Мне нравится все, что тебе нравится

Майор Гром (Чумной Доктор, Гром: Трудное детство, Игра) Текст
Джен
Завершён
R
Мне нравится все, что тебе нравится
Анни Ленц
автор
Пэйринг и персонажи
Описание
КФ3-0900 Олег что-то долбит от скуки большую часть года, пока выжидает момент для запуска их с Серёжей плана. Хазин ему это продает. Заросший Волков с бешеными глазами для него выглядит как покореженный жизнью бывший военный, полубездомный, зависимый и жалкий, он его презирает и издевается. А Олег получает половину кайфа от того, что этот хлыщ понятия не имеет, что он может убить его зубочисткой, и подыгрывает только из любви к искусству.
Примечания
Мой ТГ - https://t.me/annylenc
Поделиться

Часть 1

Если говорить в двух словах, четко и по существу, как перед начальством, расклад был таким — с армии кормились все серьезные люди, кто-то больше, кто-то меньше. Мелкие производители, конечно, предпочитали не связываться — но это и не люди были, а шелуха, сегодня сварит грамм, завтра продаст, и так до тех пор, пока какой-нибудь собачник не заснимет в позе раком в лесополосе. Все нормальные кормились с армии, и кое-кто, глядя на успехи стремительно расширяющегося бизнеса, даже уходил в бессрочный отпуск или запрашивал перевод в регионы поудобнее — чтобы по каждой проблеме не приходилось через полстраны кататься, а потом соображать, как границу пересечь. Там реально был бизнес, конвои с гуманитаркой, обвесы на гантраках, по дополнительной сумке каждому после подписи контракта, ласковые разговоры с местными на подвалах — находишь способ привезти, а дальше уже находят способ у тебя забрать. Цены там ломили такие, что, глядя из столицы, хотелось спросить, что за курс такой у местного доллара? Высокий спрос, ограниченное предложение, законы рынка — в цену закладывались сложности с логистикой, а если не нравится — велкам на родину, тут можно и выбирать, и торговаться. Билет на самолёт бери и вперед. Петя в эту херню не совался никогда — хотя предлагали, и не раз предлагали, и даже переводом манили, хотя со всех желающих за такой перевод драли бабки. Петя был эффективным, Петя нормально встраивался в рынок, и там бы встроился. Но там был бизнес, двадцать четыре на семь, и все вопросы нужно было решать лично — а то связь, то обстрелы, то с позиций не уйти. Пришлось бы гонять через границу туда-сюда, маршруты разведывать, с местными договариваться. А если что не так — начнутся терки с потребителями. А потребитель, сука, чувствовал себя там царем и богом — у меня в руках автомат, а ты, блядь тыловая, мне втираешь, что цены выросли, потому что на днях машину с весом прямой наводкой разъебали? Не любила армия МВД. Никогда не любила. Те, кто пожестче, для таких вопросов отдельный штат держали, чтобы не пересекаться. Чтобы только мили на карту капали и крипта крутилась. Пете бизнес не нравился. Пете нравилось нормально жить. Удобно, красиво, чтобы быть хозяином. Какой ты хозяин, если трясешься в душном “Патриоте”, делаешь послушное лицо на блокпостах, нихера не понимаешь, что орут вокруг, и руку под пиджак можешь даже не совать — ну шмальнешь ты один раз, ну шмальнут в тебя десять, закопают в песок. Петя зарабатывал деньги не для того, чтобы они на счетах копились и потомкам перешли — тем более что и переходить было некому. Петя хотел жить сам — и так, чтобы остальные жизни крутились вокруг него. Поэтому Петя тоже кормился с армии — но по-умному. Он ждал, когда армия придет к нему сама. В перерывах между контрактами, в увольнительных — солдатня рвалась к красивой жизни. До столицы доезжали те, у кого реально были деньги на столицу, с выплатами за ранения, за горячие точки, с наградными и прочее хуе-мое. Пачки денег и неуемное желание побыстрее их спустить. Эскорт, бухло, вещества. Цены ниже, чем там, но выше, чем для прочих здесь — надбавка за риски при обслуживании. Петя закрывал потребность. И тут было сразу несколько плюсов — помимо очевидных, чтоб не повторяться. Во-первых, продавал он здесь не разбодяженную дрянь для окопов, под которой сутки не спишь, а потом еще сутки на отходосах трясешься. Нормальный порошок продавал, для расслабления и культурного отдыха. В основном кокос, конечно. Это даже звучало лучше — ко-ка-ин, как в кино про красивую жизнь. Впечатления создавались прямо при расчете, стоимость впечатлений закладывалась в финальную цену, маржа взлетала до небес. Если хотелось чего попроще — нормальный фен, тоже не грязные соли, розовый, пылинка к пылинке, чтобы нос не драло. Качество, бренд — хоть ИП открывай. И во-вторых — клиентура. Те, которые с автоматами чувствовали себя там королями жизни. Они и сюда приезжали такими же — с претензией на исключительность. У нас не просто бабки, у нас право хозяйничать — как там. Мы его кровью и потом выбили, привезли с собой. Однажды посмотрел на мир через прицел — везде и дальше можно так, значит. Они обламывались, конечно. Иногда — прямо в разговоре, щелкало что-то в голове, и