Все виды моего оружия

Все началось с двух бессонных ночей. В первую ко мне в комнату пришла Ханджи и заговорщическим шепотом спросила, не хочу ли я что-нибудь подарить Леви на день рождения. — День рождения? — удивленно переспросила я. — Ага, — улыбнулась Ханджи. — Думала, что к этому времени уже будем на Парадизе, но, раз не вышло, отдаримся здесь послезавтра. Командующая пояснила с необычайно довольным видом, что Аккерман терпеть не может отмечать свой день рождения, поэтому она сама собирает со всех желающих подарки и приносит ему. — Мой он сразу вернет тебе обратно, — мрачно предположила я. — Пока ни одного не вернул, — приподняла брови Ханджи. — Ну разве что один раз подарок Эрена, сказав, что он пыльный. Я его вытерла за дверью и снова вручила. Мы дружно закатили глаза и рассмеялись. Я ощущала себя ужасно неловко оттого, что Ханджи посвятила меня в тайну капитана. Будто мне не все равно. Будто мы близки с ним. — Что ему подарить? — сдалась я. Чай? Набор восточных пиал, раз ему так не нравится держать чашку за ручку, как все нормальные люди? Оружие? Еще одну книгу из нашей библиотеки, вдруг и с ней у него будут связаны воспоминания детства? — Что хочешь, — пожала плечами Ханджи, по-свойски подходя к столу и зарываясь носом в хризантемы. — Букет? — невинно предложила я. — Чтобы не завидовал чужим. Ханджи хмыкнула и оседлала стул лицом к спинке. — Не обижайся, он правда не любит цветы. Они ассоциируются у него только с похоронами. Так вышло, что дома, в Подземном городе, цветы были непомерной роскошью, а в Разведкорпусе их дарят разве что посмертно. — Ладно. Я не знала, что еще сказать. Что я сразу простила? Это будет неправда. Что понимаю его? Тоже не то. Личные неприятные воспоминания — не повод хамить окружающим, мне ли не знать. — Ханджи, — нерешительно окликнула я. Мне не давал покоя один вопрос, ответ на который не могла дать Микаса. — М-м-м? — с готовностью обернулась командующая. — Когда вы уезжаете? Я хотела бы сказать это небрежно, но не вышло. Ханджи мягко улыбнулась, разглядывая меня. — Вилли хочет завтра свозить меня на какой-то прием в столице, а потом… Твой брат сказал, что за пару дней подготовят корабль, и мы вернемся домой. Три месяца уже тут развлекаемся, пора бы и честь знать. Я изо всех сил попыталась удержать лицо. И правда, парадизцы надолго задержались у нас, пропитали каждый мой день, мои мысли, чувства, меня саму. Я будто стала ненадолго одной из них, а теперь они уезжают, напоминая, что мы все же совершенно разные. Я видела проект договора, подписанный моим братом, который они повезут с собой королеве Хистории, в нем по пунктам перечислено много видов сотрудничества: экономика, финансы, торговля, промышленность, культура. Отправит ли еще когда-нибудь Парадиз свой Разведкорпус в Марлию, или предпочтет посылать узких специалистов по проторенной разведчиками дорожке? Что, если я снова увижу Эрена и Армина, только когда придет время умирать? Мне стоит и этому быть благодарной, раньше у меня не было и такой малости, но все же… Будто прочитав мои мысли, Ханджи спросила: — Твой брат не отпустит тебя больше от себя, верно? — Думаю, это так. — Познакомившись с ним, я удивляюсь, как ты вообще сбежала. — Эффект неожиданности, — слабо улыбнулась я. — Такое проходит раз в жизни. Как и многое другое, о чем не любят говорить. О страшном неумолимом течении времени, отправляющего в небытие — или смерть? — каждое прожитое мгновение жизни и оставляющего нам такую непрочную память. Ханджи давно ушла, а я все не могла придумать подходящий подарок. Я была уверена, что стоит подарить чай, но какой? Его тысячи разновидностей: черный, зеленый, белый, красный, фруктовый, молочный, целебный, расслабляющий — что ему подарить? И кому? Человеку, который страстно целовал меня в Нельине, или человеку, который игнорирует меня последний месяц? А если разберусь с чаем, не будет ли он казаться отдарком, бездушной формальностью на фоне теплых личных подарков его команды? Нужно было спросить у Ханджи, что подарит она, жаль, не сообразила. Заснула я под утро, когда на столе лежал перевязанный лентой сверток: чистый черный чай высочайшего сорта и акция, удостоверяющая право владения двадцатью процентами Чайного Дома, которому принадлежат плантации, взрастившие его. Акцию подарил мне на шестнадцатилетие отец, шутливо сказав, что пора мне присоединяться к управлению семейными делами. Не то чтобы я надеялась, что Леви примчится в Марлию на ближайшее квартальное собрание акционеров, но хотела, чтобы у него остался кусочек своего в Марлии, чтобы он знал, что там, за морем, его что-то ждет. После двух часов сна было бы странно ожидать продуктивной работы в госпитале, но мы с Микасой действовали вдвоем, как сработанный