Все виды моего оружия

После ночных приключений сны были соответствующие: я бесконечно догоняла в каменном лабиринте кого-то ускользающего, стремительного, чувствуя, что, если не нагоню его, произойдет что-то непоправимое, а когда сумела ухватиться за край одежды, это оказался мой брат. Уильям, непривычно бледный, залитый кровью, посмотрел мне в глаза и отчетливо сказал: «Времени не существует». Он потянулся ко мне, пытаясь сказать что-то еще, но я не услышала, отшатнувшись, и провалилась в новый сон, на этот раз тягучий, темный и жаркий, в котором я цеплялась за кого-то неразличимого в темноте, гладила плечи, спину, льнула всем телом, но что хуже — меня обнимали в ответ, шепча слова, заглушаемые стуком сердца в груди. Стук оказался вполне реальным, кто-то поднимался по ступенькам лестницы за дверью, а я сидела на кровати вся мокрая, тяжело дышащая, пытаясь одновременно забыть сон и вспомнить, кто это был. Если уж снятся какие-то непотребства, неплохо было бы понять, с кем. За окном едва светало, улицы были пусты, только вдалеке слышалось унылое шкрябанье по мостовой веника дворника. Отдышавшись, я поняла, что все равно в ближайшее время не усну, и лучше встать, не дожидаясь горничной. В столичном доме порядки были более консервативные, а слуг больше, чем в поместье, но ничто не мешало мне спуститься в кухню выпить воды. Я думала, что после утомительной дороги парадизцы проспят до завтрака, а на ногах будут только слуги, но меня еще в коридоре встретил шум голосов, доносящийся из столовой для прислуги, и я из любопытства свернула туда. Здесь не было ни следа утренней дремоты. Помещение напоминало военный штаб, стол был завален бумагами со списками, схемами, таблицами, перемежающимися картами, на которых я узнала очертания Марли и всей страны. Поварята, затопившие печку, с удивлением выглядывали из кухни посмотреть на бодрых хозяйских гостей. — Привет, заходи, нам нужна твоя помощь, — с порога окликнула Ханджи, будто ждала меня, и я нерешительно подошла к столу. — Ты какая-то красная, не заболела? Я покачала головой. Я не заболела, просто мой мозг не простил мне нахождение вчера близко к мужчине. Судя по виду парадизцев, работа была в самом разгаре, следы утомительной ночи виднелись только на заспанном лице Эрена, уныло перебирающего бумаги. Сидящий рядом Жан штудировал вчерашний выпуск «Марлийских новостей», добравшись уже до середины, и что-то подчеркивал по тексту. Конни с Оньянкопоном рассматривали карту страны, и Конни что-то негромко читал с таблицы. Микаса с Сашей отмечали зубочистками на карте столицы какие-то места по списку, капитан Аккерман вместе с Ханджи склонились над единственным знакомым мне предметом на столе — потрепанным томиком «Замка из песка». — А что… — я не знала, как вежливее спросить, что здесь делает моя книга, но Ханджи каким-то образом угадала мою мысль. — О, прости, ты забыла во дворце свою книгу, и ее передали нам. Леви… э-э-э — она срезалась о его взгляд и продолжила, — она показалась нам интересной. Не возражаешь? У меня получилось только покачать головой. Я все еще слабо понимала, что они делают. После вчерашней радиопередачи я была уверена, что они потребуют снять ее с эфира, обратившись к брату, но Уильям еще спал, а они в полном составе что-то планировали. Посреди их кипучей активности я чувствовала себя лишней. Вошедший Армин сразу отвлек внимание главнокомандующей на себя. — Ну что, во сколько нам можно идти? — вскинулась Ханджи. — Сказал, что можем не дожидаться семейного завтрака, слуги накроют для нас стол. Потом пойдем. Неужели они и брата подняли на ноги? Ханджи просияла. На ее лице не было ни следа той горечи, с которой она уходила вчера из кабинета Уильяма. — Так, ребята, собираем план. Армин, научный сектор? — Начала со своего любимого? — проворчал Леви. — Научное общество изучения титанов и Марлийский университет с библиотекой в приоритете, находятся в радиусе километра. — Отлично! Микаса, отметишь? Микаса укоротила две зубочистки на карте. — Саша и Конни, производственно-аграрный сектор? Я разглядела, что карта перед Оньянкопоном и Конни была с нанесенными знаками экономических зон и отмеченными цветом сельскохозяйственными культурами. — В городе производств почти нет… — протянул Конни. — Но можно посмотреть ассортимент в местных магазинах и лавках, чтобы ориентироваться потом, — предложила Саша, показывая на Торговую площадь и торговые кварталы Марли. — Берете на себя, — приказала Ханджи. — Культурный сектор, Жан? Жан торопливо перелистнул несколько страниц газеты. — Выставка в Историческом музее, посвященная культуре марлийцев, на следующей неделе начнется сезон в Королевском театре, в художественной галерее тоже что-то можно посмотреть, — отрапортовал он. — Ну и всякая светская шелуха. Ханджи одобрительно прищелкнула пальцами. — Бери Эрена, если где-то потребуется помощь в приобретении билетов, скажете. Эрен с Жаном обменялись скептичными взглядами, но не стали возражать. С кухни потянуло