Однажды летом

      Когда лучи солнца, облюбовав деревянные стены, отскочив от окна к зеркалам, потанцевав с блестящей люстрой и согрев комнату, наконец добрались до Августа, он уже не мог спать. Темное шумное пространство под веками вдруг озарилось ярким светом, и сон как рукой сняло, хотя можно было поспать еще какое-то время. Жаль, что Хольт, уже разбуженный, сразу заново засыпать не имел привычки.        Они спали на чердаке. Здесь было не так жарко, потому что пространства, по сравнению с другими комнатами дома Разумовских, было значительно меньше и громкий вентилятор разгонял прохладу намного быстрее. Иногда по ночам было даже очень прохладно. В любом случае это было лучше, чем духота.       На коричневом дереве стен у Сережи была целая коллекция фантиков, оберток от чего-то непонятного, открыток из разных мест. Все это было приколото на обычные иголки или гвоздики, на которые Разумовский потом цеплял и значки, и еще какую-то мелочовку. Времени рассмотреть абсолютно все у Августа не было: утром они с другом занимались разными делами, днем ходили гулять, а вечером темнело — лицезреть всю красоту Сережиных находок в темноте было проблематично. А теперь это мерцало яркими цветами, как флажки. Хольт заметил, что по пробуждении на это было намного интереснее смотреть, чем на однотонные плакаты в его комнате в Амстердаме. Там все было скучно и серо.       Теплое пышное одеяло манило еще раз отправиться на поиски историй для странных снов, но Хольт был до сих пор обижен на не зашторенное окно. Он перевернулся в сторону Разумовского. Который не спал, наверное, уже некоторое время, судя по его широко открытым глазам и шуршанию.       — Доброе утро, — бодро сказал Сережа и тряхнул спутавшимися волосами. Он лежал по направлению к тому самому окну, из которого на него смотрели еще холодное алое солнце и фиолетовое рассветное небо.        — Ага, — зевнул Августа, прикрыв рот ладонью. — Ты давно не спишь? Сколько сейчас времени? — он улегся на спину и уставился в потолок, пытаясь не уснуть под тяжелым одеялом, не желающим его отпускать.        Сережа, обернувшись на часы, продолжил копошиться в покрывале.       — Пять утра. Я… полчаса не сплю где-то?        — Пять утра, — с длинным выдохом повторил Хольт. Это означало, что, по-хорошему, можно было спать еще пять часов: в такую рань все равно делать нечего, кроме разговоров и просмотра каких-то фильмов или видео.        — Ложись спать, Август, — Разумовский, наконец-то, посмотрел на помятое от подушки лицо друга. Его глаза сверкали драгоценными голубыми алмазами под практически прямым светом из окна.       Хольт забавно приподнял брови. Спать? Это было неплохое предложение, но вряд ли осуществимое. Режим уже был сбит, и пара часов сна теперь была достаточным количеством, чтобы чувствовать себя мало-мальски оклемавшимся ото сна.       — Что ты делаешь?        Сережа бросил взгляд на альбом, а потом снова — на друга. Улыбнувшись с неясным выражением, он накрыл краем одеяла листы.       — Рисую.       Август сонно моргнул, перекатился на живот к Разумовскому, притеревшись к его боку, и заглянул на скрытый участок альбома. Так не разобрать.       — Покажешь? — Хольт облокотил щеку на кулак.       — Конечно! — Сережа быстро перелистнул несколько страниц, и Август сделал огромный комплимент, специально не заметив, что рисунок не тот. — Смотри, — Разумовский ткнул пальцем на изрисованные цветными карандашами листы, — это деревья в саду. Тут даже птицы есть. А это беседка у соседей.       Случайно задетая локтем упаковка карандашей окончательно высыпалась на простынь. Тихий стук дерева чуть не усыпил Хольта, но тот держался.       