человек менялся. Горбились плечи, тускнел взгляд. Доходило, что нихера тамошние заслуги не значат на гражданке, где любителей покомандовать будет поболее, чем на передовой, и игры здесь посложнее, хищники позубастее, армейские выебоны не действуют. А тех, кто не понимали сами, доламывал Петя. Объяснял на пальцах, что там осталось там, а здесь было здесь, и отношения “продавец-покупатель” крайне расплывчато регулируются законом о защите прав потребителей, формула “клиент всегда прав” осталась во временах дикого капитализма, а если совсем все плохо — посмотри сюда, ты реально не всекаешь, кто я такой? Ты не понял еще, что за твой грамм на кармане я тебе в течении получаса семь лет организую, и рассказывай потом всем подряд, что этот грамм я тебе и продал? У тебя чутья совсем нет? Ради этих моментов Петя и подрабатывал. Бабки, конечно, тоже — но за бабки можно было и криптой торговать, или заниматься еще чем-нибудь молодежным. Но Петя свой дополнительный заработок — как и основную работу — любил за возможность общаться с людьми. Это был быстрый кайф, иногда такой силы, что член вставал совершенно не метафорически. Чуть сложнее, но и чуть интереснее, было играть вдолгую. С теми, до кого доходило не сразу, и на кого одним махом вывалить правду о жизни было чревато. Они иногда уезжали, так и не въехав в ситуацию до конца. Потом возвращались — а здесь все по-старому. Те же цены, те же гладкие люди, тот же улыбчивый Петя. А бабки уже с другим привкусом. А бабы из эскорта уже не такие сочные. А кокаин уже как будто вставляет не так, и нужно больше, сильнее, нужно добавить грязи, потратить все, влезть в долги — хотя в долг Петя не отпускал никогда, с кого трясти потом, если не вернется? С безутешной вдовы? Были и такие, конечно, с которыми уже делать ничего не надо было. Опытные. Вернулись раз, вернулись два, вернулись три. Поняли что-то, успокоились. Осознали, что прежнего вкуса у родины уже не будет, и с одной дороги уже так же ярко не вставит. Бабки они продолжали тратить, но как-то по инерции. С ними было не особо сложно — только если переклинит — и не очень интересно. Так, подпинывать иногда, смотреть — психанет или нет? Такие быстро переставали быть Петиными клиентами — переходили на продукт попроще. Впечатлений им уже нахуй не надо было — только функция. Раскатать дорогу, ебануть, повторить. Не спать неделю, потому что нахрена ехал на гражданку, спать, что ли? Там отоспаться можно. Там и спится лучше — когда херачат часами без продыху. Из таких у Пети был только один — если брать в расчет постоянников. Хрен его знает, когда он подвалил в первый раз — Петя не запоминал бесконечных одноразовых просителей, и обычная осторожность барыги ему была без надобности. Петя его зафиксировал, когда услышал вес — не на одну дорогу, и даже не на две. — Сколько? — переспросил он, поднял голову — до этого листал Инстаграм почти механически, чтобы не впускать в себя вот это унылое, как на кассе в Макдоналдсе. — Ты на роту берешь, что ли? Про роту он так ляпнул, но пригляделся и понял, что чуть-чуть промахнулся все-таки — этому вояке рота могла разве что в сладких снах сниться, про чудесные времена, когда хер стоял, деньги были, а руки не дрожали. В армии за такой вид быстро бы определили к зубной щетке — сначала унитазы чистить, а потом себя. Но это вообще нормальная тема была для военщины. Кто-то до старости лет обувь по мыскам равнял, а кто-то расслаблялся, когда можно было. Этот вот расслабился. Петя принюхался — несло от него, конечно… То ли от спутанных, колтунами сбившихся волос, то ли от неясного цвета куртки с засаленными рукавами. На вокзале такие дрыхнут обычно, а не фен мелким оптом берут. Но и плавило его, да. Руки в карманах — классика клиентов в ломке, но все равно видно, что трясется, плечи под курткой дергаются, зуб на зуб не попадает. И глаза такие — остекленевшие глаза, характерные. Надо человеку. Срочно надо. Если ему сейчас дать — употребит прямо здесь, с руки. Пете было насрать, естественно, главное, чтобы не отъехал от этого — передознувшийся клиент перестает быть клиентом, такая вот нехитрая мудрость. На роту берет, ага. Статья известная, часть четвертая — сбыт, крупный размер, от десяти до двадцати лет. Та же часть, где про служебное положение. Нормальный такой замах, чтобы наверняка — если вдруг удастся со служебного положения соскочить. Не то чтобы Петя серьезно парился. Тогда у него с крышей все было нормально, серьезно не прессовали, залетных тоже быть не могло. Тихо все жили в их болоте. Шухер наводили на других фронтах. Но чуйка все равно работала. Говорило внутри что-то — левая тема, не ведись. Конечно, Петя повелся. За угол, подальше от посторонних глаз — и пощелкал пальцами перед лицом, чтобы слушал внимательно. — Телефон сюда. Клиент забормотал что-то, завозмущался. Петя щелкнул громче. — Телефон дай сюда. Получил телефон — говно какое-то китайское, экран весь в трещинах, чехол липкий, в