механизм, без осечек и промедлений. Когда-то я утешала себя мыслью, что только в одиночестве стала собой, без всего наносного, что поняла, кто я и на что способна. Однако теперь, проведя пять месяцев бок о бок с людьми, не оставлявшими меня в одиночестве, я боялась снова остаться одна. Я так привыкла к их присутствию, поддержке, их шуткам и их серьезности, их наивности и их доброте, что теперь представляла будущее одиночество как глухоту, слепоту и немоту, растворенность в природе без всего человеческого. А стоит вспомнить, что еще вернется Майна и наши унылые домашние ужины, как к горлу подступает тошнота. Невыносимо. Невыносимо будет снова видеть этот дом тоскливым и чужим, лучше я сбегу на полигон. Если брат отпустит. Когда мы вернулись вечером, в доме царило необычайное оживление, слуги и гости носились по комнатам, нарядные и веселые, а едва за нами захлопнулась дверь, как с перил на верхнем этаже свесилась Саша и крикнула: — Ну вы и долго! Заждались уже! Одевайтесь и пойдем. Мы недоуменно переглянулись с Микасой, не понимая, куда все собрались, и Микаса спросила: — Куда мы идем? — Новогодняя ярмарка в Ребелио же! — ответил Жан таким тоном, будто это само собой разумелось. Он был необычайно элегантно одет, темно-серое пальто выгодно подчеркивало высокую широкоплечую фигуру. Рядом с ним подстриженный — и когда он успел? — и лохматый Эрен выглядел усталым подростком. — Я не уверена, что мы пойдем, — проронила Микаса, старательно не глядя на Эрена. — Лара очень устала… — Нет-нет, я пойду, — торопливо возразила я. Мысль о том, чтобы в последние дни парадизцев на материке сидеть одной в пустынном доме, была слишком ужасной. Переоделись мы быстро, но вид наш от этого лучше не стал, по крайней мере мой: в зеркале отразилась усталая женщина в теплом темном платье, мечтающая о сне куда больше, чем о веселье. Микаса сидела на кровати, задумчиво крутя в пальцах маленький продолговатый тюбик помады. — Пик дала? — спросила я, хотя была в этом уверена. Микаса кивнула. Красная яркая помада была самой странной вещью Пик, лежавшей в ее рюкзаке, учитывая, что мы никогда не видели ее накрашенной. Я боялась спрашивать, понимая, что эта вещь слишком личная, но Пик сама заметила наш интерес и рассказала. — Мама подарила. Она считает, что это манифест свободной женщины. Мы жили очень бедно, пока меня не выбрали в воины, но у мамы всегда был тюбик красной помады, она готова была экономить на чем угодно для себя, только не на ней. — Зачем? — серьезно спросила Микаса. — Затем, что женщина может быть бедной, уставшей или замотавшейся, но красная помада как бы поднимает ее над рутиной, говорит всем вокруг: «На самом деле я свободна и красива, а все, что вы видите вокруг, я выбрала сама». — А отец? — Что отец? — Ему не кажется это странным? — Нет, ему нравится мамина помада. Как и мне. — Почему же не красишься? — спросила я. Пик посмотрела на меня скептически: — Потому что я воин, а не женщина. Зачем обманывать себя и других? — Но ты веришь в то, что помада может сделать тебя свободной? — удивилась Микаса. Пик терпеливо улыбнулась. — Не помада, а… Впрочем, попробуй сама. Но Микаса резко отшатнулась от протянутой вещи и сбежала на обход. Не знаю, как свободы, а красоты помада ей точно добавила. В сочетании с белой кожей и черными волосами алые губы сделали Микасу похожей на одну из сказочных восточных дев: кожа белее снега, волосы темнее воронова крыла, губы алее крови. Но это после нескольких неудачных попыток ровно нанести ее, когда я достала кисточку и тонкими мазками повторила изгиб губ. Эффект поразил не меня одну. Когда мы спустились по лестнице, к Микасе порывисто шагнули сразу двое, и девушка, виртуозно обогнув Эрена, приняла руку Жана. Эрен, растерявшись на мгновение, сделал вид, что изначально направлялся ко мне, и я не стала его расстраивать еще больше, отказываясь от его компании. Мы разъехались одновременно: брат с Ханджи, Оньянкопоном и Армином уехали в Марли, а мы всемером поехали в Ребелио. Несмотря на то, что Ханджи ехала на роскошный прием, а мы — погулять на захолустной ярмарке, мы выглядели намного счастливее. Гуляя по слабо украшенной улице с оплетенными остролистом фонарями и палатками с едой и подарками, я с удивлением осознала, что десять лет не была на празднованиях Нового года, с тех пор как в разгар праздника умер отец. Мы невольно разбились на пары, чтобы не мешать гулять другим прохожим: впереди шли Саша с Конни, то и дело подбегающие к какой-нибудь палатке, пробующие сладости и рассматривающие представления музыкантов и фокусников. За ними шли Жан с Микасой, смотрящиеся рядом настолько гармонично, что я залюбовалась, а Эрен заскрипел зубами. — У Микасы все хорошо? — тихо спросил он. — Она какая-то… другая. Жан