Как преуспеть в Тёмном чародействе (Без особых стараний) / How to Succeed in Dark Wizardry (Without Really Trying)

Джинни — с ней что-то не так. Что вполне логично: ей одиннадцать, а в её школе гибнут дети, включая одного из её друзей. Несколько раз за обедом Рон пытается допросить её, но лишь получает бесконечные «я в порядке» и быструю смену темы, поэтому он быстро перестаёт пытаться. Ради этого он отлавливает Перси, потому что из всех доступных Уизли только он, скорее всего, сначала подумает, а уж потом изрыгнёт какой-то план. — Я правда не знаю, что происходит, — очевидно лжёт Перси, проводя рукой по волосам. Он делает это, только когда лжёт: в частности, он делает это, только когда лжёт и не хочет этого. — Ты врёшь, — говорит Рон, решив, что лучше всего перейти сразу к сути. — Может быть, — как-то печально смотрит Перси. — Слушай, ладно, она видела кое-что, что не должна была, и я, наверное… Повёл себя неправильно. — Ты о чём? — Обещаешь, что не расскажешь? — Перси казался несколько уязвимым. — В смысле, Фреду или Джорджу. А точнее, никому. Всё ещё пока в новинку, и я бы не хотел сглазить. Всё проясняется: — …И что же это? — …Есть одна девушка, — говорит Перси. — И, ну, мы не можем — её родители не… — ему сложновато подобрать слова. Перси всегда тщательно всё обдумывает, прежде чем сказать, но иногда у него уходит много времени на то, чтобы мысли сформировались у него во рту. — Сейчас всё странно. И в новинку. И, возможно, немного выходит из-под контроля. — …И? — Джинни, э-э, застала нас в несколько, м-м, компрометирующей позе, и… — Перси глубоко вздыхает. — Да плевать, она нашла нас в заброшенном классе попросту ебущимися, понял? Поэтому я сорвался на неё. — …Перс, — Рон смотрит на своего брата. Перси выглядит измученным, будто запертым в клетке, отчаянно желающим слететь с катушек и вырваться оттуда. — Что ты сказал? — Кое-что, о чём жалею, — выплёвывает он. — И теперь я не могу застать её наедине, чтобы извиниться. — ...Перси. — Просто — агх, — Рон видит, что Перси в прямом эфире борется с желанием пнуть ближайшую стену. Что, возможно, хорошо, учитывая, что все стены в Хогвартсе сделаны из камня, но, возможно, плохо, учитывая всю… Подавленность Перси. — Я не могу с этим, на хуй, справиться! Перси выглядит так, словно вот-вот поползёт по стене. Его руки застыли, только первая костяшка каждого пальца согнута, каждая из них почти полностью перпендикулярна остальному пальцу. Выглядит больно. Перси будто бы не замечает этого. — Перс, я думаю, тебе стоит, э-э… — нет способа сказать это ласково, не так ли? — Я думаю, тебе нужно перестать постоянно всё держать в себе. — У меня всё заебись, — говорит Перси, глядя ему прямо в глаза. — Нечего исправлять. — Э-э, ладно, — отвечает Рон и ищет выход из этого разговора. — Что ж, э-э — хочешь я извинюсь за тебя перед Джинни? — Да, — холодно говорит Перси, а потом добавляет вслед: — Пожалуйста. Что ж. Всё прошло не очень.

