Как преуспеть в Тёмном чародействе (Без особых стараний) / How to Succeed in Dark Wizardry (Without Really Trying)

Джинни проводит бóльшую часть первой недели лета в комнате в одиночестве, выходя лишь для того, чтобы поесть и сходить в туалет. Когда она ест, она почти механически засовывает еду в рот, молча, оставляя за собой чистую тарелку. (Мама пыталась подавать её самые нелюбимые блюда, чтобы получить хоть какую-то реакцию. Горошек не сработал, поэтому она вытащила печень, что тоже не сработало, за чем последовал быстрый поход на рынок через несколько городов, чтобы купить хаггис. На это Джинни скорчила рожу. Рон не видел в этом большой проблемы. Еда — это еда, а хаггис, по сути, просто мясной рулет из баранины. Может, это какие-то девчачьи штуки.) Так, думает Рон, продолжаться не может. Он знает, что восстановление требует времени и всё такое, но это выглядит почти что так, будто его младшая сестра всё глубже и глубже погружается в себя, а это плохо. Что постфактум становится оправданием тому, почему Рон врывается в её комнату на второй неделе летних каникул где-то в два часа дня. Достаточно поздно, чтобы она уже проснулась (потому что Моргана знает, что её расписание сна в последние дни крайне странное, но у Рона есть и свои битвы по этому поводу), но достаточно рано, чтобы она успела во что-то серьёзно погрузиться, как она делала в последние дни. — Рон! — визжит она. — Проваливай! Рон упрямо остаётся на месте и для порядка скрещивает руки на груди: — Джин, тебе нужно выйти на улицу. — Нет, не нужно! Я останусь в доме, и стану бледной, и умру, и всё будет со мной в порядке! — она кидает в него подушкой. — Убирайся! — Ну же, Джин, только разок, а? Помоги мне избавиться от гномов в саду или что-то такое. Джинни кидает ещё одну подушку: — Нет, Рон, я не буду… Рон скрещивает руки: — Слушай — с тобой творится что-то странное, и ты ни с кем не разговариваешь, а я просто хочу узнать, как ты, вот и всё. Джинни, у которой закончились подушки, которые можно кинуть, хватает тяжёлую книгу с прикроватной тумбочки и швыряет её. Она бьёт его по руке, и это очень больно, потому что она умудрилась задеть его углом, а у неё твёрдый переплёт: — Нет. — Давай, Джинни, пожалуйста? — Слушай, — серьёзно говорит она, доставая ещё одну книгу в твёрдом переплёте, будто снова собирается в него бросить. Она похожа типа на словарь, а Рон знает, какими тяжёлыми они бывают. — Я не — мне это не поможет, понял? Просто… — вздыхает она. — Дело в том, что, ну знаешь, книга, которая мной управляла, и я не могла сказать «нет». Поэтому я говорю «нет» сейчас. Это логично, решает Рон. По крайней мере, у неё есть причина так себя вести. — …Ты с кем-нибудь говорила об этом? — Есть этот, э-э — один из парней в Совете попечителей школы почувствовал себя очень виновато, не знаю, и умудрился заставить Хогвартс заплатить психологу в Косом переулке? Он не — это не прошло, но… Думаю, немного помогает. — Хм, — говорит Рон. — Что ж, ладно. Лишь бы хоть с кем-то поговорила об этом. Джинни кивает: — А теперь проваливай из моей комнаты, или я сломаю тебе нос этой книгой. Рон решает, что закончил то, за чем пришёл, выходит из комнаты и закрывает дверь.

