Все виды моего оружия

Недавно открытый эфир был безопаснее хлороформа, но и дороже, а потому в гетто его не поставляли. На практике в столице я видела, как его применяют, не рассчитывая, что однажды испытаю его на себе. Эфирный сон мало отличался от обычного, кроме одного недостатка: он никак не заканчивался. Впервые я увидела его в ночь, когда появилась Рейвен. Сон начинался так уютно, светло. Я в Марлии, в Ребелио, на улицах праздник, между домами растянуты флажки, дети облепили уличных фокусников и разносчиков еды. Полный зал гостей, и местных, и приезжих марлийцев, южан, женщин в паранджах и мужчин в халатах, даже островитян в легких пестрых накидках. Когда темнеет, на сцене выступает мой брат. Идет представление, я стою рядом, за кулисами, но не слышу, что он говорит. За моей спиной перешептываются люди, перетаскивают реквизит. А потом… потом все меняется. Включается звук, и какофония жуткого рева, шума рушащегося здания, криков ужаса, рыданий заполняет все пространство, сцена обрушивается. Раньше, чем кто-либо что-то понимает, огромный черноволосый остроухий титан поднимает в воздух моего брата и заглатывает его. Не остановившись на этом, он громит трибуны, люди в панике бегут, кого-то давят, воздух пахнет пылью, кровью и страхом, раздавленные, затоптанные тела лежат вокруг. Несколько осколков попадают в меня, но я не чувствую боли. Гвардейцу рядом со мной приходится хуже: обломок стены придавливает его так, что виднеется лишь край красного мундира. Все это я отмечаю механически, ощупывая титана глазами, ищу его слабые места. В голове бьется одна мысль, срывающаяся с сухих губ: «Брат мой, ты выполнил свой долг. Я горжусь тобой». И я обращаюсь. На этом месте я всеми силами пытаюсь проснуться, чтобы не видеть, что будет дальше. Целиком я видела его всего пару раз, но мне этого хватало, чтобы поутру я находила у себя пару седых волос. Сон упорно приходил до тех пор, пока я не поддалась на уговоры Рейвен поехать на Парадиз. На острове он вернулся ко мне прошлой ночью и неназойливо, легко перетек в другую сцену. Но сейчас из-за эфира я не могла выбраться из сна, не могла даже нащупать его границы. Я провалилась в него целиком, чувствуя запахи, звуки, тяжесть оружия в руках и переполняющую меня ярость и скорбь. Я не собиралась есть Атакующего, как мне приказали. Я собиралась убить его. «Узурпатор Эрен Йегер, у тебя есть право на последнее слово», — звук прокатывается через мое тело, и я делаю еще один рывок из сна. — Госпожа, госпожа! В нос ударяет запах аммиака, и я с трудом открываю глаза. Где-то рядом плещется море, кричат чайки, в спину врезаются камни и чьи-то руки. Осунувшееся лицо Джорджа со светлыми веснушками склонилось надо мной, полное беспокойства напополам с возмущением. — Леди Тайбер, вы пришли в себя? Не знаю, какой ответ он от меня ждет, если у меня связаны и разведены руки и ноги, а во рту кляп. — На кой черт ты ее разбудил, Бернс? — ворчит недовольный мужской голос, но Джордж не отрывает от меня взгляда. — Я должен убедиться перед полетом, что с ней все в порядке, майор. Это моя обязанность. — Твоя обязанность была следить, чтобы объект не сбежал из Марлии, Бернс. Заводите самолет. Хватит с нас курортного отдыха. Голова болела после эфира, а конечности затекли и ныли под веревками. Мне отсекли все способы пустить себе кровь: я не могла соединить ни руки, ни ноги, веревки проходили даже между пальцами, а прикусить язык мешал кляп. Гвардия дома Тайбер лучше ученых Научного общества изучения титанов знала, как не допустить превращение. Намного удобнее было бы отрубить мне руки и ноги, но, видимо, брат был не настолько зол на меня. Приподняв голову, я осмотрела берег. Ничего знакомого, мы явно не в том месте, где причалил корабль, здесь ровный каменистый берег спускается к морю, позволяя посадить небольшой самолет, а рощица акаций вдоль берега поможет скрыть подъем судна от глаз наблюдателей с острова. Солнце стояло в зените, значит, я недолго была в отключке. Мне знакомы некоторые из гвардейцев, прибывших за мной: кроме Джорджа, я знаю майора Финнера, он иногда бывал на полигоне, наблюдал за моим обучением, и еще нескольких его ребят. Вместо привычных красных мундиров на них форма непримечательного серо-зеленого цвета и пробковые шлемы, которые носят колониальные марлийские части на южных островах. — Маррони, долго еще? — Минут десять, майор, и будем готовы взлетать. Посадка вышла не очень удачная, — оправдывается усатый Маррони с красным широким лицом. — Удачная, неудачная… Джордж бережно укладывает меня на носилки и берется за один край, меня несут к самолету. — Потерпите, как только поднимемся, я развяжу вас и дам воды. Бедный добрый Джордж, учитывая, как я его подставила перед начальством, удивительно, что он еще не хочет меня отпинать. Я прикрываю глаза, давая понять, что услышала. Мне действительно хочется пить, а еще ужасно чешется шея от прилипших волос. Пусть я лежала в тени камня, от песка шел жар, воздух раскалился и плавил кожу. Возле самолета меня и вовсе положили прямо на землю, под палящие лучи солнца, и я отвернула голову от моря, щуря глаза. — Все чисто, майор. Никакой погони, — от рощицы подбежал молодой гвардеец, почтительно замерев перед вышестоящим. — Кстати о неудачных идеях: Дерсон, как тебя угораздило напороться на элдийского демона? — Виноват, майор, он будто с неба упал. — С не-е-еба, — издевательски протянул Финнер, а я похолодела. Я надеялась, что меня смогли тихо незаметно выкрасть, но, видимо, мое молчание перед капитаном Аккерманом стоило кому-то жизни. Какая же я безмозглая, глупая, косноязычная идиотка… Может быть, и хорошо, что титана передадут Фине, хоть она не разочарует семью. Никогда так сильно не терзают сомнения в собственных действиях, как когда больше нечем заняться. Поэтому в первые дни в долине наставник не давал мне ни одной свободной минуты. Раньше я считала, что мое тело достаточно сильное, и учитель фехтования подтверждал это, но вдруг оказалось, что я слаба, даже немощна, плохо бегаю, ужасно, червячком, отжимаюсь, моя спина сгибается под малейшим весом, а руки уже на второй день от боли не могут удержать тренировочный меч. Я плакала. Плакала на полигоне, не выдерживая, ломаясь