Ослепленные

      Если бы у Джинкс Браун спросили, когда эта история достигла точки невозврата — она бы начала свой рассказ с того, как стояла душным долгим вечером в очереди на кассе «Hellen’s».       Ритмичное попискивание сканера, считывающего штрих-коды сваленных грудой в корзину продуктов, еле доносилось сквозь музыку в наушниках. Кассирша, как назло, пробивала товары слишком медленно, с ленцой прерываясь на глубокие затяжки дешевых сладковато-ванильных сигар. Пепел она стряхивала прямо на кафель, и он медленно кружил, опускаясь на пол, как первый снег в ноябре.       Дым от ее сигар клубился по тесноватому магазинчику так плотно, что впору было экранизировать Кинговскую «Мглу». Впрочем, снаружи было ничем не лучше: Абердин отличался крайне скверной погодой. Зазеваешься немного — и того и гляди, как какой-нибудь монстр выползет из тумана и сцапает за шкирку своими паучьим пальцами.       Джинкс терпеливо ждала, пока кассирша справится с ее покупками, и тихонько покачивала ногой, отбивая басовую линию «Venus as a boy» мыском балетки. Она с самого утра была в дурашливом, по-детски приподнятом настроении — обычно Джинкс бывала так взволнована только перед новогодними праздниками, и то в свои семь-восемь лет, когда вера во что-то сказочное и волшебное еще не до конца покинула ее.       Где-то на уровне виска, наполовину прикрытого широкой дужкой кожаных наушников, Джинкс чувствовала чужой взгляд: испытывающий, дразнящий, подмечающий каждое ее движение и каждый вздох.       Она ощущала его и раньше: заметила почти сразу, как вошла в магазин — и, проходя мимо стеллажей с прокладками и бытовой химией, отчего-то устыдилась, словно школьница, впервые покупающая пачку «Always» на глазах у мальчишек. Возможно, прислушайся Джинкс тогда к своим ощущениям чуть получше, то заметила бы, что это был вовсе не стыд — скорее липкое, тревожное, скользящее в глубинах подсознания, точно рыбы под толщей январского льда, звериное и первобытное чутье, дающее понять, что самое время делать выбор: бежать или защищаться.       Обернувшись через плечо, к стеллажам, Джинкс в очередной раз попыталась найти того, кто мог бы смотреть на нее вот так — в открытую, без стеснения, с вызовом. Позади, конечно же, было пусто. Стройные ряды стеллажей, тошнотворно пестрых из-за разнообразия кричащих, завлекающих упаковок, созданных с единственной целью — заставить купиться и купить — сливались в одно слепое пятно.       Джинкс вздрогнула, когда кто-то легонько хлопнул по ее плечу, а затем накрыл глаза потными ладонями. Наушники, лизнув по вискам, поползли вниз. Сквозь узкие просветы между пальцев все еще виднелись желтые буквы на картонной коробке Лаки Чармс, складывающиеся в показавшуюся теперь почти издевательской надпись: «Where’s Lucky? Trap on back».       — Угадай кто, Джинкси!       Сомнений теперь не оставалось: так ее называли только два человека на всем белом свете. Элис, которая никогда не появлялась в этом районе города, да и вряд ли появилась бы, предложи ей кто сделать из этого шоу с охватами больше, чем у «Простой жизни». И Нэнси: балаболка, ужасная сплетница, не знающая совсем ничего о личных границах и рамках приличия — но все еще ее лучшая подруга детства, живущая всего в паре минут езды от отчего дома.       — Ну, Джинкси, не томи!       — Нэнси, думаешь, я твой голос не узнаю?       Закрывавшие обзор руки отступили, юрко улизнув назад, точно живое и независимое от своей хозяйки существо.       — Может и не узнаешь, — обиженно протянула Нэнси откуда-то из-за спины. — Ты, кажется, кроме Калленов никого и не замечаешь больше.       Джинкс хотела было поспорить с ней, назвать это все чепухой и вздором, но сложно бороться с хоть и неприятной, но все же правдой: так или иначе, придется признать свое поражение.       — Прости, — это все, что она смогла выдавить из себя.       Повернулась обратно к кассе, и поняла, что Нэнси, оказывается, все это время была совсем неподалеку — сидела, закинув нога на ногу, с другой стороны от прилавка, ближе к замутненному, давно не видевшему тряпки окну возле двери в подсобку. Джинкс почти забыла, что Нэнси подрабатывала здесь каждое лето.       — Ой, да ладно тебе, — фыркнула Нэнси. — Если бы со мной заговорил сам Эдвард Каллен, я бы может вообще здороваться с людьми перестала.       Джинкс рассмеялась: мало кто мог посоревноваться с Нэнси в прямолинейности.       — Мне тут птичка напела, что ты сегодня на дне рождения Элис? — не обращая внимания на ее реакцию, продолжила та, сосредоточенно перекатывая жвачку во рту.       — Эта птичка была примерно пять футов ростом, с пирсингом в носу и в бейсболке «Сиэтл Маринерс»? — очертила ладонью в воздухе линию чуть ниже плеч, отмеряя рост. — Так и знала, что Сидни ничего нельзя доверять!       — Ну не вини ее, — надув несуразно маленький пузырь, тут же лопнувший и оставшийся белыми нитями на ее губах, заступилась за подругу Нэнси. — Это я собралась позвать тебя на Мидсоммар. Сид пришлось объяснить, что нихрена не выйдет.       — Прости, — снова извинилась Джинкс.       Ей действительно было стыдно.       С самого детства они отмечали этот глупый праздник вместе: отец Нэнси был родом из Швеции. Рано или поздно эта ребяческая забава закончилась бы, но было неприятным осознавать, что именно Джинкс стала первой, кто нарушил их маленькую дружескую традицию.       — Вот же как заведенная, — недовольно махнула рукой Нэнси. — Прости то, прости се. Пришлешь фотки — и я все тебе прощу!       Джинкс, складывая продукты в клетчатый шоппер, рассеяно улыбнулась и кивнула ей.       — А мне вообще казалось, что Элис мартовская, — Нэнси сказала это так тихо, едва различимо и под нос, что Джинкс усомнилась, верно ли она ее расслышала.       — Что, прости?       — Ну вот опять это прости! — раздраженно закатила глаза Нэнси.       — Прости, — автоматически ответила Джинкс и тут же хлопнула себя по лбу, спохватившись. — Боже, до чего же неловко!       Нэнси криво ухмыльнулась. Дождавшись, когда кассирша отойдет в подсобку, она со злостью выплюнула жвачку и прилепила ее прямо под прилавок.       — Хренова старая синяя гусеница, — прошипела Нэнси. — Дымит так, что скоро я тоже забуду, кто такая.       — Значит, буду звать тебя Элис?       — Ну уж нет. Твоя чокнутая подружка меня за это пришибет.       — Она не такая!       — Да-да, — энергично закивала Нэнси, заняв освободившееся место за прилавком. — И совершенно точно не ест младенцев по ночам. Одно успокаивает: в Мидсоммар вся нечисть теряет свою силу. Так что отпускаю тебя со спокойной совестью: не бойся, не скушает.       — Да и я не младенец, вроде бы, — неловко отшутилась Джинкс.       — Младше меня на целых полгода: считай, что младенец.       Звякнул колокольчик у входной двери, и Нэнси тут же переключилась на нового покупателя: изогнулась в едва ли естественной позе, чтобы ее получше было видно даже из самого дальнего угла магазина, и приветливо помахала рукой. Джинкс показалось почти смешным, насколько другим человеком та стала в чужом присутствии: не осталось ни привычной угрюмости, ни беззастенчивой прямоты. Впрочем, Джинкс и сама таким грешила.       Колокольчик звякнул во второй раз — теперь уже оповещая об ее уходе.       На парковке перед магазином было совершенно пусто: лишь ворона суетливо выворачивала клювом брошенный кем-то пакет.       Машина откликнулась на брелок писком, и Джинкс закинула шоппер на заднее сиденье отцовского зеленого Крайслер Конкорда.       Сев за руль, она почему-то никак не могла отделаться от ощущения, словно бы кто-то вновь следил за ней: несколько раз нервно бросала взгляд на зеркало заднего вида, проверяла отражение в боковых — но вокруг было по-прежнему пусто, лишь тучи, точно волдыри на ошпаренной коже, пузырями вздувались на небе.       Повернув ключ зажигания и выжав педаль газа, Джинкс выехала с парковки.       Ехать ей предстояло на самую окраину Абердина: туда, где стоял, окруженный глухими еловыми рядами, точно частоколом, особняк давно почившего богатея. О нем ходили довольно пугающие слухи: иначе зачем человеку, обладающему таким состоянием, переезжать в захудалый промозглый городишко? Да и его скрытность с необщительностью делали свое дело, подкрепляя всяческие подозрения. Джинкс слышала самые разные небылицы: и те, где он убил всех своих наследников, а сам переехал в глушь, чтобы избежать правосудия, и те, где он специально построил свой дом как лабиринт, чтобы похищать и прятать в нем юных девушек. В любом случае, когда старик умер, особняк еще долго оставался незанятым — наследников у него действительно не оказалось, а жители Абердина явно не спешили потратиться на такую дорогую недвижимость. Поговаривали, что лишь черный кот изредка наведывался туда: видимо, в надежде однажды найти хозяина. Изловить животное, как бы кто не пытался, никак не получалось — удивительно, но привыкший к домашней сытой жизни кот отчаянно шипел и царапался, стоило очередному спасителю повадиться вытащить его из еловой чащи. Когда наконец-то нашлись новые покупатели — Каллены — риелторы вздохнули с нескрываемым облегчением. Казалось, что дом с такой неоднозначной репутацией и заоблачной ценой продать было невозможно: но Калленов ничего из этого не отпугнуло. Более того, к всеобщему удивлению, они оказались полной противоположностью прежнего владельца: семейные, доброжелательные, пусть и сохраняющие вежливую дистанцию, но все еще достаточно открытые для местных — они словно бы стерли своей ослепительно белой чистотой всю ту грязь, что успела налипнуть на псевдогреческие колонны роскошного дома.       Всю дорогу до него Джинкс казалось, что она ошиблась, и теперь просто едет куда-то к канадской границе — еловая чаща становилась все плотнее, и даже крыши не виднелось за раскидистыми ветвями. Так продолжалось до тех пор, пока навигатор на телефоне услужливо не подсказал свернуть налево: и Джинкс даже пришлось пару раз проверить наличие съезда на карте — глаза напрочь отказывались замечать укромную выемку, где лес расступался, а примятая песчаная дорожка вела до витиеватого черного забора, ворота которого были пригласительно распахнуты.       Припарковав машину сразу за воротами, Джинкс неуверенно вышла наружу, не забыв перекинуть лямку шоппера через плечо. Кустарник неподалеку от нее шелохнулся, и в его темноте быстро мелькнуло что-то маленькое и мохнатое: может, птица, клевавшая черные ягоды бузины, и тут же испуганно взмахнувшая вверх, а может и барсук, искавший чем полакомиться.       Джинкс поторопилась подойти к двери: ей отчего-то стало крайне неловко задерживаться здесь, снаружи, не оповестив хозяев о своем присутствии. Белокаменные ступени выглядели так, словно бы по ним никто никогда не ходил: совсем не затертые и первозданно бледные. Постояв немного у двери, Джинкс, неосознанно задержав дыхание, попыталась прислушаться к звукам внутри. Совсем ничего. Словно никого там, за дверью, и не было. Джинкс робко нажала на неприметную кнопку звонка — расположенную так недосягаемо высоко, что даже ей, куда выше среднего роста, пришлось привстать на цыпочки.       Послышался приглушенный шум — точно кто-то, зазевавшись, въехал на велосипеде в груду картонных коробок. В следующее мгновение все вновь затихло, словно ей это померещилось. Джинкс почувствовала чье-то присутствие, так, как ощущаешь нехорошее и недоброе ночью в малоосвещенном переулке — еще не видя, но уже подозревая. Когда пауза порядком подзатянулась, дверь наконец-то распахнулась: и перед ней предстал напряженно улыбающийся Эдвард.       — А, Джинкс, — поприветствовал он ее. — Заходи-заходи, а мы тут все тебя ждем.       Это не было похоже на правду: в прихожей, вытянутой словно пенал, царила весьма сонная атмосфера. Никого, кроме Эдварда, рядом не было: больше всего Джинкс удивило то, что навстречу не вышла именинница, и подарок, подготовленный для нее, теперь приходилось неловко прятать в холщовом шоппере за спиной.       Точно прочитав ее мысли, Эдвард принялся оправдываться:       — Элис и родители задержались на прогулке, — неуклюже почесав затылок, объяснил он. — Здесь такие пейзажи! Сложно удержаться от лишней минуты другой.       А затем добавил:       — Да не волнуйся ты так! Скоро придут.       По-джентельменски помог ей снять бежевый плащ, и, повесив его на плечики, повел вглубь длинного коридора-пенала.       