your feelings don't scare me

«Анна, замри.» Анна, не осознавая, что именно происходит, послушно замирает, отчётливо ощущая, как биение сердца гулко отдаётся где-то в горле. Голубые глаза, потемневшие от волнения и затаенного напряжения, смешанного с опаской, впиваются своим взором в невозмутимое лицо Лэйн, которая, вопреки собственной просьбе – или приказу? – медленно, слишком медленно, подобно хищнику, что незаметно приближается к своей жертве, пододвигалась к застывшей в непонятном оцепенении Анне. – Что ты делаешь? – девушка проговорила это одними губами: из горла не раздалось ни единого звука, ни писка, ни даже шума дыхания. Лэйн на мгновение остановилась, замерла, смерив Анну любопытным, задумчивым взглядом. Склонилась над нею – дыхание криптографа опалило кожу. Хотелось зажмуриться и вывернуться, а вместе с тем податься ближе, прижаться к наверняка холодному телу девушки, упасть к ней в объятия, и не важно, дружескими они будут или нет. Лэйн излучала нечто сильное, горькое, уверенное, подавляющее… неизвестное – и от того притягательное. Анне по-прежнему нравились загадки. Взгляд Лэйн крайне категорично и однозначно говорил о том, чего именно она хочет и что собирается сделать. Анна со странной смесью разного рода чувств понимает, что её прежнему восприятию это вовсе не претит – напротив, она хочет, чтобы Лэйн воплотила задуманное в жизнь. Её действия, всё то, к чему она неумолимо подводит, влечёт в той же степени яро, как и пугает, и пугает вполне явно – некое подобие инстинкта самосохранения, достаточно здравый страх неизвестного вынудил нервно сглотнуть и слегка сдвинуться назад, к стене, впериться в холодный бетон спиной, упереться в него, ощущая его жёсткость каждым позвонком, каждым сантиметром кожи. Лэйн не отступает – придвигается следом, догоняет, отрезая все возможности побега. – Просто позволь, – мягко, вкрадчиво шепчет Лэйн, пока её губы расплываются в нарочито ласковой улыбке. – Оттолкнешь, если не понравится. «Оттолкну? Тебя?» – Можешь ударить, если захочешь, – продолжает девушка, с нарастающей постепенностью приближаясь опасно близко к лицу Анны, – но, поверь, ты не захочешь. Анна задыхалась, да, чёрт возьми, задыхалась от этой одуряющей, до пугающего желанной близости. Она с усилием выдавливала из себя слова, с трудом вырывавшиеся из её груди, вопрошая, что, всё-таки, Лэйн собралась делать, пусть ответ был очевиден и так – он застрял в воздухе, потяжелевшим от напряжения, создавшегося между ними. Лэйн смотрела ровно, как удав перед броском. Кажется, прямо сейчас она оближется, коснувшись кончиком языка бледных, словно напрочь лишенных крови губ, а после, блеснув острыми клычками, кинется прямо на Анну, и... – Что всё это для тебя значит? И значит ли хоть что-то? – Я не хочу обжечься. Но дыхание Лэйн уже обжигает ей кожу, а её едкие, как множественные химикаты из пробирок Анны, слова проникают внутрь, сливаясь с кровяным потоком и протекая по венам. Если скверна, превращающая укушенных людей в зараженных, стремится добраться до мозга, то чувства, испытываемые Анной рядом с этой девушкой, проникают прямо в сердце, поражая его без возможности восстановления. – Есть черта, и нам не стоит её... Лэйн не дала ей договорить: рывком подалась вперёд, впиваясь резким, уверенным поцелуем в приоткрытые губы Анны, жадно, по-собственнически целуя. Ладонь Анны непроизвольно, со слабым ударом опустилась ей на спину, а пальцы тут же сжали ткань тёмной кофточки, однако Лэйн даже не дрогнула, не отстранилась, не издала ни звука, напротив – лишь усилила свой напор. Смяла своим давлением губы Анны, на одно только