Как преуспеть в Тёмном чародействе (Без особых стараний) / How to Succeed in Dark Wizardry (Without Really Trying)

«Клеймённый кокатрисом», как и подозревал Рон, — полная нудятина. «Её волосы танцевали на лёгком ветерке, а лунный свет отражался на её полных грудях, пока мы приближались к логову чудовища, — говорится в части, которую читает Рон. — Но силы любви в её самой материальной форме мне мало, не сейчас, не когда победа почти у меня в руках. Напевы существа едва слышимы сквозь кровь, бегущую по его венам, его бешеный пульс, сквозь крики органа глубоко в его груди, требующего убить…» — Э-э, профессор, — внезапно говорит Гарри, так удачно избавляя Рона от необходимости прочесть ещё сколько-то от этого чёртова абзаца. — Кажется, время на сегодня истекло. Локхарт смотрит на часы на стене — вычурную безделушку всю в золоте и хроме, абсолютно уродскую: — Да ну? Если Рону придётся читать хоть ещё одно чёртово предложение длиной в семь строк и выглядящее, будто автора в процессе убивают словарём синонимов, он выколет себе глаза: — Думаю, да. — Что ж, ребята, мне определённо жаль, что вы уходите, — улыбнулся Локхарт. Улыбка была именно настолько же искренней, как и все на фотографиях, украшавших всю комнату, что значит ни на чуточку. — Вам понравилось? — Вы совершенно неподражаемы, — лжёт Рон. Ему почти жаль, что Локхарт не пишет как-то отвратительно в своём роде, а не просто скучно и озабоченно. А ещё он постоянно туда-сюда перескакивает на повествование в третьем лице, и это просто странно. — …Моя тётя была бы в восторге, — через некоторое время произносит Гарри, поскольку ему нечего сказать. — У Вас такой… проникновенный язык. — Нужно ещё доработать, — Локхарт выглядит почти обнадёженным и впервые кажется поистине искренним за весь вечер, и, ого, внезапно во влюблённости Джинни гораздо больше смысла. — Но, мне кажется, в ней что-то есть. — …Д-да, — слегка одёргивает себя Рон. — Слушайте, нам лучше возвращаться в башню, из-за, эм… — Комендантского часа! — встревает Гарри и звучит слишком радостным по этому поводу, чтобы вести себя тоньше. — У нас комендантский час, нам пора. — Уверен, пара видных ребят вроде вас постоянно нарушает комендантский час! — попытался Локхарт. — …Ещё только первая неделя, профессор, — говорит Гарри. — Рановато шалить. — Что ж, — произносит Локхарт. — Раз вы настаиваете. До завтра! Перед их носом захлопывается дверь, и они направляются в спальню. Спустя несколько коридоров, когда их точно нельзя подслушать, Рон, наконец, заговаривает. — Ну, это была полная бредятина, да? Гарри громко смеётся, его смех отражается эхом по всему каменному коридору: — Это было — о, чёрт побери, ты дошёл до части, когда он заводит дружбу с волком, который показывает ему дорогу в деревню? — Да! — говорит Рон. — Моргана, он отвратительный писатель! — Но кажется довольно безобидным, — говорит Гарри. — Ну, знаешь, если не обращать на это внимание. Рону бы очень хотелось знать, с какого чёрта у Гарри возникло подобное впечатление, но он не стал это комментировать: — Не знаю, дружище, — говорит он. — Мне он кажется довольно чокнутым. Что-то в нём… Не знаю. — Хм, — говорит Гарри. — Может, ты прав.