под приказами наставника. Плакала тихо, не пытаясь разжалобить мужчину, а от невозможности удержать слезы внутри. Я была противна самой себе и злилась на то, что в наследницы выбрали меня, а наставник даже не пытался приободрить. — Опять ноешь и сдаешься? Не надоело? Ты не себя жалей, а тех, кого не сможешь защитить из-за своей слабости. Им не сдались твои сопли, и твои жалобы им ни к чему. Судя по всему, пока что я никого не могу защитить, только подвести. Наставник оказался во всем прав, я бесполезна. А я-то думала, что просто не нравлюсь ему, и он винит меня в смерти своей прошлой ученицы… Или просто не любит женщин. — А-атставить бабские привычки, — повторял наставник первые три месяца. — Не вижу волю к победе, чувство правоты, азарт и ощущение превосходства. Он был совершенно бесстрашен, беспощаден и жалил, как оса. Крепко сложенный, с выгоревшими ресницами и бровями, коротким седым ежиком волос, с высоты роста титана наставник казался букашкой, но я прекрасно знала, что, как только вернусь в человека, мы начнем разбирать мои действия на тренировочных мечах, и букашкой стану я. — Тайбер, ты ползаешь, как дряхлая черепаха. Что это за спичка? А на четвертый месяц наставник перестал стесняться в выражениях: — Что это за вялый хер у тебя в руках, я тебя спрашиваю?! Ну ничего, у нас еще два месяца на лечение импотенции. Чего он никогда не делал, так это не упоминал о демоническом происхождении титанов или всех элдийцев: — Господь дал тебе такую силищу, чтобы ты пилку для ногтей материализовывала?! Удивительно, но не молитвы Матильды, не службы в храме и не наша часовня привили мне какое-то подобие божественного чувства, а признание немолодого испещренного шрамами военного, что тяжесть молота — в несколько раз больше тела титана — в моих руках не от демонов, а от того, кто выше их. Наставник приводил других учителей: фехтовальщиков, метателей молота, признанных чемпионов по борьбе. И ругался, бесконечно ругался на мою бездарность, пока не увидел, как я строю замки. От чувства вины перед наставником мне захотелось заплакать: какой воин позволил бы утащить себя, как «девку на выданье», выражаясь словами наставника? И это элитный боец дома Тайбер, оружие нации, гроза врагов Марлии… Оттого, что я лежала на земле, я первая услышала дрожь. Перед моими глазами слабо задрожали песчинки, заплясали осколки раковин. «Это же… кони», — недоверчиво поняла я, и гвардейцы подтвердили мои опасения. — Элдийские демоны, майор! Несколько десятко… — звук оборвался вместе с прозвучавшим выстрелом, и я совершенно по-женски зажмурилась. Я никогда не была в настоящей битве, только сталкивалась с последствиями войны, но даже знания о получаемых ранениях не могли подготовить к такому. Отряд гвардейцев был малочислен, что наверняка удивило и обрадовало элдийских разведчиков. Перестрелка завязалась стремительно: первыми элдийцев встретили стоявшие в рощице в карауле гвардейцы, противники обменялись выстрелами, и опустело несколько седел, а к самолету устремился один выживший марлиец, перезаряжая на бегу пистолет. — Задержать неприятеля любой ценой! — гаркнул майор, к его чести, бросившийся не к самолету, а вверх по берегу, укрываясь за выступом камня и отстреливаясь из-за него. — Защищать объект, Маррони, поднимай машину! Первым в поле моего зрения попал капитан Аккерман, следом я увидела уже знакомых Жана и Сашу. Микаса попыталась прорваться к самолету, взлетев с лошади на УПМ, но была встречена огнем из винтовок, и отступила. Джордж спешно поднял меня на руки, держась к нападающим так, чтобы закрыть мое тело собой, и я потеряла из виду битву. Самолет был совсем близок, когда тень Джорджа пропала с моего лица, вместо нее голову и плечи усеяли брызги крови и мозги, а я ударилась о землю, скатившись с разжавшихся рук. Джордж! Привычный исполнительный Джордж, мой постоянный спутник на протяжении последних четырех лет. Я даже ни разу не спросила, есть ли у него семья, не знаю, чем он занимался в свободное от моей охраны время, а теперь он умер, закрывая меня, и это только малая часть жертв, которые будут с обеих сторон по моей вине. Это безумие нужно заканчивать. От удара кляп сместился, и я воспользовалась шансом, укусив изнутри щеку до крови. Мое превращение стало сюрпризом для обеих сторон, и не возьмусь утверждать, для кого большим: гвардия нашего дома последние сто лет относилась к носителям скорее как к старинному оружию, обращению с которым их не учили, а сами наследницы воспринимались как просто женщины, леди, слабые и нуждающиеся в опеке. Элдийцы же… Мое появление органично вписалось в безумие их жизни, но и они замерли на какой-то миг. К моему сожалению, тело титана-Молотобойца формируется достаточно долго, чтобы вернуть противнику самообладание. Давным-давно, когда в бой выходили все девять титанов, Молотобойца прикрывали более быстро обращающиеся Атакующий или Челюсти. Далеко с земли я услышала голос капитана: — Титана беру на себя, вы — за марлийцами. А следом произошло то, чего я боялась с момента знакомства с Аккерманом. В отчетах и Райнер, и Зик писали о скорости и маневренности капитана в полете, о силе, превышающей способности обычного человека, но эти напечатанные слова даже немного не приблизились к правде. Чертов казенный язык! Какое там «быстро»! Честное описание должно было звучать так: «За мгновение между морганиями меня освежевали». Голова только закончила формироваться и обросла отвердением, когда Аккерман колесом пролетел по моей руке, пытаясь нарезать ее, как цедру лимона. А когда не получилось из-за отвердения, оказался у меня на шее и вонзил клинок в прорезь брони там, где у обычных титанов находится носитель. Меня учили атаковать и защищаться, моя форма не создана для легких ранений, и мне стоило большого усилия не прихлопнуть рукой человека на загривке. Вместо этого я сосредоточилась на происходящем внизу и уловила момент разделения сторон — марлийцы отошли к самолету, чтобы не попасть мне под ноги, элдийцы явно верили в силы своего капитана, но тоже благоразумно отступили от меня подальше, что не мешало обеим сторонам отстреливаться из винтовок. Это безумие нужно было прекращать, и я знала только один способ сделать это без