руках держать противно. Покрутил. — И хер ли мне с ним делать? Разблокируй давай. Получил разблокированный. Про себя восхитился — ну надо же, права не качает, послушный какой. Значит, и правда так надо — что аж рефлексы отключило. Интересно, что еще у него можно сейчас потребовать? Полный досмотр провести? Потыкался в телефоне — диктофон, приложения. Вроде не писало ничего. — Из карманов доставай все. Опять завозился, что-то про деньги начал. Петя даже говорить ничего не стал — еще кислород тратить. Что-то не нравится — выход перед глазами. То, что перед глазами только дорога, только дай-дай-дай — не Петина проблема. Деньги он достал в первую очередь, протянул Пете рассыпающиеся в руках бумажки. Петя их кое-как не выронил, подровнял, посчитал — выходило нормально, кстати. Как раз по запрошенному весу. И купюры были крупные, хоть и мятые, как из помойки. Не на улице настрелял, ссылаясь на бедность. Или настрелял и обменял потом, чтобы не таскаться с полными карманами. Вытащил еще дрянь всякую, сгрузил на опасно качнувшуюся крышку мусорного бака — рванье, бумажки, железки какие-то гнутые. — Куртку снимай. Куртка полетела на землю. Петя обошел кругом, посмотрел внимательно — нормально, нет ничего лишнего. По уму бы, конечно, подставному такой жучок должны были засунуть, что только при полном досмотре нашелся бы. Но так то подставной, а то терпила, которого припугнуть надо, раз уж разговор о серьезных объемах пошел. Петя посмотрел еще раз. Если армия и стала бывшей, то не так давно — не успел клиент еще расползтись или высохнуть. Даже сейчас ровно стоял — только руки на груди скрестил, пытался не показывать, как в кистях выламывает. И одежда под курткой у него почище была. Свитер какой-то, из-под него рукава водолазки натянуты почти до кончиков пальцев, ворот свитера вытянут и видно поверх водолазки еще и майку. Собрал все, что было дома, чтобы с ознобом справиться. — Это что? — Петя шагнул ближе, потянул за шнурок, уходящий под майку. Клиент тут же вскинулся, руками замахал — Петя отшатнулся, потянулся на всякий случай к кобуре. — Ниче, — просипел клиент наконец-то внятно. — Не твое дело, мужик. Продашь или нет? — Хочешь, сделаю так, что ноги в пяти местах окажутся сломаны? — ласково сказал Петя. — Мужиками ты не здесь командуй. Здесь ты со мной договариваешься, и как я скажу, так и будет. Что там у тебя? Клиент опять ушел в несознанку, обхватил себя руками, начал бормотать что-то, и вроде не по-русски даже. Рожа у него была такая, конечно… Как бы Петя со своим мелким бизнесом запрещенные в Российской Федерации организации поддерживать не начал. Петя снова потянул за шнурок. Надеялся, что клиент опять забуянит, тогда с чистой совестью и вломить ему можно будет. Но — не случилось. На шнурке болталось что-то, в темноте сразу и не разобрать. Петя пригляделся — вроде клык какой-то, типа волчьего. Ну надо же, зверюга какая. Что ж ты по подворотням барыг выискиваешь, зверюга, а не на луну воешь? Так и повелось с тех пор, что про себя Петя называл этого Волком. А то все клиент и клиент — недружелюбно как-то, не клиентоориентированно. *** Волк объявился через две недели — подвалил на том же месте, опять запросил столько, что дали бы от десятки. — Слышь, дядь, — недовольно сказал Петя, — ты бы предупреждал, что за мелким оптом. Так дела не делаются, я тебе не овощебаза. Вечер был паскудный тогда, а от клиента — Волка, собаки подзаборной — снова несло, еще крепче прежнего, теперь и перегаром разило. То ли он реально на целую семью брал и сам крошки слизывал, то ли здоровье было такое, что в космос можно отправлять. — Чет в телефонной книге не нашел тебя, — голос у Волка был все такой же сиплый, как будто придушеный. — Оставь номерочек, наберу в следующий раз. Доставку организовать можно будет? Больно языкастый он оказался в этот раз, а у Пети настроение ниже некуда было, так что он не отказал себе в удовольствии, руку на плечо положил, продемонстрировал силовое воздействие на болевые точки, понаблюдал, как глаза начинают из орбит лезть. Жал до приглушенного звука, потом отпустил. Хотелось бы погромче, конечно, но от такого, пожалуй, ора дождешься, только если ногами его начать бить. Закряхтел — и то хорошо. Осознал. — Доставка от ста тысяч пендосских гривен, — сказал Петя. — Я тебе даже в фирменный пакетик упакую тогда. А пока давай, в руках себя держи. Телефон он ему дал, впрочем, инструкциями по связи снабдил — а то второй раз получалось некрасиво, уезжать приходилось пустым и раньше времени. Не таскать же с собой каждый раз крупный размер в ожидании очередного бомжа в ломке. *** Волк вышел на связь через две недели, как по часам. Сначала позвонил — у Пети не то было настроение, чтобы с незнакомых брать, так что сбросил. Дождался отбивки в Сигнале — “мне мелкий опт нужен, организуешь?”