У самого входа Джинкс успела заметить милое семейное фото: на нем темноволосая женщина лет тридцати, тепло и ласково улыбаясь, обнимала доктора Каллена. Сбоку от него стояла Элис: довольная, как мартовский кот, нашедший себе подходящую пару. Ее держал за руку Эдвард, чье выражение лица казалось совсем безрадостным: настолько стоически-терпеливым, точно его часами уговаривали сделать это фото. Эмметт стоял возле миссис Каллен, и своей излюбленной плутоватой улыбкой походил на человека, только что отпустившего самую похабную шутку в его жизни. Он крепко обнимал за талию Розали, и она старательно позировала, чуть приоткрыв рот и игриво изогнув брови: явно хотела получиться как можно соблазнительнее. К изумлению Джинкс, сколько бы она ни металась взглядом по фотографии, на ней никак нельзя было найти только одного из Калленов — Джаспера.       «Видимо, он и вправду очень стеснительный». Это было весьма удобное и желанное объяснение всех тех странностей, что обнаруживались в отношениях между Джаспером и остальными Калленами. Если бы только Джинкс не была столь очарована ими, а в особенности — им, если бы она не пыталась приписать Джасперу складный и загадочный образ, то может, догадалась бы, что в ее милой теории были устрашающе огромные пятна. Может, тогда бы она развернулась, едва лишь переступив порог их дома, и побежала бы прочь, так быстро, как только могла. Но, не заметив никакого подвоха, она молча шла следом, ведомая Эдвардом в самую глубь сонного и мрачного дома.       Внутри было так же богато, как и снаружи: дубовые полы, позолоченные рамы картин, видимо, оставшихся здесь еще от прошлого владельца, обтянутые кожей диваны, журнальные столики с резными ножками — все это убранство мелькало в открытых дверных проемах справа и слева от Джинкс, пока они шли по казавшемуся бесконечным коридору. Одна из комнат особенно заинтересовала ее: просторная, с высокими книжными стеллажами и теснящимися на приземистом комоде маленькими статуэтками. Джинкс, засмотревшись, не успела понять, как остановилась прямо посреди прохода, силясь выцепить знакомые черты у белых фигурок: шторы были плотно задернуты, как и во всех других комнатах этого дома, и даже в самой светлой из них едва ли было возможным что-либо разглядеть.       — Хочешь поближе посмотреть? Можешь зайти, — подсказал ей Эдвард. Джинкс дернулась от неожиданности.       — Это библиотека, — не заостряя на этом внимания, продолжил он, первым зайдя внутрь. — Книги, как можешь догадаться, остались от прошлого хозяина. Хотя Джаспер добавил парочку своих. Тот еще книжный червь.       Джинкс улыбнулась, услышав об этом — и, кажется, именно такой реакции от нее и ожидал Эдвард, тут же расплывшись в улыбке в ответ.       — Понравились? — указал он на статуэтки.       — Да, красивые. И выглядят знакомо. Не могу вспомнить, почему.       — Никогда не увлекалась мифами Древней Греции? — брови Эдварда взметнулись в непритворном удивлении. — Я думал, их все взахлеб читают в детстве.       — Я была больше по части египетской мифологии, — виновато улыбнулась Джинкс.       — А, вот оно как, — кивнул Эдвард. — Дай угадаю, кошки?       — Что? — нахмурившись, непонимающе покачала головой она.       — Ну, ты была их тех девчонок, что с ума сходили по котам, верно? Отсюда и интерес к Древнему Египту, — стряхнув невидимую пыль со статуэтки, он придирчиво осмотрел ее, покрутив в руках.       — Да, ты угадал, — призналась Джинкс, посмеиваясь. — Я была без ума от кошек.       Эдвард поспешно поставил статуэтку обратно на комод: глухо стукнув подставкой о столешницу, словно он едва удерживал ее вес в руках.       — Это Карлайал и… отец и Элис увлекаются Древней Грецией, особенно теми ее героями, что напоминают им самих себя. Знаю, знаю, скажешь, это высокомерно… — нервно усмехнувшись, он щелкнул пальцем по фигурке, которую только что разглядывал.              — Мужчина со змеей — Асклепий, смертный, ставший настолько великим врачом, что мог даже мертвых воскрешать. Когда люди на Земле перестали умирать, Боги, точнее, Зевс, разгневались: и поразили его молнией. А затем вновь вернули к жизни, но уже как одного из них — нового Бога.       — Точно, — кивнула Джинкс. — Я могла бы и догадаться. Бог медицины.       Ей показалось, что это действительно немного высокомерно: вот так в открытую соотносить себя с самыми настоящими богами. И все же, не она была хирургом невероятного таланта, как мистер Каллен, обеспечивавший безбедную жизнь своей семьи на поколения вперед.       — А старец справа от него — Тиресий, — продолжил Эдвард. — То мужчина, то женщина: смотря какую змею ударит. Не Бог, но прорицатель. Зевс и Гера привлекли его, чтобы разрешить свой спор: но ответ так не понравился Гере, что она ослепила его. А Зевс сжалился и наградил даром — предсказывать будущее.       — Это статуэтка Элис, получается? — удивилась Джинкс. Здесь, как в случае с богом медицины, никакой очевидной параллели не прослеживалось. — Разве Асклепий не мог излечить его слепоту?       На лбу Эдварда залегла глубокая — вывернутой наизнанку галочкой — морщина: должно быть, он настолько не углублялся в древнегреческую мифологию.       — Мог, — Джинкс вздрогнула, услышав совсем другой голос за спиной: еще секунду назад там было пусто, но Джаспер умел подкрадываться так тихо, что, казалось, он и вовсе не ступал по земле. — Однажды Зевс ослепил Плутоса, чтобы тот одаривал золотом каждого, а не только тех, кого считал достойными. Именно Асклепий вернул ему зрение.       Джаспер не стал подходить к ним ближе: описал вокруг них вытянутую дугу, точно само их присутствие было крайне неприятным для него, и остановился возле мраморного фонтанчика на противоположном углу комнаты. Провел пальцем по грубовато вытесанным на нем узорам, поднимаясь все выше, пока ноготь не зацепился за слишком широкий выступ у основания — и продолжил говорить, устремив на нее взгляд черных глаз. Она готова была поклясться, что еще недавно его глаза были желто-карими, и все никак не могла понять: было ли это игрой ее воображения или Каллены частенько носили цветные линзы?       — Почему же он не вернул зрение Тиресия? — как можно непринужденнее спросила она.       — Тот не был ему равным, — Джаспер все так же неотрывно, даже не моргая, продолжал разглядывать ее.       Улыбка отчего-то исчезла с лица Джинкс: ей не понравилось ни то, что Джаспер сказал, ни то, как он это сказал.       — И все же, — глядя куда угодно, но не на него, тупо повторила свой вопрос Джинкс. — Это Элис ее для себя выбрала?       — Не знаю, — равнодушно пожал плечами Джаспер, наконец отведя от нее взгляд.       Он словно тут же забыл о них: подошел к книжным стеллажам и стал что-то задумчиво выискивать.       — Пойдем, — поспешно подхватил ее под локоть Эдвард. — Покажу тебе гостиную. Оставишь подарок у камина.       Тащил ее вперед за собой Эдвард крайне остервенело: Джинкс была уверена, что после на руках останутся синяки. Его острые локти так и мелькали перед глазами: взад-вперед, как у расхлябанной шарнирной куклы.       — В чем дело? — Джинкс постаралась сформулировать свой вопрос как можно аккуратнее, чтобы ни в коем случае не обидеть и не разочаровать Эдварда: она и так уже показала себя дурочкой, и опозориться хуже прежнего совсем не хотелось. — Я сказала что-то не то?       Джинкс почувствовала себя вызывающе лишней: такое бывало и раньше, но сейчас, окруженная богатым убранством дома Калленов, она впервые отчетливо поняла, что в этом мире — их мире — ей не было места. Сколько бы она ни гналась за ними: пропасть была слишком велика. Высокие потолки бесконечных коридоров вдруг показались до невозможности давящими, точно захлопывающаяся пасть: вот-вот проглотят ее и не подавятся.       — Нет-нет, — поспешил заверить ее Эдвард. Наваждение, охватившее Джинкс еще минуту назад, тут же спало. — Просто Джаспер очень не любит, когда кто-то нарушает правила.       — Правила?       — Да, с обеда до вечера библиотека всегда только в его распоряжении. Такие уж у нас правила! — и лицо Эдварда вновь расплылось в широкой, обезоруживающей улыбке.       — Здорово, наверное, жить в доме, где есть правила, — вздохнула Джинкс. — Личные границы и все такое.       — Ну, может и так, — Эдвард замедлил шаг, и Джинкс едва не врезалась в его спину. — А я то думал, подростки любят бунтовать против правил.       Джинкс пожала плечами.       — Говоришь, как будто сам уже старик.       Оставшийся путь до гостиной они прошли молча.       Когда Эдвард вновь предложил ей оставить подарок у камина, Джинкс послушно последовала его совету. Камин, к ее удивлению, оказался электрическим — а дымоход, уходящий куда-то наверх, к крыше, всего лишь добротной имитацией. Положив сверток с подарком на каминный портал, Джинкс едва не задела горшок, стоявший на самом его краю. В пышных белых цветах, возвышавшихся на мохнатых зеленых ножках, Джинкс узнала так трепетно когда-то выращиваемую ее мамой бегонию. От этих мыслей сердце тут же тоскливо сжалось.       Обернувшись и отметив, что Эдвард не смотрит в ее сторону, Джинкс склонилась над цветами и вдохнула полной грудью. Привычного легкого медово-розового аромата отчего-то не было. Она упрямо придвинулась еще ближе, чуть ли не нырнув носом в самую сердцевину бутона, но даже это не помогло — цветы почему-то совсем не пахли. От размышлений о том, в чем же заключался подвох, Джинкс прервал шум распахнутой двери — и толкнули ее с такой силой, что висевшая на стене картина, жалобно скрипнув, сорвалась с петли.       — Элис! — скривился Эдвард. — Веди себя по-людски.       — Вот зануда. Сегодня мой день! Что хочу, то и делаю.       Эдвард ничего не ответил: только смерил ее взглядом чуть более продолжительным, чем это было бы прилично, и, махнув рукой, молча пошел вешать картину обратно. Элис, впрочем, это нисколько не смутило — если ее вообще могло что-либо смутить — она уже бежала навстречу Джинкс, невесомо перебирая тонкими ножками, и когда между ними остались считанные сантиметры, Джинкс наконец ощутила цветочный запах: но такой тошнотворный, что если это и были цветки бегонии, то порядком подгнившие.       — Элис! Я так рада тебя видеть! — несмотря на свое хрупкое телосложение, Элис точно не была слабенькой, и объятия у нее были крепкими. Даже слишком. — Элис, Элис, отпусти, задушишь же!       — Прости, — мгновенно отстранилась она. — Я очень соскучилась.       Джинкс, говоря откровенно, тоже ужасно соскучилась: за все лето они виделись лишь единожды, и то на территории школы. А затем Каллены уехали на Аляску — кататься на горнолыжных курортах — и последующие дни все их общение умещалось в узком диалоговом окне мессенджера. Элис редко присылала ей фото, Эдвард — еще реже. От Джаспера было сложно дождаться и сообщения, да и те обычно сводились к набившему оскомину вопросу о том, не хочет ли она уехать на лето к своему старшему брату в Техас.       Элис сделала еще один шаг назад и немного в сторону, а затем, подхватив болтавшуюся на ремешке вокруг ее шеи маленькую розовую камеру, направила объектив прямо на Джинкс. Это была одна из тех камер, что стали популярны несколько лет назад: тогда все модные девчонки старшей школы Техаса обменивались свеже распечатанными прямоугольниками фото, оставляя сентиментальные надписи снизу, на белой рамке. Писать на ней было неудобно — ручкой приходилось вдавливать так, что оставались вмятины, а от фломастера — стоило неаккуратно провести рукой — разбегались мутные кляксы, точно от потекшей дешевой туши. Джинкс втайне мечтала, чтобы кто-нибудь подписал такую и для нее, но ее техасские подружки считали это глупым, как и все другие вещи, слишком внезапно ставшие популярными.       Щелкнула вспышка, и Джинкс, ослепленная ей, инстинктивно зажмурилась. Она ощутила, как напористый поток воздуха мазнул по щекам: значит, карточка уже выскочила из пасти камеры, и теперь Элис нетерпеливо трясла ей, надеясь поскорее проявить.       — Посмотри, какая ты милашка! Очень здорово получилось, Джинкси! — видимо, первые очертания фото уже проявились, и Элис поспешила поделиться увиденным.       — Надеюсь, я не моргнула.       — Еще как моргнула! Но уже после вспышки. Хорошее фото, — заверила ее Элис.       Окинув карточку беглым взглядом, Джинкс улыбнулась:       — И правда хорошее. Даже не думала, что так выйдет.       Элис просияла.       — Просто у меня есть видение! Я знаю, как подчеркнуть лучшее.              — Спасибо, — Джинкс потянулась было за карточкой, но Элис быстро увела свою руку в сторону, точно один из тех турецких мороженщиков с их избитыми фокусами.       — Нет, погоди, подписать надо.       