--

(Что случилось на самом деле, и что ни в коей мере неизвестно никому, кроме двух непосредственных участников, так это следующее: Однажды Люциус Малфой зашёл в невзрачный кабинет в углу Министерства магии, спустя неделю после всей истории с василиском. Точнее, в Сектор борьбы с незаконным использованием изобретений маглов. Он закрыл за собой дверь. Запер её. Посмотрел на мужчину перед собой, сидящим за маленьким, дешёвым рабочим столом из ДСП. — Прости, — спонтанно сказал он. Артуру Уизли было максимально невесело: — За? — Твою дочь, — он избегал взгляда Артура, уставившись на сертификат в рамке через его плечо. — Это было… Мне сказали, что дневник должен оказаться в школе, а не что он сделает. — Что ж, — произнёс Артур лишь чуть более, чем убийственно. — Полагаю, намерение — важная часть? Не результат. — … Я знаю. Это не… — Люциус запустил руку в волосы, растрепав свою идеальную стрижку. — Мне сказали, что будут последствия. Не для меня, но… Цисса и Драко не совсем… — Я понимаю, — сказал Артур, потому что в какой-то мере и впрямь понимал. — Я не прощаю тебя и не забуду этого, но я понимаю, что тебя удерживают, э-э, прошлые обязательства, — прорычал Артур, хоть и ни на кого конкретно. — Мы с тобой знаем, насколько именно всё не окончено. — Это всё… — Люциус пространно взмахивает рукой между ними обоими. — Вот это вот всё, что между нами, я бы никогда не втянул… — на мгновение он запнулся, пытаясь собраться. — Я бы больше никогда никого не втянул. Артур вздохнул и провёл рукой по волосам. Он выглядел, будто хотел прослезиться: — Я знаю. Это… Я тоже не знаю, как назвать это, но кажется, что мы, не знаю, космически повязаны и… — он резко остановился, меняя передачи. — И я должен тебя за это убить. — Возможно, — они на работе, но… Всегда есть способы спрятать подобное. Аппарация, уменьшение размера, аккуратные чары очистки — и всё станет выглядеть, как будто ничего и не было, а у Артура будет хорошее, железное алиби. — Скажи мне, почему я не должен. Люциус моргнул. Он ожидал, что ему в лицо ткнут палочкой и, в лучшем случае, долгий больничный, а не переговоры. Так что, естественно, он сказал первое, что пришло ему в голову, имело ли это смысл или нет: — Если бы я умер, Абраксас бы занял мои места в Визенгамоте и в Совете попечителей Хогвартса. — …И? Поставил кнат, ставь и галлеон: — Абраксас верит, что Гриндевальд и близко не сделал достаточно. — А, — кивнул Артур. — Я думал, что он умер? — К сожалению, — мрачно сказал Люциус, — старый придурок нас всех переживёт, — некоторое время он смотрел на руки, опустив взгляд вниз. — Могу ли я — могу ли я что-нибудь сделать? Артур горько поджал губы: — Ну, раз уж ты втянул Джинни в эту заваруху, ты её оттуда и вытащишь, — он посмотрел на лицо другого мужчины, стоявшего в полном замешательстве. — Заплатив за психолога. Мы не можем себе его позволить с нашей страховкой, раз уж, согласно твоим коллегам в Визенгамоте, НСЗ исключительно для маглов. — …Я могу это устроить. — И, — сказал Артур Уизли, глядя ему прямо в глаза, — услугу, без лишних вопросов, которую можно будет истребовать в любое время. — Это не… — Люциус, — назвал его Артур по имени, возможно, впервые за всё время их долгого знакомства. — Ты пытался убить мою дочь. Будь благодарен, что я позволю тебе выйти из этой комнаты. В итоге Молли никогда не задавалась вопросом, почему школа внезапно всё оплатила. «Это правильно, раз уж на то пошло, конечно, они за всё заплатят без вопросов». Артуру не хватило духа переубедить её.)

--

Локхарту удаётся выйти из зала суда лишь с внушительным штрафом, а не с тюремным заключением. Однажды утром, где-то спустя месяц летних каникул, передовая статья «Воскресного пророка» на первой полосе, прямо над сгибом, сопровождается фотографией, где он, размахивая большими ножницами, перерезает ленточку перед новой аптекой в Косом переулке. Это какая-то американская сеть, в ней продавались всевозможные иностранные ингредиенты. Заголовок гласит: «Чистый лист для доблестного вора?». Папа просматривает страницу, фыркает и быстро переворачивает на кроссворд: — Теперь печатают всё подряд. Рон издаёт согласный звук сквозь завтрак. Больше среди Уизли на выходных нет жаворонков, но у Рона это вошло в привычку из-за отработок тёмной магии по утрам субботы, а папа считает, что если уж ему предстоит просыпаться в шесть утра всю неделю, он может насладиться тишиной по выходным, чтобы смаковать чай и приготовить себе вкусный завтрак. Именно в это утро он подал себе яйца «Бенедикт». Рон, в свою очередь, выбрал тосты с джемом, потому что всё это занятие по готовке яиц пашот и соуса кажется перебором. Некоторое время они сидят в тишине, пока папа разгадывает кроссворд. Кран немного капает, и по лестнице доносятся тихие звуки людей, сонно копошащихся на верхних этажах. Отец медленно заполняет головоломку, а Рон беспечно жуёт тост. На улице чирикают птицы, громко и прямо у окна. — У тебя есть планы на каникулы? — пространно спрашивает папа, вписывая имя соавтора Селестины Уорбек печатными заглавными буквами в середину кроссворда. — Не особенно, — вздыхает Рон. — По большей мере я просто хочу вздремнуть, но, в общем, и всё? — Хорошо, — говорит Артур. — Дневной сон — это важно, — на мгновение он остановается, раздумывая, и пишет «АКОНИТ» по вертикали сбоку кроссворда. — Я вписался в розыгрыш поездки в Египет. — Хм, — произнёс Рон. — Думаешь, мы выиграем? — Учитывая, сколько заявок я оставил, пожалуй, шанс велик, — Артур делает большой глоток чая. — «Пророк» не ставил ограничения на количество подач. Рон смотрит на свой тост. Египет кажется ему забавным, но в каком-то абстрактном смысле. Он даже не может себе представить, что это такое, кроме песка, жары и, возможно, мумий. Фред спускается по лестнице, едва проснувшись, и берёт молоко из ящика со льдом, отпивая прямо из пакета. Проходит некоторое время, но наконец ему удаётся сфокусировать взгляд настолько, чтобы прочитать заголовок газеты. — Этот парень, — говорит он, неопределённо указывая, — он… он заслужит то, что с ним скоро приключится. Джордж, Перс и я работаем над этим. Это… — он зевает, широко разинув рот, — правда, займёт некоторое время, чтобы по-настоящему провернуть. Рон думает, что это несколько сомнительно, но что ж.