жертв. Расчет необходимой конструкции занял пару секунд, но, как только верх стены готов был показаться из земли, Аккерман резанул мне по глазам, попав в прорезь забрала, и левый глаз почти утратил зрение, окутавшись паром. Человек вообще может так быстро двигаться? Капитан превратился в концентрированную ненависть, и я прогнала мысль, что теперь он всегда будет так ко мне относиться. Риск зашибить кого-то из людей, устанавливая преграду с ограниченным обзором, стал велик, поэтому на этот раз я не церемонилась, скидывая с себя элдийца, и, полностью сосредоточившись на земле внизу, выпустила каменный заслон между отрядами, закричав: — Остановитесь! Прекратите огонь с обеих сторон! Начнем переговоры! Серая искрящаяся на солнце стена разломала землю и встала ровно посередине между марлийцами и элдийцами, отрезав путь к океану, на сорок метров в длину и семь в высоту. Те, кто стояли на ногах, зашатались от прошедшей по земли дрожи. На несколько секунд повисла тишина, противники с двух сторон с непониманием смотрели на преграду. Но прекращать никто ничего не собирался, мои слова будто улетели мимо в открытое море. Разведчики откинули полы плащей от УПМ и бросились штурмовать стену. Леви Аккерман затормозил, проехав ногами по песку несколько метров, и снова взвился в воздух. Он по привычке целился в загривок, и мне было интересно, когда же он догадается, что мое слабое место не там. Строго говоря, слабого места, которое позволило бы ему убить меня, сейчас не существовало. На Парадизе нет технологии, способной расколоть алмазный кокон. Но Аккерман сдаваться не собирался. — Капитан, держите, — с земли поднялась Саша, передав что-то командиру. Я сообразила, что это, только когда три снаряда один за другим вонзились в тонкий слой брони на внутренней стороне локтя, и взорвавшийся заряд оставил меня без правой руки. Черт бы их побрал! Неужели даже голоса титана недостаточно, чтобы меня услышали?! Вот тогда во мне и проснулся азарт битвы, который с таким трудом взращивал во мне наставник. Хотите равного сражения, господин Аккерман? Вы его получите. Библиотека в доме у полигона была специфическая и состояла из трактатов по оружию, фехтованию и военному искусству на всех возможных языках, старого Списка родов Элдийской империи, детских рассказов, театральных пьес и дамских романов. Вот и все развлечения моих предшественниц. Они сражались, изучали генеалогию, читали трагедии и мечтали о великой любви. Тонкая потрепанная книжица привлекла мое внимание в первый день, когда я вошла в библиотеку. В поместье я никогда не встречала книги в таком плохом состоянии, о них заботились, переплетали, подшивали, а ненужные — выкидывали. Эта же была испещрена закладками, захватана сотнями читательских рук. На выцветшей обложке еле виднелось название: «Замок из песка». Я прочитала ее за вечер и поняла, что вряд ли она сохранилась в марлийских книжных лавках. Сюжет простоват, если бы не был отягощен политикой. Высокопоставленный элдиец влюбляется в марлийскую девушку, вся семья которой участвует в сопротивлении. Зная, что она не ответит взаимностью после того, как узнает, кто он, элдиец называется другим именем. Особняк элдийца стоит на берегу в богатом районе, но он говорит девушке, что живет в рыбацком квартале рядом с песочным карьером, и та в шутку называет никогда не виденный дом замком из песка. История заканчивается предсказуемо плохо, не знаю, кому из моих предков она могла понравиться. Единственное, что захватило меня, это иллюстрация в конце книги с нежным акварельным замком на фоне моря. Наверно, художник хотел изобразить песок, но мне материал напоминал больше титаническое отвердение. Это подало мне идею, чем заняться на полигоне, кроме тренировок и чтения романов. Как говорил наставник, лучше всего получается у нас то, что мы любим. Я давно не превращалась, сил было достаточно и на быструю регенерацию, и на каменный город. Поэтому, захватив сосуд с телом в левую руку, я побежала вдоль берега, зная, что капитан последует за мной по чахлой растительности, и, выйдя на ровный песок, остановилась, скинув вниз кристалл, как якорь. Отойдя от той стороны, где остались самолет, гвардейцы, элдийцы, я создавала в восстановившейся руке плоскую широкую плиту. А что до стен… Я развернулась к догоняющему меня по акациям Аккерману. Раз — выросшая из земли колонна заставляет его обогнуть ее, но и использовать как опору для УПМ. Два — еще одна колонна, чтобы отвлечь. Три — стена высотой почти такая же, как я установила у самолета, но с маленьким секретом. Я вырываю с корнями несколько деревьев между мной и капитаном и жду. Разумеется, он взлетает на нее, и тут начинается самое интересное: между стеной и мной нет опор для УПМ, но и обратно он не повернет, а эта стена слишком шаткая и под тем углом наклона, когда ей хватает приземления мужчины, чтобы начать заваливаться вперед. И Аккерман летит вниз, прямо в ловушку — выросшую из земли каменную коробку из четырех стен, которые я сверху накрываю «крышей». Под камнем тонко звенит разбиваемый гарпун УПМ. — Не-е-ет! — кричит кто-то из разведчиков вдали. Воздвигнутый склеп трудно не заметить. — Капитан! Узнаю голоса Саши и Конни и знаю, что скоро они последуют за мной, чтобы отомстить. Я чувствую биение жизни их капитана в каменной коробке, и честь рода нашептывает: «Убей его». Это то, чего хочет моя страна. Убей одного из лидеров Разведкорпуса, отомсти за захваченных титанов, за погибших сегодня гвардейцев, ослабь противника. Сейчас тот момент, когда еще можно вернуться победителем, а не предателем. Выкоси Разведкорпус, как это сделал Звероподобный, забери титана-Прародителя и вернись на самолете домой. Стань новым Геросом, восславь свой дом, и брат примет тебя с объятиями. Ты станешь героем для своей страны. Мысли были такими чужими, нечеловечески логичными, будто их напевало море рядом. Мысли были моими, родными, я мечтала об этом в первые годы после перехода титана. Засыпала и просыпалась с надеждой, что мне доведется сделать что-то, достойное уважения и любви моего брата. Чтобы вернуть все, как было. Чтобы брат снова стал моим Вилли, и его улыбка обратилась ко мне. Я опускаюсь на корточки рядом с саркофагом из отвердения. Внутри