PLAYHOUSE.

Хонджун прекрасно понимает, что никогда уже не выберется из этого блядства. Он не перестанет каждый вечер делать вызывающий макияж и натягивать на себя самые сексуальные шмотки в гардеробе. Он не перестанет напиваться практически до беспамятства и танцевать под диджейским пультом. Не перестанет вилять задницей перед богатыми мужчинами и не перестанет жить так. И даже не потому что для него это выгодно, а когда тебе дают деньги просто за то, что ты танцуешь или держишь чью-то пачку сигарет, — это выгодно. Просто потому что в этом блядушнике его держит Минги. И Хонджун даже не знает, на что так повелся. Потому что в Минги он втрескался как-то слишком быстро и пугающе бесповоротно. Каждую ночь, лишь зайдя в клуб, он глазами выискивает фигуру с микрофоном в руках. Иногда не находит, но обязательно слышит откуда-то из колонки греющее душу и заставляющее глаза неистово сверкать приветствие обязательно с каким-нибудь не особо-то приличным комплиментом. И Хонджуну уже все равно, что какой-то мужик бесстыдно пытается своими грязными руками прикоснуться к его телу. Когда Хонджун слышит голос Минги, ему уже вообще больше ничего не важно. Лишь бы слышать подольше и купаться в экстазе после каждого сказанного в микрофон слова. Да и вообще по скромному мнению Хонджуна Минги просто невообразимо идет его профессия. МС в клубе, который разгуливает около диджейского пульта или по залу в одной кожанке, которая абсолютно не скрывает его торс. МС, который залпом выпивает бокал абсолютно любого алкоголя, а потом как ни в чем не бывало зачитывает какую-нибудь рэп-партию из играющего в этот момент трека. МС, у которого тысяча пьяных и полуголых поклонниц и примерно столько же поклонников. И Хонджун в их числе. От всех недалеких дам и пьяных мужчин Хонджуна отличает только одно: он в этом клубе VIP-гость и по совместительству друг владельца. Хотя, наверное, «друг» — это слишком сильно сказано. Про себя Хонджун зовет его просто очкастым и никаких теплых чувств не испытывает. Очкастый обеспечивает его алкоголем, компанией богатых мужчин и всем, чем только можно, не обделяя и своим вниманием тоже. Хонджун прекрасно знает, что очкастый делает это не по доброте душевной, а просто потому что в один прекрасный день надеется проснуться с парнем в одной постели. И Хонджун искренне не понимает, на что очкастый надеется, потому что тому глубоко за сорок, да и выглядит он как карикатурный бомж возле подъезда. Но рушить эту идиллию — глупо. VIP статус дает много привилегий, и отказываться от них Хонджуну не хотелось. Хотя бы по той простой причине, что с VIP-гостями Минги просто обязан выпить хотя бы пару раз за вечер. А это буквально та причина, по которой Хонджун не спит ночами, несмотря на то, что утром нужно рано подрываться в универ и сдавать все накопившиеся долги, а в некоторые дни после универа еще и на работу лететь сломя голову. Но это все так неважно, когда Минги стоит прямо напротив или сидит рядом с ним на диване. Долги по учебе — хуйня, когда Минги на весь клуб в микрофон называет его своей деткой и просит станцевать для него. Работа тоже не так важна, когда Минги позволяет Хонджуну прикоснуться к себе, при этом глядя так, что мурашки по телу и шорты в одну секунду становятся слишком узкими и неудобными. И этот вечер абсолютно ничем не отличается от остальных таких же: сигаретный дым, заполнивший собой все пространство, дорогая бутылка виски за добрых пятьсот долларов, громкая клубная музыка и море мужчин. Хонджун пытается уделить внимание всем за своим столиком, всем продемонстрировать свое наигранное уважение и всем понравиться. Потому что пара купюр в шортах уже греет душу, но завтра хотелось бы сходить в магазин за продуктами и оплатить мобильную связь, поэтому постараться нужно