мной своими проблемами. — Что с ней?       Аня неожиданно взрывается оглушительным смехом с нотками истерики. Я ошарашенно смотрю, как она смеётся, плачет и хлопает себя по ногам.       — О, это такой прикол! — хрюкнув от смеха, выдавливает из себя Козлова. — Ты прикинь, мать до сих пор по бате сохнет! Каждый день говорит, что он одумается и вернётся к семье. Ну не дура ли? Пять лет уже прошло, а она всё ждёт и ждёт — когда же гульнувший налево муженёк притопает к семейному очагу и станет молить о прощении! А когда я сказала, что папаша с твоей мамкой приехали в город хоронить бабку, она попыталась навязаться со мной. Всё на Костика своего посмотреть хотела, убедиться, что он страшно страдает в новом браке.       Отчего-то смутившись, я отвожу глаза и бездумно ковыряю ногти. В моём окружении всё больше и больше людей, у которых матери страдают каким-то психозом. Моя — из их числа. Коллективное помешательство? Или в Вяте нормальные женщины детей не рожают?       — Вот поэтому, — выдохшись, уже тише продолжает Козлова, — я прошу взять меня с собой. Хочу оттянуть момент, когда придётся столкнуться с истерикой матери. Она заставит меня соврать, что бедный Костик так страдает, что аж на стену лезет и на луну воет.       Я кусаю нижнюю губу, не понимая, что мне делать. Ребята не обрадуются приходу Козловой, которую называют Крысиной мордой. Но... если она придёт с дарами мира, их отношение может хоть чуточку, но смягчиться. Хотя бы на вечер. Парни уже пьяны — они могут как и хуй забить, так и взбеситься. Киса точно устроит скандал и затопает ногами, требуя гнать Козлову взашей.       Я живо представляю эту картину и невольно улыбаюсь. Ладно, стоит попробовать. В конце концов, кто не рискует, тот не ест в гараже тарталетки с крабом и чёрной икрой.       — Хорошо, — киваю я, и в глазах Ани вспыхивает благодарность, которую она тут же тушит внезапно разыгравшимся приступом кашля. — Как мы спиздим еду?       — Да очень просто, — фыркает Козлова, поднимаясь на ноги. Несмотря на степень опьянения, она твёрдо держится на каблуках. — Повара наготовили жрачку на целую роту. Большую часть уже вынесли в зал, но что-то осталось в холодильниках на кухне. Готовят про запас на случай, если какое-то блюдо уронят или испортят. Так что, мы просто зайдём на кухню и возьмём всё, что хотим.       С этими словами она, чеканя каждый шаг каблуками, направляется к двери, и я спешу за ней, продолжая прижимать к себе почти пустую бутылку вина. На выходе из комнаты я догадываюсь допить остатки и оставить балласт на полу возле двери.       — А если на кухне будут работники? — запоздало спрашиваю я.       — Сделаем вид, что никого не видим, — пожимает плечами Аня и трёт раскрасневшиеся щёки, размазывая макияж. — В конце концов, мы же гости, они не посмеют нас отчитывать.       Гордо вскинув подбородки, мы спускаемся по лестнице, и Аня, вцепившись ногтями в мой локоть, не даёт завернуть в большой зал, а затаскивает в небольшой предбанник, где на тележках стоят грязная посуда и пустые бутылки из-под спиртного. Раздвижные двери, ведущие в кухню, приоткрыты, и Козлова прижимается к ним, заглядывая внутрь.       — Никого, — шепчет она. — Вот везуха. Давай, Чехова, мухой хватаем всё и валим.       Схватившись за рукоять, Аня сдвигает одну створку в сторону, и мы на цыпочках заходим в просторное помещение с большим кухонным гарнитуром, двумя плитами и тремя холодильниками. Холодильники! Немедля, я несусь к одному из них и распахиваю настежь. Хромированный шкаф для жрачки ломится от еды. Аня оказалась права: многое из того, что уже вынесли в зал, лежало на полках в приличном количестве.       Я схватила поднос с тарталетками и поставила на островок рядом с выставленными в рядом бутылками с водой.       — Чехова, — громко шепчет Аня, выбираясь из шкафа, в котором скрылась почти полностью, — смотри, что есть.       Она вываливает на стол гору одноразовых прозрачных контейнеров и с гордостью взирает на меня. Не сговариваясь, мы принимаемся заполнять тары едой, пихая всё, что попадается под руки. Во мне разгорается азарт: я тихо смеюсь, перекладывая в контейнер рулетики из баклажанов и сую один в рот целиком. Давясь безумно вкусной закуской, я открываю первый попавшийся шкаф, роюсь там и нахожу несколько больших холщовых пакетов. Именно в них мы складываем всё добро и, позакрывав все закрытые двери, тихо выскальзываем через чёрный ход, ведущий в маленький коридор. Тот несколько раз извивается, но Козлова уверенно шагает, прекрасно зная дорогу. Толкнув последнюю дверь, мы выходим на задний дворик — прямиком к бассейну.       — С территории выхода нет, — негромко поясняет Аня, опуская пакет на землю. — Но в конце ограды есть расширение. Ошибка фирмы, которая её делала. Мы там пролезем.       — Вы что, спиздили еду и решили смыться?       От звука голоса, прозвучавшего из темноты, я подпрыгиваю на месте, а Козлова закатывает глаза.       — Тебя это ебать не должно, Лиза.       Прищурившись, я различаю силуэт младшей сестры Ани, который почти слился с тёмной стороной дома. Лиза сидит на тряпичных качелях и держит в руках планшет. Стянув с головы наушники, она поднимается с качель и подходит к нам.       — Ну сука, — едва слышно цедит Аня, и я хватаю её за локоть, призывая не ввязываться в конфликт. Тогда мы точно незаметно не уйдём.       — Надеюсь, вы догадались стащить бухло? — вдруг спрашивает Лиза, и её лицо украшает зловеще хитрая ухмылка. — Я слышала, как дед хвастался перед друзьями, что ему из Европы привезли целый набор коллекционных бутылок.       Мы с Аней переглядываемся, и она со звоном бьёт себя по лбу.       — Мы забыли про бухло!       — Да ладно, — бубню я, — не страшно. Пацаны наверняка смели все полки в «Таверне». Нам хватит.       Прищёлкнув языком, Лиза закатывает глаза и качает головой.       — Оля, Оля, ты не понимаешь. У деда в баре — только элитная выпивка. Ну, скажи, когда ещё тебе и твоим умственно-неполноценным друзьям удаться такое попробовать? Там самая дешёвая бутылка тысячу баксов стоит.       Меня настолько ошеломляет стоимость самого дешёвого алкоголя в этом даме, что я даже пропускаю мимо ушей слова, которыми подросток обозвала моих друзей.       — Мы должны, нет, обязаны! — возбуждённо тараторит Аня, лихорадочно сверкая пьяными глазами. — Обязаны взять несколько бутылок!       С меня слетает оцепенение, и я, яростно мотаю головой, и пячусь, вцепившись в ручку сумки.       — Вы что, ёбнулись? Ваш дед на нас в ментовку за кражу заявит!       — Нет, — хитро улыбается Лиза. — Если алкоголь вынесу я, он ничего не сделает. Я, типа, его любимая внучка.       На этих словах Аня громко фыркает и отворачивается к воде, а Лиза продолжает:       — Я вынесу вам бухло. Ждите под деревьями, не отсвечивайте. Вас кто угодно из окна увидит.       Я не успеваю остановить девчонку, внезапно ставшей нашей сообщницей в краже, а она, зажав планшет подмышкой, уже быстрым шагом направляется к чёрному ходу, ведущему в кухню.       — Постой! — окликаю я её, и младшая Козлова оборачивается, вскинув чёрные брови. — Что ты за это хочешь?       — В смысле? — непонимающе ведёт плечом девочка.       — Ну, ты же не просто так решила нам помочь. Что за это хочешь?       Учёба в ВЧУ научила меня сразу спрашивать о «цене» любой услуги, которую оказывают мне люди. Редко, когда они что-то делают от доброты сердечной. Чаще всего помогают с милыми улыбками на губах, а потом просят взамен что-то, что тебе, грубо говоря, не по карману. Например, молодая стажёрка в администрации приняла у меня заявку на стипендию несмотря на то, что я опоздала на целые сутки. Зато потом с самым беспечным видом попросила меня привести с собой в администрацию Хэнка, типа за компанию.       