было тихо, и я на секунду испугалась, что разведчик расшибся при падении, но тут изнутри раздался слабый удар. Еще один. И еще. — Хватит, перестаньте, — зная, каким громким голосом наделен титан, я шептала. — Нам нужно поговорить, я же просила. Я не хочу причинить никому зла. — Вернись в человека, и поговорим, — я едва слышу его голос. — Если я превращусь сейчас, не смогу вытащить вас. Потерпите. Я подам вам руку, только, пожалуйста, не тратьте силы, пытаясь отрезать ее. Только клинки затупите. Ответом мне тишина. Я отодвигаю крышу, и в получившийся зазор вылетает злющий, как шершень, капитан Аккерман и встает на мою ладонь. Он бы и выбрал другое место, но вокруг сплошной песок и море. На его лице я замечаю кровь, он переносит вес на правую ногу, и я робко спрашиваю: — Вы сильно ушиблись? Извините. — Какого хрена вы творите? Хотите перемирия — прикажите своим людям отступить. Он вернулся к прошлому обращению на вы, и я чувствую облегчение. Я знаю, что у меня узнаваемое лицо даже в форме титана, но вблизи сходство можно не заметить. Капитан стоит вытянувшись, готовый к прыжку, с руками на приводах УПМ, и скользит по моему лицу взглядом, будто ищет слабые места. — Вы слишком высокого мнения о моем положении. Вообще-то, об этом я и собиралась вам сказать утром. — Вы так мямлили, что это было последнее, что я мог предположить. К нам приближаются несколько разведчиков, возглавляемых Сашей, на УПМ долетают до последней воздвигнутой мною колонны, спускаются на песок и бегут ко мне уже по земле, петляя между развалинами стены. — Только попробуй сожрать его, тварь! Капитан! Любопытно, зачем мне есть Аккермана. Я могу найти только одну причину для этого. — Так это вы носитель Колоссального? — спрашиваю у мужчины и выпрямляюсь. — А если так? — его голос ничего не выражает, он прищуривается, подбирается, и я еле сдерживаю улыбку. Меня неожиданно обрадовала мысль, что одним из девятки вместе со мной может оказаться Леви Аккерман. Не думает же он, что я собираюсь его есть? Зачем мне второй титан, я первым-то с трудом овладела. Он выжидающе смотрит на меня, а я перевожу взгляд на задравших головы разведчиков и усаживаюсь на песок. Так я делала, когда наставник хотел дать указания мне в форме титана. Разговаривать, когда твой собеседник ростом с башню, не очень удобно. Элдиец отворачивается к своим людям и окидывает их внимательным взглядом. — Браус, доложи обстановку. Разведчики замирают на полпути к нам и неверяще смотрят на своего капитана. Саша возвращает самообладание, но все еще неуверенно говорит: — Микаса взяла в заложники командира отряда, марлийцы захвачены. Род войск неизвестен, на них странная форма. Ждем приказания, куда их переместить. — Для начала нам самим нужно переместиться к ним, — мрачно говорит Аккерман. — Потери? — Пятеро убиты, капитан, еще четверо ранены. Я судорожно вдыхаю соленый морской воздух. Пятеро. А сколько еще убито гвардейцев из-за меня? — Я отнесу вас. Нужно оказать первую помощь раненым. Разведчики смотрят на меня, как на чокнутую, и переводят вопросительный взгляд на капитана. Взгляд говорит: «Капитан, что происходит? Мы ничего не понимаем, но нам все это не нравится». Аккерман смотрит в сторону самолета и принимает решение. — Выдвигаемся, ребята. Чем скорее там будем, тем лучше. Но, кажется, не слова убедили его подчиненных, а то, что он переменил положение и сел на моей ладони, вытянув поврежденную ногу. Видимо, упасть на глазах у подчиненных показалось ему более унизительным, чем воспользоваться помощью титана. Ну и кто из нас ненормальнее: марлийский титан, предложивший помощь элдийскому военному, или военный, так ретиво ею воспользовавшийся? Один за другим разведчики перешли на протянутую ладонь. Во вторую руку я взяла выкопанный из песка сосуд с моим телом, и все внимание парадизцев сосредоточилось на нем. — Что это за крысиный хвост с набалдашником? — бесцеремонно интересуется капитан. Сосуд так сияет на полуденном солнце, что внутри не видно моего тела. Но пока я раздумываю над ответом, ближе к самолету небольшое облако рассеивает лучи, и Аккерман едко говорит: — Да, ваше положение у марлийских военных действительно ниже некуда. Связанная, я покрываюсь в кристалле краской стыда. Самолет по-прежнему стоял на берегу, неподалеку возвышалась стена, которая теперь навечно станет частью местного пейзажа. В ее тени лежали в ряд погибшие с обеих сторон — я с содроганием заметила среди них тело Джорджа и не могла отвести от него глаза. Пуля попала точно в голову, разворотив лицо, слетевшиеся мухи копошились в кровавом месиве. Кто это сделал? Капитан? Саша? Микаса? Один из тех элдийцев, кто забрался на крыло самолета? Или тех, кто смотрел на нас с земли? Разведчики не стали ждать, когда я опущу их, и спустились на УПМ. Оставшийся на ладони капитан обратился ко мне: — Как там вас по-настоящему, возвращайтесь в человеческий облик. Даже если бы я не была связана, без поддержки гвардейцев остаться среди парадизцев слишком рискованно. Разоруженных гвардейцев собрали под одной из акаций под присмотром разведчиков, Микаса стояла рядом с майором, окровавленная рука которого висела плетью. Разоруженные, гвардейцы стояли по-прежнему прямо, будто показывали, что готовы идти в бой хоть с голыми руками, если прикажут. Смотрели они при этом уже не на своего майора, а на меня, как на предавшее их оружие. Как на винтовку, которая вдруг развернулась на сто восемьдесят градусов и пальнула в своего владельца. Элдийцы тоже смотрели на меня: с удивлением и злостью, и только отсутствие приказа останавливало их от того, чтобы броситься на меня. Даже если это будет их последняя атака. Если они и боялись за себя, то неплохо это скрывали, а вот их страх за капитана был заметен. Может, они думали, что это какой-то хитрый отвлекающий маневр с его стороны, и не хотели испортить план? Хотя что тут планировать, вражеский титан годится только для одного. — Чтобы вы отрезали мне руки и ноги и скормили кому-нибудь из своих или съели сами? Капитан расчетливо рассматривал кристалл в моей руке, будто примеривался, с чего начнет. — А на что вы рассчитывали, прибыв на остров мерзких демонов? Действительно, на что? Я была бы рада совету кого-нибудь из