Положила ее в нагрудный карман своей рубашки, и подмигнула:       — Позже подпишу. Будет тебе сюрприз.       Джинкс смущенно зарделась. Вспомнила, что, вообще-то, это она должна делать подарки имениннице, а не наоборот, и потянулась к свертку на камине — обернутому в дешевую упаковочную бумагу подарку. Безвкусную, конечно же, с разноцветными воздушными шарами и хлопушками, но лучше и не найдешь, сколько ни старайся — если, конечно, не хочешь расстаться со своим кошельком с концами.       — Держи. Это тебе. Надеюсь, что не прогадала с выбором.       Джинкс была уверена, что ее подарок особого впечатления не произведет. Она потратила ужасно много времени, мучаясь, пытаясь понять, что она могла бы купить для Элис такого, чего та не не смогла бы купить себе сама. В голову не пришло идеи оригинальнее, чем «лучший подарок — тот, что сделан своими руками». Такой, в который вложили душу и теплые чувства. Элис любила необычные дизайнерские шмотки — это знали все — в особенности вернувшиеся в моду шарфы скини, еще недавно бывшие нелепым пережитком нулевых. А Джинкс неплохо умела вязать — мама когда-то научила. Пожалуй, это было одним из достоинств ее семьи, впрочем, как и любой другой американской семьи из южной глубинки, которым она могла бы похвастаться: умение выживать своими руками и своей головой.       — Джи-и-и-инкс! — восхищенно прошептала Элис. — Ты умеешь удивлять!       — Тебе правда нравится?       — Очень!       Какое-то время они еще обсуждали ее подарок: его цвета, пряжу и неоспоримую схожесть с последней коллекцией Сен Лоран — а затем Эдвард распахнул тяжелые дубовые двери, привлекая к себе внимание, и пригласил их пройти в следующую комнату:       — Пора в обеденный зал!       «Обеденный зал». Джинкс вдруг показалось, что ее обдало холодом: может, то был сквозняк от распахнутой двери? Стараясь не подавать виду, она бодро последовала за Эдвардом. К ее удивлению, когда они вошли в зал, стол был совершенно пустым — лишь сервиз, рассчитанный на восьмерых гостей, и теплые блики от зажженных свечей, бегающие по белому фарфору.       Словно прочитав ее мысли, Эдвард извиняющимся тоном поспешил объясниться:       — Да, как видишь, торта еще нет, — он неловко почесал затылок, словно опасаясь ее реакции. — И вообще стол не накрыт. У нас есть такая семейная традиция: в дни рождения мы собираемся за столом и играем в три игры. Правда или действие, мафия, затем… Короче, сладкое остается на потом. Надеюсь, ты не сильно обижена на наши причуды?       — Все в порядке, Эдвард, — Джинкс начала тараторить, как всегда делала, стоило ей разнервничаться: вот и сейчас слова вылетали слишком быстро, половина окончаний проглатывались, и ее речь звучала по-детски невнятно. — Нет, правда, ничего такого, это же не мой праздник, а Элис. Мне вообще кажется, что это очень даже мило! В моей семье вот вообще никаких традиций нет…       — Может оно и к лучшему, — мрачно бросил Джаспер, вновь появившийся словно неоткуда, подкравшийся из темноты занавешенных коридоров, протиснувшись между ней и Эдвардом в узком проходе.       Видимо, прерывать ее разговоры с Эдвардом стало входить для него в привычку. Отодвинув тяжелый дубовый стул, он провел ладонью в пригласительном жесте. Было что-то гипнотизирующие в этом движении, из-за его точности и плавности, точно у оркестрового дирижера. Джинкс не сразу поняла, что непростительно долго смотрела на его пальцы, и, когда их взгляды все же пересеклись, почувствовала, как на щеках расплылся стыдливый румянец. — Присаживайся. Для тебя сегодня почетное место справа от хозяйки.       Джинкс была уверена, что от волнения обязательно запнется о ножку стула, ненароком потянет за собою скатерть или свалит вазу со стола — словом, сделает все то, что обычно происходит в дурацких ромкомах. Но ничего из этого не произошло. Она села за овальный дубовый стол, накрытый нежно-кремовой скатертью, и невольно вздрогнула, когда скрипнули ножки соседних стульев, царапнувших по холодному мраморному полу. Прямо напротив нее сел Джаспер, сбоку от него — Элис, а по левую руку — Эдвард.       — От хозяйки? Вы отмечаете дни рождения с родителями? — поинтересовалась Джинкс как бы невзначай.       — Конечно. Дни рождения — сугубо семейные праздники. Ты так не думаешь, Джинкси? — улыбнулась Элис.       Она не успела ответить: дубовые двери распахнулись во второй раз, и в обеденный зал зашли остальные члены семейства Калленов: Карлайл под руку с его женой, Эсме, и Розали в обнимку с Эмметом. Комната сразу же наполнилась смехом: очевидно, Каллены были в крайне приподнятом настроении после прогулки.       — Добрый вечер, миссис Каллен! Мистер Каллен, — вежливым кивком поприветствовала их Джинкс, приподнявшись со стула.       — Не стоит, не стоит, — поспешил успокоить ее Карлайл. — Присаживайся. Оставим ненужные формальности!       Манеру его речи Джинкс всегда находила несколько старомодной: так говорили аристократы в фильмах о викторианской Англии, но ему это даже шло. В конце концов, такие семьи, как Каллены, и были новой аристократией.       Скрипнул стул слева от Джинкс: теперь Эсме сидела так близко к ней, что она отчетливо ощущала каждую ноту в ее духах — что-то свежее, чистое, но резкое, как хлорка в бассейне.       — Не стесняйся, Джинкс, — она невесом погладила ее по плечу. — Друзья наших детей все равно что члены семьи для нас.       Джинкс охватила необъяснимая неловкость от этих слов: уж слишком незаслуженно поспешными они казались, и она все еще не была уверена, что ее дружба с младшими из Калленов успела зайти так далеко — но все же это было куда приятнее, чем холодная беспристрастность, царившая в ее родной семье.       — Спасибо, миссис Каллен.       — Называй меня просто Эсме, — улыбнулась она. Это была очень теплая и очень материнская улыбка: после такой даже дитя, до крови разбившее коленки, тут же перестает плакать.       