мгновение отстранившись, дабы дать ей хоть немного опомниться и, по меньше мере, вдохнуть, прежде чем вернуться с новым, в значительной степени более страстным поцелуем. Мгновения было недостаточно. Лэйн беззастенчиво забирается на Анну, прижимая к постели. Сжимает её бедра своими, захватывает их в плен, враз сдвигается вперёд и вновь склоняется над чужим лицом. Под животом мягко и ненавязчиво потянуло, распространяя тягучее тепло по всему телу, что отдавалось мурашками вплоть до самого затылка, покоящегося на нетронутой до сего момента подушке. Рот приоткрывается сам по себе, запуская ловкий и настойчивый язык девушки внутрь, позволяя ей углубить поцелуй, однако Анна, будто бы поймав некую ниточку, позволяющую отрезвить себя, опомниться, тут же извернулась, предприняв последнюю – как она надеялась – попытку вырваться, прекратить всё происходящее, всё то, что с такой неоднозначностью тянуло к себе, засасывая в головокружительный водоворот безусловной, всепоглощающей страсти. Лэйн целовалась так хорошо, так чертовски хорошо, что даже эта жалкая попытка далась Анне с невероятным трудом. Казалось, что еще несколько секунд, и у неё сорвёт крышу. Еще чуть-чуть, и пути назад не будет. Или его уже нет? «Лэйн, Лэйн, прекрати, остановись», – билось в висках меж ударами пульса, тогда как вместе с тем на губах отпечатывалось ярое нежелание останавливать ту. Безмолвная просьба отразилась в глазах. Страх сковал сердце. Лэйн как будто бы даже заметила это, и, к удивлению и искреннему, до боли пугающему своею очевидностью разочарованию Анны замедлила поцелуй; сделала его вязким, длинным, тягучим. Скользнула тазом назад, самым бесцеремонным образом потершись об Анну, попутно вдыхая её сладкий, уютный и вместе с тем пьянящий до приятного забытья запах, впитывая его кожей и одеждой, а сразу после поймала губами её тихий, непроизвольный стон, вырвавшийся из часто вздымающейся груди. Хищно улыбнулась, в очередной раз медленно отстраняясь, а после воззрилась на Анну в момент, когда та невольно потянулась вслед за ней, за её холодными губами, приподнимаясь на локтях. Лишь тогда, поймав взгляд Лэйн, Анна с горечью понимает, что та её подловила. Так странно: минутой ранее в мыслях вертелось стремительное желание прекратить всё это, закончить с этим до вопиющего неправильным действом, встать и уйти, вернуть всё на круги своя, вернуть себе контроль… Однако к моменту, когда всё действительно закончилось, Анна не почувствовала ничего, кроме прохладной пустоты на влажных губах. – Ну что? – с прежней ухмылочкой вопрошает криптограф, медленно, с наигранным кокетством заправляя прядь волос за ухо. Анна отворачивается. Не возникало ни малейшего желания смотреть на одержавшую победу в их неравной и негласной схватке девушку. Она оказалась права – Анне не захотелось её отталкивать. Грешные мысли и желания, завладевшие ею, были явно сильнее внутренней силы воли, что сражалась с ними до последнего, руками Анны отталкивая её… подругу? О, нет. Подругами их теперь уж точно нельзя назвать. Ещё в Оксфорде к Анне постепенно приходило неприятное осознание, а вместе с ним крайне слабое, но всё же болезненное принятие природы собственных чувств. Уже тогда она смутно понимала, что это – не дружба. Что это – по меньшей мере, хм, нездорово. И сейчас она понимала простое – подруги, по меньшей мере, не впиваются в губы друг друга с откровенной жадностью. Подруги не желают друг друга, не желают… большего. И дело не столько в том, что они обе, прямо говоря, девушки. В мировоззрении Анны подобный концепт романтических взаимодействий пусть и существовал, но занимал