запахом хлеба, и все заинтересованно принюхались. Я тоже ощутила, что не против позавтракать. — Ну и самое сложное, — Ханджи склонилась над картой, тронула зубочистки в зданиях парламента и правительства. — Политический сектор. У нас здесь куча заданий. Лара, как можно попасть на… — она сверилась со списком, — заседание парламента и в суд? Я уже сообразила, что они делают, и вопрос не удивил меня. — Про парламент вам лучше узнать у брата, а суды открытые, если дело не касается государственной тайны или чего-то подобного. — И любой может войти в суд с улицы? Я улыбнулась такому наивному вопросу. — Конечно. Я в детстве ходила с отцом на знаковые процессы его друзей. — Друзья твоего отца — преступники? — удивленно спросил Эрен. На него зашикали. — Адвокаты, — поправила я. — Вы хотите увидеть что-то конкретное? Казалось невероятным, что парадизцы собираются так распылиться: они не могут узнать все о жизни в Марлии за один приезд. Зато теперь я осознала грандиозность их замысла, Разведкорпус разворачивался во всей красе. — Мы хотим увидеть, как происходит суд, — ответил мне Леви, как маленькому ребенку. — Уголовный процесс или гражданский? — уточнила я. С кухни выглянул повар, опасливо глядя на нас. — Могу я предложить вам завтрак? — робко спросил он, и мы прервали дискуссию. Стол освободили так ловко, словно он и не был завален пару минут назад в несколько слоев. Слуги попытались убедить нас, что не голодны и позавтракают потом, но парадизцы усадили их за стол с собой, чувствуя себя намного свободнее, чем вчера среди хрусталя, фарфора и серебра торжественного ужина. Эту свободу они сохранили и в последующие дни, всеми силами избегая формальных приемов пищи, уходили из дома до семейного завтрака и возвращались после ужина. Таких самодостаточных гостей дом Тайбер еще не видел: их не нужно было сопровождать, развлекать, выгуливать. Я уверена, что Уильям следил за их действиями в столице, но Ханджи неизменно каждый вечер приходила к нему в кабинет рассказать, где мы были и где хотели бы побывать завтра. «Мы» — потому что они не оставляли меня дома, а таскали с собой, куда бы ни направились. За исключением первой ночи, я больше не оставалась одна, в комнату ко мне подселили Микасу. Круглые сутки я оставалась в поле зрения парадизцев, планомерно разведывавших территорию. Чем дольше они были в Марлии, тем на меньшие оперативные группы дробились. В первый день, закончив завтрак, парадизцы дружной толпой вышли из дома, и, пока дошли до университета — ближайшей к дому зубочистке на карте — Конни и засмотревшегося на крыши Эрена чуть не сбили автомобили, Жана остановил полицейский, отпугнутый только разрешением дома Тайбер, а Сашу так тронул уличный музыкант возле Храма, что мне пришлось оттаскивать ее за руку. — Зачем? — недоуменно спрашивала Браус. — Он очень красиво играл! — Важно не как он играл, а что. — И что это? — Ханджи тоже не поняла моей нелюбви к уличной музыке. — Вечером объясню. Мне не хотелось посреди улицы обсуждать такие вещи. Утреннее полное сил солнце расплачивалось золотом с каждым кленовым листом, зябкий осенний ветерок холодил спину. Вслед нам неслась тягучая мелодия Закатного вальса, ледяной волной плескавшаяся о стены домов. Интересно, знал ли сам музыкант, что играет его скрипка? Спутники так воодушевленно разглядывали город, что я сама начала смотреть на него их глазами: разноцветный камень стен, художественные витражи, аллеи деревьев и ровные ряды бордюров на чисто выметенной брусчатке. Город сиял, переливался, стлался перед нами пестрым ковром. По этой улице я ходила два года на курсы медсестер, и никогда она не казалась мне более живописной, чем сейчас. Здание университета, насчитывающее более трехсот лет, было еще одним крупным особняком: на момент его создания королю и в страшном сне не могло привидеться, что число студентов перевалит за тысячу человек. Впрочем, как раз университету отъезд элдийцев на Парадиз пошел на пользу, он немедленно подмял под себя освободившийся квартал и в таком располневшем виде теперь встречал делегацию парадизцев. При всех своих достоинствах Марлийский университет разочаровал нас: у преподавателей была забастовка. Перед зданием было тихо, не сновали студенты, только на крыльце задумчиво курил сторож, сообщивший, что открыта только библиотека в западном крыле. У входа состоялся молчаливый поединок взглядов между Ханджи и ребятами: они явно предпочитали лавкам и музеям остаться вместе, тем более что толпой молодежи в университете никого не удивить. Я тоже хотела посетить библиотеку, чтобы поднять исторические материалы за десять лет до так называемой Великой войны титанов, понять, как от многообещающей коронации пришли к той резне, что я видела в марлийском квартале. Искала не я одна: вместе со мной в историческом отделе остался Эрен, обложившийся книгами за ближайшим столом. Спустя пару часов и несколько десятков книг выяснилось странное: войны, вынудившей сто сорок пятого короля перенести