--

На следующей неделе Джинни заезжает Перси прямо в челюсть. Рон предполагает, что это за что бы то ни было, что произошло между ними. Ей удаётся застигнуть его врасплох, когда он доставал что-то из нижних ящиков и практически согнулся пополам — в итоге Перси больно падает и оказывается на волосок от того, чтобы сломать свой зуб. Мама слетает с чёртовых катушек, но, поскольку Джинни не извиняется, а Перси заявляет, что заслужил это (с чем согласен и Рон), это ни к чему не приводит. По правде, Рон думает, что Перси получил по заслугам, и, поскольку Джинни ни за что не сделала бы ничего подобного всего несколько недель назад, эта терапия действительно работает.

--

В общем, они выигрывают поездку в Египет, что не вызывает шока ни у кого, кроме мамы, у которой сложилось впечатление, что это фантастическая удача, а не просто папа сделал любого другого победителя математически невозможным из-за простого количества заявок. Биллу удаётся взять отгул на работе — видимо, то, что он не брал отпуск за последние несколько лет, приводит к неплохому количеству оплачиваемых дней, — как и Чарли, хотя тот тратит оставшийся отпуск на всю длину поездки и, судя по всему, сфабриковывает семейные обстоятельства. (По мнению Румынии, бабушка Милдред, несмотря на то, что её никогда не существовало, находится при смерти.) Билл прибывает за накануне. Чарли буквально вываливается из камина в пять утра в день, когда порт-ключ должен их отправить, потому что он просто из таких парней.