--

Следующий день начинается ни свет ни заря с травологии. Есть что-то приятное в прибытии в теплицы так рано — не только потому, что на первом курсе им нужно было приходить сразу же после обеда дважды в неделю, что было невероятно отвратительно. Но начинать день с утра пораньше, зарыв руки в вонючую-превонючую грязь, пока свет пестрит сквозь рябое стекло потолка теплицы? Потрясающе расслабляет. — Эй, Невилл, — говорит Рон, ведь они снова за одним столом в этом году. — Не мог бы я снова одолжить твою книгу? У второкурсницы из Рейвенкло напротив включается интерес: — Ой, — спрашивает она с сияющими большими карими глазами, — а что за книга? Невилл смотрит на Рона. Рон кивает. — Э-э, — говорит Невилл, — это просто старая книга моей бабушки, понимаешь… — Да? — спрашивает она, слегка наклоняясь и глубже зарывая ногти в грязь. — Какая? — Я не… — Это книга о Старых Порядках, — вклинивается Рон, и он вполне уверен, что если позволит разговору продолжиться, то она всё равно пронюхает информацию. Это было не совсем правдой, но между Тёмными Искусствами и Старыми Порядками много пересечений, потому что всё это «разделение магии на категории» стало модным лишь во времена Ренессанса. — Не думаю, что мы знакомы? Она протягивает покрытую грязью руку: — Мэгги Оуэнс, — говорит она, когда он её пожал. — Мэгги, если мы друзья, Мэгз, если тебе мало опасности в жизни, и Маргарет, если ты хочешь, чтобы я тебя зарезала. — А мы друзья? — спрашивает Рон. Она на миг смотрит на него и Невилла, раздумывая: — Э-э, могло быть и хуже, — она протягивает руку и ему. — Что ж, — говорит она, всё ещё обращаясь к Рону. — Значит, ты сунул нос в какие-то опасные вещи? — Возможно, — говорит Рон, и он начинает себя чувствовать, будто закрывает какую-то сделку на чёрном рынке. — Но не думаю, что могу пригласить тебя за компанию. Она вздыхает, с горечью глядя на Невилла: — Так я и думала. Вы, англичане, просто слишком скупые на информацию, — она чешет щёку, оставляя на ней полоску грязи, тёмную на фоне её загорелой кожи. — Может, в Ильвермони есть проблемы, но они хотя бы утруждаются учить весёлому. — …Ты американка? — спрашивает Невилл с искренним любопытством. — По акценту не догадался? — Я стараюсь не судить. — Ага, — говорит она, выкапывая в грязи ямку своей лопаткой. — Папин брат знает кого-то, кто знает кого-то, понимаешь? Так что выбор был между Ильв, где учились все мои братья и сёстры, и, конечно, школа ничего, но я подумала, что хочу чего-то новенького, понимаешь? Рон кивает, как будто понимает, как будто пойти в другую школу хотя бы отдалённо было вариантом для него. Невилл смотрит на свои руки, аккуратно утрамбовывая землю вокруг трав, которые они пересаживали. Он уже скучал по распределению столов прошлого года. Раз уж теперь их объединили с Рейвенкло, цифры не совсем сходились, поэтому в каждой из групп было по три человека. — Что ж, эм, — предпринял он попытку завязать разговор после мгновения невероятно неловкой тишины. — Ты вступила в какие-то клубы?

--

Рон знал, ещё даже не приступив к занятиям, что защита от Тёмных искусств будет дурдомом на выезде. У него было подозрение ещё до наказания — даже со всеми своими мыслями Джинни о том, что у Локхарта такие глаза и всё такое, она отдавала себе полный отчёт в том, что учитель из него так себе, — но урок лишь подтвердил, насколько всё плохо. Они начинают с проверочной, что Рон считал отвратительным самим по себе, но особенно потому, что он новый учитель, а значит, все без понятия, что он из себя представляет. Как выяснилось, это тест о самом Локхарте, что делало всё только хуже. С одной стороны, это лучше, чем умирать от скуки, как на уроках Квиррелла, но с другой — он совершенно отвратителен и наполнен мелочами, которые никто ни за что не смог бы вспомнить. (Кроме, конечно, Гермионы, у которой разум — стальной капкан для всего, на что она сочтёт нужным обратить внимание, и она уж точно сочла нужным обратить внимание на детали о Локхарте.) Ну серьёзно, как Рон должен запомнить любимый цвет Локхарта? Не то чтобы он закончил всё летнее чтение или хотя бы раскрыл одну (из нескольких) книг, которые были заданы, но всё же — это не кажется особенно относящимся к делу, вот и всё. Они все обмениваются тестами с человеком позади для проверки («Мне бы не хотелось, чтобы вы завышали оценки своим друзьям», — говорит Локхарт, подмигнув), и Рону достаётся работа Лаванды Браун. Каждый ответ прописан почерком с завитушками, который у двух третей всех девочек их курса, а чернила зачарованы, чтобы писать фиолетовым. Каким-то образом у неё практически полный балл, что немного раздражает. Не то чтобы он имеет что-то против Лаванды — он её толком не знает, хотя Гермиона её не жалует, — и он, вероятно, был бы раздражён любой хоть отдалённо успешной контрольной работой, которую оценивал, но просто… Первое, что ему хочется сделать, когда он подсчитывает её результаты, — поджечь контрольную, а потом выпрыгнуть в окно. Второе — вырвать волосы и избить себя до потери сознания об стол. Он сходится на третьем варианте: не отреагировать и вернуть ей работу. Ему удалось набрать аж целых 15%, что, если честно, лучше, чем он рассчитывал. Моргана, он и впрямь ненавидит защиту от Тёмных искусств.