столицу и давшей марлийцам шанс на независимость, будто не было. Мелькнула мысль, что информацию о ней просто вычеркнули из литературы, но в этом не было никакого смысла, Великая война титанов — неотъемлемая часть современной истории Марлии. — Что-то ищете, молодые люди? — пожилой полненький смотритель окликнул нас с лестницы у одного из стеллажей. — Великую войну титанов, — ответил Эрен, снова ныряя в книгу. — А, ну сложно найти то, чего не было, хе-хе. На звук незнакомого голоса разбредшиеся по бесчисленным залам элдийцы начали стягиваться в исторический отдел. — Почему не было? — спросила Микаса. Смотритель очень быстро для его комплекции и возраста скатился с лестницы и поманил нас к себе. — Вам нужен вон тот отдел, — он показал в угол комнаты. — Но там же… политическая история, — прочитал глазастый Жан. Смотритель добродушно рассмеялся. — А вы что думали? Найти ее среди кровавых битв? Ребята нерешительно кивнули. — Это же гражданская война элдийцев, позволившая Марлии подняться, — неуверенно сказала Саша. — Так уж и война! Всего-то одна стычка в городе. Подойдя к стеллажу, мужчина вытащил с полки пару книг, передал Конни. Тот без восторга принял ношу и отнес ее на стол Эрена. — Карл Фриц был нежеланным и нелюбимым королем, — смотритель близоруко прищурился на нас, протирая стекла толстых очков. — Сначала собственный отец, а затем Высокий совет девяти не ставил его ни в грош, а он был слишком мягок и нерешителен, чтобы противостоять им. Четыре года после восшествия на престол он только и делал, что лавировал среди элдийской верхушки, пытаясь найти себе сторонников и воплотить хоть несколько реформ из целого списка, который, как говорят, он составил еще принцем. Совет разрешал ему играть в игрушки, пока серьезные дела — финансы и войны — оставались за старшими. Я вас не утомил своими россказнями? — Нет, нет! — собравшиеся вокруг парадизцы покачали головами. — Ничего не могу поделать, профессиональное. — А вы..? — Шиманский, профессор истории Марлийского университета, кафедра истории элдийского народа. — Нам сказали, у вас сегодня забастовка… — уточнила Ханджи. — А, — отмахнулся он, — моей кафедре повышение зарплаты все равно не грозит. Только рады будут нас поувольнять. Так что вам рассказать? — Вы сказали, что король играл в игрушки, — спросила я. — Что вы имеете в виду? — О, игрушки у него были первосортные! — профессор загорелся, засиял от выбранной темы. — Он вообще очень интересная фигура, незаслуженно обруганная нашей пропагандой. Карл Фриц провел судебную реформу, издал новый гражданский кодекс, построил школы для бедных, пустил марлийцев в университеты, как когда-то его дед, инициировал поиск и разработку взрыволедного камня в стране, выдал с полсотни патентов, в том числе два марлийцам. Много всего. Но главное, в его гражданском кодексе впервые в истории Элдии пропадает разная правосубъектность элдийцев и других народов, все они становятся «гражданами». Марлийцы пробиваются даже в чиновники, как знаменитый Аарон Герос. Совету бы насторожиться, но нет. Пока оставалась воинская повинность подчиненных народов, их все устраивало. А короля устраивало, что они не лезут в его дела. Так продолжалось до тех пор, пока по стране не прокатывается череда забастовок на заводах. Почувствовавшие свободу марлийцы требуют улучшения условий труда, повышения заработка, сохранения за ними рабочих мест на время болезни и выплат за производственные травмы. В некоторых городах забастовки выливаются в демонстрации, столетия молчавший народ выходит на улицы. Он замолчал, будто видел воочию наводнившие улицы элдийских городов толпы забитых, бесправных марлийцев, обретших голос. — Их подавили? — тихо спросила Микаса. Профессор хитро улыбнулся. — Совет ждал сюрприз. Карл решает, что все же не готов на компромиссы в некоторых вопросах. И запрещает применение насилия к мирным гражданам. При его отце одного королевского слова было бы достаточно, чтобы Совет не смел и шагу сделать поперек. Однако в этот раз Совет заигрался в опекуна при неразумном ребенке и упустил момент, когда ребенок вырос. Как минимум, у него появились союзники: выдвинувшиеся при нем в правительстве марлийцы, а из старой аристократии Аккерманы и Рейссы. В совете его поддерживают только Даккоры — владельцы Атакующего, и Тайберы — тут пояснения излишни, ну а Листы с Бронированным были дружны с Аккерманами и заняли нейтральную позицию. Расклад трое на шестеро — не самый удачный на первый взгляд. Я вижу, вижу, что вы заскучали от этих старых интриг. Все это я рассказываю не чтобы блеснуть знаниями, а чтобы вы поняли, почему, когда Совет все же решил подавить в Нельине демонстрацию, выставив Женскую особь и Челюсти — от прочих имеющихся у них титанов в городе проку было мало, им навстречу выступили Атакующий и Молотобоец. Никто из ныне живущих не видел их в деле, — парадизцы покосились на нас с Эреном, — но очевидцы тогда писали, что их совместная мощь была так велика, что им удалось вырвать