Именно поэтому я всегда спрашиваю, что люди хотят от меня взамен за услугу. Если они в ответ говорят что-то типа «позже сочтёмся», я отказываюсь. Брать кота в мешке опасно.       Закатив глаза, Лиза ухмыляется и, подбоченившись, отвечает:       — Это за летние каникулы.       Я киваю, и младшая Козлова скрывается за дверью.       Так вот что это. Благодарность.       — Чё за летние каникулы? — спрашивает Аня, переминаясь с ноги на ногу. — О чём она?       Я только отмахиваюсь, и мы, волоча по вымощенной светлым камнем дорожке пакеты, бредём под тень деревьев, куда нас отправила инициативная Лиза.       — Честно, я в ахуе, — выпаливает Козлова и прислоняется спиной к дереву. — Лиза решила помочь нам! Когда я увидела её, то подумала, что сестричка сейчас поднимет шум. А оно вон как вышло.       — Люди способны удивить нас, — улыбаюсь я и, закатав юбку повыше, присаживаюсь на корточки, сцепив руки в замок. — Вот почему нельзя делить всех на чёрных и белых. Каждый способен как на хорошие поступки, так и на ужасные.       — Ой, — отмахивается Козлова, — завязывай со своей философией. Мне её на парах Сенина хватает.       — Думаю, это больше к психологии относится, — неуверенно произношу я и в задумчивости выдёргиваю зелёную траву из недавно выстеленного газона.       Над нашими головами раздается тихий шорох — ветки колышутся от лёгкого ветерка. Аня задирает голову и всматривается в темноту плотно переплетённых веток. Я тоже смотрю наверх, но не вижу там ничего интересного.       — Гляньте-ка, кто тут у нас притаился! — с усмешкой говорит Козлова и взмахом ладони подзывает меня к себе.       Со скрипом я поднимаюсь и одёргиваю юбку, украдкой подтянув колготы. Подхожу к подельнице в краже еды и щурюсь, проследив в ту сторону, куда она указывает. Сперва не вижу ни черта, но затем между ветками появляется длинные тонкий хвост с белым кончиком и тут же исчезает.       — Кот! — взвизгиваю я от неожиданности. — Как он тут оказался?       — Хороший вопрос, — хмыкает Аня. — Видимо, с улицы прибился.       — Почему ты так решила? Может он из дома сбежал.       — Это вряд ли. У бабки была аллергия на шерсть, поэтому в доме никаких животных не было и нет. Он явно уличный. Я видела на нём всякий мусор и колючки.       — Давай снимем его и заберём? — предлагаю я, потягиваясь на цыпочках.       — Куда? — вскидывает брови Козлова. — Ко мне нельзя, мать не любит котов, она собачница.       — И ко мне нельзя, — разочарованно выдыхаю я. — У папы тоже аллергия на шерсть. Причём она проявляется не сразу. Первые три дня он ходит, как ни в чём не бывало, даже не чихает, а на четвёртый страшно опухает. Глаза слезятся, на руках красная сыпь выскакивает, сопли и дёсна кровят. Жуткое зрелище.       — М-да-а, — тянет гласные Аня и скребёт ногтями по шее. — Может, кто-то из твоих возьмёт?       — Не знаю, — пожимаю я плечами. — Но котика всё равно надо забрать. Нельзя его одного на улице оставлять. Собаки загрызут или с голоду помрёт.       — Тут соглашусь с тобой, — кивает Козлова и потирает руками, разминая шею. — Залезай.       — Эй! — вспыхиваю я и пячусь к зарослям кустарника. — Почему сразу я?       — А кто? Ты мелкая, я смогу тебя подсадить на нижний сук, а вот ты меня точно уронишь.       Я вынуждена признать её правоту: Козлова выше меня на целую голову. Рядом с ней я выгляжу карликом — мелкая и щуплая, к тому же, сутулюсь постоянно, из-за чего кажусь ещё меньше.       — Ладно, — признаю я поражение и закатываю рукава водолазки по локоть. — Погнали. Умоляю, не урони меня.       — Слушай, ну, — Аня выпячивает губы и морщит нос, — я буду очень стараться. Но, если ты полетишь с дерева на мою голову, то, извиняй, каждый сам по себе.       — Зашибись, — фыркаю я и вытягиваюсь на цыпочках.       Мне удаётся ухватиться ладонью за сук, вполне крепкий на первый взгляд. Руки Ани обвиваются вокруг моих бёдер — шумный вдох, и меня рывком дёргает наверх. Я цепляюсь за ветку второй рукой и, к своему крайнему удивлению, легко подтягиваюсь. Перебираю ногами в воздухе и закидываю колено на сук. Прижимаюсь к стволу грудью и, высунув кончик языка, осторожно поднимаюсь. Котёнок забрался достаточно, но, если я обопрусь локтями на ветку повыше, смогу дотянуться до него.       Не будь во мне приличной дозы алкоголя, я бы уже рухнула вниз, причём, удивительным образом, приземлилась бы точно на голову. Но сейчас моё тело лёгкое и гибкое, как у горной козочки. Балансируя на одной ноге, я просовываю голову в небольшое отверстие, образованное тонкими и колючими ветками, которые переплелись друг с другом и превратились в гнездо без дна.       — Чехова, — громко шепчет внизу Козлова, придерживая меня за щиколотки, — бога ради, не ёбнись, а. Я стою прямо под тобой.       — Тише, — беззлобно огрызаюсь я, — не отвлекай меня!       Схватившись за ближайшую ветку, я протягиваю раскрытую ладонь к притаившемуся в темноте существу. Он с подозрением обнюхивает мои пальцы и неуверенной поступью двигается по ветке навстречу.       — Да, малыш, — сюсюкаю я, — иди ко мне.       Котёнок замирает на месте, вцепившись когтями в кору дерева, и я, изловчившись, хватаю поперёк тощее тельце. Кошак испуганно взвизгивает и смешно вскидывает все четыре лапы, застыв без движения. Даже длинный тонкий хвост встал колом и вздыбился.       — Вот так, красавчик, — я осторожно вытягиваю руку из спутанных веток, и прижимаю чёрного и безумно грязного котёнка к груди. Крошечное сердечко быстро-быстро бьётся у меня на ладони. — Не бойся, малыш, ты больше не будешь бездомным.       — Достала! — кричит Лиза, и Аня резко дёргает меня за ноги, испугавшись.       — Аня-я! — визжу я, мигом потеряв опору и равновесие.       Дальнейшее происходит за секунду: я срываюсь с толстой ветки, на которой стояла, и диким визгом лечу вниз. Полёт, впрочем, выходит недолгим. Аня пытается поймать меня, удержать, но её каблуки проваливаются в рыхлую землю, и мы вместе падаем, синхронно заорав. Козлова наполовину скрывается в зарослях кустарника, оставив снаружи только длинные ноги, а я с божьей помощью успеваю схватиться за какую-то корягу и не рухнуть прямиком в пруд.       Воцаряется удивительная тишина — развалившись на спине, я прижимаю притихшего котёнка к груди и тяжело дышу, разглядывая чистое звёздное небо. Рядом трещат кусты, и раздаётся сдавленный голос Ани:       — Если кому-то интересно, то я не сломала шею. Но была бы рада, если бы мне помогли выбраться отсюда. Я застряла.       — Может, это, — говорит Лиза, пробираясь через кусты к нам, — позвать кого-то?       — Огонь идея, — ворчит Аня. — Скажем, что ты алкашку принесла, чтобы нам раны продезинфицировать. Ты, кстати, сколько принесла?       — Четыре, — с гордостью заявляет её сестра, и я слышу звон стекла, бьющегося друг о друга. — Кстати, а вы чё делали? — запоздало спохватывается она. — Зачем Оля полезла на дерево?       — Экстрима в жизни не хватает, — отвечаю я и, перевернувшись на бок, опираюсь на локти, чтобы встать. — Смотри, Лиза. Кот.       Младшая Козлова, удерживая в руках алкоголь, с опаской приближается ко мне и с почтительного расстояния разглядывает чёрный грязный комочек, прижавшийся к моей груди.       — Ну, нормальный…       — Эй! Вы меня вытащите, а! — орёт Аня и бьёт пятками по земле. Одна лодочка слетает со ступни и скатывается по небольшому пригорку. Я не успеваю даже глазом моргнуть, как туфля плюхается в воду, издав тихий всплеск. — Это что, моя обувь была?       — Нет, — тут же вру я и, придерживая котёнка одной рукой, принимаюсь раздвигать ветки кустарника. — Ты за что зацепилась?       — Да если бы я знала, — цедит Аня, — уже бы отцепилась. Ты вместо того, чтобы тупые вопросы задавать, вытаскивай меня!       Ну и как объяснить человеку очевидную суть? Чтобы высвободить Козлову, надо понять, что её удерживает. Нет, я, конечно, могу выдернуть её из западни за ноги, но тогда Аня рискует остаться без головы, которая так и останется лежать под кустом.       — Держи.       Я всучиваю Лизе кота и шмыгаю носом, растирая ладони. Младшая Козлова в ужасе вытягивает ладонь подальше от себя, а котёнок, вытянув лапы, спокойно повисает у неё на руке, не предпринимая попытки сбежать.       Я раздвигаю руками ветки и, наклонившись, выпутываю растрёпанные волосы Козловой, а затем помогаю избавиться от невероятно цепких колючек, облепивших красивый синий пиджак. Длинная иголка вонзается в палец, я инстинктивно дёргаюсь, и ветка хлёстко бьёт меня по щеке.       Наконец Ане удаётся на карачках выползти из куста и рухнуть на траву лицом вниз. Я плюхаюсь рядом, чувствуя, как от холодного воздуха немеет щека, по которой хлестнула ветка.       — Вы, типа, долго лежать собираетесь? — интересуется Лиза, которой тяжело держать вытянутой руку с котом и одновременно удерживать четыре бутылки на груди. — Нет, я, конечно, не против, но тогда заберите бухло. Я его сейчас уроню.       Аня молча вскидывает руку, продолжая лежать лицом в траве. Лиза переводит на меня взгляд и закатывает глаза. Тихо усмехнувшись, я поднимаюсь на подрагивающих от напряжения ногах и забираю бутылки, а Козлова садится на задницу и разглядывает свою босую ступню. Подняв голову, она щурится и спрашивает:       — И где моя туфля?       Я поджимаю губы, а Лиза рукой, сжимающей котёнка, указывает в сторону пруда. Аня недоумённо вскидывает брови, поворачивается к воде и громко цокает языком.       — М-да. Попадос.       — «Попадос»? — хихикает Лиза. — Это слово из какой эры динозавров?       Аня зло косится на сестру, и Лиза мигом захлопывает рот.       — Может, вернуться в дом и найти что-то из обуви? — предлагаю я, но Аня отрицательно качает головой.       — Насрать, так дойду. Всё равно на машине поедем.       С этими словами она поднимается, стягивает с волос резинку и резко опускает голову. Встряхнув шевелюрой, она выпрямляется и, округлив глаза, цепляется за меня.       — О, как вштырило.       Лиза сдавленно хихикает в кулак.       — Ты уверена, что дойдёшь до машины на одном каблуке? — спрашиваю я, с сомнением глядя на ноги Козловой.       — Да, ты права, — кивает Аня и, опёршись на меня, стягивает вторую лодочку. Размахнувшись, она швыряет туфлю к её сгинувшей половине и с довольным выражением на лице отряхивает ладони. — Вот теперь идём?       Гордо вскинув подбородок, Аня забирает у меня две бутылки и с невозмутимым видом покидает место нашего крушения. Обернувшись на Лизу, я одними губами спрашиваю:       — Она всегда такая, когда напьётся?       Лиза задумчиво вскидывает глаза к небу и пожимает плечами.       Сунув добытый Лизой алкоголь к контейнерам с едой, мы переводим дух. Я веду ладонями по лицу, убирая выбившиеся из пучка волосы, и забираю у Лизы котёнка. Несмотря на падение, катание по траве и шуму от наших голосов, кошак заснул. Его тело вытянулось у меня на руках, как слайм.       — Съёбывайте быстрее, — поторапливает нас младшая Козлова, оглядываясь на дом. — Вдруг кто на перекур во двор выйдет.       — Спасибо за помощь, Лиз, — благодарю я подростка, и Лиза, фыркнув, пренебрежительно отмахивается.       — Жаль, я не увижу охреневшую рожу старика, — с сожалением выдыхает Аня и подхватывает один из пакетов. — Всё, Чехова, валим.       