ATEEZ

      — Это несерьёзно, — сказал Сонхва.       — Ну, — ответил Юнхо, — может и да, но отрицать некоторые совпадения… сложно.       Вот спасибо тебе, посмотрел Сонхва на Юнхо, психолога с волшебной палочкой, дорвавшегося до чудес.       — Это не магия, а психиатрическое за-бо-ле-ва-ни-е, — отчеканил он, — Хонджун придумал себе мир, друзей в этом мире, дал имена и…       — И они совпали, — закончил за него Юнхо. — Бывает. Тогда не понимаю, отчего ты так нервничаешь. Раз это настолько несерьёзно.       Сонхва задумался. Беседы с Хонджуном всегда были наполнены конкретикой. Такой, что Сонхва в деталях тонул. И память позже угодливо предоставляла эти милые мелочи придуманного Хонджуном мира — вплоть до проклятой родинки Уёна, существовавшей в мире том и этом, которую он замазывал тональником на своей пухлой нижней губе.       — Я заигрался, — с раздражением упрекнул Сонхва себя же. — Такое случается, когда погружение в проблему становится слишком… глубоким. Когда существующая действительность попросту подгоняется под чужой бред. И это уже симптом. Чёрт. Я должен был передать Хонджуна другому специалисту. И давно.       Юнхо покачал головой.       — Какой рациональный подход, хён, — сказал.       — У меня нет другого объяснения, — устало ответил Сонхва и постучал пальцем по лежащему между ними списку.       — Ладно, — согласился с ним Юнхо, — это странно. Всё это.       Сонхва кивнул.       — Но разве случилось что-то плохое? — продолжил Юнхо осторожно. — Я рад, что мы с тобой снова пересеклись. Что…       — Это была случайность, — ответил Сонхва.       — Вот и славно, — улыбнулся Юнхо. — Но благодаря твоему беглецу мы нашли Минки. И этому я рад тоже!       Сонхва наклонил голову, вспоминая.       — Удивительно, — сказал задумчиво, — что Хонджун никак не отреагировал на… вас. Ваше появление. Ваши имена.       — И это подтверждает, что он всё-таки просто не совсем психически здоровый человек, — заключил Юнхо гладко. — Фантазии остались фантазиями. А мы — реальными, настоящими людьми. И, заметь, не такими уж плохими.       Да, да, покивал Сонхва, кого из них там Хонджун мог узнать своими красивыми близорукими глазами в полумраке наркоманского притона да вниз головой. Хороший парень Чон Юнхо был прав. С Юнхо было всё понятно. А к Уёну были вопросы.       — Уён тоже неплохой, — сразу же понял его скептический взгляд Юнхо. — Замечательный даже мальчишка. С немного размытыми границами дозволенного, конечно…       — Немного? — иронично приподнял бровь Сонхва и прикусил язык — рассказывать о границах, которые они в его спальне чуть не преступили, совсем не хотелось.       — Не знаю, что произошло между вами, хён, — сказал на это Юнхо, — но видно же — ничего непоправимого. Ты взрослый разумный человек. Вы поладите.       Потом улыбнулся, вспомнив что-то.       — Смешной он. Уён. Любит своего… как там…       — Сана, — подсказал Сонхва и снова ткнул пальцем в список, в следующее имя. — Чхве Сана.       Они помолчали.       — Не нравится мне этот Сан, — сказал неожиданно Сонхва, не зная, как объяснить эту почти ненависть к незнакомому человеку, — не рассказывать же сейчас Юнхо сложный сюжет чужих взаимоотношений, с яркими вкраплениями в него откровенного гей-порно.       — Поэтому ты не хочешь с ним встречаться? — поинтересовался Юнхо.       — Я не обязан, понимаешь?       — Мальчишке нужна помощь, — напомнил ему Юнхо про Уёна и его искренние слёзы.       Мальчишка уже совершеннолетний, напомнил в ответ Сонхва. Кто в этом возрасте настолько безоговорочно верит в силу своего волшебного чувства, думая, что это кого-то спасёт? Сана могли спасти разве что новые технологии и хороший кардиолог. И деньги, да.       — Мы не должны вмешиваться, — сказал он строго и сухо. Возможно потому, что уже знал — в этой реальности красавчик Сан тоже разобьёт Уёну сердце.