как раз наклонился к уху спутницы, что-то прошептав, и Микаса смущенно улыбнулась, сверкнув красным. Очаровательнейшая девушка. — Свободная? — подсказала я, не удержавшись. — Чужая. И очень красивая, — серьезно ответил парень. Я задрала голову, чтобы увидеть его лицо: ну конечно, знакомое растерянное выражение. А еще я не могла не отметить, как он мне нравится с короткими волосами, еще больше отдаляющими его от страшного образа из моего сна. — Я думала, ты этого и хотел, когда отталкивал ее. — Это не… так ведь лучше. Не могу привыкнуть к мысли, что мне осталось всего два года. — А ей, думаешь, легко думать о потере сразу и тебя, и Армина? И не «всего», а «целых» два года. — Теперь я верю, что вы с Вилли родные брат и сестра, — ехидно сказал Эрен и сам наклонился ко мне. — Будешь продолжать, отдам тебя капитану, он как раз позади нас идет. Леви, будто поняв, что речь идет о нем, поднял голову и обжег нас недовольным взглядом. Меньше всего капитан был похож на человека в канун своего дня рождения: замкнутый и мрачный, он казался посторонним на праздничной улице. — Напугал… — небрежно ответила я, действительно испугавшись. — Ага, — весело ответил Эрен. — Кто бы давал другим советы! Я видел вас в Старом городе. Я возмущенно вскинулась, и он убеждающе зашептал: — Не сразу, я ж не идиот… Я подумал, что вы ныряли, а уже когда крикнул, ка-а-ак понял… — Ты!.. Еще какой идиот! — Я прошу прощения! Правда! Мне жаль, что я прервал вас! Я потом несколько дней старался держаться подальше. Полагаю, в основном от Леви, а не от меня. — Давай-ка вернемся к тебе и Микасе. — Нечего тут обсуждать. Я вообще не уверен, что у тех, кто рядом с Атакующим, может быть счастливая жизнь. Он рассеянно огляделся, будто не замечая смеющихся людей, в предвкушении праздника закупающих подарки для друзей и близких. В глазах Эрена не было ни промелька радости. Для семнадцатилетнего подростка это было так ненормально, что я остановилась, заглядывая в его лицо. — Из чего ты делаешь такой вывод? — Хало, — он слегка приподнял уголок губ, глядя на меня даже с каким-то снисхождением. — Клавдий. И следующие за ними. Глупый ребенок, опять что-то себе напридумывал, а страдать заставляет окружающих. — Эрен, ты так мрачно рисуешь их историю… Но ведь, даже зная будущее, Хало все равно любил ее, любил быть рядом с ней. Даже зная… С судьбой можно бороться по-разному. Можно пытаться ее изменить, как сделали мы с тобой, а можно… Можно не давать ей властвовать над нами и продолжать любить тех, кого мы хотим, делать то, что нам нравится. Когда мы делаем то, что любим, времени не существует. Меня как ударило воспоминанием о сне, в котором то же самое сказал окровавленный Уильям. — Если бы все было так просто, — прошептал в ответ Эрен, глядя на приближающегося к нам капитана. — Все и так просто, Эрен, — я тоже посмотрела на Леви и непроизвольно улыбнулась. — Вы уедете, Хистория подпишет договор… Эрен, не дослушав, тихо рассмеялся, качая головой, и я закаменела от безнадежности в его голосе. Я хотела попросить объяснить, но Леви уже подошел к нам. В темных волосах запутались редкие снежинки, при кажущейся расслабленности взгляд цепко скользил по толпе вокруг и нам. — Чего остановились? — буркнул он, не глядя на меня. — Капитан, нам бы поужинать, — Эрен ответил бодро, будто не предавался только что страданиям. — Лара с Микасой не поели после работы. Аккерман бегло осмотрел улицу и кивнул. — Ну, пойдемте. Удивительным качеством Саши была способность радоваться и удивляться вкусной еде даже спустя три месяца в Марлии. — А тут есть глинтвейн, — мечтательно протянула она, рассматривая меню. — Капитан Леви, можно? В такие моменты Леви с Ханджи напоминали мне многодетных родителей. Аккерман не сдался под умоляющими взглядами подчиненных. — Еще тут есть чай. — Ну, капита-а-ан Леви! — затянули многоголосье Саша, Конни и Жан. Называть командира по имени ребята так и не привыкли, но на звании переходили на трагический шепот. — Цыц! Не больше одного стакана. Я не сдержала улыбку, глядя, как одной фразой Леви создал детям праздник. Место было вполне приличное, вместо букетиков на столиках стояли еловые веточки в узких вазах. Наш последний совместный ужин в ресторане заслуживал такой теплой атмосферы. — Лара, ты будешь глинтвейн? — диктуя заказ официанту, спросил Жан. Я покачала головой. Еще не хватало. После бессонной ночи и утомительного дня с пропущенным обедом алкоголь, даже некрепкий, сразу свалил бы меня с ног. — Возьмите мне чай. Парадизцы были взбудоражены скорым отъездом, казалось, они считали дни до него, но при этом все же немного жалели о том, что покидают Марлию. Глядя, как официанты разносят по залу блюда, Саша задумчиво сказала: — Я буду скучать по… — По