Карлайл, приосанившись, сел во главе стола. На стене за его спиной, чуть покренившись набок, висело деревянное панно с лосиным рогами, и с места, на котором сидела Джинкс, казалось, что они росли прямиком из его головы. Это выглядело и торжественно-высокопарно, точно что-то из столь любимой им греческой мифологии, вроде истории про Минотавра, и крайне комично, как метафора, поданная слишком прямо и в лоб. Под лосиными рогами висело охотничье ружье, и его дуло было направлено в сторону плотно зашторенных окон: как подтверждение тому, что трофей получен в честной битве, а не куплен на одной из местных барахолок. Впрочем, Джинкс не могла быть уверена, что именно Каллены занимались охотой: все же, большая часть этого дома, судя по всему, осталось совсем неизменной с момента, как прежний хозяин почил.       Карлайл, поняв, на что она так засмотрелась, одобрительно кивнул:       — Мы с сыновьями иногда ходим на охоту. Грех не охотиться: здесь, в Абердине, лес крайне живой, — он улыбнулся. — Элис говорила, ты из Техаса. Не поверю, что тебя можно испугать ружьем.       Джинкс непроизвольно вздрогнула.              Мало кто знал о настоящих причинах ее переезда сюда, к отцу, из Техаса: и, собственно, слава богу — ради этого она и пересекла половину страны, сбежав на самый дальний ее край, променяв ласковое южное побережье на своенравный и ветреный западный берег.       — Техас? — оживился Эммет. — Наш Джаспер там родился. Не холодно тебе тут, после техасского-то солнца?       — Немного, — застенчиво улыбнулась Джинкс. — Но я здесь уже бывала в детстве. Сейчас заново привыкаю.       — Вот и Джаспер привыкает, привыкает, но, мне кажется, в глубине души все еще скучает по солнцу, — доверчиво поделился с ней Эммет.       — Джаспер романтик, — подперев подбородок рукой, согласилась Элис. — Ах, пустоши, жара и южная готика!       Джаспер скривился: то ли от того, что его обсуждали так, словно бы он тут не был, то ли от того, что не был согласен со сказанным. Впрочем, уточнять, в чем же именно заключалось дело, он не стал.       — Ну ты не волнуйся, Джинкс, — эти слова Элис уже говорила, повернувшись к Джинкс, — Джаспер у нас сияет ярче, чем техасское солнце. Не замерзнешь.       И подмигнула ей.       Джинкс невольно зарделась.       — Ты, наверное, тоже метко стрелять умеешь, да? — как бы невзначай спросила ее Элис.       «Не думай, не думай, не думай об этом» — заевшей пластинкой закрутилось в голове у Джинкс. «Они не могут знать о твоем секрете. Никак не могли бы узнать». «Если, конечно, не искали в интернете новости и криминальные сводки твоего родного захолустья, если не заметили, в каких заголовках фигурировало твое имя» — предательски зашептал внутренний голос. Чертовы репортеры, совсем не обеспокоенные тайной частной жизни несовершеннолетних. «Несовершеннолетних преступников» — осуждающе поправил внутренний голос. Джинкс подняла взгляд на Калленов — пауза явно подзатянулась, и ее увлеченное разглядывание мысков своих ботинок, выглядело как угодно, но точно не непринужденно — и встретилась с семью парами устремленных на нее глаз.       — Нет, — постаралась как можно убедительней сказать Джинкс. — Ни в коем случае.       — И как, веришь в это, Джаспер? — ткнула его локтем Элис.       — А почему нет? — равнодушно пожал он плечами. — Это не женское дело.       — Как старомодно, милый братец, — рассмеялась Элис. — Сейчас женщины могут все, не знал? Вот и Джинкс может все!       Этот разговор начинал уходить в какое-то другое, но не менее странное русло, и Джинкс даже захотелось выйти в уборную, чтобы смыть застывшую на ее лице маску испуганного олененка холодной водой, но на помощь внезапно пришел Эдвард.       — Конечно же, все, — поддержал сестру он. — В том числе отказаться от того, что не по душе.       Джинкс кивнула. Казалось, опасность миновала.       — А знаете, нам всем нужно разбить лед! — улыбнулась Эсме. — Узнать друг друга получше. Я думаю, самое время для первой игры.       Вот, теперь все наконец-то начинало походить на нормальный праздничный вечер.       — Чур, никому не врать. Читаю все ваши мысли, — шутливо пригрозил пальцем Эдвард.       Джинкс рассмеялась: порой ей и правда нравились его дурацкие шутки.       — Ну, это только до двенадцати, — кинула в него скомканной салфеткой Элис. — Твоя карета вот-вот превратится в тыкву.       Опасно наклонившись на стуле и протянув руку к серванту, Элис ухватилась за длинное горлышко пустой стеклянной бутылочки — судя по слою пыли, который ее покрывал, содержимое бутылочки было испито задолго до них — положила ее почти посередине стола и закрутила.       — Вау! — восторженно воскликнула она, когда горлышко остановилось на Джинкс. — Джинкси, новичкам везет! Правда или действие?       Джинкс перевела взгляд с пыльной бутылки на улыбающуюся Элис.       — Правда.       — Здорово! — она хлопнула в ладоши, и спешно вытянула верхнюю карточку из правой колоды. — Так, дай прочитаю… какой-то банальный вопрос…да, ладно… Джинкси, скажи, что ты будешь делать, если узнаешь, что умрешь через сутки?       Краем глаза Джинкс заметила, что старшие Каллены напряженно замерли.       — Не ожидала такой философский вопрос, — протянула она. — Я как-то не задумывалась… Ну, наверное, я предпочла бы не знать, что это мой последний день. Говорят же, что перед смертью не надышишься?       До того скучающе буравивший взглядом мыски своих ботинок Джаспер прервался и через плечо заглянул в карточку, что по-прежнему сжимала в руках Элис. Заметив это, она поспешно положила карту на стол рубашкой вверх.       — А я согласен с Джинкс, — поддержал ее Эммет. — К чему лишние терзания? Это как посреди праздника грустить о том, что он закончится. Надо наслаждаться моментом, а то станешь как…       — Нет, Эммет, — поднял руки в защитном жесте Эдвард. — Это вообще не похоже на меня.       Комната заполнилась смехом — только Джаспер молчал и неотрывно глядел на Джинкс.       — Ну, теперь ты кого-то выбирай, Джинкси, — вновь обратилась к ней Элис.       Джинкс крутанула бутылку и выжидающе застыла: пока каждый оборот становился все медленнее, ее сердце билось все чаще. «Хоть бы не Джаспер, хоть бы не Джаспер».       Бутылка остановилась на Розали.       — Правда, — опережая ее вопрос, бросила Розали.       Джинкс потянулась за карточкой.       — Сколько детей ты хочешь? — прочитала она.       Звякнуло что-то металлическое.       Золотая цепочка, которую Элис лениво наматывала на пальцы, выскользнула из ее рук, и металлическое сердечко ударило по деревянной столешнице.       