носителей противников и увезти их в столицу. Король воспользовался сложившейся ситуацией и сделал то, о чем давно мечтал: забрал у родов их титанов, кроме поддержавших его. Теперь нового носителя определял сам король с учетом физической подготовки, навыков и, конечно, лояльности короне. — А марлийцы? — спросил Армин. Профессор пожал печами, провел кончиками пальцев по корешкам стоявших на полках книг. — Здесь все было сложнее, по сути, Карл пошел им навстречу, но далеко не во всем. Закон о наемном труде вышел только через год, над ним трудились законники как из элдийцев, так и марлийцев. Это был едва ли не последний пример такого тесного сотрудничества, прежде чем все усилия Карла Фрица оказались бесполезны. Шиманский окинул нас виноватым взглядом. Парадизцы стояли не дыша, боясь спугнуть рассказчика. — Заболтал я вас, конечно, — вздохнул он. — Что поделать, это один из самых любимых мной элдийских королей. Я бы отдал десять лет жизни за то, чтобы узнать, как он устроил Парадиз. Здесь ему не дали развернуться, но на острове Рейссов он должен был получить полную свободу. Знаете, как он сказал на коронации? Власть без любви... — Нет, нет, подождите! А что случилось потом? — нетерпеливо спросил Эрен. Старичок рассмеялся. — На эту тему у меня на неделе будет несколько лекций. Если расскажу вам сейчас, у меня опять будет сидеть в аудитории полтора слушателя. Не угодно ли вам прийти? Конечно, мы пошли на лекции профессора вольнослушателями, правда, уже в сокращенном составе. В ресторане, куда я вечером повела парадизцев под урчание желудков, Леви, молчавший на лекции, проронил: — Дерьмово он его устроил. Десяти лет точно не стоит. За столом повисла тишина. Я почти ощутила, как разведчики вспоминают свою родину за стенами. В ресторане играла музыка, на сцене выступала джазовая певица с чудным голосом, но и она не могла разогнать призраков прошлого, готовых воплотиться в каждом клубе сигаретного дыма над столиками вокруг. — Лара, — попыталась сменить тему Саша. — Тот музыкант… Что он играл? После вчерашней радиопередачи нужно быть осторожнее со словами, но нас здесь никто не услышит. Гремит музыка, смеются за соседними столиками — обычная жизнь столицы. — Я понимаю, вам кажется, что это вы — пострадавшая сторона, — тихо начинаю я. — Но представьте судьбы оставленных на материке элдийцев. Эрен настороженно посмотрел на меня. Не знаю, помнит ли он своих предшественников после Хало, или это только моим довелось в полной мере ощутить участь отверженных. — Они не сопротивляются пропаганде не только потому, что так послушны. Просто так проще, — нам принесли закуски, и пришлось выждать, когда отойдет официант. — То, что вы слышали, было Закатным вальсом, одним из произведений «элдийской ностальгии», как называется этот период в истории искусств. Он составил почти шесть лет после переселения большинства элдийцев на остров, пока цензура не спохватилась. Оставшиеся… выжившие после погромов по-своему осмысляли то, кем они стали. Я замолчала. Как вместить в слова то, что слышится в их стихах, их музыке, полной тоски по ушедшим и оставившим? Брошенные остатки когда-то великого народа выплескивали свое горе в произведениях, которые будут запрещены к публикации десятилетиями. — Как думаете, что стало с элдийцами на материке, когда они узнали, что миллионы их сограждан стали стенами, а те, кто месяц назад были их соседями, друзьями и родственниками, навсегда забыли про них? — Мы думаем, что некоторые неплохо устроились, — Леви смотрел на меня с прищуром почти презрительным, и я вспыхнула. Как просто упиваться жалостью к себе, глядя на мир с позиции жертвы. — Действительно, так приятно жить, когда со всех сторон льются оскорбления, не считающиеся даже оскорблениями, всего лишь общепризнанной истиной! Когда вас метят, как больных, и держат в загонах с самыми вредными производствами. Когда, если ты титан, то ты оружие в чужих руках, а если просто элдиец — то пушечное мясо. И что бы ты ни сделал, ты либо ешь других, либо сам будешь съеден. Вы там, на Парадизе, всего лишь жертвы, тогда как мы здесь и жертвы, и палачи сами себе и другим народам. Я говорила ему в лицо, и в памяти вставали последние минуты моих предков, видящих первое обращение наследника, заполонившие больницу раненые в первое дежурство, когда меня ночью рвало желчью от голода, отвращения, жалости и ненависти к себе. — Твоя семья посчитала это справедливой ценой за то положение в обществе, которое вы получили. Принесли горячее, и оно исходило паром на столе под виноватыми взглядами Саши и Конни, не решающимися прервать нашу перепалку. Ханджи нахмурилась. — Хватит, — наконец негромко и веско произнесла она. — Леви, с нашей стороны нечестно оскорблять гостеприимно принявшую нас семью. Лара, мы только начинаем узнавать Марлию, и впечатления у нас противоречивые. Никаких выводов мы не делаем, этим займутся более компетентные люди. А сейчас давайте спокойно поедим, наш ужин уже принесли. «Мы», «наш» — Ханджи