еде, — хором закончили за нее Конни с Жаном. — И свиным ребрышкам в особенности, — лукаво добавил Эрен. — Вот и нет! — возмутилась она. — По дирижаблям в небе. Когда ехали в Ребелио, было такое кукурузное поле, а над ним — дирижабли. Три штуки, один за другим. Выглядели фантастически. Ну и по еде немного тоже. Помнишь, Конни, продуктовые лавки в Марли? Там же можно найти все на свете! — И мясо, и эти странные рогатые фрукты... — поддержал ее Конни. — А вы, капитан? — не дожидаясь своей очереди, спросил Жан. — Будете скучать по чему-нибудь в Марлии? — присоединился к нему Эрен, прищурив глаза. — Нет, — не задумываясь, отрезал он. Наступила неловкая пауза, в которой ребята переводили взгляды со своего капитана на меня. Следующие недели я буду себя убеждать, что вопрос был о «чем», а не о «ком», но поможет слабо. — Вы еще многое у нас не видели, — я попыталась разрядить тишину. — Горы на севере, спящий вулкан, долину источников, ледяное море, Стормские пещеры… — Ты все это видела? — пораженно спросил Конни. Я покачала головой. Я видела в жизни так непозволительно мало, что даже не о чем рассказать: дом, Марли, Ребелио, тренировочный полигон и вот, под конец, Парадиз и Нельин. Остальное я видела либо в книгах, либо в памяти прошлых титанов, но для этого нужно было нырять очень глубоко, дальше ста лет. — Даже не удобно как-то, мы столько здесь всего увидели, а тебе у нас ничего не показали, — расстроилась Саша. Я увидела на Парадизе намного больше, чем ожидала: вразрез со всем, что рассказывали о демонах у нас в Марлии, я увидела упорных целеустремленных людей, их надежду на лучшее, их храбрость и — самое неожиданное — проявленную ко мне доброту. — Я бы показал Трост, и стены, и чтобы обязательно забраться на них, — улыбнулся Жан. Он трогательно ухаживал за Микасой, то наливая ей чай, то подкладывая салат. Эрен, сидящий напротив, старательно не смотрел на них в эти моменты. — Митра — очень красивый город, — добавила Саша. — Почти как ваша Марли. Хотя я бы лучше поохотилась с тобой в наших лесах! Их стоит увидеть! Я отвратительно стреляю из огнестрельного оружия, но все равно благодарно кивнула на приглашение, которым никогда не воспользуюсь. — И Сигансину, — тихо добавила Микаса. — Когда ее отстроят. Настроение за столом упало на пару градусов. Несмотря на то, что моя семья не участвовала в операции по возврату Прародителя, я почувствовала себя неуютно. — Я бы показал тебе мою деревню Рагако, но ее больше нет, — прошептал Конни. Наступила тишина, прерываемая только стуком вилок по тарелкам. Отказ от алкоголя все же не спас меня от засыпания. После холодного снежного Ребелио тепло машины, гул мотора и тишина вокруг укачали меня, стоило отъехать на километр. В машине мы ехали втроем: я, Эрен и Леви. Должно быть, я и во сне ощущала всю непристойность нахождения в машине с двумя мужчинами, если мне приснилась гувернантка, высокая сухопарая дама неопределенных лет, наставлявшая меня на путь истинный до тринадцати лет. Потом, к счастью, мама сочла, что благоразумия мне привили достаточно для самостоятельного существования. И была права, если, даже оказавшись с мужчинами в машине, я стала не жертвой, а нарушителем чужих личных границ. Я очнулась в неподвижной машине, сначала осознав, где нахожусь, а потом — что лежу на чьем-то плече. Леви сидел не шелохнувшись, пока я судорожно промаргивалась. Теплая рука, лежавшая на моей спине, отдернулась, и я поспешно выпрямилась. — Извините, — пробормотала я, но капитан даже не посмотрел на меня. Эрена с нами не было, значит, он уже вышел, а меня так и не разбудили. Сколько он был готов так просидеть? Меня затопила теплая признательность к мужчине, продолжавшему сидеть, плотно сжав губы. Кажется, попрощаемся мы все же на хорошей ноте. — И спасибо. Снег усилился, падая хлопьями на стылую поверхность пруда, но возвращаться в дом мне не хотелось. Воротник пальто пропитался запахом Леви, и я судорожно вдыхала его, не оборачиваясь, в надежде, что он прогуляется со мной по аллеям парка. Конечно, надежде не суждено было сбыться. Я не заметила, как свернула на рябиновую аллею, ведущую к кладбищу. Оставшиеся после птичьих налетов ягоды рдели под снегом, фонари освещали заметаемую дорожку. Рябина, призванная оберегать живых от злых духов, опоясывала могилы самой рациональной и здравомыслящей семьи во всей Марлии. Даже здесь мы лицемерны: говорим о прогрессе, а выбираем путь традиций, говорим о свободе, а сами продолжаем сидеть в своей золотой клетке, инкрустированной бриллиантами и жемчугом. Парадизцы, вдохнувшие немного настоящей свободы и открытости в затхлый мирок нашего дома, скоро уедут, и я окажусь там, откуда начинала. Пора снова привыкать к одиночеству и обществу мертвых. Иногда я задавалась