--

Он всё равно передаёт всё Джинни, застав её в одном из наиболее уютных уголков библиотеки, пока она читает последний выпуск «Бладж-её!» — ежеквартальный журнал о квиддиче про загонщиц. Тема номера — об одной из загонщиц японской сборной. У неё недостаёт нескольких зубов, и она вся покрыта синяками и ссадинами, но сияющие улыбается, а её метла заброшена на одно плечо. «Хонда Гороми выбивает себе путь к вершине!» — звучит заголовок. Рон плюхается возле неё: — Поговорил сегодня с Перси, — произносит он вместо приветствия. — Он сказал, что просит прощения. Джинни откладывает свой журнал: — Если бы он его просил, он бы не сказал то, что сказал, только потому, что я застукала их с Пенелопой Клируотер наполовину раздетыми и предающимися этому на столе. — …А что он вообще сказал? — Ой, он тебе не рассказал? — мрачно улыбнулась Джинни. — Конечно, нет. — Джин, — говорит Рон, — он выглядел так, будто вот-вот сдерёт с себя кожу. Я не собирался… Ты знаешь, каким он бывает. — Я знаю, каким он бывает, — она закрывает журнал и вовсе не нежно бросает его на стол. — Если бы ему действительно было жаль, он бы пришёл и извинился сам. Рон счёл это поражением: — Итак, — начал он, меняя тему, — Хонда Гороми, да? Джинни показалась достаточно радостной, чтобы подыграть ему: — Она, — решительно произносит она, — наикрутейшая. — Да ну? — Она же загонщица из Японии, да? Только вместо биты у неё эти нарукавники-перчатки — просто поразительно, как это влияет на её технику! — Джинни усмехнулась, и это, казалось, озарило их маленький уголок. — Она такая стойкая, ломает кости, кажется, каждую игру, и просто играет… Я знаю, ты любишь «Пушек», но японский квиддич — это что-то с чем-то!

--

Несколько дней спустя, на зельеварении, Тео подталкивает его, пока он режет какой-то корень смоквы. К счастью, он хорошо подгадал, поэтому Рон не отрезает себе большой палец, но это всё равно удивительно. — Почему Гарри болтался повсюду, надев лицо Крэбба, на прошлой неделе? — вежливо и манерно спрашивает Тео. — Эм, — произносит Рон, чтобы потянуть время и придумать на это ответ. — Какой странный вопрос. — А это плохая попытка ответить. — Это всё для того, чтобы разобраться во всей этой историей Тайной комнаты, — Рон не поднимает глаз от своей разделочной доски, говорит тихо. — Они с Гермионой были уверены, что Малфой — наследник Слизерина. — Это нелепо. — Я так же сказал, — Рон зачёрпывает нарезанные кубики смоквы и сразу же добавляет их в зелье. — Как ты догадался? — В смысле, помимо того, что Крэбб появился без Гойла? — пожимает плечами Тео. — Когда минут через двадцать Крэбб внезапно вышел из гостиной, стал на десять сантиметров ниже ростом, а на лбу у него появился шрам в виде молнии. — А, — говорит Рон. — Этого хватит. — Ага. — А, э-э, Малфой… — Слушай, — говорит Тео, — я не… Не впутывай меня в это, ладно? Я понимаю, что происходит что-то вроде того, что было в прошлом году, но… — вздыхает он. — Ну, мы, конечно, друзья, но, пожалуйста, не проси меня… Ну, ты понимаешь. — … Мы друзья? — возможно, это не совсем правильный ответ, но мозг Рона едва поспевал. — В — в смысле, если только ты не хочешь? — Тео кажется немного ошарашенным этим, будто ожидал, что допрос пойдёт в другую сторону. — Нет, хочу, просто… — краснеет Рон и кладёт нож на стол, чтобы не наделать глупостей и случайно не зарезать себя во время околосерьёзного разговора. — Я просто плох в этом, понимаешь? Рон бросает взгляд на Тео, который, к счастью, тоже слегка покраснел. Было бы гораздо более неловко, если бы смущался только Рон. — Это, э-э… — тихонько фыркает от смеха Тео и возвращается к ступке и пестику, в котором измельчал позвонки рыбы-льва. — Я так и подумал. Рон улыбается под нос, хоть это немного и обидно. Но, ну, Тео не то чтобы ошибается, он просто… Каждый разговор похож на разборки на поле боя. Но в хорошем смысле, думает Рон. — Э-э, — говорит Рон через некоторое время. — Я не буду… я не собираюсь впутывать тебя во всё это, — он неопределённо взмахивает ножом. — Просто… просто кажется, будто вечно со мной что-то происходит, понимаешь? Тео пожимает плечами: — Не сказать, что знаю, но, кажется, я понимаю, о чём ты говоришь, — он снова растирает рыбу-льва, размышляя. — Может, тебе просто не везёт? — Ага, — беззлобно произносит Рон, — конечно. Не везёт.