семьи, но все молчали. Сказать, что я приехала, чтобы начать переговоры? Мое связанное тело красноречиво заявляло о моих широчайших полномочиях. Сказать как есть? Ему должна быть открыта память прежних Колоссов, а значит, он может понять меня. — Я приплыла, чтобы встретиться с Атакующим и Колоссальным. Загляните в память ваших предшественников и убедитесь, что так всегда происходило в моменты кризисов до отбытия короля на Парадиз. Встреча девятки. Атакующий до исчезновения попросил Молотобойца найти его, и я здесь, чтобы исполнить обещание моего предка. — Но обращаться обратно боитесь? Капитан не выглядел так, будто поверил мне. Скорее пытался найти хоть какое-то подобие логики в моем бреду. Конечно, мне хотелось вернуться в свое тело. Мне еще сильнее хотелось пить, как всегда после превращений, тело затекло, человеком я была элементарно полезнее и могла помочь пострадавшим. Пришедшая мне в голову мысль привела бы в ужас не только моего наставника, но и всех марлийских военных разом. — Дайте слово, что развяжете меня и не станете обрезать конечности. Ненавижу, когда так делают. Это чистая правда, я ненавидела это не столько из-за боли, сколько из-за ужасного зуда в отрастающих руках и ногах. — И вам хватит моего слова? — Аккерман удивился настолько, что оторвал взгляд от меня-человека и посмотрел на меня-титана. — Да. Мне хватит слова офицера и представителя клана Аккерман. Здравый смысл орал голосом наставника: «Слабохарактерность, мягкотелость, безответственность, вечная игра в благородство! Противника нужно бить, а не гладить!» Капитан поморщился от моих слов, осмотрел своих людей и кивнул. — Обращайтесь, я развяжу вас. Теперь дело было за мной, но я не могла пошевелиться, осознавая, что собираюсь подвесить свою жизнь на хрупкой ниточке из данного врагу слова. Сколько стоит слово, когда на кону целое государство? — Но стоит вам только… Удивительно, но эта угроза доказала мне серьезность слов Аккермана больше, чем любые клятвы. Надо было действовать. Я не дослушала, ссадив его на землю и отключившись от тела титана. По «пуповине» сознание перетекло в кристалл, и я застонала от вернувшегося полного контроля над телом. Запястья и лодыжки были содраны в кровь, регенерация не поспевала за постоянным давлением веревок, вывернутые суставы ныли, железный вкус во рту вызывал тошноту. Липкую корку из крови Джорджа на лице и шее размывали капли пота. Между мной и капитаном стояла прозрачная граница кристалла, истончавшая фигуру разведчика. Я сделала несколько попыток освободиться от веревок самостоятельно, но тщетно. Единственное, на что меня хватило, это выплюнуть окровавленную ткань изо рта. Никогда еще не было так сложно снимать оболочку, я буквально слагала оружие, и взгляд опустившегося на корточки мужчины не сулил мне ничего хорошего. Обещания, данные врагу, вообще действительны? Он наверняка чувствует то же самое, что и я на берегу над каменным саркофагом: долг перед своим государством, который сросся с личным долгом и желанием. У него убито пятеро солдат, семьям пятерых элдийцев пошлют похоронки по моей вине. Как будут их семьи смотреть на капитана, отпустившего вражеского воина? Мне нечего было ему сказать. Если мои действия не убедили его, то и никого на острове не убедят, а значит, пусть все идет так, как идет. От своего глупого благородства пострадаю я сама. Солнце слепило, от жары по виску скатилась капля пота, щекотнув шею. Капитан достал уже знакомый мне нож, который он держал при первой нашей встрече. Я зажмурилась, слыша шорох осыпающегося кристалла. Звук перерезаемых веревок заставил меня вздрогнуть, но вернувшееся ступням кровообращение быстро вернуло все на свои места. Это напоминало пытку, но я не смела жаловаться, только часто дышала, стиснув зубы, а едва освободились руки, принялась растирать содранные кисти и щиколотки. — Капитан, я… — подошедший светловолосый разведчик осекся и в ступоре смотрел на меня, как и многие другие, стоявшие неподалеку. — Что, Барис? — угрюмо спросил Аккерман, вернув себе внимание подчиненного. — Мы погрузили в повозку раненых, разрешите отправляться в лагерь? — Разрешаю. Отправьте кого-нибудь вперед предупредить доктора. — Есть. Я вскидываю на капитана глаза. — Я могла бы помочь… — Не отходите от меня ни на шаг, — холодно цедит элдиец. — Любая попытка сбежать, и наше соглашение теряет силу, вам понятно? Я киваю. Мужчина зол настолько, что, кажется, в любой момент готов изрезать меня на куски. Неужели так недоволен своим решением? — Вам тоже нужна помощь. — Без вас разберусь. Едва заметно прихрамывая, он направляется к стене, и я послушно следую за ним. Обнаруженным в кармане платком вытираю лоб, и рядом с вышитой серебром ракушкой расцветает грязно-желтая полоса из пыли, пота и песка. Она в точности отображает то, как я осквернила свой род изменой, вступив в первое соглашение с врагами. — Это очень спорное утверждение, — внезапно проснулась Рейвен. — Знаешь, почему герб Тайберов — раковина? — Сейчас не лучшее время для уроков истории. Хуже не придумаешь, чем посреди обозленных врагов находиться с раздвоенным сознанием. — Ошибаешься. Сейчас самое время. Я все равно не могу заставить ее замолчать и только равнодушно киваю. Во мне не осталось сил. — Так знаешь? — настойчиво повторяет вопрос Рейвен. На самом деле, нет. Был какой-то древний девиз, что-то вроде «Неизменны, как море», но он остался в прошлом вместе со старым поместьем на побережье и привилегиями, дарованными королем. Книга родов меня мало интересовала, это Матильда наверняка читала ее от корки до корки. Поэтому почему именно половина раковины, я не знала. — И почему? — сдаюсь я. Солнце палит так нещадно, что единственный способ выдержать его — это смотреть под ноги. — Давным-давно первые короли Фрицы завоевывали континент. В первые же десятилетия после смерти Имир она дарит королям шесть титанов из числа ее потомков. Как просили: самого защищенного, самого огромного, самого ловкого, самого звероподобного, чтобы он отправился воевать с племенами обезьян, самого выносливого, чтобы мог подвозить провиант и фураж, и самого красивого — королевскую любовницу, которая имела наглость сказать, что титаны — немужественное оружие. Владения Фрицев