принципиально говорила обобщенно о всем своем отряде, как бы тонким слоем распределяя по всем ответственность. Но пока человек, оскорбивший мою семью, не торопился извиниться, мне кусок не лез в горло. Ребята с облегченным вздохом накинулись на еду, и портить им аппетит своим кислым выражением лица мне не хотелось. — Извините, я не голодна. Хорошего вечера, — я отложила приборы и встала из-за стола, прежде чем кто-либо из парадизцев возразил. Осенний вечер охладил мое лицо, успокаивающе шурша листвой под ногами. Стоило утром выбрать платье потеплее, я слишком привыкла к мягкости парадизского климата. От ресторана до дома было недалеко, улицы полны почтенной публики, и за мои слова за столом становилось стыдно. Почему-то именно на капитане Аккермане мое воспитание давало сбой. Это началось еще на острове, но тогда я списывала все на угрозу смерти, нервную обстановку, страх за брата… Но вот мы в Марлии, дома, а я по-прежнему веду себя как истеричная барышня на водах. — Спокойно, — холодным тоном приказала Аделаида. — В твоих словах нет ничего нелогичного. Как и в его. Хорошо, что этот разговор состоялся сейчас, а не когда они побывали в гетто. Да спокойна я, спокойна. «Неплохо устроились», «положение в обществе»… Я бы все отдала, лишь бы не есть маму и не ждать, когда меня съест моя племянница. Теплый пиджак опустился на плечи, и я, не оборачиваясь, по знакомому запаху узнала, кто пошел за мной. Все тот же сумрачный лес, хвоя и прозрачная свежесть. Капитан молчал, как и я. Среди гуляющих по бульвару марлийцев мы выглядели как еще одна ничем не примечательная парочка, совершающая моцион перед сном. Тишина никогда не тяготила меня, Аккермана, видимо, тоже, но все же он сказал первым: — Я не хотел обидеть тебя. Тень от полей шляпы скрывала выражение его глаз, а голос был безразличным, едва ли похожим на извинение. — Обо мне вы можете говорить, что хотите, но, прошу, не трогайте мою семью. Мужчина не ответил. Вдвоем мы выглядели в столице намного органичнее, чем одинокая девушка, спешащая куда-то. Я куталась в накинутый пиджак, вспоминая, когда в последний раз так гуляла по столице. Выходило, что еще с мамой. Впереди показался дом, и капитан неожиданно спросил: — Ты правда не голодна? Должно быть, вспомнил ужин с Майной. Ну нет, на такие жертвы я идти не собиралась, всего лишь перекусить на кухне, и в компании не нуждалась. — Возвращайтесь к друзьям, я никуда, кроме дома, не пойду. Аккерман нахмурился, продолжая идти в том же направлении. Пришедшая в голову идея была странной, но по-своему логичной. — Вы боитесь меня оставлять даже с семьей? — Особенно с семьей. Уильям встретил нас в холле недовольно взметнувшимися бровями, но ничего не сказал. В доме было подозрительно тихо, семья не сидела в гостиной, не доносились детские голоса с верхних комнат. Горел камин, на столике лежал стопкой утренний выпуск проглаженных «Марлийских новостей», стоял радиоприемник. В углу одиноко пылилось завешенное пианино, и Оливия тихо попросила меня: — Могу я… сыграть? Оливию отец воспитал как истинную леди, нежную и кроткую, идеально вышивающую шелком и музицирующую. После вчерашней выходки Рейвен ее просьба так невинна, что я не могу ей отказать. — Конечно. У Оливии серые глаза, в точности как мои, и льняные волосы отца и дяди, а движения мягкие, спокойные. Клавиш она касается так бережно, будто гладит ребенка. Из-под ее пальцев даже Закатный вальс — трагичный и горький — выходит полный светлой ласковой грусти, говорящей, что все обязательно наладится, если не сейчас, то вскорости. Его автор ждал, так ждал, что однажды стены Парадиза откроются, и ушедшие вернутся, и вот они здесь. Спустя сто лет Парадиз начал открываться миру. Вальс волнами омывает дом, вернувшихся с улицы парадизцев, замершего у камина Аккермана и у входа в гостиную — брата, впервые видящего меня за пианино. Оливия неожиданно пристально разглядывала капитана, но стоило мне почувствовать неловкость, как сразу отвернулась, безмятежно улыбаясь. В отличие от своей матери, она отличалась удивительной чуткостью и вежливостью. Вот и сейчас, закончив играть, она покинула тело, едва закрыла пианино. — Спасибо, — шепнула Оливия мне напоследок. Это я должна благодарить тебя, одну из немногих Тайбер, владеющих редким неотразимым оружием — нежностью. Одинокие аплодисменты дробью отразились от стен, мой брат пересек гостиную и расположился в кресле с бокалом коньяка. Расслабленность парадизцев как рукой сняло, они неуловимо подобрались, и только Оньянкопон сохранил легкую улыбку. С Уильямом что-то не так, не хватает его извечной уверенности в себе, возле рта обозначились морщины. Как давно он стал увлекаться алкоголем? — Блестящее исполнение, сомнительный репертуар, — мастерство мешать упрек с похвалой осталось при нем. — Тебе повезло, что Майна уже уехала. Значит, я не ошиблась, брат отправил семью подальше от столицы. Боится гостей или… меня? — Как прошел ваш день в столице? Марли смогла вас чем-то