--

— Что ж, Рон, — однажды говорит Билл за обедом под палящим солнцем между осмотром пирамид. — Как поживает мой самый любимый младший брат? Рон не его любимец, он это знает, — они с Биллом никогда не были особенно близки из-за разницы в возрасте и потому, что Билл практически жил на работе, — но ему приятны его попытки: — Я в порядке, — говорит он через некоторое время. — Всё как всегда, правда. Остальные Уизли гуляли по Волшебному Каиру — он гораздо больше Косого переулка, а обменный курс сейчас достаточно хорош, так что у них есть лишние деньги, чтобы их спустить. Рон просто хотел пообедать, а Билл уже здесь был, поэтому они не присоединились, спрятавшись под большим зонтиком на веранде маленького кафе, неспешно наслаждаясь обедом. Билл делает большой глоток холодной воды: — Птичка мне нашептала, что ты дружишь с Гарри Поттером, — озабоченно начинает он. — Каков он? Рон отвечает до того, как успевает остановиться: — Туповат — стой, звучит не очень, в смысле, ну… — Рон замирает с вилкой во рту, чтобы выиграть время. Еда оказалась чуть острее, чем он ожидал, но в хорошем смысле. — Он просто — ну, просто обычный мальчик. Ему нравится квиддич, он хорош в защите от Тёмных искусств, ему в большинстве случаев можно доверять, разговаривает со змеями… — он позволяет себе замяться. — Не знаю, не идеальный или что-то такое, но он хороший друг. Билл поднимает руку, будто собирается провести по волосам, а затем меняет решение и переделывает это движение в снятие резинки с запястья, а потом завязывает свои длинные волосы в хвост высоко от шеи: — Слышал, он какой-то тёмный волшебник — не сказать, что с этим что-то не так, — понимающе говорит он. — Просто, ну знаешь, он научился быть злым из-за проклятия в своём шраме. Рон решает, что Билл-то уж точно знает о шрамах после проклятий. Вот о чём на самом деле этот разговор — Билл из тех, кто ходит вокруг да около, а потом переходит к сути. — Не уверен, что я понимаю, о чём ты? — Просто — о шрамах от проклятий, — несколько задумчиво говорит Билл. — Обычно они оставляют некоторую связь, вот и всё. А с учётом всей этой истории о том, что Тот-Кого-Нельзя-Называть возвращается в виде привидения в голове, и в дневнике, и вообще, ну, знаешь, от этого тревожно. — Значит, ты хочешь сказать, — Рон пристально смотрит на него, — что мой лучший друг втайне может быть злым и даже не знать об этом? — Что? Нет, — вздыхает Билл и проводит ложкой по своей тарелке, собирая немного острого, цветного соуса. — Я просто говорю, что, ну знаешь, раздаются вопросы, вот и всё. Ей-богу, Ронни, выше нос, а? Я не говорю, что это всё точно, даже не говорю, что велика вероятность, просто сообщаю, понимаешь? Рон кивает и пытается выбросить это из головы. Работа Билла — задавать вопросы, выискивать все самые невероятные последствия в ситуации и готовиться к смерти во время разрушения проклятий, но… Обычно он считает других такими же, как и он сам, а на самом деле лишь немногие люди такие. Это, решает Рон, самый дипломатичный способ сказать, что он больной, пессимистичный говнюк из-за необходимости, несмотря на то, что он, пожалуй, самый спокойный член клана Уизли. — Кстати, Рон? — через некоторое время говорит Билл. — Тебе прям стоит почистить свою ауру, — протягивает он руку. — Не то чтобы с ней что-то не так, но ты выглядишь немного, ну… — осекается он. — Немного что? — …Ты же не впутался ни в какие неприятности? — говорит Билл легко, заискивающе ухмыляясь, но в его словах чувствуется нотка стали. — На тебе клеймо, поэтому твоя аура стала вся такая… пиз… — причудливая. (Рон слыхал бранные слова — чёрт возьми, недавно он их произносил, хотя и при весьма смягчающих обстоятельствах, — но Билл был самым старшим из выводка и давно покинул дом. Казалось, он думал обо всех них в том возрасте, в котором они были, когда он уехал, а не в том, в котором они находились сейчас.) — …Не знал, что ты умеешь читать ауры. Билл пожимает плечами: — Пришлось научиться по работе. У нас была странная шкатулка гоблинской работы из Ватикана, а некоторые кардиналы — ах, лучше не будем об этом. Пригодилось, вот и всё. В общем, — Билл слегка наклоняется вперёд, чтобы посмотреть Рону прямо в глаза. — Ты же ни во что не вляпался? На тебя не давят таинственные внешние силы? — Ну, таинственные внешние силы, похоже, вполне довольны, чтобы позволять мне делать всё по-своему… — Рон осекается, но он уже проболтался. — То есть, нет, я точно не замешан ни в чём сомнительном. Билл фыркает от смеха и достаёт пачку сигарет из кармана рубашки, выуживая одну. Она длинная, тонкая и без фильтра. Он держит её над маленькой свечкой посреди стола, поджигая её, а потом затягивается. — …Ты куришь? — тупо спрашивает Рон. — Ну, — говорит он через некоторое время, и дым вырывается между его губ, чем-то напоминая дракона. — Кажется несправедливым, что я знаю о тебе что-то тайное, а ты обо мне — нет, — его болтающаяся серёжка блеснула в полуденном солнце, и тонкое звено, на котором качается крошечный кинжал возле мочки, отбрасывает солнечный зайчик. — В любом случае, с учётом моей работы, пожалуй, это одно из наименее опасных хобби. — Хм, — больше на это ответить и нечего. — Так что, малыш, ты ведь не выписываешь чеки, которые не можешь обналичить? Ты знаешь, во что ввязался? — Билл выглядит почти серьёзно, впервые за весь разговор. — Э-э, — отвечает Рон, потому что на самом деле не знал, но не хотел врать брату. — Вроде да? — Ты ведь не разделяешь свою душу и не приносишь в жертву животных? — заглядывает он Рону в глаза: — Да? — Моргана, нет, я просто… не знаю, — пожимает плечами Рон и делает большой глоток воды со льдом. Конечно, это даёт ему время сообразить, что сказать, но ещё на улице невероятно жарко, а они ели острую пищу на улице. — Я ткнул в Завесу, и что-то ткнулось в ответ, и, видимо, этому понравилось то, что оно увидело, так что… — Что ж, — говорит Билл, — по крайней мере, ты в безопасности, — опускается он на свой стул и надевает солнцезащитные очки. Они с янтарным отливом, но не настолько, чтобы Рон не мог видеть его глаза. — Ты ведь в безопасности? — Наверное? Пока ничего страшного не произошло, — если не считать того, что его палочка продолжала кровоточить, но Рон не хотел об этом думать, тем более привлекать постороннее внимание. — Хорошо, — решительно произносит Билл, затягиваясь сигаретой. — Продолжай в том же духе.