. Организуешь, бля, как будто давалку вызывал. Впрочем, объяснить правила телефонного этикета можно было и при личной встрече. “Где обычно”, — скинул Петя. Приехал специально почти на три часа позже, хотел проверить — дождется или нет? Отменил ради этого пару встреч помельче, забил на то, что в это время там крутилась обычная клиентура, так сказать, без предварительной записи. Волк ждал. Терся между машин, бегал глазами по сторонам. К вечеру похолодало, и куртка у него была новая, темно-зеленая, почти до колен. Капюшон скрывал нечесанную голову, нижняя часть лица была обмотана какой-то тряпкой. Петя чуть не помер со смеху — хотел изобразить приличного человека, но получился все равно конченый нарик. У машины Петя обычно дела не вел, но Волк его сразу срисовал, как только Петя дверью хлопнул, подошел вразвалочку. Вид у него снова наглый был, не как в первый раз, когда он двух слов связать не мог и соглашался на все что угодно. Нехорошо. Клиент должен понимать, где он и кто он. — Чет ты поздно сегодня, — вместо нормального приветствия заявил он. Сука какая, еще права качает. — А ты доставку ко времени заказывал, что ли? — Договор же был, типа, что как обычно. — Какой договор, дядь? Подъехал когда смог, мне отчитываться перед тобой, что ли? — А че, рука не поднимется лишний раз написать, что задерживаешься? Отпинать его прямо на месте было бы слишком просто, так что Петя вздохнул глубоко, натянул на лицо широкую улыбку. — Ты пререкаться будешь или товар смотреть? У меня икс два сегодня, можешь сразу на месяц взять, если при бабле. — При бабле, при бабле, — протянул вконец охамевший мудак. — Куда смотреть-то? — Сюда смотри, — сказал Петя, поманил его аккуратно к багажнику, сделал вид, что открывает, дождался глаз загоревшихся на том конце, а дальше дело техники — руку к спине, мордой в машину, ствол под ребра. — Знаешь, что это? Интересно будет, если у него после армейки крыша съехавшая, между тем подумал Петя. Сейчас осознает, что ему в спину тычется, и отлетит совсем. Посмотрим тогда. Может, и применить придется. Будет самооборона, за такого даже похвалят. Если начнет крутиться — сделаю предупредительный в ноги. Хрен его знает, может он какой-нибудь спецназ. Волк не крутился, замер — Петя всем телом чувствовал, как его потряхивало, на такой дистанции интим круче, чем с бабой. Вроде кивнул. Когда морда размазана по стеклу, не особо понятно. — Словами, блядь, общайся, — добродушно сказал Петя, щелкнул предохранителем. — Знаешь, что это? — Слышь, успокойся, убери огнестрел, — раздалось из-под локтя приглушенное. Как будто в Пете была проблема, как будто это он права качать начал. — Ты по-русски разучился понимать, что ли? Я тебе русским языком вопрос задал, я от тебя ответ четкий услышать хочу, ты че начинаешь мямлить? Ты не русский? С тобой на каком языке разговаривать, чтобы ты понял? Дернул заломленную руку вверх, почувствовал судорогу. Волк не орал, сдерживался. Ничего, подумал Петя. Сегодня он у меня заорет все-таки, сегодня мы на полпути не остановимся. — Русский я, русский, хорош, я все понял! — Нихуя ты не русский, у тебя рожа, как у дага. С переводчиком поговорим? Адвоката вызовем? Братьев твоих подключим? Дернул еще раз, услышал приглушенный всхлип. — Да не даг я, успокойся, говорю тебе, понял я все, ты мне руку сломаешь сейчас! — Я тебе и ногу сломаю, если захочу, я тебя прямо здесь могу по частям переломать, в багажник засунуть и в Ленобласти выкинуть. И всем насрать будет, прикинь? Че ты понял? Нихера ты не понял, раз рот открываешь не по делу. Еще раз давай — знаешь, что это? Для поддержания разговора ткнул стволом посильнее. — Огнестрел, — прохрипел Волк. Нормально. Начал въезжать. — Знаешь, почему я его достал? — Не знаю. — А я тебе объясню сейчас популярно. Знаешь, как пендосы говорят, когда стрельбе учат? Если достал ствол и направил на человека, будь готов стрелять. Как думаешь, готов я стрелять? Пауза Пете не понравилась, так что он рванул заломленную руку снова, так, чтобы точно чувствовалось — и дождался наконец-то стона. Перестал клиент из себя недотрогу строить, поплыл. — Как ты думаешь, что мне будет, если я тебя прямо здесь пристрелю? Волк дышал часто, неглубоко — отходил от приступа боли. — Нихера тебе не будет, — произнес он на выдохе. — Ты мент, что ли? Петя развернул к себе скрюченное тело и без паузы, без замаха всадил кулак в живот, прямо не выпуская ствол, для лучшего, так сказать, утяжеления — печень, печень, диафрагма, следов не останется, Дождался, когда организм сползет на землю, пнул пару раз — куда попало, больше для острастки. — Рот не открывай, когда не просят, — беззлобно посоветовал он. — Понял, что был не прав? — Понял, — просипел Волк. Хотя какой он после такого был Волк? Так, волчара позорный. — Общаться впредь нормально будешь? — Буду. Извини, командир. За “извини” Петя ему даже нормально отсыпал, хотя сначала хотел штрафануть за хлопоты. Уже сидя в машине, наблюдал, как Волк отползает аккуратно, подумал вдруг — как бы он не передознулся после такого, сейчас ведь еще додумается смешать с