будет на славу, как бы противно ему самому не было от того, насколько же беспардонными и навязчивыми могут быть пьяные бизнесмены. Хонджун рос в тех реалиях, где статус — синоним к слову «ответственность». В его мире человек, владеющей бизнесом, не должен позволять себе в тайне от жены трогать двадцатилетних мальчиков и предлагать им секс в неприметном клубе в самом центре спального района. Хонджун сам из достаточно богатой семьи, но все никак не мог понять мотивов, заставляющих уважаемых в обществе людей в ночном клубе превращаться в самое настоящее быдло. Однако и этим вопросом он задается только у себя в голове. Потому что пока ему дают деньги — все отлично. И чем больше денег, тем меньше у него вопросов. Виски, разбавленный холодным чаем со льдом, немного неприятно ощущается в горле, в какой-то степени обжигая и согревая одновременно. Хонджун привык пить крепкие напитки. Особенно тут, потому что пиво пьет только молодежь, а он обычно проводит время в абсолютно другой компании. Алкоголь затуманивает разум медленно, почти невесомо. Глоток за глотком, тост за тостом, и Хонджун почти не отдает себе отчета в своих действиях и фразах, становясь какой-то более искренней и раскрепощенной версией себя. А у искренней и раскрепощенной версии Хонджуна есть только один интерес, и это Минги. Хонджун осматривается, оборачивается, пытаясь найти владельца такого сексуального голоса, который прямо сейчас в очередной раз приветствует в микрофон каких-то важных персон. Он знает, что искать нужно кого-то в кожанке и с микрофоном. Кого-то с пепельно-белыми волосами и скорее всего в кепке и имиджевых очках. Знает, но найти не получается, сколько бы он не оглядывал клуб. — Ищешь Минги? — с какой-то толикой грусти и принятия спрашивает очкастый, похлопывая Хонджуна по плечу. Очкастый уже ни на что не надеется по большому счету. Он прекрасно видит, что ни у кого нет шансов хотя бы немного приблизиться к Хонджуну, пока в этом клубе есть Минги. На самом деле он даже несколько раз думал уволить МС, но невзаимная страсть — недостаточное основание для увольнения, а со своей работой Минги справлялся лучше, чем кто-либо. Хонджун кивает в ответ на такой очевидный вопрос и еле слышно вздыхает, прилипая к бокалу виски. И тут же давится. — Не пей много, — раздается такой знакомый шепот над ухом, после чего мочку Хонджуна бесцеремонно прикусывают, — это не самая лучшая компания. Хонджун оборачивается, словно ошпаренный, и ошалелым взглядом смотрит на Минги, непринужденно стоящего прямо за ним, облокотившись на спинку дивана. — А ты, значит, самая лучшая компания? — с небольшой издевкой спрашивает парень, беря себя в руки. Минги закатывает глаза и абсолютно бесцеремонно присаживается рядом с Хонджуном, не глядя берет со стола чей-то бокал и наливает в него виски с чаем. Пьет неаккуратно. Настолько, что Хонджун взглядом ловит каждую каплю алкоголя, скатившуюся по чужой шее и исчезнувшую где-то на груди, где кожанка не дает насладиться этим видом сполна. Минги всегда плюет на какие-либо правила приличия. Он пьет без тоста, не чокаясь, не принимает сигареты от VIP-гостей и часто ругается в микрофон, заставляя посетительниц клуба визжать во все горло. И одного посетителя. — Почему не танцуешь сегодня? — больше для галочки спрашивает Минги. И Хонджун знает, что Минги абсолютно не интересен ответ на заданный им же вопрос. Он спрашивает больше для приличия, нежели чтобы поддержать диалог. Но сам факт того, что Минги пытается поддержать с ним диалог, уже заставляет сердце Хонджуна пропустить удар. Он не особенный. Конечно, нет. Для Минги он совершенно такой же, как и все эти безмозглые курицы в коротких обтягивающих платьях, мечтающие услышать от МС хотя бы словечко в свой адрес. Хонджун присоединяется к Минги