--

Праздники наступали. Сначала медленно, потом вдруг неумолимо, скопом. Ноябрь тянулся незаметно, но декабрь налетел как сущий тайфун, безжалостно обрушиваясь на всех, пока вдруг не перестал. Гарри получает ещё один свитер Уизли — цвета лесной зелени, под цвет его глаз. Гермиона тоже получает такой же, винно-бордовый, с причудливой вязкой «косами». Свитер Джинни оказывается сиреневого оттенка и выглядит невероятно мягким. (Ни к чьему удивлению, Рону достаётся ещё один тёмно-бордовый. В середине января он очень тихо подбросил его Дину, который с ним ближе всех по размеру. Дин, в свою очередь, отдал его своей напарнице по зельеварению, Зендре Тистлдаун, потому что она постоянно мёрзнет и не скрывает этого. Рон не понимает, что происходит, но, похоже, они вполне ладили, и Симус не испытывал к ней ненависти, так что это хороший знак.) Мама просила, чтобы они вернулись домой на праздник Солнцестояния, но ничего не вышло. Перси захотел остаться в школе со своей девушкой, Фред и Джордж в основном сидели вместе и строили козни, а Джинни просто… не хотела, по какой-то причине. Рон не был до конца уверен, если честно, — она постоянно угрюма, и это начинает его раздражать. Мама сказала, что, возможно, это просто половое созревание, но Рон уверен, что в прошлом году он не ходил угрюмым и не пялился в окно, как в готическом романе, так что это бред. Он на это не купится. (Хотя, если учесть, что вся эта история о том, как «она так смущается рядом с Гарри, что совершенно не может говорить», по крайней мере начинает сходить на нет, он на неё тоже не купится. Он решает, что, может быть, она преодолевает влюблённость, но, учитывая, как она практически выбегает из каждой комнаты, где он находится, Рон в этом сомневается. Может, просто привыкает к чувствам, или что-то в этом роде.) В итоге Рон проводит бóльшую часть зимнего солнцестояния, закутавшись в одеяло в гостиной Гриффиндора, и просто существует с бесшёрстной кошкой соседки Джинни. Бывали у него дни и похуже.