там отнюдь не самое достойное место. То было нечто неправильное, грех, порождение излишне свободолюбивого общества – что угодно, лишь бы не что-то, вписывающееся в понятие «хорошо», «правильно», «не позорно». Должно быть, именно поэтому принятие собственных чувств стало для неё реальной и серьезной проблемой. Именно поэтому действия Лэйн напугали её до состояния, когда сердце трепещет от страха и желания продолжения одновременно. «Я путаю привязанность и нечто большее» – но простая привязанность не выражается в подобного рода тяге. «Если не оттолкну её сейчас, дам ложную надежду» – но Лэйн, кажется, надежда-то и не нужна… «Не могу смотреть на то, как она становится ближе к другим. Но и к себе подпустить не могу.» «Не могу?» «Лэйн, сделай хоть что-то, что может помочь мне понять тебя» Лэйн ничего не делает. Лэйн молчит, давая ей отдышаться. Лэйн издевается, склоняя голову – Анна прекрасно видит, как кофта сползает с её плеча, обнажая белоснежную ключицу, а чуть выше – плечо, стягиваемое лямкой чёрного бюстгальтера. «Ты невыносима, Лэйн.» – М-м? – протягивает девушка. Казалось, она начинает терять терпение. Ей нужен ответ. Или реакция. Хоть что-то, имеющее в себе подсказку, ключ к мыслям и эмоциям Анны. Анна же молчит, нахмурившись. Молчит, не глядя на Лэйн, с нарочитым интересом рассматривая побитую стену подле них. Значит ли этот поцелуй для Лэйн хоть что-то? Анна действительно не хотела обжигаться. Не хотела, чтобы её доверием, её привязанностью, пусть и совершенно неуместной в условиях, когда мир ежедневно разрушается всё сильнее, пользовались. Она, быть может, и не против поддаться Лэйн в её странной, извращенной игре в чувства, но лишь в том случае, если поймёт, что для неё самой есть хоть какая-нибудь гарантия того, что она сможет отобрать собственное сердце у Лэйн и не разбить его при этом. Лэйн нависала над нею, была до боли близко, но при том не касалась, не позволяла себе лишних движений, хотя, казалось бы, после такого поцелуя все прочие прикосновения были лишь вопросом времени, определенного уровня тактичности и желания соблюдать чужие личные границы. Если взять во внимание всю пылкость, с коей Лэйн вцепилась в губы Анны, всю совершенную непоколебимость её действий, то вывод о том, что плевать Лэйн хотела на границы, напрашивается сам собой. Так отчего же она... – Хочешь, поцелую тебя ещё раз? Издевается. Точно издевается, чертовка. Девушка со всё прежней хитрой улыбкой вновь нагибается, но лишь для того, чтобы совершенно невинно коснуться губами щеки, а после в той же манере игриво поцеловать девушку в самый уголок рта. Анна, напряженная до предела, дрогнула, снова неосознанно двинувшись вперёд, навстречу Лэйн – та в тот же момент отстранилась, и Анна, в свою очередь, тоже отпрянула, вновь отвернувшись к стене. «Уйди», – мысленно бормочет она, рассматривая трещинки в покрытии стены. – «Уйди, если хочешь поиздеваться, или останься, если ты действительно...» – Ну же, Анна, не молчи, – прошептала Лэйн, коснувшись губами мочки её уха, и по коже Анны табуном пробежали мурашки. – Ан-н-на-а... Не выдержав этой мучительной, бесконечной пытки, Анна подаётся вперёд, развернувшись к Лэйн; одним коротким движением кладёт свои разгоряченные, как и всё тело, ладони ей на щёки, и притягивает лицо девушки к себе, одновременно с тем накрывая её губы своими. Придвигается ближе, едва ли не вжимаясь в тело Лэйн, странно приятно пахнущее чем-то химозным, но, на удивление, прекрасно с ней сочетающимся. Анне так сильно хочется коснуться её, почувствовать немного больше тепла, что это тепло она готова частицами тянуть с её