и тоже пьет. Быстро, почти не заботясь о том, что утром ему будет плохо. — Пойдем? — спрашивает он, указывая МС рукой на танцпол, и тот согласно кивает. Клуб — скучнейшее место на свете, пока Хонджун не начинает танцевать. Каждый вечер Хонджун чувствовал себя полноправным коллегой Минги. Только вот Минги раскачивал толпу голосом и колкими фразочками, а Хонджун — завлекающими движениями и игривыми взглядами. Хонджун танцевал так, как не танцевал ни в одной студии, ни на одном классе. Он практически остервенело вилял задницей, стараясь привлечь внимание одного-единственного человека. Он совсем не скромно касался своего тела в такт музыки, ухмылялся и облизывался. И все это не столько для того, чтобы хотя бы немного оживить посетителей, а просто для того, чтобы Минги заметил его. Чтобы Минги смотрел и восхищался. И краем глаза Хонджун все же ловит на себе чужой возбужденный взгляд. Такой желанный и одновременно как будто бы неожиданный. Словно не этого Хонджун добивался своими действиями и совсем не ради этого из кожи вон лез. И Хонджун, конечно, плывет под таким взглядом Минги. Тает, но не собирается сдаваться так просто и так быстро. Все его нутро подсказывает, что нужно поморозить Минги еще немного. Довести до такого состояния, чтобы им обоим уже не терпелось уединиться где-нибудь в VIP-комнате или на крайний случай в туалете для персонала, если путь до комнат покажется им каким-то слишком длинным. И он продолжает изводить неотрывно наблюдающего за ним Минги всеми этими до невозможности сексуальными движениями и заигрывающими взглядами. И если Хонджун думал, что он не особенный, то сейчас ему кажется, что пора бы уже переобуться в воздухе. Потому что ни на кого другого Минги не смотрит так, как смотрит на Хонджуна. Ни с кем другим Минги не уединяется в VIP-комнатах, чтобы сбросить напряжение прямо на работе. Никому Минги не делает так больно, как делает Хонджуну. А Хонджун с фанатизмом глотает всю эту боль. Наверное, с таким же фанатизмом он глотает и еще кое-что, но сравнивать эти две вещи, даже если просто в мыслях, уже казалось чем-то априори неправильным и недостойным. Потому что глотать по команде Минги — благословение, а глотать боль — обыденность, да и только. Терпение внутри лопается совсем незаметно. Просто приходит четкое осознание того, что уже невмоготу смотреть в эти полные желания глаза Минги, который сидит всего в каких-то паре метров от танцующего Хонджуна. Хонджун сдается. Снова ломается. Очень безвольно, до безумия послушно. Он спускается со сцены и показывает очкастому кучей смазанных жестов, что отойдет на пару минут. Минги удаляется следом. Ухмыляется, довольный тем, что сломал такое хрупкое сокровище. И тем, что это сокровище целиком и полностью принадлежит только ему одному. Хонджун идет быстро. VIP-комнаты находятся на втором этаже, и парень спотыкается через ступеньку, но знает, что обязательно дойдет. Потому что нельзя сдаться какой-то там лестнице. Даже если в глазах немилостиво плывет и ноги слушаются раз через пять. Это похоже на охоту: каждый раз Минги дает ему уйти вперед, оторваться, чтобы потом преследовать свою добычу и по итогу нагнать ее и нагнуть. Минги как зверь. Он всегда знает, в какую конкретно комнату пойдет Хонджун, без усилий предугадывает каждое его слово и каждую позу, в которой они займутся сексом в этот раз. И деже не потому, что Минги так ахуенно знает Хонджуна. Просто он выучил наизусть его вкусы и предпочтения от и до. И Минги нравилось, что их вкусы совпадают. Хонджун заходит в изысканно обставленную спальню с огромной роскошной кроватью, которая где-то сверху подсвечена развратно-красным. Парень практически падает на эту самую кровать, не в силах больше стоять как минимум просто ровно. Минги нагоняет его всего спустя