какой-нибудь аптекой… И одернул себя тут же — что он, Минздрав, чтобы предупреждать? Отличный вышел вечер. Петя заполировал впечатление кокосом, прямо с торпеды, расслабился. Подумал — а ведь Волк этот, пожалуй, через пару месяцев урок забудет — у таких, как он, новые связи в мозгу херово обрабатываются. Так что придется прессовать снова. Надо будет отъехать тогда подальше, а то тут все-таки люди ходят, особо не разгуляешься. А где-нибудь в подворотне можно будет и обработать вдумчиво, не оглядываясь по сторонам. *** Не то чтобы Пете нравилось само насилие — вот эти крики, кровь, кости ломать, мордой по полу возить. Если получалось, Петя предпочитал словами. Силовое воздействие шло в ход в крайних случаях, когда не срабатывал статус, положение — Волку бы он корочки совать не стал, и Росгвардию вызывать было бы не к месту. Но когда получалось сделать все чисто, Петя кайфовал не меньше, чем от терок с клиентами. И тут у него сложилось все один к одному — сначала того мудака прессанул, а потом со страховой пришлось общаться, и недели не прошло, так что впечатления еще не выветрились. Началось все с того, что у Пети сгорела машина. Происшествие было из разряда трагической случайности — загорелась она ночью, на парковке среагировали быстро, но только и успели, что соседние машины спасти. Петя, само собой, тут же заказал экспертизу, добыл записи с видеокамер — и не как лохи добыл, через суд в течении месяца, а нормально, одного разговора с СБ хватило. Но дело было чистое, на камерах никто подозрительный не терся, и экспертизу тоже сделали быстро — замкнуло проводку. Петя уже знал, что выебет сервис, и выебет так, что они даже стонать не смогут, но страховую, естественно, набрал в первую очередь. А там зацепились за экспертизу, вина сервиса, будем расследовать, о выплатах пока речи не идет, негарантийный случай, можем оплатить ремонт в пределах фиксированной суммы. Ремонт, ага, сгоревшую тачку они ремонтировать собрались. Лох бы начал скулить по телефону, угрожать судом, ныть и жаловаться. Петя лохом не был. Петя положил трубку, когда понял, что намечается разводняк, сделал один звонок. Вопрос оказался на полчаса. Через полчаса ему позвонил старший менеджер ближайшего отделения, пригласил обсудить вопрос лично. А лично все прошло как по маслу — менеджер извивался, называл глубокоуважаемым Петром Юрьевичем, рассказывал, что выплата будет в полном объеме, и компания еще возьмет на себя общение с сервисом, так что компенсация будет чрезвычайно выгодная, и разве что под стол не лез, чтобы яйца вылизать. Ради такого Петя работал и подрабатывал. Ради общения с людьми. *** Общение с людьми не всегда шло по плану. Сгорела городская бэха, Петя пересел на внедорожник. Купил когда-то случайно, когда денег было дохрена, а потратить хотелось. Нормально, подумал тогда, багажник такой, что два тела засунуть можно, за город будет выбираться. Не выбрался ни разу. Внедорожник стоял в гараже, исправно катался на ТО, даже не зарос хламом. Что в такой багажник можно было запихнуть, мангал, комплект спальных мешков, лыжи? Развлечение на все сезоны. Но Петя развлекался либо в городской черте, либо через бизнес-класс. Багажник пустовал. Петя гнал на юг, то и дело тянул руку к телефону на торпеде, одергивал. Что поставить? “Мою волну” запустить? Плейлист какой-нибудь под настроение? “Для таких вечеров, когда ты обдолбанный, а у тебя в багажнике валяется избитый наркоман”? Он ведь даже не помнил, с чего все началось. Что ему Волк сказал такого. Он приехал уже в кондиции. С утра поговорил с отцом, как обычно — слово за слово, и вот уже в трубке мат-перемат, он жмет красную кнопку, отец набирает тут же, он, как дебил, не швыряет телефон в нижний ящик стола, а смахивает, снова слышит ор, орет в ответ, ждет как всегда, что отец выдохнется и сбросит первым, но отец не выдыхается никогда, и Петя кидает трубку перед собой на стол, от нее, кажется, по кабинету расползается жар, и когда наконец-то получилось попасть по красной, от этого жара он чувствовал себя выкаленным. Воздух дрожал, как стекло на высотках в плюс сорок, в голове звенело. Из нижнего ящика Петя достал заначку. Раскатал, употребил. Дальше было все как обычно, но гораздо, гораздо проще. Он ведь даже не обдолбался до невменоза, он нормально ходил, нормально говорил, нормально держал руль. И выключало его иногда не потому, что он был угашенный. Память отсекала все ненужное — нахрен запоминать, как ты двадцать минут в пробке стоял? Долой. Нахрен запоминать, как на входе прилипалы начинают виться, только что языком в ухо не залезают, Петя, Петечка, ты привез? Долой. Как опасной бритвой. Что ему такое сказал Волк — тоже долой. Как подкатил, что предъявил. Они после того инцидента у тачки нормально общались, пересекались еще три раза. Конфликт был не по горячим следам. Щелк — и снова все, как тогда, ночь, глухо бухали где-то басы, переливчатый девичий смех разносился, ствол под ребрами у