Сережа показывал яркие изображения леса, лисов, речки, кустов с ягодами, двух самолетов (Август промолчал, что киль у одного из них должен быть другой формы), стаи волков. Был целый разворот с птицами, существенную часть которых занимали вороны с разных ракурсов. Была схема чердака. На некоторых листах альбома были распечатанные фотографии: опять лес, ягоды. Из недавних — поход на реку.        Разумовский рассказывал с огромным обожанием к своему рисованию. Стоит отметить, и рисовал он красиво — не перебарщивал с цветами и деталями.        — Откуда ты черпаешь… Как… слово? Inspiration — как? — Хольт потер глаза.       — Вдохновение, — подсказал Сережа.       — Вот. Откуда ты его берешь?        Разумовский задумался. Но не на долго. Будто такое обычное занятие должно вызывать у него большие размышления; это же не интервью.        — Да ниоткуда, — он завязал волосы в хвост на затылке. — Просто рисую то, что запоминаю. И как вижу. Это секрет моего успеха, — Сережа засмеялся.       Август все еще смотрел в альбом и вертел в пальцах зеленый карандаш. На развороте, где свои рассказы остановил Разумовский, были облака и солнце. Чтобы лист не был пустым и не заполнять его цветом, Сережа нарисовал разноцветные пружинки и «кляксы» — точки, квадраты, короткие линии, — что выглядело как серпантин на праздник.        Хольт поменял зеленый карандаш на синий — его любимый цвет в эту «небесную картину» подошел бы много больше. Пододвинув к себе альбом, Август начал вырисовывать птиц-галочек и делать большой акцент на сильные крылья. Но теперь рисунок точно выглядел каким-то фантастическим, а не реальным. Впрочем, Сережа оценил:       — А тут нарисуй! — он ткнул пальцем в угол над белым облаком, и мягкий грифель карандаша прочертил плавную дугу.        Разумовский еще некоторое время полюбовался получившейся картинкой, потом взял желтый и оранжевый цвета и дорисовал под облаками молнии, пронзающие голубое небо с серпантином стрелами.       Август непонимающе свел брови домиком, как делал это только он.       — Откуда молнии и солнце одновременно?        — Какая разница, если с неба падают блестки, а у птиц — крылья больше тела, — захихикал Сережа после зевка друга. — Серьезно, Август, ложись спать.       Разумовский толкнул Хольта в плечо, и тот, решив не сопротивляться, лег на свою часть кровати.       — А как можно быстро уснуть?       Сережа задумался. А потом его глаза сощурились на лисий манер.       — А ты попробуй резко посмотреть на солнце, — сказал он и начал собирать карандаши в коробку. — Мне это помогает.       Август скептически на него посмотрел, нахмурившись, и резко повернулся к окну. Первое, что он увидел, — красное, кровавое солнце, которое, кажется, в такое ранее время суток еще даже не имело золотых лучей. Это был просто огненный диск на постепенно синеющем небе. Потом была слепота как после вспышки — глаза начало жечь. Хольт громко выдохнул от небольшого дискомфорта и свалился на подушку, желая закончить эту пытку. Последним, на чем сфокусировался взгляд под закрытыми веками, был ореол красного цвета — почти как в учебнике математики начальных классов. Этот нимб поначалу не пропадал и только через пару мерцаний начал сходить на нет.        Август все это время не шевелился, и Сережа, решив отложить рисунок спящего Хольта, который чуть его не раскрыл, на потом, через пару минут улегся рядом. Темно-каштановые волосы друга волнами окольцевали его лоб и виски и редко двигались, когда Август длинно вздыхал. Он уснул. Улыбнувшись и стараясь не шуметь, Разумовский отложил все вещи на подоконник и лег рядом, почти вплотную. Голова Хольта была обращена в подушку, так что вряд ли он сам мог негодовать, если Сережа ляжет зеркально ему и закинет руку на плечи.        Про солнце он соврал. Но это явно того стоило.