--

— Ну, — говорит Гермиона, когда они наконец-то садятся за обед в Большом зале, — как прошло наказание? Рон смотрит на Гарри. Гарри смотрит на Рона. — Ты же не спрашиваешь нас просто потому, что втюрилась в Локхарта? — дразнит Гарри. — Я не… — краснеет Гермиона, её лицо тут же становится полностью ярко-красным. — Просто потому, что у него глаза похожи на звёздный свет, не значит, что он мне нравится! — Ну, в смысле, Гермиона, — начинает Рон, и не сказать, что ласково, — сказать, что у кого-то глаза как звёздный свет — именно то, что люди обычно говорят только о тех, кто им нравится. — Я бы не пошёл и не сказал бы Рону: «Твои глаза сегодня особенно звёздносветные сегодня, дружище», — добавляет Гарри. — Эх, Гарри, твои глаза как самые драгоценные из всех изумрудов, закопанных глубоко в земле, нетронутых человеком, — не смог удержаться Рон. — Рон, мой друг, у тебя фигура греческой статуи, а лицо как будто выточено из самого мрамора. Ох, проклятье, это было не так уж плохо: — Гарри, твои волосы аки вороново крыло, а улыбка, как, ах… — на мгновение задумывается Рон. — Луна? — …Вы оба отвратительны, — говорит Гермиона, разрезая свой сэндвич на аккуратные треугольники. Но она произносит это без какой бы то ни было злобы. — И что, если он мне нравится? Он нравится половине школы. — …У него и правда глаза немного похожи на звёздный свет, — признаёт Рон, потому что это ему раньше не приходило в голову. — В-в смысле, если вам такое нравится. Гарри странно на него смотрит: — Дружище, вкус у тебя так себе. Рон засовывает почти весь сэндвич в рот, чтобы избежать ответа, потому что не сказать, что он неправ.

--

После обеда зельеварение, и… вообще, оно неплохо расслабляет. В смысле, конечно, Снейп всё ещё отвратителен на семнадцати разных уровнях, но в сравнении с началом первого курса он явно поутих. Их урок снова со Слизерином, поэтому Рон, не задумываясь, идёт сидеть с Тео. (Симус и Милисента тоже тут же образуют пару, потому что их странное приятельство ничуть не утихло, а Дин садится с грубой на вид слизеринкой по имени Зендра Тистлдаун, возможно, потому, что он хочет избежать очередного партнёрства с Невиллом, и, если Рон правильно помнит, она в прошлом году застряла с Крэббом — или это был Гойл? Тот, кто не смог быть в паре с Малфоем. Не считая этого, пары примерно одинаковые. Даже Гермиона и Блейз снова вместе презирают друг друга, возможно, просто чтобы обскакать другого.) — Как прошло лето? — говорит Тео, раскладывая вещи. — Неплохо. В конце Гарри остался у нас, это было странно. — Да? — Не мне об этом говорить, — извинительно пожал плечами Рон. — А как твоё? — Понимаю, — поморщился Тео. — Мы с отцом провели каникулы в доме его кузена в Альпах. Ох, блин. Рон знал, что у семьи Тео есть деньги — всё-таки они чистокровные, и Уизли были скорее исключением из этого правила, — но он и не догадывался, что у них были «летние» деньги, как у стародавней аристократии: — Хм. Катался на лыжах? — В основном ел сыр и читал. После этого занятие быстро развивает скорость. Это оказалось повторением урока прошлого года — Рябиновый отвар, — но, учитывая, что за последнее время самое близкое к зельеварению, что делал Рон, — помощь на кухне маме летом, это было крайне необходимо. Рон умудряется отловить Снейпа после занятия, ловко разлив целую бутылку чернил на стол «по чистой случайности». — Возможно, — говорит Снейп, когда класс полностью опустел, — если Вы решите провернуть это снова, гораздо более правдоподобным будет, если под горячую руку подвернутся принадлежности Нотта. — Это не должно быть правдоподобным, сэр, это должно быть просто предлогом, — пожимает плечами Рон. — Можете считать это совпадением. — И есть какая-то причина, по которой Вы хотели меня видеть без этого антуража? Рон кивает: — Ага, — успокаивает он себя. — Я бы хотел, чтобы Вы поменяли моё наказание, чтобы больше не отбывать его с Локхартом. Пожалуйста? — А Вы что, устали от написания его писем поклонницами? Всё-таки это наказание, — Снейп проводит рукой по сальным волосам. — Или это из-за между вашей некой ссоры любовников с Поттером? — Ссоры любовников? Что? Нет, — отряхивается Рон, пытаясь вернуться к теме. — Он заставил нас читать отрывок его новой книги. — А, — скрещивает Снейп руки на груди. — И как она? — Не знаю, — отвечает Рон, не задумываясь. — Вас волнуют «вздувшиеся органы» Локхарта? — …А, — моргает Снейп. — Боюсь, Вы застряли с ним ещё на один вечер, но я могу завтра поговорить с Минервой, чтобы посмотреть, что можно изменить, — фыркает он. — Если бы у Альбуса были другие люди, хотя бы отдалённо заинтересованные в проведении уроков, которые не были бы заняты… — он осекается, ущипнув себя за переносицу. — Свободны, Уизли. — …Конечно, профессор.