вопросом: если бы отец остался с нами, была бы моя жизнь иной? Как бы он отнесся к парадизцам? — Так и знал, что найду тебя здесь. Всегда приходишь сюда, когда тебе плохо. Отец говорил, что лучшая способность для адвоката — появляться там, где тебя меньше всего ожидают. «И совать туда свой нос», — ворчливо добавлял Вайсман. Брат был достойным наследником этой способности, пусть я бы предпочла, чтобы он не применял ее ко мне. Значит, они с Ханджи уже вернулись из Марли. — Мне не плохо, — ответила я и поднялась с лавки, чтобы уйти. — Побудь со мной немного, пожалуйста. Просьба была так невероятна, что я обернулась. Брат смотрел на меня беззащитным кротким взглядом человека, пришедшего на могилу своего отца. Благородная печаль смягчала плавные черты лица, светлая грусть плескалась в глазах, притененных заснеженными полями шляпы. — Что тебе нужно, Уильям? Поздновато проявлять дружеские чувства к человеку, которого не замечал годами. — Кстати, когда ты перестала звать меня Вилли? — оживился он. — Это ведь для тебя сначала появилось сокращение. Не отвечая, я села обратно на лавку под рябиной, смутно надеясь, что она сработает оберегом и от брата. Не помогло. Уильям сел рядом, всей фигурой изображая радость от соседства со мной. Прямо настоящий возлюбленный брат, пришедший почтить могилу отца вместе с сестрой. Вот только я не видела его здесь со дня похорон. — Давно мы так не сидели, — отчаявшись дождаться ответа на вопрос, сказал брат. — На кладбище? Ерничать здесь не хотелось, но присутствие брата выбивало из колеи. Зачем он пришел? — Рядом, — вздохнул брат. — Я как-то упустил… слишком быстро все происходит. Ну нет, на жалость мне надавить ему будет сложно. — Что происходит? — холодно уточнила я. — Парадиз, элдийцы, разведчики, госпиталь, Аккерман… Ты так и не объяснила, какого черта тебя дернуло на остров! Вот сейчас он не играл, он действительно был в растерянности. И зол. — А это важно? Если даже госпиталь для тебя «слишком быстро», а ведь я туда ездила несколько лет. И еще дольше перед этим вынашивала идею пойти учиться на медика, как когда-то сделала в разгар войны Оливия, не выдержав безделия своего титана. — Я и не отрицаю, что многое упустил, — все еще со злостью сказал Уильям. — До скоростей твоих парадизцев мне далеко. Мне стало больно от слова «твоих» так, будто я правда хотела бы стать их частью. Если бы это было возможно, я бы уехала с ними, неважно, в каком качестве. — Они даже слишком спешат, — усмехнулся Уильям. — А помнишь, как отец говорил: «Ты торопишься, а значит…» — «...боишься времени», — невольно подхватила я. — Это он тебе в основном говорил. Брат усмехнулся и развернулся ко мне корпусом, заглядывая мне в лицо. — «Времени не существует, когда ты делаешь свое дело хорошо». Я все не мог понять, как у него получается говорить о том, что не нужно бояться времени, когда мы оба знаем дату смерти мамы. Это первый раз со дня перехода титана, когда он коснулся этой темы. Я внимательно посмотрела на него: не выпил ли Уильям на приеме лишнего, но брат был абсолютно трезв и серьезен. Только глаза блестели странным пламенем. — А потом отец объяснил. Помнишь, после Войны титанов была возможность освободить семью от Молотобойца? Не сразу после, но такая возможность была. — Однако Рейвен Тайбер увидела, что Герос оставил прочих титанов, и испугалась, что все пойдет по прежнему пути, только на месте элдийцев окажутся марлийцы. За девять лет после обретения независимости титаны снова стали политической силой, а элдийцы заняли прошлое место марлийцев, и нашей семье пришлось подстроиться под это положение вещей… — К чему ты клонишь? К счастью или нет, но историю я теперь знаю не хуже него. Даже с деталями, которые бы с радостью забыла. — К тому, что в чем-то они правы. Времени стоит бояться. Штольц тогда тяжело пережил смерть жены. Он пытался защитить дочь единственным доступным ему способом — богатством. Пусть ей осталось жить тринадцать лет, он сделал так, чтобы ее не коснулись ужасы войны, она жила в покое и радости. При нем доходы семьи выросли вдвое. И даже этого не хватило, чтобы отказаться от наследования титана и прийти к независимости. Наш отец отговаривал маму сначала принимать титана, потом отдавать тебе, но она воспротивилась. Интересно, откуда Уильям это взял? Выдумывает на ходу? Даже я этого не помню, имея доступ к воспоминаниям матери. — Мне порой кажется, что вы знаете больше, чем говорите нам, — с досадой проговорил брат, отворачиваясь. Мы — это женщины семьи? Тогда да, намного больше. — Я вернулся к плану прадеда, только не ограничился одним благосостоянием, — Уильям говорил вдохновенно, не останавливаясь, не ожидая от меня какого-либо ответа. — Безопасность страны — вот что, помимо