Махнув на прощание Лизе, я бегу за быстро шагающей по камням Козловой. Её босые ступни нисколько не смущают — она идёт, будто по ковровой дороже перед папарацци или вышагивает по подиуму. Походка с прямой спиной и от бедра. Я ни за что за ней не повторю даже обутой.       Аня оказалась права: мы легко пролезаем в зазор между двумя прутьями и перебегаем узенькую улицу. Козлова вынимает брелок от автомобиля из сумочки, которая всё это время пряталась под пиджаком на коротком ремешке. Ярко-синий седан, припаркованный дальше по улице, издаёт серию коротких гудков и вспыхивает фарами.       — Бросай на заднее сиденье, — велит Козлова, открывая багажник.       Я послушно выполняю приказ и, хлопнув дверью, следую к пассажирскому сиденью.       — Чехова, ты водить умеешь? — останавливает меня голос Ани.       Я, застигнутая врасплох вопросом, неуверенно отвечаю.       — Ну… умею.       — Отлично, — ухмыляется Козлова, вынимая из багажника белые тапки, похожие на те, которые выдают в массажных салонах и в отелях. — Тогда ты и поведёшь.       — У меня нет прав, — испуганно пячусь я прочь, прижимая к груди пригревшегося котёнка. — Завалила парковку четыре раза. И папа запретил мне даже приближаться к машинам после того, как я насмерть сбила картонного пешехода.       — И чё? — отмахивается Аня, сунув ступни в тапки, и опускает дверь багажника. — Нам ехать то… Кстати, а куда мы едем?       — В заброшенный парк аттракционов.       Козлова присвистывает.       — Да, далековато отсюда. Придётся тебе гнать, иначе жрачка остынет.       — Она лежала в холодильнике, — напоминаю я ей подробности нашего маленького преступления.       — Тогда бухло нагреется, — не сдаётся Аня. — В любом случае, ты за рулём. Я слишком много выпила.       — Да ты твёрже меня на ногах стоишь! — вспыхиваю я и, подталкиваемая жёсткой рукой подельницы, залезаю на водительское место.       Аня хлопает дверью перед моим носом и, быстро оббежав тачку, садится рядом, отобрав кота. Я с трудом пристёгиваюсь и застываю, вцепившись обеими руками в руль.       — Чё зависла? — интересуется Аня, пристёгиваясь ремнём безопасности. — Забыла, как рулить?       — Боюсь, — признаюсь я.       — Не ссы, — криво улыбается Козлова. — Уже ночь, никаких картонных пешеходов на дороге нет. Ну, разве что вполне настоящие попадутся.       — Спасибо, — цежу я сквозь зубы и встряхиваю волосами. — Ладно, глаза боятся, а руки делают.       — Отличный настрой. — Аня вскидывает вверх большой палец и, сопротивляясь ремню, ныряет назад. Шуршит пакетами и возвращается на место с красивой квадратной формы бутылкой, в которой плещется жидкость тёмно-коричневого цвета. — Так, кажется, это коньяк.       Я морщусь. Не люблю этот напиток. Лучше виски пить.       Аня словно читает мои мысли.       — Лучше бы Лиза вискарь прихватила.       Облизав пересохшие губы, я жму на кнопку под рулём, и машина издаёт тихий урчащий звук. Втянув носом воздух, мысленно вспоминаю теорию с уроков вождения: жму на педаль тормоза, перевожу автомат на положение «вперёд», и седан легонько толкает вперёд. Я убираю ногу с тормоза, и тачка приходит в движение, медленно катясь по улочке между частными коттеджами. Крепко вцепившись в руль, я выезжаю на середину и слегка поддаю газу.       Аня продолжает возиться с этикеткой на бутылке, а когда мы выезжаем на шоссе, издаёт радостный клич — обёртка летит ей под ноги, и по салону распространяется мягкий запах дубовой бочкой с лёгкой ноткой карамели.       — На, — суёт она мне бутылку, — выпей для храбрости. Иначе ты откинешься, не доехав до Вята.       От страха перед дорогой я совсем не думаю головой и послушно делаю быстрый глоток. Горло тут же обжигает, я кашляю и проливаю немного коньяка на водолазку.       