--

Позже, когда спадает дневная жара, приходит время для ещё одной экскурсии по пирамидам — на этот раз в ту, что принадлежала фараону, который почитал Сехмет, богиню войны с головой львицы. — Как видите, здесь богиня изображена с солнечным диском над головой, — произносит экскурсовод. Рон должен бы следить, но ему немного скучно. Он думал, что гробницы должны были бы быть интереснее, что там будут мумии, и ловушки, и золото, но по сути это пещера с кучей надписей и несколькими статуями. — Это потому, что её часто изображают как аспект Ра, бога солнца. Внезапно мужчина, ведущий экскурсию, хлопает в ладоши, и звук эхом раздаётся по длинному каменному коридору: — А теперь мы пойдём в главную усыпальницу. Пожалуйста, ничего не трогайте, потому что она также богиня чумы, и, ну, египтяне обычно относились ко всему достаточно буквально. Ничего не трогайте, немаловероятно, что всё будет отравлено, — именно поэтому гробница оставалась нетронутой тысячи лет. Ладно, друзья, есть вопросы перед тем, как мы зайдём? Фред поднимает руку, и Рон знает, что он собирается быть говнюком, но, честно говоря, вся экскурсия пока что была совершенно скучной. Если бы это была их первая пирамида, а не третья, может, было бы более захватывающее. — Кто такой Себек? — Я никогда — что? — Эм, тот, что с головой крокодила. Кто это? — казалось, что Фред уже и так знает, просто ведёт себя как гондон, но экскурсовод, похоже, не замечает этого. — Ну, — говорит он. — Себек — египетский бог плодородия, а ещё крокодилов. Его называют «острия зубов». — Но, в смысле, что он делал? — Ну, он разлил своё семя по Нилу… — кашляет гид. — В любом случае, пойдёмте? Главная усыпальница, вообще-то говоря, Рон признаёт, действительно крутая. В ней много золота — типа, Рон вполне уверен, что они могли бы покрыть им в доме всё, и у них бы ещё осталось на покупку нескольких яхт. Посреди комнаты, на вершине какого-то церемониального помоста, расположен саркофаг. Кажется, будто он весит несколько тонн, лёжа на спине, как какой-то странный сундук, а золотые руки скрещены на его торсе, осторожно держа полосатый посох и молотило. — Друзья, — говорит гид после долгой паузы, — пожалуйста, ничего не трогайте, он может разозлиться, потому что не привык к грабителям. — …Что? — произносит Артур через мгновение. — Мумия, — уточняет он. — Он становится… Беспокойным. Мы думаем, что это какие-то чары в иероглифах, но поскольку нам приходится переводить древнеегипетскую магию с мёртвого языка, который переводился несколько раз, чтобы стать понятным, всё продвигается довольно медленно. Рон смотрит на иероглифы, на которые показывает экскурсовод. Они выглядят как, ну, практически как всё остальное, покрывающее гробницу, но, ну, Рон ни лингвист, ни археолог — скорее всего, это значит что-то глубокое. Вопреки собственной воле, его глаза опускаются немного ниже вдоль стены и начинают двигаться сами по себе — практически начинают читать, в чём нет никакого смысла, потому что это не английский, а единственный другой язык, который знает Рон, — крохи чего-то, похожего на латынь, из учебников магической теории на уроках по заклинаниям. Но тем не менее. Его глаза пляшут по тексту — потому что вот чем они теперь становятся, текстом, а не просто картинками, и медленно, против собственной воли, он начинает понимать. Д̶А̸ ̶Б̶У̶Д̴Е̷Т̷ ̵Ч̷И̶Т̶А̶Т̵Е̸Л̷Ь̶, ͒ ̶П̷О̶Н̴И̷М̵А̸Ю̴Щ̶И̶Й̶ ̸Э̷Т̴О̵, ̶ ̸Д̵О̵П̷У̸Щ̷Е̵Н͝ ̛К̴ ̷С̴В̷Я̸Щ̵Е̸Н̸Н̸О̸М̵У̶ ̴А̸Л̸Т̸А̷Р̶Ю̷ Рон понимает это инстинктивно, будто это вырезано в самом его естестве, а не просто выучено. Невольно его рука ползёт вперёд, всё ближе и ближе к стене. Что-то в этом предложении звало его, жаждало его прикосновения. (Позже, когда он уже уверенно уляжется в свою постель дома, ему придёт в голову мысль, что это действительно очень тупо и что на него явно действует какая-то внешняя сила. Он не совсем неправ, но, в общем, он и так любопытный парень, так что для этого не требуется так уж много усилий извне.) Кончики его пальцев касаются стены, и один из них тут же царапает маленькое, острое лезвие, аккуратно спрятанное в тексте. Оно холодное — достаточно острое, чтобы боли потребовалось время, чтобы проявиться, но к тому времени у него уже открывается кровотечение, мокрая кровь впитывается в сухой, пыльный камень перед ним. Почти кажется, будто она тонет в камне, но… В этом же нет смысла? Камни же так не