--

Его грызёт одна вещь. Вроде бы мелочь, но она просто не отстаёт от него. Маринуется. Живёт в его голове уже несколько месяцев. А дело вот в чём: он не может смириться с тем, что Малфой знает крутое заклинание призыва змей. Оно как бы отошло на второй план после всей этой чумы окаменений, но во время каникул Рон каждый день по крайней мере пять минут думает о чём-то в духе «чёрт возьми, как бы я хотел это уметь». Однажды, перед тем как большинство учеников вернутся из родительских домов (если, конечно, они действительно вернутся: некоторые справедливо скептически относятся к возвращению в школу, в которой уже трупы на пересчёт), Рон почёсывает бесшёрстную кошку за ушами, получая в ответ довольное мурлыканье, и отправляется в класс упыроведения. Рон просматривает содержание «Практик таинꙑ и ꙃла» в поисках информации о вызове змей и находит только говна пирога. Это расстраивает, ведь он полагал, что в книге, полной тёмной магии, должны быть всевозможные заклинания для вызова тёмных существ — или, по крайней мере, относительно жутких. Но нет, чтобы сделать всё правильно, нужен процесс. Даже контракт, подписанный кровью. (Кажется, думает Рон, что, если только он не проклинает различные куски говядины, вся тёмная магия связана с кровью. Кровь, вообще, становилась постоянной темой в его жизни.) Есть призывы и попроще — ну, знаете, взмахнуть палочкой, произнести что-то, смутно напоминающее слово на латыни, обозначающее то, что вы хотите наколдовать, и надеяться на лучшее, — но они неустойчивые. Например, если использовать, скажем, Серпенсортия, то получается большая змея, но нельзя обозначить, какого вида, и будет ли она ядовитой, и это менялось каждый раз. Но, заключив контракт, вы будете получать одну и ту же змею, причём постоянно. И она будет чертовски полезнее, чем если будет просто грозно выглядеть и изредка шипеть. У Рона возникает желание швырнуть «Практики таинꙑ и ꙃла» через всю комнату, но ей уже лет пятьсот, поэтому вместо этого он бросает свою палочку. Она больно ударяется о стену, о чём Рон Решительно Не Думает. Это проблема для будущего Рона. Будущему Рону обычно очень хорошо даются такие вещи. Из кончика палочки вяло течёт кровь, маленький красный след почти неразличим на фоне тёмно-коричневого лака. Рон очень рад, что пока ещё не удосужился снять клейкий бинт. Рон смотрит на маленькие квоффлы, кружащиеся на полосках пластырей, и пытается вспомнить, что за движение проделал Малфой. К сожалению, прошло уже больше нескольких месяцев, да и память у Рона не самая лучшая, так что всё, что он может придумать, — это что-то вроде покачивания в воздухе при медленном движении палочки вперёд. Это не совсем правильно, но Рон решает, что раз змеи извиваются, то логично и извивать палочкой во время их призыва. Он снова пробует движение, просто чтобы почувствовать его через запястье и руку. Это неправильно — он знает это, но не настолько, чтобы беспокоиться. Он пробует ещё раз, а затем вызывает заклинание. — Серпенсортия! — кричит он, извивая палочкой. Из неё вылетает угорь, длинный, склизкий и чёрный, на долю секунды задерживается в воздухе, а затем падает на землю длинной, мокрой линией и неудержимо извивается. — Блядь! — бормочет Рон под нос, позволяя себе лишь мгновение полного оцепенения. — Фините! Угорь испаряется, и на полу остаются лишь мокрые следы от нескольких секунд его пребывания в комнате. В комнате теперь немного странно пахнет, влажность от воды слегка отягощает вечный прокалённый огнём воздух.

--

Тем вечером, оставшись один в общей комнате (не считая, конечно, Скабберса, который в последнее время стал ужасно пугливым и сейчас нервно сжимается в кармане мантии Рона), Рон снова открывает «Практики таинꙑ и ꙃла». Ощущение такое, будто он никак не продвинулся, будто он постоянно находится в шаге от того, чтобы что-то сделать. Кроме истории с палочкой — о которой он Решительно Не Думает, спасибо большое, — Рон ничего не сделал со случая с гигантскими шахматами. Прошло почти девять месяцев. За это время родились дети, ну ради Морганы! Это кажется просто нелепым. Палочка Рона чешется. Рон не обращает на это внимания: если быть до конца честным, это слишком сложная сейчас для него проблема. «Аще призыв поразит твою фантазию, — говорится в книге, — весь, яко то процесс долгий есть, и узы крови — единственный верный путь». «Чёрт побери, — думает Рон, — снова кровь. Отличненько». (Не то чтобы он не теплеет к магии крови и всё такое — её не стоит списывать со счетов, — но немного разнообразия не помешает, вот и всё). Всё сводилось к следующему: в основе своей призыв был актом воли, в большей степени, чем другие виды магии. Всё, что ему нужно сделать, — чего-то сильно захотеть. И, возможно, пролить кровь, чтобы быть уверенным в успехе. Это было похоже на полную хрень, но плевать. Он оставляет эту идею и начинает беспорядочно листать книгу. Если честно, это кажется ему лучшим использованием времени. Нашлась пара жутеньких проклятий, но ни одно из них он пробовать не хочет. Нашлась странная магия разума, но в основном она кажется невероятно опасной — и не в весёлом смысле. Он пропускает страницы об акромантулах, потому что это слишком страшно. В итоге он читает о магии души. Которая, кстати, пожалуй, опаснее магии разума, но этого… Рон не знает. Почему-то это кажется не таким страшным. «Разделити душу — дело тонкое, — говорится в книге, а Рон даже не знал, что такое вообще возможно. — Ибо заклинатель должен разорвати сущность их на две части, а то не просто сотворити». Скабберс нервно пищит в кармане. С тех пор, как Рон приехал в Хогвартс, крыса ныкается по углам — возможно, он ей не нравится, что вполне нормально, потому что Рон тоже не очень любит крысу, — но в последнее время, когда все люди стали окаменевать, она держалась довольно близко. А может быть, она просто пришла в чувство из-за бесшёрстной кошки Марипосы. По правде, она была злобной маленькой негодяйкой. (На самом деле, Рону кошка нравится. На зимних каникулах она несколько дней нежилась в гостиной и зловеще на всё мурлыкала — Рон её в этом понимает.) «Да будет тебе известно, читатель, яко для того, чтобы расколоти душу твою, довлеет совершити одно дело (или, аще верно расчести время, серию дел), достаточно темное, дабы расщепити ядро твое и разорвати его на части. Весь, яко при удачном стечении обстоятельств сие можно случаем сотворити. Мы, авторы сего тома, советуем ти осторожность проявляти: однажды расколовшись, душа уже никогда не сможет перекована быти, и то чревато серьезными последствиями». «Дичь, — думает Рон, — что можно сделать что-то настолько колоссальное по чистой случайности». Ему кажется, что взлом души должен сопровождаться несколько большими фанфарами, этому полагается немного больше помпы. Как будто бы. Неправильно, что вообще есть обстоятельства, в которых это может стать случайным «ой». «Аще и техническое бессмертие — благо…» У Рона скрещиваются глаза. Техническое бессмертие? По случайности? Это не сходится с тем, что он знает о магии. Это не — что-то внутри него подсказывает ему, что это неправильно. Рон быстро переключается на другой раздел, посвящённый оберегам, и немного его читает. Моргана знает, что в ближайшее время он не собирается этим заниматься. Слишком гнусно.