Волка, голова терлась о заднее стекло. Только в этот раз был внедорожник. С огромным, сука, багажником. И Волк был зажат лицом к Пете. Улыбался. Черные зрачки заливали всю радужку, глаза плясали из стороны в сторону, язык скользил по губам от угла до угла, зубы сверкали насмешливо. Белые зубы, подумал тогда Петя, у бомжей таких не бывает. Сделал себе челюсть на последние армейские и пошел вразнос. — Ты какой-то нервный сегодня, командир, не думал об отпуске? Что было до этого — Петя не знал. Но зато знал, что ответить. Поднял руку со стволом выше, ткнул в шею — а то через одежду не доходило, может. — Я с тобой, сука, по-хорошему все это время разговаривал, как с человеком, тебе сколько зубов выбить, блядь, чтобы ты нормально общаться научился? — А че — как с человеком? Я не человек по-твоему, да? — Какой ты человек, нахуй, — Петя хотел говорить спокойно, но его несло, рвалось наружу все дерьмо еще с утреннего разговора, настоявшееся за день. — Ты говна кусок, волчик, — и тот вдруг дернулся, как будто понял, почему Петя дал ему такую кликуху, — человеком ты и не был никогда, даже когда не употреблял. Ты чем занимался раньше? Ты чем занимался раньше, а? Армия? В горячих точках был, раз так долбишь сейчас? Награды есть? Ну как тебе, орденами дороги ровняешь? Что-то он сказал Пете — выплюнул быстро, все так же беспрестанно облизываясь. Петя зафиксировал его за шею, смазал кулаком по зубам — не сильно, не до хруста. Губа под костяшками разошлась в стороны, закровоточила. Пете было мало. Пете хотелось еще. — Ну вот что ты по жизни умеешь? — почти ласково сказал Петя, похлопал Волка по щеке, не думая уже о том, что он грязный, вонючий, хрен знает где валявшийся, и трогать бы его стоило исключительно ногами. — Если ты всю жизнь убивал тех, на кого показывают пальцем, ты думаешь, ты человеком стал? Что после тебя останется? Задумывался? Волк улыбнулся. Трещина на губе поползла в стороны, кровь набухала крупным каплями, срывалась по подбородку, размазывалась в сальных волосах. Он вдруг прекратил бегать глазами, уставился прямо на Петю. — Дело такое, командир, — хрипло произнес он, слизнул кровь с губы. — Когда человека убиваешь, от него хотя бы могила остается. А когда всю жизнь члены по кабинетам сосешь, остается только резиновый привкус во рту. Волк мог бы сказать что угодно. Мог бы просто послать нахуй. Или придумать что-нибудь пообиднее. Петя не стал бить по лицу — это все было так, чтобы чувство прекрасного удовлетворить. Ударил в живот — снова, как в прошлый раз, но уже сильнее, и прицельно по болевым. Надеялся, что Волк хотя бы закрыться попытается, хотя бы отмахиваться начнет, чтобы отметелить его как следует. Но его от первого же удара перегнуло пополам, взгляд поплыл наверх, руки затряслись — Пете было мало, Петя прижимал его к машине, фиксировал корпусом так, чтобы не согнулся, и херачил, как грушу в зале, ощущая, как с каждым ударом выходит настоявшееся, злое, то, от чего он пытался избавиться с самого утра. Щелк — и тело уже на земле, навалилось щекой на бампер. Петя опустился рядом на корточки, потянул на себя за волосы. Сначала подумал, что кровь из губы размазалась. Потом пригляделся — тонкая красная струйка стекала из уголка рта. Оттянул веко, посветил фонариком — черные, разлившиеся зрачки смотрели на него неподвижно. Пощупал пульс — ощущался еле-еле. Щелк — и Петя за рулем. Судя по навигатору — выруливал на Московский. Из блэкаута не было воспоминаний, только знание. Знание о том, что он не бросил тело прямо там, дожидаться участливого прохожего, не вызвал сам скорую, не позвал на помощь — типа, валяется какой-то обрыган тут, дай хоть воды на него вылить. Хер там плавал. Он это тело закинул в багажник и вдавил газ. — Блядь! — заорал Петя, ударил по рулю со всей силы. Кисти болели еще — сбил костяшки, когда обрабатывал Волка. — Сука, сука, сука! Ну нахера! Московский проезд — это на юг, к Пулково, потом Гатчина. Обещал в прошлый раз отвезти в Ленобласть и там выкинуть — будет Ленобласть. Что ты там пиздел, Петенька, про ИП? Фирменный слоган уже готов — “Всегда выполняем данные клиенту обещания”. Петя вильнул, перестроился на соседнюю так, что завизжали шины. В багажнике глухо бухнуло. Что он вообще сделал перед тем, как запихнуть туда тело? Связал его? Зафиксировал? Может, он откинулся уже, может, внутри реальное тело, он же кровью заблюет весь багажник, это хер отмоешь потом, Петя видел экспертизы по таким темам, такое не отмывается, это пиздец, ему пиздец. — Сука! — еще раз проорал Петя. Ком в горле не разжался. Руки тряслись так, что соскальзывали с руля. Щелк — пронесся мимо Парк Победы, каменные монолиты по другую сторону дороги в ночи переливались мертвым холодным светом. По торпеде было растерто белое — Петя собрал мокрым от пота пальцем, втер в подъязычье прямо так, надеясь, что отпустит. Щелк — вокруг дома, тонущие в темноте пятиэтажки, ни одного освещенного окна, никто не бодрствует здесь