власти, требуется, чтобы в титанах перестали нуждаться. Когда предложили внедрить титанов на Парадиз, я понял, что это шанс. О, Боже! Только сегодня я убеждала себя, что не имею никакого отношения к страшным словам — Рагако, Сигансина, только сегодня думала, что моя семья не запятнана кровью тысяч жертв. — Ты соврал им! — придушенно вскрикнула я, отшатываясь от брата. Как же слепа я была, что поверила, будто хоть что-то в Марлии может происходить без ведома Уильяма! — Вряд ли правда способствовала бы переговорам, — сухо ответил Уильям. — Ты не на то обращаешь внимание. У меня был четкий план: вернуть Прародителя, завоевать Парадиз и убрать за ненадобностью военную клику у власти. Мои дети уже не будут наследниками титана. — Поэтому у тебя их так много? Я-то думала, чтобы проще выбирать было… Брат укоризненно посмотрел на меня, но мне не было совестно за собственный яд. — Тебе не идет на пользу общение с парадизцами. Вряд ли подходящее время говорить о моих манерах, когда только что признался в убийстве тысяч элдийцев. Я хотела узнать всю правду, пользуясь минутами откровенности брата. Не из отчетов, украдкой прочитанных ночью, а из первых уст. — И что потом? Прародителя не вернули, Женскую особь и Колосса потеряли… — Как не вернули и мой кредит, — неожиданно усмехнулся брат. — Так вот почему Магот расщедрился на Бронированного в разгар войны… — многое вставало на свои места. Уильям кивнул, хищно прищурившись. — А потом, когда полным ходом шла подготовка новой парадизской операции, а два моих миллионных транша ушло на запуск вооружения, ты исчезаешь. Я подумал сначала, что ты узнала о запросе президента на участие в боевых действиях Молотобойца и испугалась, но все оказалось еще хуже. Брат смеется, но я догадываюсь, в каком ужасе он был. И ярости. Еще бы, всегда послушная молчаливая сестричка показала характер в самый неподходящий момент. — Майна уже заказала тебе памятник, а я готовил покаянную речь перед президентом, когда пришло письмо. Вдалеке насмешливо каркнула ворона, возвращая меня из воспоминаний. Почему Уильям ждал столько месяцев, чтобы поговорить со мной? Понятно, почему он не стал откровенничать во дворце в Митре, но на корабле и потом здесь, дома, он мог не бояться чужих ушей. — Все это так и не объясняет, зачем ты мне это рассказываешь. Брат снова порывисто повернулся ко мне и схватил за руки. Его пальцы были холодные, как лед, и слегка подрагивали от волнения. Я с удивлением крепче сжала их, отогревая. Никогда не видела Уильяма в таком волнении. — Когда ты пришла ко мне в парадизском дворце, я вспомнил, что отец был рекордсменом по заключенным мировым соглашениям. И понял, что ты взяла от него очень многое. Я думал, что помогаю тебе, вызволяя с острова, но теперь мне нужна твоя помощь. Времени действительно очень мало. И мы должны делать все, что в наших силах. И если путь силы не помогает, возможно, твой путь и правда будет результативнее. — Какая помощь? В этот момент мне стало страшно. Уильям перестал нуждаться в чьей-либо помощи, особенно моей, с поступления в университет, даже раньше. Он должен запланировать что-то невероятно масштабное, даже пугающее, чтобы так откровенно просить помощи у меня, слабейшего члена нашей семьи. — Ты… отпустишь меня на остров? — с робкой надеждой спросила я, не веря, что это произойдет. Уильям только покачал головой. Глаза брата горели лихорадочным огнем, щеки раскраснелись, когда он настойчиво прошептал: — Нам нужно событие, достаточно открытое, чтобы на него можно было пригласить посторонних людей, и достаточно тайное, чтобы на него захотели прийти. Достаточно обыденное, чтобы к нему не готовились, но с четким церемониалом, чтобы до всех дошло, что дом Тайбер собирается расстаться со своим титаном. У меня все еще не укладывалось в голове, что он собирается сделать. Ханджи сказала, что после сегодняшнего вечера Уильям отправит их на корабле домой через пару дней. И ребята уже мыслями были на Парадизе, не подозревая ни о каких планах брата. — Ты собираешься устроить провокацию? Для кого? Уильям улыбнулся, но не вежливой привычной улыбкой, а с мрачным предвкушением. — Главное не для кого, а как. Он явно подводил меня к какому-то выводу, который никак не складывался у меня в голове. О чем он говорит? Событие, на которое он хочет пригласить людей — прием? В честь Нового года? Или открытия какого-нибудь нового предприятия? Тайберы никогда не устраивают приемов, не приглашают гостей, не зовут посторонних в дом. Церемониал… расставание… Что все это значит? — Я не понимаю, Уильям, — сдалась я. Уильям выдохнул пар, не столько раздражаясь на мою непонятливость, сколько посмеиваясь. А потом полез куда-то в изнанку пальто, озябшими руками долго возился в карманах и наконец