--

Рон снова на пляже, распростёрся под пасмурным небом, его омывают ледяные волны, а внутренности сжимают какие-то существа. Небо грохочет над ним, огромные щупальца танцуют в облаках, тянутся вниз и медленно извиваются. Какое-то морское существо обхватывает его ногу. На фоне всего происходящего это кажется совершенно несущественным. «ТЫ ГОЛОДЕН ДО ЗНАНИЙ, — говорит голос, гремящий повсюду и нигде одновременно, гулко отдаваясь в его барабанных перепонках, разрастаясь с грохотом волн. — МЫ НЕ ВСТРЕЧАЛИ ТАКИХ, КАК ТЫ, ЗА МИЛЛЕНИУМ». Если бы Рон в данный момент был хоть немного способен к размышлениям, ему было бы приятно. А так он просто глубоко дышит, дыхание давит на рёбра и сотрясает лёгкие до самого дна. «СКОРО, ДИТЯ, ТЫ ПОЛУЧИШЬ БЛАГОДЕЯНИЕ, — голос уже ближе, ветер резко треплет его влажные, холодные волосы. — ДВЕРЬ, КОТОРАЯ ОТКРЫТА, НИКОГДА НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПО-НАСТОЯЩЕМУ ЗАКРЫТА». Ближе, теперь прямо ему в лицо. Волна обрушивается на его тело. «ЧЕТВЕРО ПАДУТ, А ПЯТЕРО ВСТАНУТ. ОГНЁМ, И ЯДОМ, И КРОВЬЮ, ВСЁ ПРОЯСНИТСЯ. ЗАЩИТНИК НЕ СЕКРЕТ». Рон просыпается в своей кровати в спальне мальчиков в холодном поту.