тела, вылавливать с поверхности губ, слизывать с языка, схватывать с кончиков пальцев... Тогда как сама Лэйн более не шевелилась, не поддавалась, лишь позволяя целовать себя, позволяя хвататься за спасительную нить, зная, что та скоро оборвется, оставив Анну лететь в ледяную пропасть без шанса на спасение. Лэйн не двигалась, милостиво приоткрывая губы и незаметно усмехаясь прямо в поцелуй, полный искреннего непонимания и глубокого отчаяния, волнами исходившего от Анны, окончательно запутавшейся в собственных чувствах и намерениях. Её до дури влечет к Лэйн. Влечет душой, бездумно тянущейся к этой закрытой, полной самых тёмных загадок девушке; влечет и телом, жгучей ломотой отзывающимся на её прикосновения, даже те, что по определению можно отнести к невинным, не имеющим под собою сексуального подтекста. Этот факт кажется столь понятным, столь очевидным в сложившихся условиях, что даже нет желания его оспаривать – Лэйн ведёт себя настолько беззаботно, словно в том, что происходит сейчас на этой кровати, нет ничего такого, ничего неправильного, зазорного... Анна могла бы поклясться, что до встречи с «воскресшим» криптографом она никогда – никогда? – не испытывала ничего столь яркого, отчётливого, складного непосредственно к девушкам. Ничего, что так явно походило бы на крепкие чувства, на влюблённость, на физическое желание, от которого живот тянуло приятным спазмом, а кожу опаляло приливающей к ней кровью. Ничего – до момента, в котором Лэйн прижалась к ней тогда, в поезде, несущим их бренные тела далеко вперёд, к, как казалось прежде, неприступному Оксфорду. А может даже и раньше, до того, ещё в Роткове, ещё до жуткого побоища под храмом, до истории с культом, – с саморефлексией Анна не слишком дружила, не слишком вникала в суть простой человеческой привязанности, что нежданно-негаданно пробудилась в ней по отношению к, о боги, этой несносной, невыносимой девчонке. Не вникала и не задумывалась, опять же, до определенного момента. Мысли, вновь потекшие совершенно не в то русло, прервала девушка, являвшаяся главным героем в целой драматической, полной множества крутых сюжетных поворотов пьесе, успевшей разыграться в голове Анны: ловкая ладонь скользнула вниз, по талии, и опустилась на бедро, обтянутое найденными в шкафу Порши брюками, ощутимо сжав – на коже наверняка останутся синяки. Анне плевать – она набила десятки шишек и заработала сотни синяков за последние три года, лазая по заброшенным зданиям, лесам и прочим местах, в кои волей судьбы или поручения Донован заносило отряд. Анне в целом на многое теперь наплевать – например, на своё положение, на неуместность обстановки, совсем не располагающей к подобным переменам в их взаимоотношениях, на вполне вероятную возможность быть замеченной кем-нибудь в столь неподобающем виде – захваченной руками и губами своей подруги, нахождение в отряде которой всегда вызывало некоторые вопросы, подозрения, элементарное недоверие... Анне плевать. Лэйн, похоже, было всё равно на всё вышеперечисленное изначально. Лэйн вновь углубляет поцелуй. Лэйн обжигает. Лэйн сжимает нежную кожу на бёдрах, оставляя белесые следы. Лэйн вцепляется в Анну, тихо выдыхая ей в губы, словно заставляя дышать. Заставляя жить, не теряться в пучине отчаяния. Потому как чувствовала – Анна близка к тому, чтобы кануть в пропасть. Чтобы задохнуться, растеряв возможность наполнить лёгкие. Чтобы погибнуть рядом с ней, в её руках. Лэйн вдавливает Анну в подушку, напоследок прикусив её нижнюю губу. Проводит ладонью по талии, незаметно юркнув ею под ткань водолазки, касается горячей кожи на подтянутом животе, тянется