Эммет, нахмурившись, всем телом придвинулся к Розали, приобнял ее, и, бросив отчего-то хмурый взгляд на Элис, а не на задавшую неловкий вопрос Джинкс, принялся поглаживать Розали по плечу, что-то ласково нашептывая ей на ухо.       Джинкс тут же побледнела. Было ясно, что она озвучила что-то очень неправильное, даже жестокое. Дернуло же кого-то такие вопросы писать — кто вообще в двадцать первом веке спрашивает о детях? Стыдливо переведя взгляд в сторону, Джинкс заметила, что единственным, кто не выглядел так, словно вот-вот бросится утешать Розали, был Джаспер: наоборот, казалось, он с нескрываемым удовольствием наблюдал за происходящим.       — Что-то не так, да? Простите, — промямлила Джинкс.       — Ничего, — внезапно подала голос сама Розали, и он прозвучал до неузнаваемости сломлено и глухо. — Это хороший вопрос. Я всегда хотела двоих: сына и дочку. Только вот я не могу иметь детей.       — Ой, — как же глупо и бестактно все вышло, подумала Джинкс. В первый же праздник с семьей подруги так облажаться. Вряд ли ее пригласят еще раз. — Прости, Розали. Правда прости. Я не знала.       — Все в порядке. Ты и не могла знать, — продолжила она заверять ее, но в какой-то момент запнулась, и, не выдержав, выбежала из-за стола. — Я пожалуй отойду ненадолго.       Последнюю фразу она бросила уже захлопывая за собой дверь.       Следом поднялся Эммет.       — Я тоже.       В гостиной повисла тишина: и Джинкс была готова поклясться, что всем было слышно, как скрипят винтики в ее голове, лихорадочно выискивая варианты как сохранить свое лицо.       — Не вини себя, — положила свою ладонь на ее руку Эсми. — Не ты составляла эти вопросы.       — Да, кстати, а кто составлял вопросы? — нарочито расслабленно закинув руки за голову, поинтересовался Джаспер. На его лице играла пренеприятнейшая улыбочка.       Джинкс впервые почувствовала что-то вроде неприязни к нему: Джаспер явно наслаждался каждой секундой происходящего. Заметив ее разочарованный взгляд, он немного посерьезнел. Но, видимо, все еще недостаточно: потому что в следующую секунду повернулся к Элис и подмигнул ей.       — Мы играем, чтобы сблизиться, — тоном школьной учительницы, читающей нравоучения, попыталась вернуть себе внимание Джинкс Эсме, словно не замечая странного поведения своих детей. — Джинкс, сегодня ты стала на шаг ближе к Розали. Давай будем смотреть на это вот так.       Эдвард закашлялся.       — Точно, не бери в голову, Джинкс. Может, еще раз прокрутишь бутылочку? Продолжим в меньшем составе, никто не против? — он окинул оставшихся за столом вопрошающим взглядом.       — Я всегда за, — кивнула Элис, и, повернувшись к Джинкс, доверительно добавила: — Не дуйся, Розали легко взрывается по пустякам. Драма квин. Не бери в голову, Эдвард правильно сказал.       В следующий раз горлышко бутылочки указало на саму Элис.       — Действие. Я выбираю действие.       Ватными руками Джинкс потянулась к карточке. Выхватив одну из них, глухо прочитала:       — Поцелуй в нос каждого присутствующего в доме.       На ее лице застыло нечитаемое выражение.       — Это хорошее задание! Сейчас сделаем.       Элис легко вышла из-за стола — правильнее было бы сказать выпорхнула, с ее то ловкостью юркой маленькой птички — и остановилась прямо напротив Джаспера. Схватила его за ворот рубашки, потянула на себя:       — Поцелуй любимую сестричку!       И неуклюже чмокнула в щеку.       Судя по лицу Джаспера, приятного было мало: он поджал губы, как всегда это делал в школе, сидя в столовой, так, словно у него ужасно болят зубы — но взгляда не отвел.       — Та-а-а-а-к, а кто тут у нас следующий? — воодушевленно протянула Элис. Если ее и оскорбило холодное поведение брата, то виду она не подала.       Следующим был Эдвард: он сам выжидающе повернулся к сестре, и немного наклонился, чтобы ей было легче дотянуться — даже сидя на стуле, он был все еще ощутимо выше Элис.       — Вот так, — одобрительно прокомментировала его действия она. — Мам, пап, иду к вам!       Последней настала очередь Джинкс: сначала к ней приблизился все тот же удушающий цветочный, немного с гнильцой, запах, а затем и сама Элис и ее губы. На задворках сознания вновь промелькнула мысль, что в отношениях с Калленами ее личные границы сужались с какой-то устрашающей скоростью, и тут же исчезла, стоило ей ощутить холод чужих губ на щеке. Поцелуй Элис был коротким, сухим и — да, крайне холодным — и напомнил ей о том, как она целовала лоб матери, погибшей по ее вине матери, прощаясь, провожая ее в последний путь.       — Все! — подытожила Элис, усаживаясь обратно на свое место. — У тебя такая бархатная кожа, Джинкси. Очень мягкая.       Неожиданный комплимент прервал поток неприятных мыслей.       — Спасибо, Элис.       Бутылочка вновь закрутилась, выбирая новую жертву: теперь ей стал Джаспер.       — Правда или действие? — Элис явно оживилась, увидев, на кого указало горлышко.       — Действие.       — Бу-у-у, скучно, — но разочарование в голосе Элис было скорее притворным. — За мной повторяешь.       Она выхватила лежавшую сверху в левой стопке карточку, и, бегло прочитав задание, улыбнулась:       — Ну, тут сказано, передай свой телефон человеку, что сидит напротив тебя. До самого конца игры.       Джинкс не сразу поняла, что человеком, сидящим напротив Джаспера, была она. Белый айфон заскользил по лакированной поверхности столешницы и остановился, врезавшись в ее локоть.       — Что?       — Тебе, Джинкси, тебе, — услужливо подсказала ей Элис. — Прочти все его переписки, потом мне расскажешь!       Последние полчаса игры прошли совершенно незапоминающимся образом: больше не было неудобных и каверзных вопросов или заданий, а может, им просто везло и таковые перестали попадаться, и когда Розали и Эммет вернулись за стол, карточек в стопках почти не осталось. Айфон, к которому Джинкс так и не притронулась за все это время, все еще лежал у ее локтя. И, честное слово, Джинкс не собиралась подглядывать, но когда его экран загорелся и дважды мигнул белыми облачками оповещений, она невольно прочитала каждое из них. Это были сообщения, отправитель которых был обозначен весьма кратко — В. А. — и их содержание не на шутку ее напугало. Первое было таким: «надеюсь, ты понимаешь всю серьезность своих обвинений». Второе: «вижу: хочешь свободы. более веские доказательства, и ты ее получишь». Речь явно шла о каких-то судебных разбирательствах, и Джинкс не была уверена, что у Калленов они вообще могли быть — особенно, с чего бы этим было заниматься кому-то настолько юному, как Джаспер? Если только не… Нет, подумала Джинкс, это явно никак не касалось ее дела: иначе откуда бы там упоминалась свобода Джаспера? Неужели он так же, как и она, оказался втянут в ужасную историю — против своей же воли?       