протянул мне длинный узкий футляр. Я узнала потертый от старости бардовый бархат еще в его руках, а как только он положил его в мои руки, пальцы задрожали. — Это… Я не могла говорить, слезы вскипели в горле, обжигающе прокатываясь к глазам. Сапфировое колье, семейная драгоценность Тайберов, передающаяся из поколения в поколение больше тысячи лет. Простоту его плетения извиняет древность, но камень… огромный чистейший сапфир в россыпи бриллиантов не перещеголяет ни одно из современных украшений. — Я думала, оно у Майны. Фамильные драгоценности передавались новой леди дома и надевались по исключительным событиям, первым из которых была свадьба. Слова уже сорвались с губ, когда я вспомнила, что не видела колье на Майне одиннадцать лет назад. — Как видишь, нет, — усмехнулся брат, глядя на украшение с любопытством исследователя, не больше. Для меня этот сапфир навсегда впитал в себя свет глаз мамы на балу дебютанток, куда она впервые на моей памяти надела его. Простое платье, поднятые волосы, а на шее — оно, тяжелое, как родословная нашей семьи, пугающе прекрасное. Оно и сейчас тянуло мои руки на колени, маняще блестящее под снегом, десятикратно отражающее слабый свет фонарей, ледяное, как мои губы. — Зачем ты принес его? — слабо прошептала я, пораженная страшной догадкой. Женщины нашей семьи впервые надевают его в день свадьбы. Но это смешно и нелепо: мне слишком много лет, слишком мало осталось, бессмысленно пытаться… Брат молча смотрел на меня, терпеливо ожидая, когда же я догадаюсь. «Чтобы до всех дошло, что дом Тайбер собирается расстаться со своим титаном». Передавать титана можно разными способами, например, вместе с живым человеком. — Нет, — прошептала я, торопливо укладывая колье обратно в футляр. Уильям только поднял голову, подставляя лицо снежинкам. — Вилли, — от потрясения я сбилась на детское прозвище, — это нелепо! И зачем, к чему? Вы же почти подписали договор… Какой смысл в провокации, когда почти достигнуты договоренности бескровным путем? Я понимаю, через два года, но сейчас… Уильям посмотрел на меня, как на маленького ребенка, и терпеливо объяснил. — Сейчас самое время. Мало кто знает о делегации с Парадиза, еще меньше будут готовы встретить их. Скоро детали договора расползутся по стране и дойдут до военных, и в следующий приезд их будут ждать. Или нагрянут на остров раньше, отняв у меня околовоенные производства и лишив всякого доступа к информации. Ты не следишь за новостями, Лара, но законопроект о национализации околовоенной промышленности рассматривается парламентом не первый год. Комитет по промышленности заходит с другой стороны, предлагая антимонопольные меры, и, если они прогнут президента, через два года я мало чем смогу помочь твоим друзьям. — Ты боишься будущей провокации и устраиваешь ее первым? — Именно. Нормальная, обычная девушка спросила бы, а за кого, собственно, ее выдают замуж, но это волновало меня сейчас в последнюю очередь. Я все еще не утратила надежду отговорить Уильяма от авантюры. — Нас обвинят в госизмене, — зашла я с другой стороны. Нам могли простить провоз в Марлию военных вражеского государства, но не простят попытку отдать им Молотобойца. — Это вряд ли, — легко отбил брат. — Потому что ты с мужем собираешься остаться здесь. Где же тут измена? Переманиваем бойцов противника как можем. Он улыбнулся непривычно нахальной улыбкой. — Лара, хотеть выиграть всегда нужно сильнее, чем бояться проиграть. Это правило биржи, но оно применимо и к нам. Только так мы выиграем, если победим страх поражения. Нравоучения я пропустила мимо ушей, захваченная новым подозрением. Знают ли сами парадизцы, что их собираются использовать для выманивания на свет противников нашей семьи? — Ты рассказал об этом Ханджи? Уклончивая улыбка Уильяма сказала мне куда больше любых слов. Интересно, какую историю он скормил парадизцам? — Зачем? Все равно не поверят, — легко отозвался он. — А я поверю? — Но ведь ты уже согласилась. Брат посмотрел мне прямо в глаза, и я со злостью осознала, что да, согласилась. Многолетняя привычка подчиняться его решениям, его воле — воле семьи, связывала меня по рукам и ногам. Я просто не знала, как жить иначе. Один-единственный раз я ослушалась его, и больше мне не дадут сделать шаг в сторону. Ничто не мешает Уильяму избавиться от меня, едва гости отчалят от берега. Носитель вторичен, важнее послушный титан, а послушнее Фины разве что ее мать. Я думала, что наследниц титана никогда не принуждают к политическим бракам, но вот мой брат решил разыграть и эту карту. — И кто же мой счастливый избранник? Я уже взяла себя в руки, и голос звучал ровно. Только внутри я замерзла так сильно, что стиснутый бархатный футляр казался теплым. Снег прекратился, и вокруг повисла