***

      Мама Чхве приехала из Намхэ в Сеул уж слишком внезапно.       — Будешь ужинать? — послышалось из кухни.       — Нет, мам!       — Сана тогда позови, пусть поест!       — Ладно, мам!       С кухни невидимо улыбнулись на неформальное обращение: Уёну было можно, он был чужой кровиночкой, но почти сын, и понимал — мама знает.       Влетел стрелой через прихожую, только кроссовки слетели с ног с гулким «бум, бум», и сразу к комнате друга — неслышно, мягко, в смешных носочках с детскими надписями.       Уён притормозил у двери, которую Сан вряд ли когда запирал, — за ней ритмично звучали басы знакомой поп-группы. Забавно покрутил задом прямо перед дверью, красиво и в ритм. Вздохнул. Хотел толкнуть дверь плечом и вдруг замер.       Мама Сана продолжала зазывать их обоих на ужин, ворча о том, что Уён в последнее время плохо кушает. Уён скривился — любовь была зла, она отбирала последнее и даже аппетит. Сейчас конкретно Уён боялся потерять сознание — за дверью звучала музыка и звучал Сан. О, как же красиво он звучал.       Это было так давно, словно во сне, — их знакомство, их дружба, их неловкие скользящие движения навстречу друг другу. Первая ночёвка вместе. Первая совместная мастурбация — о, Санни, а у тебя большой. И этот продолжительный, ненужный уже, никак не меняющийся статус близких друзей, который оправдан в шестнадцать, но никак не в двадцать один.       Ладно, Сан был занят. Сан готовился к поступлению в Военную лётную академию. И Уёну одинаково сильно нравился будущий Сан в форме летчика любой авиации. И нынешний — в чёрной кожанке и узких джинсах, подкатывающий к его общежитию с рёвом на ядовито-алом подержанном «кавасаки».       — А почему воздушные войска? — спрашивал Уён осторожно — к чужим мечтам нужно прикасаться, как к бабушкиному хрусталю, а то разобьёшь ненароком.       Сан хитро улыбался.       — Ну, это же небо. Совсем близко.       Уён задумчиво кивал.       — Вот поэтому, — отвечал Сан с горящими сатанинскими глазами.       Будем трахаться, будет так же на меня смотреть, решал Уён. Думая, что небо не главное, а главное, как будет на Сане сидеть летная форма. Классно будет сидеть.       А время шло. Уён готовился к тяжелым тренировкам в агентстве, пройдя жесткий отбор. Сан всё реже говорил про небо. Потом ядовитый японец куда-то неожиданно пропал — Сан стал добираться до общежития Уёна на метро.       Пропала кожанка, здоровый оттенок острых скул и ямочки.       — Учебу я откладываю, — в какой-то день объявил Сан ровным тоном. — На время.       — А что случилось? — спросил Уён с набитым ртом — внезапно приехавшая мама Сана готовила очень вкусно. Он даже немного поправился. Ему влетело от менеджера, а Сан полюбил тискать его за щеки. И ниже. Он определённо со дня на день собирался дотронуться до Уёна там. Но почему-то не дотрагивался.       — Уён, — вырвал из раздумий Сан. — Ты не расстраивайся, но…       Но всё было серьёзно. У него был впереди серьёзный контракт со знаменитой шоубиз-корпорацией. А у Сана — глупая мечта о небе и неожиданная болезнь мамы.       Как Сану, наверно, было обидно.       Как было обидно Уёну. Когда он понял, что больна вовсе не мама. Что — прощай, лётная служба, парней с такими диагнозами в эту структуру не берут. И в целом с таким диагнозом живут не слишком счастливо. Нужны деньги, нужен хороший врач, нужна реабилитация. Был нужен Сан. Только Уён Сану был не нужен.       Стало невыразимо больно. Когда Уён понял — ничего не будет.       …Он тихо толкнул дверь в комнату, зачарованно слушая его тихие стоны. Его такой знакомый, заученный после совместных ночевок наизусть ритм, с которым рука Сана двигалась.       … — Значит, ты чуть не отказался от участия в проекте из-за Сана, — констатировал Сонхва — любовная баллада Уёна рвала сердце.       