утроились, и только небольшая, но богатая марлийская страна у моря никак не покорялась элдийцам. Марлия была тогда раздроблена, и Фрицы завоевывали отколовшиеся королевства одно за другим. Но это не сдавалось так просто. Король Теодорик Фриц бросал все новые и новые силы, и наконец впервые отправил всех имеющихся у него титанов вместо. До этого осада столицы шла полгода, пока Колоссальный не пробил стену крепости. Армия до последнего защищала своего правителя, ее возглавляли поочередно сам король, его брат, двое старших сыновей, зять, жена, старшая дочь — все погибли. И наконец обороной белоснежного замка у моря командовал самый старший из оставшихся детей короля — Ричард Тайбер. Конечно, безуспешно. Десятилетний мальчик дрался, как росомаха, а, схваченный, отказался встать на колени перед победителем. Тогда ему отрезали ступни. Когда мальчика доставили ко двору Фрица, король засмеялся и спросил, на что же надеялся род Тайбер, никак не сдаваясь? Коленопреклоненный, окровавленный, готовый к издевательствам и смерти, мальчик достал из кармана половинку маленькой раковины и протянул на открытой ладони королю. — Видите, это был дом маленького хрупкого моллюска, его крепость и весь его мир. Дом должен был пережить его и стать со временем прекрасным известняком, из которого строят другие дома. Даже если бы захотел, моллюск бы никогда не покинул свой дом, не предал его, потому что это все, что у него есть. Моя страна — это все, что у меня было, и теперь, когда она сломана, мне больше незачем жить. Король понял из всей речи мальчика только то, что он сравнил себя с мягкой склизкой улиткой, и это привело его в благостное настроение. — Чего же ты хочешь, юный воин? Мальчик ответил: — Того, что я хочу, вы мне дать не сможете. Король рассердился: он ненавидел, когда кто-то сомневался в его могуществе. Он подманил мальчика ближе и обратился к силе Прародителя. — Имир! — закричал он возле перекрестка всех Путей. — Поди ко мне. Этот юнец считает, что есть что-то, недоступное твоему королю. Имир подошла к ним, и Ричард поразился юности и хрупкости страшной колдуньи элдийцев. — Говори ей, юнец, чего ты хочешь? — Я хочу, чтобы мой отец, братья, мать, дядя и сестра узнали, что я храбро сражался. — Они же умерли, — не понял желание мальчика Фриц, но Имир склонила голову. — Я могу это исполнить, господин, поскольку в его жилах течет элдийская кровь. — Конечно, он ведь часть моего народа, — ответил король, довольный, что его рабыня способна совершить невозможное. — Его бабка была моей теткой, стало быть, и он на четверть элдиец. Это действительно так, семья Фриц с удовольствием раздавала своих девочек в семьи правителей окрестных стран, чтобы родившиеся дети априори стали подданными короля Элдии. Имир исполнила желание мальчика и сделала его первым титаном-Молотобойцем, одним из самых совершенных своих творений. Как моллюск, он покрыт непробиваемой раковиной, как моллюск, не может далеко отойти от своего убежища, но из своей защиты он может делать оружие, чтобы защищать свой дом. И каждый титан-Молотобоец точно знает, что его предки видят, как храбро он сражается. Под моими ногами тысячи ракушек, почти все из которых раздроблены. Что скажут мои предки, когда придет мой черед отчитываться перед ними? Мы идем вдоль стены, и я смотрю, как капитан срезает нашивки с крыльями своих людей. Следом идут мои павшие, и я останавливаюсь, не в силах сделать оставшиеся шаги. — Зачем ты сейчас мне это рассказала? Я задыхаюсь, глядя на шесть тел в форме с раковиной, и с облегчением на мгновение проваливаюсь в гостиную, где сейчас только Рейвен. Там не зажжен свет, за окном ненастный вечер, и поверхность пруда идет крупными волнами, как море. — Гвардейцы дома Тайбер присягают на верность только нашему роду, — строго говорит Рейвен. — Мы в ответе за них от присяги и до конца. Ты — леди дома Тайбер, тебе их хоронить. Рядом с Джорджем с раскромсанным черепом лежит незнакомый гвардеец, совсем целый на вид, и губы его укоризненно искривлены, как в упрек миру. Леди дома Тайбер всегда была моя мама, а сейчас, наверно, Майна, хоть я никогда не думала о ней в таком качестве. — Я не могу быть леди дома, — шепчу я. — Я не знаю, что им сказать… как я могу их хоронить? — Вспоминай. Настойчивый глухой голос Рейвен заставляет отвлечься от мертвых и взглянуть на нее. Что-то стремительно меняется в гостиной. Волосы Рейвен отрастают, на платье расползаются кровавые пятна, а стены вокруг расширяются, пока не пропадают в густой темноте. И я вспоминаю.

Сто лет назад

Ночные улицы отражали их смех, и почтенные господа, жившие в этом квартале, возмущенно выглядывали из окон, но ночная стража не спешила останавливать поздних гуляк: они хорошо знали эту парочку с тех времен, когда они жили здесь. — Я же говорил, ничего в этом захолустье не изменилось, Реви. Хало подпрыгнул, схватился за фигурный столб и, пока хватало опоры, в параллель с землей прошагал по толстому забору одного из особняков, оттолкнулся и с переворотом приземлился на тротуар. — Что точно не изменилось, так это твоя способность не пьянеть. Сколько ты за вечер выпил? Рейвен передалась бесшабашная лихость друга, и она изящно прошлась по ограде палисадника, сорвав цветок апельсинового дерева и воткнув его в прическу. Горько-сладкий запах влился в душную летнюю ночь. Они были одеты слишком бедно для этого квартала, вели себя слишком развязно и совсем не походили на членов богатейших семей Нельина и всей Элдии. — Столько, сколько нужно, чтобы представить, что и не уезжал отсюда. То, что их не останавливали здесь, в квартале золотых крыш, было понятно. Куда больше Рейвен удивляло, что в тех бедных районах, которые они обежали за вечер, их не попытались ограбить. Раньше такое случалось регулярно, и, возвращаясь по этим же улицам, Хало зажимал разбитый нос, а она промывала ему сбитые костяшки. До отъезда в столицу эти улицы принимали друга за своего (что было правдой), а значит, достойного хорошей драки, а ее считали принадлежащей Хало, а значит, достойным призом. Неужели сегодня воры Нельина чувствовали спящих в них титанов? Пропавший риск убавил остроту посещения местных кабаков, а может, они просто повзрослели. Выросли. На берегу