--

Сегодняшнее наказание после уроков становится очередной долгой редактурой порнографии Локхарта. И в этом нет никакой двусмысленности — на каждую сцену «Клеймённого кокатрисом», уделённую, ну, рассказу чему-то связанному с кокатрисом, приходится по меньшей мере две, описывающих вздымающиеся груди в тугом корсете, прижатые к нему для «тепла», или ещё каких-то тонких намёках о последней кровати в гостинице, или руках, ласкающих раскидистые плечи. В любом случае, этот вечер практически как под копирку, как предыдущий, с Роном, активно отговаривающим себя от поджога пары фотографий, и Локхартом, являющим собой неудачное сочетание заносчивости и снисходительности, которое прямо-таки засело у Рона в печёнках. Не то чтобы Гарри этого не замечает, но Рон вполне уверен, что это его так не трогает. Или, возможно, Гарри просто не чувствует совершенно гнилого флёра, бесконечно исходящего от Локхарта. (Рон склоняется к последнему, потому что, по крайней мере по его опыту, Гарри не из тех, кого можно назвать наблюдательным.) Рон заканчивает книгу. Кто бы мог подумать, но Локхарту удаётся завалить кокатриса в последнюю минуту с помощью его «прельстительной любовницы, вооружённой лишь её зачарованными шелками». Рон перечитывает сцену битвы, затем изучающе смотрит на Локхарта. Он смотрит обратно на сцену, потом снова на Локхарта. Феноменально трудно представить этого сущего тюфяка, обращающимся с серебряным мечом и исполняющим какую-то хитрую уклончивую гимнастику. В смысле, конечно, в людях есть скрытые от глаз глубины и всё такое, но Рон вполне уверен, что Локхарт не сможет разобраться с мокрым бумажным пакетом, а уж тем более — с многотонным ядовитым драконово-птичьим монстром. Тем не менее, когда они наконец добираются до башни Гриффиндора, Рон раскрывает «Практики таинꙑ и ꙃла» впервые за несколько месяцев. Спрятавшись за шторами своего балдахина, он наконец-то решает сделать то, что ни разу не сделал за прошлый год — начать книгу с начала, а не просто беспорядочно её листать. «Сия книга содержить в себе основной учебник по тёмным искусствам, иже наиболее темны и таинственны суть, — гласит введение. — Весь, яко с момента издания сего тома на Лугнасаде в пятисот сорок седьмом лете он точен есть, но то есть только введение». «Ни черта себе, — думает Рон, — это же какая-то семейная реликвия Невилла». Даты публикации нет, но Рон может догадаться, что она пережила столетия лишь из-за постоянного наложения неких мощных чар сохранения. Он продолжает читать, со временем зажигая палочку Люмосом, когда все остальные отправляются спать, а огни спальни автоматически затухают. Он не собирается читать всю ночь, но что-то в книге затягивает его. Когда он устаёт от чтения, он уже на пятой главе. Быстро призвав Темпус, он узнаёт, что уже третий час ночи. По крайней мере, он многое узнал. В основном теорию, то, от чего он засыпает на уроках заклинаний, но это… Интересно — не самое подходящее слово. Полезно, возможно. Рон засыпает, и ему снится, как его клюёт и разрывает на части стервятник.