удивить? Темный янтарь в бокале бросал теплые отсветы на зеркальный столик, тишину прерывал мерный треск секундной стрелки больших напольных часов. — Да, прекрасный город, — сухо ответила Ханджи. — Послушали в университете лекцию по истории, не менее увлекательную, чем вчерашняя. Брат сделал глоток, кивнул каким-то своим мыслям. — Благодарим за карты, ваш помощник очень помог нам утром, — немного смягчил слова командующей Армин. — Мы еще немного увидели за день, рассчитываем завтра продолжить знакомство с городом. — Только с ним? Уильям неспешно скользил взглядом по своим гостям, останавливаясь ненадолго на мне. Мне показалось, что он внимательно осматривает меня, как бы проверяя, отличаюсь ли я от того, какой вышла утром из дома. Гости озадаченно нахмурились, не понимая смысл вопроса, и эстафету подхватил Оньянкопон: — Если у вас есть предложения, мы их с радостью рассмотрим. Поразительный человек! По его лицу можно и вправду было прочитать спокойную радость, во всей высокой фигуре за креслом Ханджи читалась приветливая открытость. Брат посмотрел на Ханджи. — Едва новость о моем возвращении распространилась по Марли, как поднос для визиток наполнился приглашениями. Лето закончилось, все мало-мальски значимые фигуры вернулись из предместий в город, и начинается светская жизнь. Думаю, в этом мы мало отличаемся от Парадиза. Не люблю эту холодную улыбку брата и малодушно радуюсь, что она направлена не на меня. — Обычно я посещаю пару-тройку мероприятий, чтобы не прослыть затворником и мизантропом. Моим гостям, я уверен, будут тоже рады. Ханджи переглядывается с Армином и Леви, очевидно, не понимая, насколько это необходимо. Я, знающая, как быстро разносятся новости по столице, уточняю: — Куда бы ты хотел сходить, Уильям? Брат пришпиливает меня к стулу острым взглядом. — На правительственный бал я вас, конечно, не пущу, но на скромных семейных приемах мы будем весьма органичны. У Сабрэ через три недели один из самых первых балов сезона. Три недели — ничтожно малый срок для подготовки, все приличные портные уже завалены заказами, и мы… — А, почти через месяц, — легко отзывается Ханджи. — Хорошо, мы добавим это в свое расписание. Уильям, я бы еще хотела с вами обсудить насчет заседания… — она порывисто встает и так поспешно увлекает брата из гостиной, что он едва успевает оставить пустой бокал на столике. Тревожно пустой бокал. Впрочем, когда я ночью спускаюсь на кухню за водой, из-под двери его кабинета еще пробивается свет, а в пять утра Уильям уже пьет кофе, и его секретарь Стюарт сбивается с ног. Иногда брат покидает дом еще раньше нас, а возвращается позже. В одно из таких поздних возвращений он бросил долгий взгляд на темную гостиную, вращая на пальце обручальное кольцо, и я поняла, что мне кажется в нем неправильным: вдали от семьи, в доме, кишащем парадизцами, он был глубоко одинок. Больше Ханджи не отпускала меня с Леви одну, и я не знала, радоваться этому или огорчаться. Радоваться — потому что он перестал задевать меня или мою семью, вообще перестал разговаривать со мной, кроме как по делу. Огорчаться — потому что с таким молчаливым капитаном мне было вполне комфортно, и сверлящая мою макушку Микаса пугала меня куда сильнее. Я плохо разбиралась в чувствах, но мне казалось, что она… — Да ревнует она к тебе, ревнует, — вздохнула тетушка Аделаида. — Кого? — осторожно спросила я. Не помню, чтобы я давала повод заподозрить себя в порочащей репутацию связи. — А кто бесконечно отирается вокруг тебя, разговаривает, сбегает с тобой по ночам? Я покосилась на капитана, но под категорию «разговаривает» он не подпадал. Вот и сейчас смотрел на улицы вокруг с таким недовольством, будто богатейший город мира не соответствовал его высоким требованиям. Тетушка вздохнула еще раз на мою непонятливость. — Да к Эрену, Эрену. Кто сегодня напрашивался в пару с тобой? Ерунда какая. Да, он предложил Ханджи пойти со мной вместо прогулки в музей с Жаном, но мне кажется очевидным, что Эрен предпочтет кого угодно Жану. Да и место, в которое мы направлялись, не представляло интереса для мужчин. — Это оно? — спросила Микаса, и я оборвала внутренний диалог. Да, это было оно, единственное ателье, которое я знала в столице. Ханджи явно неправильно представляла мою жизнь в Марлии, когда небрежно попросила меня одеть их к приему. Особым энтузиазмом меня наполняет знание о том, что Ханджи и Армин сегодня снова пошли в университет, на этот раз вдвоем, и я могла бы быть с ними. Но нет, как всякая марлийская аристократка, по мнению парадизцев, я должна была знать сотню мест в столице, где смогли бы одеть десять человек к вечернему приему за неполные три недели. Я знала всего одно такое место, обшивающее наш дом больше ста лет: модный дом Нортонов. Микаса с удивлением рассматривала выставленные на витрине шляпки и манекены с платьями и костюмами, будто не уверенная, что нам будут здесь рады. Я прекрасно знала, что Нортоны всегда рады деньгам моей семьи, а потому спокойно вошла в