в такое время. Петя свернул с проспекта, повернул еще раз, совсем в глубину. Парковка была забита — Петя сбросил скорость, пошарил фарами, заехал на детскую площадку, прямо до грибочка с каруселью. Заглушил двигатель, оглядел окна. Может, кто-то и пялился на него сейчас из темноты, какая-нибудь дементная бабка. Что она разглядит? Тут даже номер не запишешь. А камеры были только на проспекте. Нормально все будет. Заехал, выехал. Отлить, блин, решил. Петя вывалился из машины, отошел шагов на десять, закурил. В голове крутилось бессвязное — как он покупал этот внедорожник, как посрался в салоне с дилером, который пытался втюхать ему китайца, а Петя хотел нормальный мерс, и нахер ему не всрались эти маркетинговые штучки, типа, дешевле и лучше. Он тогда два таких китайца купить бы мог, было бы желание. Мог бы и три. Мог бы сейчас машины сдавать в аренду, а не курить, сидя на липкой покрышке в каком-то зассаном дворе, с полутрупом в багажнике. Вспомнилось — парадокс Шредингера. Волк в его машине одновременно и жив, и мертв. И так до тех пор, пока Петя не щелкнет ручкой. — Я тебе жизнь спасаю, пока курю, — пробормотал Петя. Затушил окурок о покрышку, швырнул куда-то в траву. Посидел еще минуту, дожидаясь непонятно чего. Может быть, того самого щелчка, который вырезает ненужное. Щелчок — и он уже дома, засыпает мордой в подушку. Щелчок — и он уже на допросе, точнее, интересуется, кто додумался допрашивать его по какому-то бомжу. Сердце стучало часто и сильно, так, что потряхивало все тело. Петя поднялся с покрышки, сделал десять шагов обратно. Машина так и стояла с распахнутой дверью, как оскалившийся зверь в темноте. Петя сначала залез в салон, выкрутил свет посильнее — чтобы не фонариком тыкать в глаза полутрупу, а так, поприличнее как-то. Решил — вытряхну его на лавочку, в каком бы состоянии он не был, и уеду. Если еще будет дышать — с его телефона вызову скорую. Если не будет — вызовут с утра. Нормальный план. Поднял дверцу, замер на пару мгновений. Потом полез все-таки за фонариком, посветил по углам — как будто тело могло забиться в угол, спрятаться под запаской. Нихрена в багажнике не было. Тоже нормально, подумал Петя весело. Нет трупа — нет проблемы, никаких допросов, никакой скорой. Может, он вылетел по дороге. А может, Петя все-таки ебанулся окончательно и оставил избитого Волка там, у клуба, а в дороге на поворотах ему хер знает что мерещилось. Может, зафиксированная запаска каталась от стенки к стенке. Щелчок… нет, секундная боль в боку, тяжесть на горле, темнота. Петя моргнул — перед глазами было черное беззвездное небо. Стоило запрокинуть голову, и выплыл бампер, где-то выше висела распахнутая дверца багажника. Пальцы на руке прижало, и Петя только так осознал, что у него вообще есть руки, лежат спокойно вдоль тела. Боль нарастала, судя по ощущениям — давило ботинком. Петя заорал, тут же захлебнулся — рот зажала ладонь в перчатке. — А я все ждал, когда же ты охереешь окончательно, — весело сказал Волк. Петя еще не мог разглядеть его в темноте, среди пляшущих перед глазами вспышек, но этот голос с хрипотцой он бы ни с чем не спутал. Петя попытался дернуть рукой — той, которую не прижимал ботинок. — Ты не расстраивайся, что шевелиться не получается. У тебя все двигательные функции восстановятся где-то через полчаса. Хочешь, потом покажу пару приемов? На задержаниях звездой будешь, даже спецназ затмишь. Волк сидел на корточках, разглядывал что-то. Петя пригляделся, узнал свой бумажник. — Ты, блядь, даже не понимаешь, на какие проблемы нарвался, хер ты выплывешь, мудила, тебе просто… — Да чего тут не понимать? — совсем уж наигранно удивленно сказал Волк. Перевернул бумажник, потряс непонятно зачем. — Зовут тебя Петр Юрьевич Хазин, ты из МВД, повышение недавно получил. Хорошее повышение. Верю, что за тебя твоя контора будет носом землю рыть, верю. С какого места мне начинать бояться? Петя дернул рукой еще раз, собирая силы. Должен был выкрутиться, вырваться из-под ноги Волка, а дальше — в машину. Отъехать на три минуты, и вызвать спецназ к чертовой матери, чтобы этот мудак ни в какой подвал заползти не успел, чтобы его порешили прямо при задержании, чтобы сдох наконец-то, какого хуя он не сдох еще в багажнике? Волк одним движением прижал Петю к земле, перекинул через него ногу, устроился сверху, придавливая коленями руки. Будь Петя в нормальной форме, скинул бы уебка за секунду. — Три сдерживающих фактора, — сказал Волк и прямо показал три пальца. — Первые два пока уравновешивают друг друга — твоя временная обездвиженность и мой дилетантский захват. Как только наберешься сил нарушить равновесие — не стесняйся, демонстрируй. Увидишь тогда третий фактор, он около твоей головы. Как думаешь, буду я к этому моменту готов стрелять? — Сука, — сказал Петя беспомощно. Какова вероятность, что он сгреб с торпеды лишнего и сейчас умирает в покореженной тачке, обмотавшейся вокруг столба? С сердцем стало плохо, и