работают? Конечно, эта мысль не задерживается надолго после того, как стена принимается втягивать руку внутрь. Сначала пальцы, потом ладонь, а когда ему хватает ума закричать, он уже в ней по локоть, и его продолжает затягивать. Моргана, отдалённо думает Рон, ну и конец. Засосанный в стену могилы, пока его брат отпускает тупорылые шутки о древнем божестве, и, скорее всего, окружённый ядом. И, разумеется, он должен быть съеден волшебной стеной. Теперь уже стена всасывает его по пояс, беспощадная тяга вдоль его плоти превращается во что-то скорее до странности скорее успокаивающее, чем неприятное. Ему удаётся подавить вздох, прежде чем он теряет дар речи, и он даже не думает закричать, когда… Внезапно, так же быстро, как и началось, всё прекращается. Рон больше не находится в главной усыпальнице гробницы, но… Где-то ещё. В нетронутом за тысячелетие месте. Он делает шаг вперёд, потом ещё один, и внезапно малиновое пламя вырывается из факелов по обе стороны комнаты с приглушённым «бум». Ещё несколько шагов, и это происходит снова, но на этот раз ошеломляет не так сильно. Когда свет начинает проникать в комнату и ему удаётся различить в ней очертания, в дальнем конце он видит большой каменный алтарь. Ещё несколько шагов, и свет становится ярче, открывая взору большую статую за алтарём — звероголовую фигуру, нависшую над ним и отбрасывающую чудовищные тени в свете огня. Что это было за животное, Рон сказать точно не может. Что-то… другое. Возможно, какая-то химера или давно вымершее существо пустыни. Большие тупые рога возвышаются над длинным рылом, два широких локона волос падают по обеим сторонам головы, на которой оно сидит, опираясь на человеческое тело. Сет, понимает он тут же, без какой-либо отсылки, почему. Это как будто выжжено в нём, вырезано в самом его естестве. Сет — убийца сородичей, пустыня, шторм. Сет — угнетатель и похититель глаз. Защитник, отец луны; оазис и песок. Какого хуя, думает Рон, ему казалось, будто он почти вышел из тела. Это не — это же не плохо, да? (Это не кажется чем-то плохим. Но и хорошим тоже — оно просто есть. Это кажется ничем неотличимым от прогулок по коридорам Хогвартса или топоту вниз по лестнице к завтраку дома, и от этого становится ещё страшнее.) Рон невольно продолжает идти вперёд и подходит к алтарю. Язык в вырезанных в нём словах не английский, но и не иероглифы, а что-то более древнее, более органичное и необработанное, чем всё, что когда-либо встречалось Рону — один только взгляд на него заставляет что-то внутри него хотеть свернуться калачиком и умереть. Он жаждет остаться в этой маленькой каменной комнате навечно, отрезанным от внешнего мира. Рон отряхивается. Если он всё ещё захочет стать отшельником, он мог бы сделать это после Хогвартса. Ему кажется немного невежливым просто исчезнуть в никуда. Он должен вернуться к своей семье, да? …ДА? Чёрт побери, думает Рон, он действительно не может позволить себе здесь оступиться. Что там мама говорит, время от времени подшучивая над ним, чем только смешит отца? Постоянная, э-э, мужественность, да? Стоп, нет, должно быть что-то другое… Что же это… Суть в том, думает Рон, возлагая руки на каменный алтарь, что паранойя по поводу собственных мыслей здесь, пожалуй, не помешает. — ЮНЕЦ, — гудит голос прямо в его сознании, одновременно самый громкий и самый тихий из всех, что он когда-либо слышал, — МНОГО ВРЕМЕНИ ПРОШЛО С ТЕХ ПОР, КАК ДУША ПЕРЕСЕКЛА МОЙ ЗАЛ, А ТЕМ БОЛЕЕ ТАКАЯ, КАК ТВОЯ. Секундочку. Возможно, разговаривать с магическими голосами в жутковатых комнатах с разумными стенами — плохая идея или вроде того, но Рон не может удержаться: — Такая, как моя? — СНОВА И СНОВА ТВОИ ПРЕДКИ СОВЕРШАЛИ НАБЕГИ НА НАШИ СВЯЩЕННЫЕ МЕСТА, РАЗГРАБЛЯЯ ИХ. ОСКВЕРНЯЯ МОГИЛЫ ИЗ ЖАДНОСТИ, ИЗ ГОЛОДА, ЧТОБЫ ВЫЧЕРКНУТЬ НАС ИЗ ИСТОРИИ. — Я об этом ничего не знаю, — говорит Рон. — Мне тринадцать. — НЕ ПРОШЛО И ВЕКА, ДИТЯ. ГРЕХИ ОТЦА НЕ ПАДАЮТ НА СЫНА, НО ВАЖНО О НИХ ЗНАТЬ, — Моргана, конечно, он заперт здесь с каким-то древнеегипетским божеством, которое разговаривает, как Гермиона. — Хм, — говорит Рон, наклоняясь вперёд. — Я, э-э, учту. — СМОТРИ МНЕ, — глаза статуи вспыхивают — достаточно долго, чтобы это не было игрой света, но всё исчезает через секунду. — А ТЕПЕРЬ К ДЕЛУ. — Х-хорошо. — ТЫ ВСТАЛ НА ТРОПУ, ДИТЯ, — произносит голос, но внезапно и близко не так враждебно, — НО ТЫ НЕ ВИДИШЬ. Рон кивает, потому