--

Каникулы не бесконечны, и вскоре все остальные ученики возвращаются в Хогвартс на зимний семестр. Вместе со снегом, пришедшим с новым годом, возвращение учеников означало, что дорожки на улице покрыты слякотью, а камины в каждом классе не справляются с задачей обогрева каменного замка, несмотря на магию, заложенную в его стены. Январь еле тянется. По вечерам пятницы у них астрономия, и на этом изменения заканчиваются. Джинни проводит немалое время, обнимаясь с бесшёрстной кошкой своей соседки в гостиной, что, по мнению Рона, улучшение после пряток в одиночестве с дневником. Она всё ещё не разговаривает с Перси, но, будем честны, Перси ещё больший невротик, чем обычно, из-за того, что он не в ладах со своей девушкой. Влюблённость Гермионы в Локхарта, похоже, тоже угасает, что тоже приятно. Гарри — Гарри. В нём изменений мало. Не то чтобы он считает Гарри скучным или что-то такое — вовсе нет, — но Гарри просто… Стабильный. Невезучий, и немного проницательный, и очень подозрительный к слизеринцам, но, в целом, это всё, чем он занимается. Это не делает его плохим другом.

--

Через несколько недель после начала семестра в туалете, где они варили Оборотное зелье, потоп. Гарри полон решимости провести расследование. — Не думаю, — говорит Рон, его шаги хлюпают по мокрым камням в сторону заброшенного туалета, — что то, что делает это, ну, знаешь, окаменение, разбило лагерь в туалете для девочек, дружище. — Это подсказка! — настаивает Гарри. — Та девочка, которая умерла в прошлый раз — пятьдесят лет назад? Она здесь привидение, да? — он вздохнул. — Я просто считаю, что это связано, вот и всё. Рон не мог этого опровергнуть: — Хорошо, — говорит Рон, когда они подошли ко входу, — раз ты уверен. В туалете ничего нет. Он затоплен, потому что кто-то пытался смыть книгу. Что сбивает с толку, да? Потому что книги, кажется, гораздо легче сжечь, чем смыть, ведь они из бумаги, и у них углы. Гарри берёт дневник и кладет его в карман. Лично Рон считает, что это чертовски мерзко, но неважно — он же никому не причинит вреда, это же дневник, чёрт побери. Судя по имени на внутренней стороне обложки, он принадлежал студенту лет пятьдесят назад. (Но тогда почему он пустой?) Гарри относит его в комнату, предположительно для того, чтобы написать в нём свои сокровенные мысли и скоротать часы, скорбно глядя в окно — именно так Джинни проводила бóльшую часть времени, когда писала в своем дневнике. Рон рад, что она вроде как переросла это.

--

День святого Валентина отвратителен. Не потому, что Рон не получает валентинок — нет, от этого ни холодно ни жарко, — но потому что Локхарт выбрал себе личной миссией убедиться, что его отметят на славу. Он буквально сказал: «Единственное настоящее оружие против зла… любовь», что показалось полным дерьмом, но, пожалуй, звучало приятно. (Не то чтобы Рон эксперт в оружии, но он думает, что настоящее оружие, возможно, гораздо более полезно, если встретиться с чем-то поистине злым, чем сила любви, но это просто его мнение.) В общем, Локхарт нанимает целую ораву гномов, чтобы они нарядились купидонами и приставали к людям в коридорах со всякими романтическими штучками. Рон очень рад, что не пользуется популярностью и у него нет каких-то тайных воздыхателей — народ просто-напросто унижен наполовину одетыми поющими уродами, выкрикивающими плохие стихи. Например, партнёрша Дина по зельям, Зендра, получает оду её «режущему, огненному взгляду», её «пышным, чёрным волосам» и её «полному отсутствию заботы». Всё это выглядит довольно оскорбительно, и она не даёт рифме продвинуться дальше, чем это возможно, прежде чем схватить свою самую тяжёлую книгу и бросить ею в обидчика. Или Гарри, который получает валентинку от какой-то таинственной поклонницы, которая, как уверен Рон, Джинни. Рон не станет говорить, что это точно Джинни, но вся остальная школа считает Гарри каким-то психопатом-убийцей, так что догадаться об этом несложно. У него рвётся сумка, Малфой на секунду достаёт дневник, и что-то в Роне щёлкает. Он не уверен, что сходится, но что-то точно. Просто нужно немного времени, чтобы понять, что именно.