Джинкс постаралась сделать вид, что ничего не заметила и прочитать не успела: благо, вернувшиеся Розали и Эммет предложили перейти к следующей игре, и теперь ей не было нужды держать его айфон возле себя. Она аккуратно толкнула его — и, во второй раз прокатившись по столешнице, телефон вернулся к своему законному владельцу.       — Судьей будет Джаспер, — Элис уже распределяла роли во второй игре. — Он очень хорошо умеет судить!       Следующая игра оказалась мафией: и это уже было куда веселее и интереснее. Джинкс выпала роль мирного жителя, самая сложная и неудачная, но ей все же удалось продержаться до середины игры. Во многом потому, что играла она не совсем честно: подглядывая сквозь едва приоткрытые глаза. Ей, конечно же, было немного стыдно, что она одна из всех жульничала в этой игре, но желание победить и произвести впечатление таким глупым и детским способом взяло верх.       Последними оставались Элис и Эдвард.       — Мафия победила! — наконец, победно вскинула руку Элис. — Это честная игра, Эдвард.       — Как же, — улыбнулся он и повернул лицевой стороной свою карточку. Шериф. — Бедный наш город, если им правит мафия.       — Боюсь, кто-то сегодня жульничал, — перебил их Джаспер.       Джинкс напряженно замерла.       — Слишком поздно, судья, — оскалилась Элис. — Замечать надо вовремя.       — Это почему же еще, — тут же начал спорить Эммет. — Я вот вообще считаю, что тебе нельзя было играть. И Эдварду.       Смысл разговора стал ускользать от Джинкс: еще минуту назад она была уверена, что сейчас Джаспер уличит ее в обмане, а теперь казалось, что ее присутствия никто и не замечал.       — Начинается! Претензии надо подавать вовремя, — раздраженно ответила Элис. — Таковы правила. Да, господин судья?       — Правила есть правила, — согласился Джаспер. Выглядел он при этом совершенно незаинтересованно.       Вечер плавно перетекал в полночь, и теперь комната слабо освещалась кованой люстрой со свечами. В тусклом свете лица Калленов напоминали восковые фигуры.       — Осталась еще последняя игра, — вдруг напомнила Эсме.       — Верно, — хлопнув по столещнице, согласился Карлайл. — Вы проголодались, дети?       И словно в подтверждение его слов у Джинкс протяжно заурчало в животе. Она почти и забыла, что этот день рождения как-то подозрительно долго обходился без праздничных сладостей и именинного торта.       — Нехорошо играть голодным, — поддержал отца Эдвард. — Не уверен, что не испорчу вам всем игру.       — Согласна, — страдальчески скривилась Элис. — Мне от одного запаха уже крышу сносит.       Джинкс непонимающе покосилась на нее: от какого еще это запаха ей голову сносит?       Лучше бы так к своим тошнотворным духам принюхалась.       — А я ничего не чувствую, — робко подала она голос.       — Это нормально, Джинкси, — заверила ее Элис. — У всех так поначалу. Скоро сможешь.       Карлайл покинул гостиную, скрывшись где-то в глубине протяжного коридора-лабиринта, и минут пять оставшиеся за столом провели в напряженном ожидании, до тех пор, пока он не вернулся. Вернулся он уже не один — на его руках была овечка, самая настоящая живая овечка, коротко остриженная и испуганно блеющая. Видимо, это удивило только Джинкс — настолько, что она привстала со своего места, не сводя недоуменного взгляда с приближающегося к столу Карлайла. Впрочем, как только он грузно опустил оробевшую овечку на середину стола, остальные Каллены тоже повскакивали со своих мест.       — А я не… — Джинкс сама не знала, что хотела сказать, но договорить ей в любом случае не дали.       Элис, размяв затекшую шею, бодро спросила:       — Ну, кто первый?       А дальше все произошло так быстро, что Джинкс ничего не успела понять: она могла бы поклясться, что запиши кто происходящее на камеру, даже замедлив видео в два раза, разобраться в том, что случилось, это бы не помогло. Она услышала протяжный и короткий писк овечки, тут же прервавшийся, а затем горячая, вязкая кровь брызнула прямо ей в лицо. Джинкс стала пятиться назад, к окну, и когда ей наконец удалось что-то разглядеть, она увидела Калленов, припавших жадными ртами к бедному белесому тельцу овечки, словно иссыхающему и синеющему с каждой секундой. В нос резко вдарил запах чего-то металлического.       Кровь.       На ее лице была кровь.       По тонкой шее животного тоже стекала кровь, и Элис, припавшая к ней, прервалась и подняла взгляд на Джинкс, широко улыбнувшись: с ее полных губ, что не более часа назад целовали Джинкс, теперь стекала вязкая, как смола, кровь. Элис что-то сказала Карлайлу, и он тоже посмотрел на Джинкс — так, как уже когда-то делал во время их первой встречи в больнице. Это был взгляд врача: оценивающий, прикидывающий, насколько тяжело состояние его пациента.       К горлу подступила тошнота, и Джинкс согнулась, едва не упав на колени. На светло-бежевом ковре появилось еще одно омерзительное пятно, но вряд ли бы это теперь могло обеспокоить Калленов: комната и без того была запятнана кровью.       — Что…что вы делаете… о боже… — вот и все, что она смогла из себя выдавить.       Джинкс поняла, что разбираться в происходящем совершенно не было смысла. Надо было бежать, и бежать как можно быстрее, не оглядываясь и не надеясь на чужую помощь. Это была ясная и здравая мысль, наверное, лучшая ее мысль за весь этот вечер, но вот только лимит своего везения она явно уже исчерпала: согнувшись от боли над ковром и выворачивая свой желудок наизнанку, Джинкс и не заметила, как Джаспер, отделившись от других Калленов, обошел ее со спины.       А затем все поплыло, резко поднимаясь вверх, пока совсем не размылось в сплошное белое на потолке.       Белое. Чистое. Идеальное.       Такое, какими она их знала, и какими они никогда для нее больше не будут.