Чайник остывал. Уён сидел у него на кухне, ревел, хватал за руки, лез, мостился в объятия и путано рассказывал. Оказался настоящим королем драмы — у проблем Сана не было ничего несовместимого с жизнью, ничего злокачественного, как понял Сонхва, и это немного радовало — всего лишь небольшая патология сердца, намного лучше, например, глиобластомы.       — И я немного не тот врач, что тебе нужен, но я, конечно же, знаком с несколькими… — сказал следом и обреченно вздохнул, глядя на просветлевшего Уёна, который лепетал — как же мне повезло, что я встретил тебя, хён. И потом снова… встретил.       Сонхва заново краснел. За что это ему было, господи.       За что всё это было Уёну. Любовь всей его жизни страдала сердечной патологией, а заодно сердечной привязанностью вовсе не к Уёну. И это был следующий акт его трагедии.       — В общем, ты готов был бросить свою мечту ради человека, который оказался влюблён не в тебя, и попытался собрать деньги, — снова констатировал Сонхва и поморщился, вспоминая, как тоже чуть не поучаствовал в спасении.       — Я ничего не хочу бросить. Я и не бросал, я пробовал собрать деньги, работал, — махнул рукой Уён. — Ну, ты знаешь, хён.       — О, да. И если о твоей замечательной работе узнают, — веско сказал Сонхва, — тебя тут же погонят из агентства. Есть же разные квоты, социальные проекты, где помогают именно таким нездоровым молодым людям. Это забота о нации, в конце концов. Почему Сан не обратился в специальный кардиоцентр?       Оказалось, обратился. И квоты были предоставлены. Что там пошло не так?       — Сан молчит, не рассказывает мне, — пожаловался Уён. — Ну, он же не знает, что я знаю.       — А ты не думал, что должен сказать ему? Что знаешь? — спросил Сонхва строго. — Нужна ли ему твоя помощь? Особенно такая?       Уён сжался.       — А есть смысл? — спросил тоскливо.       Сонхва тяжело кивнул — смысла не было.       — У Сана какое-то неклассическое течение или что-то вроде того, — попытался объяснить Уён. — Я до сих пор не смог получить его историю болезни, в его клинике страшные порядки. И из-за этого отклонения сложности, и квота больше не работает.       Сонхва кивнул — Уён разбирался.       — Теперь Сан стоит в обычной очереди на процедуру, — грустно сказал Уён. — Очередь движется, время идет, он слабеет. Делает вид, что всё хорошо. А деньги нужны на лекарства, на операцию, на много чего. Я просто хотел помочь.       — Помог, — раздраженно сказал Сонхва.       Уён грустно улыбнулся.       — А как же ты? — задал следующий жестокий вопрос Сонхва, заочно беснуясь от бессилия — ну не могло же быть здесь так же, как там. Так бесконечно несправедливо. Пусть и не так злокачественно.       — А я… — отозвался Уён, — я хожу, занимаюсь в студии. Скоро контракт подпишу. У нас стажировка будет в Америке. Только…       — Не только, — оборвал его Сонхва зло. — Даже не вздумай. Сан, раз не сказал тебе до сих пор, справится и без тебя. И дело не в том, что он… не любит.       Дело в том, что любит не той любовью да и недостаточно сильно, чтобы пытаться держать. И когда вот так отпускают, не посвящая в детали, нужно сжать кулаки и зубы и сделать верные выводы.       — Уён, ты очень талантливо танцуешь, — похвалил Сонхва с удовольствием — Уёна хвалить хотелось. Ругать тоже. — И очень талантливо делаешь глупости. Так что перестань.       — Считаешь, сбежать с практики к Сану в приёмное, когда его увезли туда с первым приступом, было глупостью? — спросил Уён, отвернувшись.       — Считаю, что узнав о твоём участии, — ответил Сонхва, — Сан будет чувствовать себя обязанным. И совершенно неспособным ответить тем единственным способом, который так тебе нужен, потому что нельзя любовью платить. Это не та валюта, которая ему доступна.       Уён, осмыслив сложные слова и подумав минуточку, разревелся.       Сонхва вздохнул и подставил плечо — делать нечего было.       — Ну, ну, — успокаивал неумело и гладил по смоляным волосам. — Почему вообще тогда не рассказал обо всём…       Уён нахохлился и посмотрел исподлобья.       — Ты мне, хён, на лицо кончать собирался, какие разговоры.       Так, сказал Сонхва. И покраснел снова.