--

На следующий день после уроков Гарри затаскивает их с Гермионой в заброшенный класс. Даже приятно, ведь это Рон обычно тащит людей в заброшенные места для тайных бесед. — Думаю, это сделал Хагрид, — всё происходит так внезапно, будто Рон и Гермиона должны как-то на это ответить. — …Сделал что? — спрашивает Гермиона, потому что Рону кажется, что у него мозг вытекает из ушей. — Комната, — говорит Гарри. — Думаю, он это сделал. — …Почему? — удаётся выдавить Рону, чувствуя, будто его только что огрели по голове. — Дневник говорит… — Прошу прощения, — спрашивает Гермиона, — что? — Дневник, — настойчивее повторяет Гарри, — показал мне, что в прошлый раз это сделал Хагрид. — Разве дневники не книги? — спрашивает Рон и чувствует себя несколько тупым. — Как книги могут что-то показать? Гермиона строго смотрит на него: — Книги могут показать множество перспектив, Рональд! — шипит она, потом одёргивает себя и возвращается к теме. — …Но обычно это не так буквально. — Я написал в дневнике, — говорит Гарри, будто они с Гермионой притворяются идиотами. — А дневник написал ответ, я залез в дневник, и он мне показал всякое. — Это плохо, — Рон вполне уверен, что распахивать сознание для чего-то, у чего очевидно есть собственная воля, — ужасная идея. И он знает многое об ужасных идеях, ведь он сам ими занимается довольно часто. — Это очень — на кой чёрт ты это сделал! — …Разве не так работают волшебные дневники? — Гарри выглядит искренне недоумевающим, а с ним и Гермиона. Благословите их, их воспитали маглы, они ни хрена не знают о магии, и иногда Рон забывает об этом. — Чёрт побери, нет! — не то чтобы Рон — знаток дневников, но… Он вполне уверен, что позволять внешней силе буравить твой разум или что-то наподобие не должно происходить случайно! — Не знаю, как дела обстоят с магловскими дневниками, но в них пишут, и всё. (Рон, честно говоря, просто тычет пальцем в небо, но кажется чертовски вероятным, что он прав, так что он просто будет продолжать в том же духе. Притворяйся, пока не сработает, и всё такое.) — Ой, — говорит Гермиона. — Ой! — Э-э, — Гарри будто в замешательстве. — Я что-то упускаю или?.. — Гарри, — Гермиона смотрит ему прямо в глаза. — Как ты можешь быть уверен, что дневник не лжёт? — Зачем дневнику мне лгать? — Не знаю, Гарри, — встревает Рон, потому что иногда не может удержаться от того, чтобы вести себя как говнюк, — зачем дневник вообще с тобой начал разговаривать? — Просто — просто подумай об этом, ладно, — говорит Гермиона. — Давай не будем спешить.

--

Через два дня Гарри всё ещё слышит голоса, а Гермиона и может-быть-девушка Перси каменеют, поэтому Рон решает, что, да, может, пришло время милипиздрически поспешить.

--

Всё, что Рон знает о Фадже, — то, что он слышал от папы. И не то чтобы у папы какой-то свой шкурный интерес, но Рон просто предположил, что, возможно, он был немного предвзят. Или очень предвзят. — Он придурок в костюме, — сказал папа. Он мог бы мне сообщить, что небо голубое, и мне бы пришлось выйти на улицу и проверить, — сказал папа. Кто знает, может, однажды он пройдёт операцию по удалению палки из задницы, чтобы вшить её туда, где у нормального человека позвоночник, — сказал папа. — Давайте не будем о таком разговаривать за обеденным столом, — сказала мама. — У меня портится аппетит. В общем, Рон вполне уверен, что папа в некоторой мере преувеличивает. Когда Фадж появляется в хижине Хагрида с Дамблдором, очень быстро становится очень очевидно, что Артур Уизли был слишком добр, когда говорил о министре. Потом появляется Люциус Малфой, и это превращается в парад ненавистных его отцу людей, потому что Моргана знает, что в сердце Артура Уизли не было ни капли любви к Альбусу Дамблдору. (Рон не до конца понимал, почему, когда ему было двенадцать. Рон не до конца понимал этого, когда ему было шестнадцать, и тот умер. Однако через несколько месяцев после того, как в конце осела пыль, и у Рона появилось немного времени, чтобы всё обдумать, — всё стало выглядеть более чем ёбано.) В общем, Хагрида уводят в Азкабан. А они с Гарри должны следовать за какими-то чёртовыми пауками, и это просто вишенка на чёртовом торте. Отстой. Всё отстой. По сравнению с тем, что происходит сейчас, прошлый год был как два пальца об асфальт.