что не может придумать, что ещё сделать. — НА ТЕБЯ УЖЕ ПРЕТЕНДУЮТ, ХОТЯ МОИ ДЕЛА РЕДКО КАСАЮТСЯ ТЕХ, КТО ЗА ЗАВЕСОЙ, А ИХ — МЕНЯ, — Рон чувствует укол в руке. Не настолько, чтобы смотреть на неё, но достаточно, чтобы очень, очень этого захотеть. Что-то подсказывает ему, что разрывать зрительный контакт со статуей, вероятно, плохая идея. — ГОРЕ ТОМУ, КТО ПЕРЕЙДЁТ ДОРОГУ КОМУ-ЛИБО ИЗ НАС; НИ О КАКОМ ПЕРЕХОДЕ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ И РЕЧИ. Это начинает казаться куда более опасным, чем когда он чуть не погиб, а Гарри испарил их преподавателя по защите от Тёмных искусств — по крайней мере, в ту ситуацию он попал сознательно. Это было что-то новое, о чём он не просил. (Разговор с Биллом, состоявшийся ранее за обедом, начинает казаться почти пророческим.) —… А у меня есть выбор? — ДИТЯ, БУДЬ БЛАГОДАРЕН, ЧТО ТЫ ПОКИНЕШЬ ЭТУ КОМНАТУ ЦЕЛЫМ И НЕВРЕДИМЫМ. ДРУГИМ НЕ ТАК ПОВЕЗЛО, — колючка в ладони Рона проходит вверх по руке, через плечо и упирается в основание шеи. Рон старается не думать об этом, не двигаться. Либо это магия, и в этом случае он ничего не может сделать, либо это огромный жук, и в этом случае прикосновение к нему может сделать бесконечно хуже. — Ч-что случилось с остальными? — КТО-ТО ВЫЖИЛ. НЕМНОГИЕ ЖИЛИ ХОРОШО. И, КАК ДЕЛАЮТ ВСЕ ЛЮДИ, ОНИ УМЕРЛИ. КТО-ТО СКОРЕЕ ДРУГИХ. — А — а те, кто не смог выбраться отсюда целым? — ТЕ, КТО МОГЛИ, УШЛИ. ТЕ, КТО НЕТ, УМЕРЛИ. — Понятненько. Покалывание в затылке усиливается, жалит — царапает его. Он не двигается, не вздрагивает. Он не совсем уверен, что делает его лицо, но, по крайней мере, оно делает это медленно. Он не может больше терпеть, он должен хотя бы спросить: — Что ты… что ты делаешь со мной? — ГЛУПОЕ ДИТЯ, ТАК НУЖДАЮЩЕЕСЯ В НАСТАВЛЕНИИ, — огонь слева от него потрескивает и звучит почти в полном отрыве от того, откуда доносится голос. Как будто он находится в другой плоскости бытия. — ТЕБЕ ДАЛИ НЕЯСНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ, НЕ УКАЗАВ, КАК ДЕЙСТВОВАТЬ. Ну, с сожалением думает Рон, не так уж оно и не право, разве нет. По крайней мере, у этого существа, обладающего несметной силой, хватает вежливости ответить на его вопросы, не говоря уже о том, чтобы задать их. Те сны на пляже были хороши, хотя и чертовски жутковаты, но в них всегда оставалось больше вопросов, чем ответов: — Ага, можно сказать и так. Тени в комнате, казалось, на мгновение уменьшаются, пламя вокруг него вспыхивает, а затем снова затихает: — ТЫ ДОЛЖЕН УЗРЕТЬ. Там, где раньше покалывало, теперь проносится короткая, колющая боль, мгновенно исчезнув. Рон прикусывает губу, стараясь не закричать — ему удаётся лишь хныкнуть, но во рту появляется привкус крови. Кажется, что она вяло стекает по нижним зубам. — СКОРО ВСЁ СТАНЕТ ЯСНО. — Что это вообще значит? — ТЕРПЕНИЕ, ДИТЯ. ТЕБЕ ПРЕДСТОИТ МНОГОЕ ВЫУЧИТЬ, — окружающие его огни начинают трепетать и гаснуть. — ГЛАЗ — МОЙ, ЧТОБЫ ДАТЬ, НО ТВОЙ, ЧТОБЫ ПЕРЕВЕСТИ. — Это так пространно, пожалуйста, просто дай мне отв… — НАШЕ ВРЕМЯ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ, ЮНЕЦ. БУДЬ УВЕРЕН, НАША СВЯЗЬ СОХРАНИТСЯ, РАЗ УЖ ТЫ ПОМЕЧЕН. ПРИШЛО ВРЕМЯ ТЕБЕ ВЕРНУТЬСЯ НА ЗЕМЛЮ, ОТКУДА ТЫ ПРИШЁЛ. Это не вспышка света, но мир Рона словно складывается сам собой, потянув его назад, наружу и сквозь что-то, похожее на холодную грязь. — Ну, Рон! — кто-то нежно хлопает его по лицу и что-то говорит. Его имя? Наверное. Рон стонет в ответ. — О, слава Моргане, — это мама. Его зрение затуманено, но он может различить волосы. — Я думала, что нам, возможно, нужно отвезти тебя в больницу. Рон несколько раз моргает: — М-м, — говорит он, потому что гласные не хотели выходить из его рта, — м, в порядке. — Ты совершенно точно не в порядке, Рональд! Ты просто рухнул кулем! Посреди гробницы кого-то, почитающего богиню чумы! — Я — в порядке, правда, — конечно, это ложь, но не такая, как можно было бы ожидать. Его не тошнит, ничего такого. У него немного болит голова, но — что касается видений, то отключиться и проснуться с головной болью не так уж плохо. С задней стороны, у основания, под рубашкой болит шея, но это может подождать некоторое время. — Должно быть, я слишком долго не мог разогнуть колени, или что-то в этом роде. Мама не то чтобы ему верит, но спускает всё на тормозах. (Гид выглядит, будто у него настоящая психотравма, пока быстро выводит их из пирамиды.)