***

      — Я поговорю с ребятами, — пообещал Юнхо. — Мои, с хирургического, должны подсказать специалистов по кардио. И что там за неудобная генетика у парня, что такой гематологический ответ…       — Как ты себе это представляешь? — скептически заметил Сонхва. — Всю эту помощь? Незнакомому человеку? Другу другого, почти незнакомого?       Юнхо беспомощно пожал своими большими широкими плечами — на такие только и опираться, если вдруг что.       — Ну, видишь же, какой Уён влюблённый, — сказал. — Наделает глупостей, испортит себе карьеру, у них там контракты жесткие.       — Не знаю, — огрызнулся Сонхва, — откуда мне вообще знать о жизни айдолов. Наверняка избалованные капризные мальчишки, открывающие под фонограмму рот.       — Ну нет, вообще-то, — возразил Юнхо, — я слышал другое. Работают они там до обмороков. И вообще — дело даже не в этом.       — А в чем?       — В том, что Уён талантливый. Он создан для сцены, энергетику его чувствовал?       О, да, сделал большие ужасные глаза Сонхва, энергетика Уёна впиталась в стены его квартиры кажется навсегда.       — Ему залы надо рвать, а не твою квартиру, — сказал Юнхо. — И если кто-то не вправит ему сейчас мозг обратно, то всё.       — Напомни-ка мне, дорогой, — сказал Сонхва с едким сарказмом, — когда это мы успели усыновить с тобой этого милого мальчика? Чтобы начать его судьбе так активно помогать?       Юнхо рассмеялся. Потом посерьёзнел.       — Ты сам помог ему однажды, — напомнил. — Ты был тем первым, кто протянул руку помощи, не знаю конкретно, в чем она заключалась, но то, что ты принял в его судьбе участие, оказалось настолько для него важным. Что теперь ты просто не можешь отказаться продолжать.       Сонхва обреченно вздохнул — он просто не мог, ага.       — А Сан тогда при чем? — спросил сердито.       — Они же связаны, — как-то слишком уверенно сказал Юнхо, будто бы прекрасно знал — как сильно, в обеих реальностях. Но он не знал. А Сонхва предпочитал не задумываться об этом. Пожалуйста, можно он просто не будет об этом мистическом совпадении размышлять?       — Хорошо, — обреченно кивнул он. — Но что б ты знал, я не верю, что такая любовь жизнеспособна. Не в нашем мире. Не существует таких Уёнов, Санов. Бред.       — А как же… ты? — вдруг спросил Юнхо, и Сонхва понял — про Хонджуна.       А у меня — не любовь, хотел сказать, но слово это произносить не хотелось. С Хонджуном было всё очень плохо.       — Судорожный синдром. Рвота утром. Падение на острый угол стола после приступа головокружения, — читал Сонхва утренний отчет сосредоточенно. — Это всё?       Санитар виновато рассказывал дальше — было не всё, и было неловко. Опять недоглядели, как тогда: вовремя не заметили огромную гематому на бедре пациента и Хонджун проходил с ней полдня. Сонхва случайно заглянул в процедурный, где дневная смена колола коктейль из витаминов, и где, не церемонясь с пациентом, Хонджуна положили грудью на процедурный стол, стянули с его маленьких ягодиц больничные штаны почти до колен, и пока медбрат толкал поршень шприца, вводя в мышцу лекарство, Сонхва смотрел. Кожа Хонджуна была белой. Между стиснутых ляжек виднелись розовые яички, да и вся остальная промежность. Сонхва отвёл взгляд. Потом Хонджун переступил ногами и стало заметно сине-чёрное пятно на внутренней стороне бедра. Сонхва нахмурился и торопливо прошёл к комнатке охраны — смотреть камеры. На записи нашёл, как Хонджун сутками ранее неловко падает, схватившись за голову, бьётся о тумбочку и долго ещё лежит, глотая от боли воздух распахнутым ртом, словно рыба.       — Больно было? — спросил, когда зашёл к нему в палату. — Почему не сказал дежурному врачу?       Ни про синяк, ни про головокружения. Ни про то, что каждую ночь приходят в его палату странные тени прошлого — совсем молодые мальчишки, которых Хонджун спасти не смог.       Хонджун только беспомощно улыбнулся — когда его демоны спали, он был самым милым парнем на свете.       Потом всё повторилось.       — Смените ему накладки на мебели на более мягкие. В конце концов, прибейте по две! — распорядился криком, пролистывая дальше отчет.       Дальше ничего интересного не было. Только все учащающиеся приступы головной боли, снова рвота, снова судороги.       — Я не могу отменить пока новые таблетки, надо потерпеть — и эта симптоматика пройдет, — сказал он скорее самому себе, чем Хонджуну. Хонджун сидел перед ним в небольшой задумчивости, тер пальцем висок и щурился.       — Как новые очки? — спросил его, привлекая внимание, Сонхва.       — Нормально, — ответил Хонджун — таблетки, пусть и были с неприятной побочкой, работали. Хони стал спокойнее, ровнее. Сонхва отдыхал. Сонхва даже любовался — Хонджун был красивым. Хонджун был откровенно ослепительным, когда не кричал о смерти и утратах. Когда ласково щурил чёрные глаза и позволял своему доктору осмотреть уже желтеющий на бедре синяк. И парочку новых, задирая по первому требованию рубашку на коротеньких завязках и обнажая ребра. Ещё Сонхва хотел, чтобы Хонджун послушно признался — ничего не было. Не было пустыни. Не было «Авроры». Сана, Уёна, пожара и никому не нужных сокровищ. Чтобы сказал — я здоров, хён.       Но таких ремиссий не бывает.       Бывают краткие улучшения. И ещё — ошибки врача.       Сонхва совершил две.       Он всё-таки познакомился с Саном.