зал. С последнего раза, что я здесь была пять лет назад, изменились манекены и семенящие по залу помощницы, но мягкие диваны и кушетки, огромные зеркала и шкафы помнили еще мою маму. Я была уверена, что меня никто не узнает, когда из глубины зала послушалось радостное: — Лаг’а! Как давно я вас не видела! Вы с дг’узьями? — прозвучало так легко, будто я регулярно выбираюсь в подобные места с друзьями. Будто они у меня есть. — Здравствуйте, Дениза. Рыжеволосая помощница Артура Нортона сердечно взяла меня за обе руки, словно вспоминала обо мне каждый день. — Совсем не изменилась! Как куколка, талию одной г’укой обхватить можно! Есть одна модель платья, Аг’туг' все пег’еживал, на ком же сядет, а я и говог’ю: «Только Лаг’а, моя куколка, будет достойно в нем выглядеть!» Дениза тоже ничуть не изменилась: все так же напропалую льстит клиентам и разводит на дорогие модели. Успокоить восторги Денизы можно было только одним способом. Я в ответ сжала пухленькие ладошки женщины, творившие с тканью настоящие чудеса, и зашептала ей на ухо: — Дениза, выручай! Брат с Хиидзуру привез высоких гостей, видишь, какие надменные. Сказал одеть их как с иголочки, но угодить им очень сложно! Хочет уже на прием к Сабрэ их вести, не знаю, успеем ли… Еще семеро с ним, придут на неделе. Произнести под крышей модного дома Нортонов «Не знаю, сможете ли вы…» значит бросить профессиональный вызов самому великому Артуру. Дениза обернулась к Микасе и Леви, измеряя их взглядом точнее портняжной ленты. Те, как нарочно, напоминали ледяные глыбы, так что никаких сомнений в моих словах у портнихи не возникло. — Все поняла, куколка моя! Идем, замег’им тебя, ты, кажется, еще больше постг’ойнела. Кушаешь, как птичка… Она махнула рукой кому-то из молоденьких девушек, и меня увели в примерочные комнаты. За моей спиной Дениза уже щебетала Микасе: — Какая модная ког’откая стрижка! Злые языки, котог’ые говог’ят «Женщинам такое не идет!», пг’осто не видели вас! Стало быть, на Хиидзуг’у так сейчас носят? Микаса неуверенно посмотрела на меня, натягивая рукава платья едва не до костяшек пальцев, и я ободряюще ей кивнула. Хотела бы я посмотреть, какой комплимент Дениза придумает Леви, но не стоять же здесь весь день. В примерочной меня завертели-закрутили умелые руки молчаливой — потрясающее качество для модистки — девушки, снимая мерки. Сменившая ее Дениза уже спешила получить новую порцию новостей: — Куколка моя, твоя спутница вся в шг’амах… — драматическим шепотом сообщила она мне. Болтая языком, Дениза не забывала прикладывать ко мне разные отрезы тканей, каким-то кивала, какие-то брезгливо отдавала девушке. — Знаменитая фехтовальщица. Владеть наганатой в Хиидзуру учат всех знатных женщин с детства*, эта считается мастером, — если заменить в моем рассказе наганату на УПМ, я даже не солгала. — Придут еще две ее спутницы, одна и вовсе у них учитель, очень почетная должность. Главное, не забыть рассказать об этом Ханджи. Думаю, она с достаточным энтузиазмом расскажет, как потеряла глаз из-за предательского удара наганатой от соперницы. А если подсказать ей, что здесь она может справиться о всех гостях, планирующих появиться на приеме, даже не придется тащить ее в примерочную волоком. — А мужчина? — жадно спросила Дениза. Ну нет, на Леви моя фантазия буксует, пусть сам рассказывает о себе небылицы. Не успела я ответить, как Денизу вызвали, и она на минуту отошла. А, вернувшись, посмотрела на меня еще более сияющими глазами. — Куколка моя, что же ты не сказала? Дениза умела потрясающе ловко избегать слов с неудобной буквой. Только с начальником ей не повезло. — О чем? За прошедшие с нашей последней встречи годы число моих тайн увеличилось в разы. — О лучшем, что случается в жизни молодой женщины… — Лучшее, что могло со мной случится, случилось до семнадцатилетия. — Замужестве! Я улыбнулась нелепости предположения. — Аг’туг' говорит, что его клиент так недоволен вашей кг’аткой г’азлукой, что едва стоит на месте. Даже не буду шутить, что Леви страдает энурезом, иначе эта новость разлетится в мгновение ока. Хотя очень хочется после его вчерашних нападок. Однако отрицать зреющую в голове Денизы сплетню — все равно что прямо признать: мол, да, собираюсь замуж. — Дениза, а правда, долго еще? Если есть готовое платье, можете подогнать его по мне, я не обижусь. Портниха посмотрела на меня тем оскорбленным взглядом, каким могут смерить в ресторане высокой кухни на предложение по-быстрому разогреть вчерашнее жаркое. — То самое, которое господин Артур сделал, — уточнила я, и Дениза всплеснула руками. — Одну минуту! Если в нем тебе не сделают пг’едложение, то зачем я вообще здесь г’аботаю? Зря я на нем настояла. Меня оправдывало то, что я не хотела приходить еще на две-три примерки, что соблазнилась скоростью подгонки, но всего этого было недостаточно, когда я увидела его, и тем более — надела под настойчивые уговоры Денизы. Десяток булавок сколол платье на мне так, будто оно было шито на меня. Благородный