выше, к груди, вырывая у подрагивающей Анны шумные, рваные вздохи, – одним словом откровенно, с неприкрытым интересом очерчивает, изучает изгибы не принадлежащего – пока что – ей тела. После отстраняется, с едва заметным блеснувшим красным маревом на радужке бросив взгляд на раскрасневшуюся Анну. Та приоткрывает припухшие от усиленных, подталкивающих к краю прикосновений губы, поднимается на локтях, намереваясь установить зрительный контакт и потребовать хоть какие-то объяснения касательно всего только что произошедшего… – Я же говорила, – Лэйн говорит почти шепотом, будто рассказывая страшный, заветный секрет, – что тебе понравится. Ослабшей рукой Анна поправляет сбившиеся на переносице очки. Ей, по правде, безумно мало – и Лэйн это видит. Анне слишком мало, чтобы позволить Лэйн уйти сейчас, позволить ей оставить Анну одну, наедине с её собственными мыслями и сжигающим внутренности неумолимым желанием. Теперь оно, должно быть, так поверхностно, так ожидаемо... Лэйн видит ее насквозь, да? Чувствует, как в бешеном ритме заходится в сердце, слышит, как сбивается дыхание Анны, видит, как отчаянно алеют её щеки... Лэйн легонько и игриво, мигом растеряв прежний настрой, страсть, коей сквозило каждое её движение, чмокнула девушку в губы напоследок, а после, перекинув ногу назад, встала, слезая с непроизвольно выдохнувшей Анны. Не с облегчением – с чувством опустошения. – И? Что теперь? – роняет та, усилием воли стараясь угомонить колотящееся по ребрам сердце. «Что только что произошло?» – Не будем торопить события, – Анна поморщилась, мигом отводя взгляд. Ей совершенно не понравилась та интонация, с коей говорила Лэйн. – Я ведь только что узнала, что ты совсем не против моих поцелуев. «Я тоже... только что об этом узнала.» Более Лэйн не сказала ни слова – вышла, демонстративно шумно скрипнув входной дверью. Всё-таки оставила Анну в одиночестве метаться по постели, на которой ещё оставался слабый запах той, которую она более никогда не сможет назвать подругой. Ушла со столь многозначительной полуулыбкой, что Анна с трудом подавила в себе тяжёлый, захлестывающий с головой порыв вскочить с постели, броситься вслед за ней и остановить, попросить побыть рядом подольше... Поцеловать ещё раз, дать возможность снова ненадолго ощутить этот солоноватый, но отчего-то приятный привкус, вдохнуть запах ее волос, пахнущих, наверное, каким-нибудь дешевым мылом... Или порохом, кровью – этот запах никогда не вымывается. Краем уха девушка слышит, как Лэйн спускается вниз по лестнице – медленно и уверенно. Она – победительница, она имеет право на эту уверенность; Анна же – проигравшая, павшая от собственных чувств, что связали ей руки и отобрали последнее оружие. Анна, покачнувшись, поднимается с постели. Поправляет волосы, одежду, утирает краем рукава губы, что пощипывали от излишнего прилива крови к ним... Лэйн – не просто загадка. Она, чёрт возьми, неуловимая, ускользающая из рук тайна. Для того, чтобы разгадать её, необходимо, по меньше мере, поймать её за хвост, сжать, ограничить свободу, чего она, конечно же, не позволит. Лэйн тактично отступает, избегая всевозможных последствий некоторых своих поступков, оставляя кого-то другого разбираться с ними, если ей самой это невыгодно. Люди для нее, должно быть, всего лишь инструмент, средство достижения цели. Через людей она может чувствовать себя таким же живым, реальным, обладающим эмоциями и даже, возможно, эмпатией человеком. И есть ли хоть мизерная вероятность, что Анна для неё значит немного больше, чем человек, с помощью которого она может почувствовать? Анна о-очень сомневается.