они остались посидеть, проветрить голову перед возвращением домой. До их особняков осталось меньше километра, светящиеся окна верхних этажей были видны отсюда. Слуги ждали. После узких грязных переулков, воняющих гнилой рыбой и плесенью, рыбацких халуп и смыкающихся стен покосившихся доходных домов, самых дешевых в городе, свежесть и простор моря ошеломляли. В этот раз они смотрели на город совсем другими глазами, пристальными, подмечающими детали. Глазами людей, во власти которых исправить недостатки. — Даже представить себе такое не могли, правда? — шепчет Рейвен. Небо на горизонте неуловимо сереет, предупреждая о скором рассвете. Рядом зашебуршало. — Хало? Парень увлеченно рылся в карманах и наконец достал откуда-то поломанную горбушку хлеба. Протянул Рейвен, глядя в другую сторону. — Ха-а-ало… — со смешком протянула девушка. — Никак не пройдет, да? Хало нервно дернул плечом, продолжая держать ладонь открытой. Заинтересовавшаяся угощением чайка боком подскакала к пришлым людям. Рейвен отщипнула кусочек, хотя не была голодна, и друг с чувством выполненного долга съел остальное. Он жевал медленно, вдумчиво, счастливо жмурясь, всем своим видом показывая ценность хлеба. Когда Клавдий взял к себе бездомного мальчишку, отец Рейвен только качал головой, говоря, что ни за что не подпустит к нему свою воспитанную нежную девочку. Хало блестел голодными цепкими глазами, мастерски ловил рыбу и умел так незаметно взять понравившуюся вещь, что экономка Клавдия только пораженно вскрикивала, а Реви восхищенно смеялась. Этот мальчик был не похож ни на кого из ее знакомых, а хлеба вкуснее того, который он запасал в своих карманах, она никогда не ела. Ей было не жалко своих детских украшений: пусть берет, раз ему нужнее. Пусть однажды поймет, что весь мир и без того принадлежит ему. — Надеюсь, ты взял его незаметно от той хорошенькой подавальщицы? — лукаво прищурившись, спросила она. Хало только усмехнулся тонкими губами, пересеченными ниткой старого шрама. — Она и так выглядела недовольной. Решит, что ты бедняк. Парень отряхнул руки и поднялся, показывая, что не желает продолжать тему. — Тебе пора спать, Реви. Наглая чайка с хриплым воплем набросилась на крошки, задевая крыльями людей. Ревен терпеть не могла этот снисходительный взрослый тон, появлявшийся иногда у Хало в ее адрес. Как будто в него вселялся дух ее отца: «Тебе пора спать. Поешь нормально. Не подходи к тем парням». Это не прошло, даже когда им обоим передали титанов. Спать и правда хотелось, и они побрели в сторону ее дома по пустынной чисто выметенной набережной. Где-то позади послышался стук копыт. — Пригнись, — вдруг прошептал Хало, утягивая подругу за раскидистый куст магнолии. Черный экипаж с серебряной раковиной на дверце выглядел так солидно, что ни у кого бы не возникло сомнений: едет очень богатый и знатный человек. А следующая за ним четверка конных гвардейцев показывала доверие человека к безопасности этого города, для герцога Тайбера четыре гвардейца в сопровождении были почти домашней обстановкой. — Вот же!.. Я думала, он останется у градоправителя на ночь. Он мечтал об этой попойке со дня отъезда из Элдора. Они с дядей расстались днем на главной площади Нельина, откуда Леон направился с приветственным визитом к старому другу, а друзья — по местам памяти. — Побежали, — Хало всегда был практичен. Влажный воздух путал волосы, раздувал полы рубашки, забрался под платье, когда Хало подсадил Рейвен на стену в глубине сада, подальше от главных ворот. Экипаж остановился, кони переступили на месте. — Фух, успели! — прошептала Рейвен, разворачиваясь в сторону дома. Прогремевший взрыв выбил окна на фасаде дома, сбил яблоки и листву с ближайших к воротам деревьев, раскатился по набережной и отразился от всех построек и стен ближайшего дома Хало. Рейвен спасла реакция друга, подхватившего ее под спину у самой земли. — Что это? Она уже понимает, что это может быть, уже бежит, помертвевшая, к воротам, когда Хало задвигает ее за спину у конца стены и первым выглядывает из-за выщербленной, покосившейся колонны. Бомбу закинули прямо в карету, и от находившихся внутри Леона Тайбера и его слуги остались одни ошметки тел. Трое гвардейцев мертвы, перемешанные с лошадьми, вылетевшие из седла, разбившиеся о мостовую. Истошно ржут выжившие лошади, на ногах осталась только одна, она безумно пляшет на месте, пытаясь убежать от разорванной пополам товарки. Старенький привратник, вышедший открывать господину, был достаточно далеко от взрыва, чтобы выжить, но, упав, подвернул ногу и ударил голову. Сквозь стоны и рыдания, хромая, шатаясь, иногда падая на карачки, он полз к месту взрыва, продолжая в беспамятстве звать хозяина: — Господин Тайбер, господин Тайбер! Свет зажигается не только в поместье Тайберов, но и по всей улице, свистит стража, люди опасливо выглядывают из домов, посылают слуг посмотреть, что произошло. — Хало, пусти меня! Рейвен вырывается из-за его спины и бежит вперед. Самого дальнего от кареты гвардейца выкинуло из седла, он лежит совсем недалеко от них, пластом на мостовой, и еще смотрит в небо. Воздух хрипами вырывается из переломанного тела, пузырится кровью на губах. Он узнает ее. — Госпожа… госпожа, уйдите в дом, здесь опасно, госпожа, — шепчет, пока не захлебывается, и Рейвен поворачивает его набок, не давая задохнуться. Гвардеец совсем юн, темные волосы блестят над бледным сморщенным в муке лбом, глаза с трудом фокусируются на девушке. — М-марлийцы, госпожа, идите в дом… — Потерпи, сейчас подоспеет помощь… какие марлийцы? — потрясенно шепчет Рейвен, оглядываясь то на друга, то на бегущих из дома людей, среди которых должен быть доктор. — В дом, госпожа… Гвардеец кашляет и задыхается со свистом, и Тайбер понимает: надо прощаться. — Как твое имя? — Д-дирк Хорвальд. Рейвен обнимает ладонями его лицо, глядя в выцветающие глаза: — Ты храбро сражался, Дирк Хорвальд. Ее голос ласков и печален. Дирк вздрагивает, когда она называет его по имени, и закрывает глаза. — Море помнит. Гвардеец на ее руках затих. — Хало, что это? За что? — Рейвен потерянно смотрит на Хало, стоящего рядом в готовности отразить новую атаку. Он только качает головой. — Он сказал «марлийцы». Помнишь, Карл говорил