темно-синий шелк плотно обнимал талию, расходясь ниже густым, почти черным водопадом до пола. Но его верх… кажется, я поняла, почему его не взяли до меня. Шея, ключицы, начало плеч — все оставалось открытым, белея на фоне пронзительной синевы, платье удерживалось на кромке приличия — на самом верху плеча, так, что казалось, готово в любую минуту соскользнуть к ногам. Зеркало мне бессовестно врало: я была молода и хороша, какой не помнила себя и в семнадцать лет, глаза сияли сапфирами, не оторвешься. Но я слишком хорошо знала подвох модного дома с его чудно настроенным освещением. Достаточно выйти в реальный мир, и мираж исчезнет. Держалось платье, казалось, только на гении Артура и моих молитвах, пронесшихся в голове, пока Дениза выводила меня к маленькому подиуму перед полукругом зеркал. Куда до такого сервиса парадизским портным! В комнате было даже несколько кресел для подруг или родственниц, пришедших вместе на примерку. — Дениза, — позвала я отчего-то шепотом, — мне почти двадцать девять. В моем возрасте такое не носят… — Да? — со странной интонацией отозвалась портниха. — А твой жених так не думает. — Какой же… Раньше, чем с губ сорвались заполошные слова, я увидела капитана Аккермана в отражении. Он сидел в кресле, небрежно закинув ногу на ногу, такой расслабленно-уверенный, будто каждый день ходил на примерку в марлийские модные дома. Только богатая фантазия портных, соскучившихся по сплетням о доме Тайбер, могла распознать в этом ледяном спокойствии нетерпение. — Дениза, — сквозь зубы прошипела я, не рискуя оборачиваться и встречаться с Леви взглядом. Декольте буквально горело, требуя спрятать его от мужских глаз. — М-м-м? — невозмутимо отозвалась она снизу, вытаскивая изо рта последнюю булавку и подкалывая низ платья. — Он мне не жених… — Тем лучше, будет непг’едвзятое мнение. Лаг’а, куколка… — она поднялась и склонилась так близко ко мне, что я увидела сеточку морщин на полном лице. Все-таки годы коснулись ее. — Знаю, мы не должны жаловаться на клиентов, но ты — наш давний клиент, тебе мы можем довег’иться. Он так нас достал за два часа, что Аг’туг' сам вышел его помег’ить. Чай ему не понг’авился, моим девочкам нагг’убил, пг’едложенные модели даже не посмотг’ел, ткнул наугад. Могу поспорить, самым оскорбительным Артур Нортон счел именно последнее злодеяние Леви. И неужели прошла уже пара часов? — А ко мне зачем было его тащить? — одними губами прошептала я. Я чувствовала взгляд так четко, будто он выжигал на мне клеймо: спина, талия, лопатки, плечи… ключицы. И посмотрела его отражению в глаза. — Что скажете, Леви? Соответствует ли это платье моему положению в обществе? Устраивает ли оно вас? Узкие серые глаза казались такими же неправдоподобно темными, как мои — синими, губы сжались в неразличимую полоску. Он молчал, молчал так долго, что я удивленно развернулась к нему лицом. И вместе со мной развернулись еще пять моих отражений в зеркалах, показывая платье во всех деталях. Странно, но я чувствовала себя отмщенной за неприятный разговор в ресторане. И в целом платье перестало казаться неудобным, оно слилось со мной, как вторая кожа, и дышалось легко и свободно. В отличие от мужчины. — Леви? С вами все хорошо? Венка на его виске билась, как при сильнейшей аритмии. Неужели так беспокоился за меня? Да не украдут меня из примерочной! Дениза куда-то испарилась, но кажущееся уединение не было некомфортным, я не чувствовала себя слабой. А вот с капитаном творилось что-то нехорошее, и я попыталась сделать к нему шаг, но вовремя остановилась, почувствовав кольнувшую булавку. Если выпадет хоть одна, не исключено, что платье таки окажется на полу. — Не задерживайтесь. Нам пора идти, — отрывисто сказал Аккерман, поднялся и вышел, не оглядываясь. Я растерянно посмотрела на качнувшуюся занавеску, потом на платье. Облизала незаметно высохшие губы. С чего это он опять перешел на «вы»? — Стой-стой, куколка, не двигайся! — Дениза снова была рядом, будто никуда и не уходила. — Я тебе помогу, сама из него не выпутаешься. Даже не буду спорить. — Ну как, платье прошло пг’овег’ку? — Проверку чем? После нежнейшего шелка повседневное платье казалось грубым и скучным, не подозревала в себе такой тяги к роскоши. — Мужским взглядом, конечно, — Дениза ловко застегнула на мне платье и воротничок. В зеркале отразилась привычная я, скучная и закрытая. Идеально. — Я иду на этот прием не ради мужских взглядов, — сказала своему отражению, будто уговаривала себя. — Конечно, конечно, — поддакнула мне Дениза. — Платье слишком открытое… — С пег’чатками будет спокойнее. — И мне не положены по возрасту такие модели. Шторка открылась, меня вернули в главный зал. На диване у входа сидел капитан Аккерман и пил чай, глядя сквозь витрину на улицу. — То есть подгоняем по тебе? — деловито уточнила Дениза. Я повторила про себя все аргументы против. Посмотрела на Леви, старательно не замечавшего меня. — Да. Мне показалось, что капитан поставил чашку на столик резче обычного.