--

Малфой говорит что-то о маглорождённых на зельеварении. Рон, если честно, слишком взбешён, чтобы вспомнить, что, но он недалеко ушёл от того, чтобы дать ему кулаком в живот. К счастью, у него нет на это времени. Зендра, партнёрша Дина, берёт нож, ну, такой, длинный, которым они пользуются для трав, и спокойно подходит. К счастью, у них лабораторная, так что для этого она не прерывает лекцию. Она улыбается Малфою. Не милой улыбкой: видно каждый из её зубов, даже дальние. Она протыкает стол прямо перед ним, углубляя нож на несколько добрых сантиметров в дерево, достаточно, чтобы тот без рук стоял прямо. Весь класс погружается в мёртвую тишину. — Следи за языком, — говорит она, наклоняясь к нему, едва оставляя между ними пространство. У неё и так преимущество в росте, а если подойти ближе, то это становится ещё более очевидным: — Мы же не хотим, чтобы случилось что-то плохое, правда? Она вырывает нож одним резким взмахом и уходит. Снейп оставляет её после урока. По её лицу Рон видит, что ей ничуть не стыдно.

--

Проходит несколько дней, и Гарри понимает, что означает следовать за пауками. Чертовски бесит, если это то, о чём он думает, потому что они ведут, сюрприз-сюрприз, в Запретный лес — ну, знаете, место, где Гарри видел, как кто-то пьёт кровь единорога, а Рон однажды сломал лодыжку. (Перед тем как начать расследование, они готовят защиту. Локхарт умудряется стать ещё бóльшим придурком, предположив, что Хагрид точно виновен, потому что его арестовали. Это полная чушь, и поверить в это может только такой человек, как он — богатый, чистокровный и белый, как снег на голову. Рон сжимает перо так сильно, что оно крошится в его руке, покрывая парту кусочками шрапнели и почти невидимыми нитками перьев.) Короче говоря, Рон и Гарри ужимаются под мантией-невидимкой и следуют за проклятыми пауками. Они находят больше пауков. А ещё машину папы. А ещё, а ещё, они находят акромантула. Рон пиздец в ужасе, он это признаёт. От пауков у него стынет кровь в жилах, и это если день удался, — от огромных пауков размером со слонов, которые умеют разговаривать, Рону кажется, что у него сердце протаранит себе выход из груди. Ему нужно двигаться, нужно бежать, но его ноги будто приклеены к земле в лесу. Хагрид никого не убивал, что приятно слышать, но Рон уже это и так понял. Лишь после того, как они узнали, всё идёт через одно место. В итоге их спасает машина папы, что довольно унизительно, а после того, как они сбегают, она даёт дёру, что еще более унизительно. Они узнали следующее:       1. Хагрид этого не делал.       2. И его акромантул, Арагог, тоже.       3. Это сделал монстр — и да, они ясно дали понять, что это монстр, а не человек, — и он такой ужасающий, что пауки даже не смеют произнести его имени.       4. Оказывается, пауки умеют разговаривать.       5. А ещё едят людей.       6. Последние два пункта будут сниться Рону в кошмарах ещё долгие годы.       7. Машине он даже не нравится, и это бесит. Он залезал по самый локоть в её кишки с папой, это же должно чего-то значить? В общем, не полный провал. Только по большей мере.

--

На следующий день находят ещё два тела. Мэгги Оуэнс, с которой он делит стол на травологии, найдена со стеклянной бутылкой воды на выходе из башни Рейвенкло. Самара, одна из соседок Джинни по спальне, обнаружена, повиснув на телескопе в Астрономической башне. Что-бы-это-ни-было набирает обороты, становится всё более авантюрным.