--

На следующий день у Гарри тренировка по квиддичу после уроков. Или, если точнее, на следующий день у Гарри тренировка по квиддичу после уроков, и они все собирались пойти потом к Хагриду, а Драко Малфой, который купил себе место в команде Слизерина, называет Гермиону грязнокровкой. Рон двигается до того, как даже успел подумать, пересекая маленький внутренний двор, и заезжает Драко прямо по лицу до того, как успел собраться с мыслями. Он даже не достаёт палочку: — Не хочешь повторить? — Рон! — визжит Гермиона. — Почему ты… Драко широко ухмыляется, меж его белых зубов сочится кровь: — Да, Рон, слушайся свою маленькую грязнокровную подружку. Пошёл прочь. Рон, оказавшись рядом, использует возможность схватить Малфоя за затылок, притянуть к себе и изо всех сил вломить ему головой по лбу. Больно, конечно, но выражение полного шока на его лице того стоит: — Придурок! Капитан Слизерина, Маркус Флинт, прочищает горло позади Малфоя, и Рон внезапно понимает, что, чёрт побери, бил Малфоя на глазах у множества людей, а Малфой не дрался в ответ. Это похоже на подставу. Возможно, это и была подстава. — Надеюсь, ты не разъебал ему голову, Уизли, — говорит Маркус Флинт, уставившись на двоих. — Она ему понадобится, если он собирается играть за ловца. — Но Флинт… — начинает, взмолившись, Драко. Флинт тут же его прерывает: — Мне совершенно похуй, Малфой. Иди отсюда, — а затем он смотрит на Рона. — Только попробуй ему въебать на глазах у старших, тупорылый. Рон чувствует, как по его лицу течёт кровь: — Но он это заслужил, — говорит Рон, позволяя другому мальчику, наконец, уйти. — Я извиняться не собираюсь. — Именно поэтому я не буду на тебя доносить. Боже, все гриффиндорцы такие пиздец тупые? — Флинт проводит рукой по лицу. — Проваливай, сходи за ужином и ёбаным льдом.

--

(Когда гриффиндорская ватага уходит, Флинт поворачивается к Драко: — Ещё раз отмочишь подобное дерьмо у меня на глазах — вылетишь из команды. Мне похуй, сколько твой папочка вывалил за мётлы. — Но она… — Кажется, кто-то хочет бегать по стадиону двадцать минут. — Никто не бегает в квид… — Ты прав, Драко, сорок лучше? Нарабатывай выносливость, если хочешь быть ловцом, — Флинт хлопает его по плечу достаточно сильно, чтобы это не было дружественным жестом. — Вот и поговорили.)