привет. Как еще объяснить эту херню? Как объяснить, что Волк даже говорить стал иначе, двигаться иначе — хер ли он вообще двигался, Петя ему все внутренние органы отбил, Петя кровь у него изо рта видел. — Сука, сука. Телефон твой посмотрю, ты не против? Что-то он там делал с телефоном такое — Петя не разобрал в темноте. Он лежал, прислушивался к сигналам тела, ощущал, как кровь разгоняется, как наполняются силой руки. Думал — я буду быстрее. Это я схвачу ствол, это я выстрелю. — Хороший у тебя телефон, — сказал Волк между тем. — Я как-то все китайским пользуюсь по привычке. Реально яблоко стоит своих денег? Или это так, для понтов? — Ты не представляешь, что с тобой будет, когда я тебя найду, мразь. — Я не собирался прятаться, вроде как. На обычном месте через две недели встретимся? Только не опаздывай в этот раз, уговор? Вот с чего все началось. Петя позже приехал, а этот хер ему предъявил, как будто в первый раз не понял. Петя рассвирепел. — Смотри, какая ситуация, — сказал Волк, пока Петя глотал ртом воздух. — До крайней степени охерения ты дошел достаточно быстро, я думал, поездка в багажнике так и останется приятным обещанием. Часто у тебя вообще такое? Думаю, не очень. Все-таки я тебя провоцировал, а твои клиенты обычно поспокойнее. Но мне прямо понравилось. Что ты собирался делать, кстати? Просто выкинул бы здесь? Или сделал бы контрольный? Ладно, шучу, стрелять бы ты вряд ли начал — баллистика штука такая, ее лучше лишний раз не светить. Но аттракцион мы, пожалуй, прекратим, потому что дальше будет скучно. Что ты еще сделаешь? Вызовешь группу захвата? Так что предлагаю так — дальше только деловые отношения, никаких развлечений. С учетом моих условий, само собой. — Знаешь, что с тобой… — Знаю, знаю, что же ты такой неизобретательный? Давай о другом поговорим — что с тобой будет. Он кончил наконец-то ковыряться в телефоне, кинул его куда-то рядом с Петиной головой — справа, значит, ствол слева лежал. Спасибо за подсказку, сука, подумал Петя. Минут пять поболтай еще — и будет сюрприз. — Что это? Покрутил свой телефон у лица, Петя его хорошо запомнил по чехлу, еще с самого первого раза, так что качнул головой. — Словами разговаривай, Петь, — засмеялся Волк. — Ну, чей телефон? — Твой. — Хорошо, память не отшибло. А теперь давай так… Потыкал что-то, прижал к Петиному уху — Петя сначала не понял, что слышит, и почему голос ему знакомым кажется, а потом тряхануло — это же он в Сигнале одному приятелю локацию надиктовывал. Руки, блин, были заняты, а ничего криминального там и не было. — Технологии, а? Смотри сюда. Ткнул экраном в лицо — от яркого света пришлось зажмуриться. Иконки были знакомые. Петины приложения, в таком же порядке, как и на валяющемся у головы айфоне. Его фото на заставке. Грязно-серый чехол по краям экрана. — Все твое, родное? — сказал Волк, снова засмеялся, громче, так, что сводило горло. — Полная копия содержимого твоего телефона, и пароли все сразу снимаются. Софт уникальный, на рынке такого нет, да и я его по приколу попросил, не думал, что пригодится. Пригодилось, а? На облако, кстати, улетает сразу, так что не пытайся выбить. Будем говорить очевидное — что у тебя тут компромата наверняка на пару пожизненных, так что я подвешиваю его на отложенную отправку, и если наша встреча вдруг идет не по плану, то… пуф? Убедительно? Нормально? Будем работать вместе? — Кому ты что отправишь, мудак, — просипел Петя. В животе стремительно закручивало что-то липкое, кислое, как будто желудок наполнялся рвотой. — Уж не начальству твоему, мы вроде выяснили, что я не совсем угашенный. Разберусь, кому отправить, почитаю на досуге. Буквы в слова складывать умею, со словами как-нибудь справлюсь. Какие еще вопросы? Какие возражения будут? — Тебе не поверит никто, — сказал Петя, хотя, опять же, стоило бы помолчать. — Че ты пришлешь? Скрины какие-то? — Ну ты чего, родной, я совсем тебя сильно приложил, что ли? Про IMEI слышал, про метаданные? Отправлю полным комплектом, со всеми опознавательными знаками. Да и вопрос же не только в том, как отправить, а в том, как это описать. — Я тебя найду, — сказал Петя. — Попробуй, — легко ответил Волк, и сказал это так, что Пете сразу расхотелось дергаться — без издевки, без вызова. Он помолчал еще секунду, начал излагать — что, естественно, никаких больше маханий кулаками, держимся в рамках делового этикета, разницу в продукте я почувствую сразу, так что давай без смесей, и раз уж мы вышли на новый уровень отношений, надо о доставке подумать, а то задолбало в твой блядюшник мотаться. Он говорил дальше — Петя кивал. Петя смотрел в черное беззвездное небо, и ему казалось, что он проваливается туда, летит в бесконечную стылую темноту, глухо бьется обо что-то, с каждым ударом выворачиваясь, выламываясь в суставах, а стены темноты все сужаются, пока не зажимают его навечно в бетонном гробу, где пар последнего вздоха застывает у него на губах, и не остается больше ничего.