И тут меня осеняет, что я оставила пальто в доме Козловых. Аня тоже уехала без верхней одежды. Пустившись в небольшую авантюру, мы даже не заметили прохлады на улице и сбежали, в чём были. Идиотки.       — Свинья, — выносит вердикт Козлова, обрывая мои мысли, и отбирает бутылку. — Поддай газу, чё мы плетёмся со скоростью двадцать километров в час?       — Я же сказала, что не сдала на права, — огрызаюсь я, ещё сильнее сжав пальцы на руле, да так сильно, что костяшки белеют. — Мне стрёмно.       — Чехова, — Козлова щёлкает пальцами перед моим носом и указывает на дорогу, — трасса пустая. Держи руль прямо и порядок, ещё километров десять не будет никаких поворотов.       Поджав губы от возмущения, я всё же жму на газ, но не сильно — так, чтобы скорость развилась до сорока километров в час. Сделав глоток коньяка, Аня тянется к экрану на приборной панели и тычет в него пальцем, выбирая музыку. Услышав первые ноты мелодии, я понимаю, что знаю песню, но не могу её вспомнить.       Скинув на пол тапки, Козлова забирается с ногами на сиденье и делает музыку громче, а котёнок, очнувшись ото сна, ловко вскарабкивается на её плечо и с любопытством обнюхивает щёку. Тут до меня доходит.       — Ты слушаешь Гречку?       — Если ты сейчас начнёшь критиковать мой музыкальный вкус, то вылетишь из машины, как сопля в платочек, — предупреждает Козлова. — Гречка — богиня.       — Мне она тоже нравится, — улыбнувшись, останавливаю я поток начатых возмущений. — Тащусь от «хочу тебя» и «ищу».       Бросаю на Аню быстрый взгляд и замечаю, как у неё от удивления вытянулось лицо.       — Да ладно, — не верит она. — Я обожаю эти треки. Ну и этот, конечно.Я не даю шансов больше, чем один.

Я очень ранима, так что отпусти. Если проблемы, то я взаперти. Взаперти.

Взаперти!

      Седан катится по пустой ночной трассе, отбрасывая тень под лучами жёлтых фонарей. Музыка проникает под кожу — она покрывается трепетными мурашками. Тело наливается теплом, вибрирует от урчания машины подо мной. Нога сама собой жмёт на педаль, и стрелка спидометра приближается к отметке восьмидесяти километров в час.       Аня мажет пальцем по ползунку громкости на экране, и голос Гречки заполняет собой весь мир.       Меня не найти, когда я исчезаю. Но мне бы хотелось, чтоб кто-то искал. А если не ищут, то я постараюсь всё сделать сама, сама, сама…       Шины шелестят, музыка наполняет меня светом и уверенностью, страх перед дорогой отступает. Губы сами шевелятся, напевая слова песни. Аня протягивает бутылку, и я делаю большой глоток, не сводя глаза с дороги. Жжения в горле нет, крепкая жидкость стекает по пищеводу, наполняя меня горячительным теплом и адреналином.       Америка ждёт меня. Америка ждёт!       — Чехова, — орёт Аня, — газуй, блять!       Я вжимаю педаль газа в пол, и машина несётся вперёд на перехватывающей дыхание скорости. Двигатель орёт, не может перекрыть громкую музыку. Огни далёких домов и фонарей на обочине смазываются в одно расплывшееся пятно яркого света. Стрелка спидометра неумолимо приближается к максимуму, и Козлова, вцепившись в приборную панель, громко смеётся.       — Меня не найти, когда я исчезаю! — в два горла орём мы. — Но мне бы хотелось, чтоб кто-то искал! А если не ищут, то я постараюсь всё сделать сама, сама, сама!       Мимо проносится автомобиль, моргая фарами, и мы с Козловой хохочем, как безумные. Протянув руку, я получаю бутылку коньяка и делаю ещё глоток.       Дорога, музыка, свобода.       Свобода — вот, что я сейчас чувствую. Тело становится таким лёгким, словно способно взлететь. Безумие, драйв, алкоголь. Нельзя пить за рулём, но ещё никогда я не была так счастлива, что нарушила все мыслимые и немыслимые законы.       Если мы не разобьёмся, я стану бессмертной.

Меня не найти, когда я исчезаю. Но мне бы хотелось, чтоб кто-то искал. А если не ищут, то я постараюсь всё сделать сама, сама, сама!