--

— Нам нужно увидеться с Хагридом. У него, наверное, есть лёд, — тут же говорит Гермиона, когда они покидают двор. — Рональд, что это было? — Эм, — говорит Гарри, — да, я тоже не понимаю, почему?.. Рон, рыкнув под нос, отвечает: — Дело в том — ладно, слушайте, то, что я расскажу — наедине, ладно? О таком не говорят, э-э, на людях. По лицу Рона всё ещё течёт кровь, но ему вообще не стыдно, ничего такого. Драко Малфой, как и всегда, маленький придурок-расист, и было очень, очень приятно дать ему за это вот так по лицу на людях. В смысле, Рон обычно старается избегать любых стычек, но… Ну, некоторые вещи нельзя пускать на самотёк, особенно если нападают на его лучших друзей. (А ещё Рон про себя считает, что если он будет бить Малфоя каждый раз, когда он ведёт как упоротый фанатик, то, может, он будет делать это меньше. Но это, скорее, второстепенный эффект по сравнению со сломанным носом придурка.) Хагрид бросает на них один взгляд: Гарри и Гермиона на взводе, Рон доволен собой, неловок и истекает кровью — и тут же впускает их без комментариев. Почти сразу же их усаживают за стол с горячими чашками до нелепости крепкого чая и булочками, о которые можно сломать зубы. — Ты, э-э, — догадывается Хагрид, — дать тебе льда, Рон? Его голова не особенно болит, но, судя по, ну, всему Флинта, Рон уверен, что этот парень хорошо знаком с лёгкими травмами головы: — Ладно. Это было бы… это было бы здорово. — РОНАЛЬД, — говорит Гермиона, нарушив тишину. — Почему ты ударил Малфоя? — Я знаю, что он хуже всех, — говорит Гарри, и, ох, блин, эти слова звучат от него крайне не к месту. — Но я не понимаю, что он такого сказал, что ты ударил его? Дважды? Хагрид передаёт ему ткань, обмотанную вокруг больших кубиков льда: — Видимо, зависит от того, что он сказал, а? Гермиона кажется немного менее уверенной в себе: — Он назвал меня… Кажется, он сказал «грязнокровка»? — она выглядит смущённой. — Но я не знаю, что это значит! — Ага, — говорит Рон, пытаясь больше не ходить вокруг да около, — потому что это оскорбление маглорождённых. Булочка Гермионы падает на стол с громким «тумп»: — Но… это… — она вздыхает, беря себя в руки. — Насколько это оскорбительно? То, что он сказал? Рон думает, гадая, как бы ему объяснить. Это непросто, понятно, и не то чтобы у него много примеров из магловского общества, но… — Ты знаешь Дима Томаса с нашего курса? Гермиона кивает, Гарри тоже. — Это как если бы Малфой подошёл к нему и сказал, ну, слово на букву «н». Не совсем то же самое, но, знаете, нечто наподобие, не знаю, мне сложно это объяснить, — Рон хмуро смотрит в свою чашку. — Скажем так. Если бы мой папа произнёс это на работе, его бы вытурили в ту же секунду без лишних вопросов. И никто бы не стал об этом спорить. — …Ой, — говорит Гермиона. — Это, э-э, понятно. Спасибо, что рассказал. Некоторое время они сидят молча, Гарри безуспешно пытается откусить от булочки, но потом бросает это занятие и макает её в чай, чтобы она немного размягчилась. — В общем, — говорит Рон, нарушая наступившую тишину, — мне не жаль, и я бы сделал это снова. — Не знал, что ты умеешь драться, — говорит Гарри, что, оглядываясь назад, кажется странным. Ведь это было похоже на то, что можно было бы заметить раньше, но поскольку между ними уже давно всё было странно, Рон не стал задаваться этим вопросом. — Ну, в смысле, — Рон смотрит на него, немного покосившись, — у меня ведь пять старших братьев.