про нападения на чиновников? Может, это и не те, но… — Ублюдки, — голос Рейвен садится от ярости. — Чего они добиваются? Скоро, совсем скоро прибегут слуги, скоро она поймет, что после смерти дяди, последнего из мужчин рода, возглавить дом Тайбер предстоит ей. А значит, надо проглотить слезы, вставшие комом в горле. Значит, надо приниматься за дело. Ее друг смотрит ей за спину, и его губы слабо шевелятся, будто он в трансе. Ищет ответы в будущем своих потомков? — Хало, мы ведь поймаем их? Голос звучит с такой детской надеждой, что ей стыдно. Атакующий смаргивает и смотрит в ответ непроницаемыми зелеными глазами. — Конечно, Реви. Поймаем. Я вываливаюсь из утреннего сумрака столетней давности обратно на солнечный свет так резко, что кружится голова, а реальность обрушивается как самый тяжелый молот, что я создавала. К горлу подступают рыдания, и я еле давлю всхлип, падая на колени в песок. Во мне нет той стойкости, которая была у Рейвен. Я едва могу смотреть ее воспоминания, но еще хуже наблюдать свою жизнь. В глазах темнеет, я закрываю лицо руками, только бы не видеть мертвые лица, распахнутые глаза с расширившимися зрачками ближайшего ко мне гвардейца. Рядом раздаются шаги. Капитан срезает последнюю нашивку, и я поднимаюсь на ноги. Мысль, что он увидит меня плачущей, почему-то заставила подняться и вдохнуть. Я — леди дома Тайбер, единственный представитель дома на острове. Подхожу к первому телу и закрываю голубые глаза. Я помню, что нужно сказать. — Ты сражался храбро. Море помнит. Их шестеро, и каждому я должна отдать последнюю дань. Последнее признание. Губы проговаривают традиционное прощание, а в голове бьется только бесконечное «Простите, простите, простите меня. Я пыталась вас защитить. Я пыталась». К последнему телу я едва стою на ногах и опираюсь на созданную мной стену. Она должна была защитить моих людей. Как и я. — Не отставайте. Я только сейчас замечаю, что капитан Аккерман стоял неподалеку, наблюдая за прощанием, и возобновил свой путь, только когда я закончила. — Капитан, — голос ломкий, будто я плакала. — Я могу похоронить своих людей? Понял ли Аккерман, почему они стали моими? Он молчит и продолжает идти вперед, на этот раз к пленным гвардейцам. Возле них по-прежнему стоит Микаса и еще пара элдийцев. На восьмерых обезоруженных марлийцев этого было достаточно. Они не смотрят на парадизцев, смотрят только на меня, и выдерживать их взгляды сейчас, после того, как я видела их мертвых товарищей, мне проще. Пусть ненавидят, лишь бы были живы. — Можете, — отвечает капитан. — Только своими силами, подчиненных я вам не дам. — Майор Финнер. Я могу бесконечно долго извиняться, но в этом не будет ни малейшего смысла. Я навсегда останусь для них титаном, который вместо того, чтобы вступиться за них, пошел на сговор с противником. Они понимают мое молчание по-другому. Майор медленно опускается на одно колено, а за ним семеро подчиненных. — Леди Тайбер, я приношу извинения за то, что не смог защитить вас. Эта фраза явно ритуальная, но Финнер выглядит так, будто верит сказанному. — Встаньте, прошу вас. Это я должна просить у вас прощения. Если в этом будет хоть какой-то смысл. Сейчас у нас есть другое дело. Неподалеку шумит море, одуряюще пахнут луговые травы, звенят цикады. Влажная земля расступается под ударами лопаты, открывая черный зев с месивом переплетенных корней, жирными червями и личинками. Капли срываются с моего лица и падают в глубину, без следа впитываясь жирной почвой. Я не знаю, пот это или слезы, не знаю, сколько времени размеренные движения лопатой погружают меня под землю, туда, где мне не суждено оказаться. Меня никогда не похоронят, я никогда не буду лежать в виду синей глади моря, под песнями чаек. Но это не значит, что быть похороненными на чужом берегу должны были гвардейцы нашего дома. Мы копаем впятером, все, кто достаточно цел, чтобы держать лопату. Рядом молчаливо сопит Маррони, вытирая пот со лба. Элдийцы охраняют нас так, будто считают похороны хитрым маневром. Будто мы в любой момент бросим лопаты и кинемся к самолету. Будто бросим накрытых полотном товарищей на краю недорытой могилы. Мой участок ожидаемо получается не так глубок, как у мужчин, отговаривавших меня до последнего. Титану хватило бы одного копка материализованной лопаты, но терпение парадизцев этого не выдержит. Флок — рыжеволосый разведчик, проводивший мой допрос — не опускает руки от клинков, и я не могу винить его за это. Неподалеку пасутся их кони, стоит ящик противотитанических снарядов. Его общение с нами сводится только к одному слову: «Быстрее». Судя по положению солнца, со стычки прошло несколько часов. Мое тело измождено настолько, что быстрее не смогло бы копать, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Жажда, такая сильная на берегу, превратилась в еще одно невыполнимое желание, думать о котором бессмысленно. К разведчикам подъезжает Конни, с удивлением смотрит на нас. — Капитан Леви сказал проверить, как у вас. Никак не закончите? — спрашивает у Флока, но я понимаю, что это вопрос к нам. — А я говорил сбросить тела в море, и хватит, — равнодушно отвечает наш надзиратель. — Всего шесть трупов, а копают столько, будто сами собираются лечь рядом. Я не должна смотреть в их сторону. Не нужно злить их еще больше. Губы, обметанные сухой коркой, потрескались, стоило их поджать. На руках наливались мозоли, мышцы подрагивали. Разведчики какое-то время молчали. — Своих ведь мы хороним, — наконец тихо возразил Конни. — Уже забыл, сколько наших осталось без могилы в Сигансине? Даже тел не осталось. Ну все, мое терпение кончилось. Не знаю, зачем капитан с ними сюсюкается, а эту девку точно… — Дай мне лопату. Я подумала, что эти слова мне послышались. — Чего? Видимо, Флоку тоже. Конни сам достал из повозки лопату и встал рядом со мной. — А то до ночи провозятся, — бормочет он, с силой загоняя лопату в землю. При виде того, как он быстро и уверенно копает, мне становится немного легче. Я выпрямляюсь, чтобы вытереть пот со лба и унять головокружение, но оно только усиливается, и когда небо резко наскакивает на землю, ослабевшему телу не хватает сил удержать сознание. Мягкая парадизская земля принимает меня гораздо нежнее своих детей.