мертвая тишина, только в отдалении в доме звучали жизнерадостные голоса. Брат выглядел подозрительно довольным моим вопросом. — Когда-то я мечтал, что ты вырастешь. В том, как он увиливает от ответа, уже половина правды: мне не понравится мой жених. — А теперь разочарован? — Скорее удивлен. Я представлял совсем другую взрослую тебя. Кто он? Представительный расчетливый Жан? Исполнительный Конни? Эрен, раз за разом разбивающий сердце Микасе? Неужели мне придется последовать его примеру… — Есть хоть что-то, в чем я тебя не разочаровала? Брат удивленно округлил глаза. — Ты меня никогда не разочаровывала. Если в ход пошла лесть, значит, все еще хуже. Оньянкопон? Я представила себе лицо Ханджи на свадьбе и тяжело сглотнула. — Насколько же ты сильно хочешь втянуть меня в эту историю… — я машинально озвучила свою мысль. Уильям принужденно рассмеялся. — Лара, Лара, Лара… Не нужно так драматизировать. Я не отступаюсь от правил нашей семьи: никакого принуждения. Всего лишь короткий фиктивный брак, Леви Аккерману уже сообщили. Ты будешь в безопасности на церемонии, я гарантирую это. Имя упало между нами в тяжелую тишину, потревожив, кажется, все окрестные могилы. У меня вырвался только рваный выдох, как от пропущенного удара в корпус. Ну конечно, странно, что он не пришел мне на ум первым. А брат уже вдохновенно продолжал. — Это будет маленькая камерная свадьба. Всего гостей полсотни, среди них пара генералов, несколько воинов… Всего этого было слишком много для меня, голову раскалывали картинки предстоящего отвратительного в своей неестественности события. Недаром я так давно не разговаривала с братом: после этой беседы я готова не говорить с ним до самого ритуала. Я чувствовала себя опутанной его бесконечными многослойными планами, отравленной его многомерной ложью, к которой должна была присоединиться. — Они будут знать, кто Леви? — Разумеется. Во-первых, юридически брак под ложным именем будет недействителен. Во-вторых, это одна из самых важных и рисковых частей нашего плана. Твой личный тюремщик станет известен гостям. В голосе Уильяма проскользнуло легкое злорадство, болезненно ударившее по вискам. Оставалось надеяться, что Леви не согласится, откажется. Что брат наплел Ханджи, если она согласилась на это? — И всей стране? — Ну нет, для этого еще слишком рано. Я беспомощно оглянулась на памятники вокруг, будто надеялась на их поддержку. Леви, прижимающий меня к себе в машине, Леви, вытаскивающий из воды… На этот раз ему придется нырнуть за мною в куда более глубокий и смрадный омут марлийской политики. Знать бы только, вынырнем ли мы из него целыми. — Ну так что? Ты согласна? Я никогда не верила этой обаятельной улыбке Уильяма. Как я могла подумать, что он дружелюбно отнесся к парадизцам? — Только если согласится он, — с трудом ответила я. — Даже не сомневайся. Уильям откинулся на спинку лавки, и я почувствовала, что разговор завершен. Чувствуя, будто на горле застегнули ледяной рабский ошейник, я поднялась и торопливо пошла к дому, не прощаясь. — Лара! За мной послышались торопливые шаги брата, и я стиснула зубы. Уильям поравнялся со мной, выглядя как-то неуверенно. «Играя неуверенность», — поправила я себя. — Я напомню, что… — замялся он. — Брак будет без этого… Никаких… брак фиктивный. Это я уже слышала и назло брату переспросила: — Без чего? Мы проходили под фонарем, и я со злым удовлетворением отметила, что брат покраснел. Косо взглянул на меня и покраснел еще сильнее. — А говорил, что я выросла, — протянула я. Мужчины… он всерьез полагает, что, отдав годы жизни медицине, я не знала, откуда берутся дети? Уильям остановился и стиснул мое предплечье, проникновенно глядя в глаза. — Лара, если он хоть что-то себе позволит… Что-то мы с ним уже друг другу позволяли, и, видит Имир, тогда я не чувствовала себя использованной, как сейчас. Вот только это больше не повторится, учитывая наши отношения в последний месяц. — Не переживай, Вилли, — меня разбирал смех при взгляде на смущенного отца пятерых детей. — Если что, отобьюсь. В доме меня ждал сюрприз еще более странный, чем предложение брата, но куда более приятный. По темному первому этажу бродил какой-то светловолосый мужчина, издалека принятый мной за Арлерта. — Армин? — недоверчиво спросила я. — Лара? — ответил мне голос Руни. — Лара! — радостно воскликнул он. — Ханджи сказала, что я могу спуститься на кухню перекусить, но я, кажется, заблудился. Можно было много спросить у него: как он пересек море, как оказался в доме, и не с ним ли связано неожиданное предложение брата, но на сегодня с меня хватит политики. Спрятав в сумочку футляр с сапфировым колье, я повела еще одного гостя на кухню. Мне тоже требовалась порядочная порция чая, чтобы привести в порядок мысли.