--

Этим вечером после отбытия наказания (скучного, и на этот раз они действительно отвечали на письма поклонниц, что означает, что Рон прочитал множество писем от, не считая этого досадного недоразумения, умных и совершенно очарованных людей), Рон читает главу из «Практик таинꙑ и ꙃла» под названием «Кровные обереги и ты!». По-видимому, поскольку кровные обереги были одними из самых старых и незамысловатых видов магии, всё, что требовалось, — это кровь и какое-то смутное намерение. Хоть и было очень наложить кровные обереги случайно — установить конкретные было очень сложно, точка. Очевидно, многое зависело от заклинания, которое, как и большинство древних заклинаний до появления письменности, было просто тем, что казалось Правильным и Могущественным в момент произнесения. Знаете, что было бы обалденно? Думает Рон, уставившись на палочку. Вот бы он умудрился стабилизировать свою палочку. Лучше связать её с собой, всё такое. Всё-таки она подержанная, и хоть большинство болтовни о «палочка выбирает волшебника» было полной чушью, в какой-то мере это было правдой, и хоть они с палочкой неплохо сходились, всегда можно это улучшить. «Это ужасная идея, — думает Рон, ковыряя кровавую корку на лбу. — Просто отвратительная. Ничем хорошим это не кончится». У него короткие ногти, но через мгновение ему удалось поддеть её пальцем, и она снова начала кровоточить. «Ух ты, — думает Рон, проводя окровавленным пальцем по всей длине палочки и обращая особое внимание на выемку, идущую от кончика примерно на от середины вниз, — это, наверное, одна из самых глупых вещей, которые я когда-либо делал». — О великие таинственные сущности за Завесой, — говорит Рон, потому что эта фраза была выжжена у него в сознании после той истории с шахматами в прошлом году, когда он чуть не умер, и сейчас она кажется подходящей, — я призываю вас связать меня с этим предметом и, э-э, сделать так, чтобы его нельзя было использовать против меня. Ни вспышки света, ни чего-либо ещё. Наверное, это хорошо, ведь остальные соседи по комнате спят. Но в его голове что-то щёлкает. А потом из палочки начинает что-то просачиваться. Сначала он думает, что ему удалось расплавить сердцевину, но, поскольку сердцевина — шерсть фестрала, он полагает, что вместе с этим должен появиться какой-то запах. Жидкость достигает кончика его всё ещё горящей палочки, и комната вдруг озаряется тёмно-красным светом. Кровь. Его палочка кровоточит. Он чувствует это, как кровь бурлит внутри деревянного ствола, хотя он и не касается его. — Дерьмо! — шепчет он себе, поднимая её. Он должен — должен остановить кровотечение, верно? Это кажется… Ну, раз уж он чувствует кровь внутри палочки, это кажется хорошим первым шагом. Рон сползает с кровати и хватает с тумбочки носок. Он уверен, что это его носок — у Гарри нет привычки разбрасывать носки без присмотра. Он плотно обматывает его вокруг палочки, и что-то у него в груди расслабляется. Его руки в крови. Лоб всё ещё кровоточит. Но если он действительно честен с самим собой? Это кажется приятным. Он чувствует, как его сердце бьётся в палочке, поэтому открывает тумбочку и берёт коробку с клейкими бинтами, пропитанными целебными зельями, и как можно быстрее обматывает несколько штук вокруг палочки, стараясь, чтобы маленькая марлевая подушечка оказалась над порезом. Выглядит просто жуть. Он, несомненно, выглядит просто кошмарно. По его лицу незаметно пробегает ухмылка. Это кажется правильным. Это именно то, чем он должен заниматься. (Рон думает, что эта мысль должна вызывать гораздо больше опасений, чем есть на самом деле.)

--

На следующее утро Рон просыпается в засохшей крови, что не фонтан, но, поскольку он проснулся первым, это, по крайней мере, не так неловко. Бинты продержались на палочке всю ночь, и, похоже, кровь больше не течёт (что, по мнению Рона, категорически Хороший Знак), но он пока не решается попробовать содрать их. В таких вещах лучше быть уверенным. В любом случае, он накладывает на простыни несколько чистящих чар, чтобы они стали менее кровавыми, и приступает к своим утренним делам: принимает горячий душ и одевается к завтраку. Его палочка всё ещё работает — это главное. Может, даже получше, но Рон не может быть до конца уверенным ещё какое-то время. Нужно дать произошедшему улечься. «Что-то не так со всем этим годом», — отстранённо думает Рон. Он не уверен, что, и не то чтобы у него большой опыт учёбы в Хогвартсе, но… Может, он просто параноик. Боится собственной тени. Лишь потому, что в прошлом году у учителя защиты от Тёмных искусств было тайное второе лицо в затылке, и это лицо на самом деле оказалось тёмным волшебником, умершим десять лет назад, ещё не значит, что Что-То Намечается, но… Рон не будет врать, но что-то не так. Что-то в глубине души подсказывает ему, что этот год будет таким же плохим, если не хуже.

--

(Под Хогвартсом двигаются чешуйки. Скрежещет камень. И глаза, так долго остававшиеся невидящими, открываются, прорезая зрачки в море ядовито-жёлтого цвета. Чудовище всё сильнее обвивается вокруг колодца магии школы, вбирая в себя жар. Время ещё не пришло, но скоро. Скоро он снова будет бродить по коридорам, бесшумно, как шёпот. Скоро марионетка будет вздёрнута, все её ниточки окажутся в руках говорящего, в руках наследника титула хозяина. Это не первый раз, когда он пробуждается от своей многовековой спячки. И не второй. По его подсчётам, даже не десятый. И не последний. Многие пытались, многие погибли, но он продолжает своё существование здесь, в этой священной пещере под фундаментом школы, выживая там, где другие погибли бы от голода. Марионетка уже так близко. Наследник приближается. Это лишь вопрос времени, когда чудовище выпустят на свободу. Лишь вопрос времени, когда его снова позовут охотиться, убивать. Лишь вопрос времени, пока он не будет сброшен обратно в пещеру, чтобы быть разбуженным другим жаждущим мести.)