--

Когда Рон возвращается в номер в отеле, он тут же запирается в ванной, чтобы хорошенько рассмотреть заднюю часть шеи, потому что там что-то явно не так. Требуется немного поизвиваться, но в итоге ему удаётся неплохо рассмотреть — там действительно отметина. На коже выжжен глаз размером не больше, чем боковая сторона кулака, чёрный и непрозрачный, как свежеразлитые чернила. С одной стороны протягивается длинный, плоский хвостик, над ним «домиком» поднимается бровь. Через место, где должны находиться нижние ресницы, спускается стилизованный треугольник и маленький крючок. Рон моргает и обратно надевает рубашку. Хм. Странно. Об этом придётся подумать, когда у него наконец-то снова будет доступ к нормальной библиотеке. По крайней мере, больше не болит. Об этом стоит подумать завтра, решает Рон. А пока что он ему хочется спать.

--

Удивительно, но на следующий день Рон об этом не думает. И на следующий тоже. А потом, когда они с семьёй возвращаются из Египта, это просто полностью вылетает у него из головы. Спустя две недели серийный убийца, который, возможно, активно охотится за его другом, а возможно, и нет, сбегает из тюрьмы, так что он полностью выбрасывает эту тему из головы. В конце концов, есть дела поважнее, и всё равно со временем всё раскроется. «СИРИУС БЛЭК НА СВОБОДЕ», — значится на первой полосе «Ежедневного пророка» большими заглавными буквами. В первой половине полосы, разумеется. История под сгибом кажется интересной: «ЗОЛОЧЁНЫЙ МАЛЬЧИК ГИЛДЕРОЙ ЗАПУСКАЕТ КУРС ПО НАПИСАНИЮ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ». Стоимость курса составляет, согласно объявлению в целую газетную страницу, десять галлеонов, или всего лишь четыре простых платежа по три галеона пять сиклей за курс из трёх лекций.