какую-то жалкую минуту времени. Он заходит в комнату и абсолютно многообещающе захлопывает за собой дверь, затем запирая ее на замок. — Хочешь, в этот раз оставим микрофон включенным, — с издевкой в голосе шепчет Минги, с каждым шагом подходя к Хонджуну все ближе и ближе, — чтобы все те мужчины, с которыми ты пьешь, точно знали, чья ты шлюшка на самом деле. Хонджун почти стонет от его слов. Он нетерпеливо ждет, пока Минги выключит микрофон и напишет диджею с просьбой подменить его на некоторое время. И когда Минги откидывает телефон куда-то на мягкий ворсистый ковер, у Хонджуна заканчивается терпение. Он хватает Минги за руку и тянет его на себя, заставляя чуть ли не упасть на кровать. — Такой нетерпеливый, — ухмыляется Минги, и тут же перехватывает инициативу в свои руки. Он жадно целует чужие губы, безжалостно кусая их. Будь на то воля Минги, он бы сорвал всю одежду Хонджуна к чертям собачьим, только вот они не дома, а идти голому домой — так себе перспектива, откровенно говоря. Возможно, если бы Минги был немного более пьяным, он бы даже думать о таком не стал. Возбуждение ощущалось чем-то нестерпимым. Таким обжигающим и мучительным, что Хонджун готов был прямо сейчас расплакаться просто от того, что член Минги все еще не внутри него. Но до членов внутри еще далеко. Хонджун прекрасно знает, что Минги торопиться не любит. Минги любит поиграться, поизводить. Минги любит довести Хонджуна до безумия своей медлительностью, а потом добить крышесносным сексом. И Хонджун позволял ему сделать это. Он послушно сходил с ума. Не планомерно, а резко и больно. Чтобы точно прочувствовать все тонкости, сполна ощутить всю ту сладкую боль, которая тянется от сердца и куда-то вниз. Хонджун сквозь собственные мысли слышит приглушенный смех Минги, который даже не пытается скрыть все свое высокомерие. Минги знает, что Хонджун в его руках, и прекрасно умеет воспользоваться этим с выгодой для себя любимого. Он снимает с парня топ, за ним и шорты. На сетчатые колготки ни желания, ни выдержки не хватает, поэтому Минги все же позволяет себе такую роскошь, как порвать чужую одежду. Он делает в колготах огромную дырку прямо между ног Хонджуна. Под одеждой все равно никто не заметит, да и парень под Минги не брыкается — закатывает глаза от удовольствия и возбуждения. Хонджун готовится к каждому походу в клуб основательно. Выбирает самое сексуальное белье (в данном случае стринги), обязательно чистую и новую одежду, делает макияж и легкую укладку. Все, чтобы выглядеть идеально в глаза одного-единственного Минги. А то, что идеально он выглядит в глазах абсолютно каждого — это уже побочный эффект, не более. И Минги заводят до безумия все эти мелочи. Клубные шлюхи не забивают свои светлые головушки подобными вещами. Иногда Минги вообще кажется, что они натягивают на себя то, что первое попалось на глаза и красятся без света подручными материалами. Иначе описать их неухоженность не получается. А от Хонджуна пахнет дорогим парфюмом. У Хонджуна выглаженные вещи и аккуратный, не сразу бросающийся в глаза макияж. И это подкупало до безумия. У Хонджуна сердце билось в каком-то бешеном темпе. И ведь это далеко не первый раз, когда они с Минги вот так вот сбегают ото всех и наслаждаются телами друг друга. Не первый, но как всегда — самый особенный. Он стягивает с Минги его извечную кожанку и любуется его подтянутым обнаженным торсом, где на всю грудь набита огромная татуировка, о значении которой Хонджуну приходится только гадать. А ведь он так сильно хочет узнать значение абсолютно всех татуировок Минги. Он хочет знать, почему тот работает МС в клубе, какую еду он любит, какие у него отношения с родителями и как Минги относится к домашним животным. Хонджун хочет выучить наизусть все истории, которые может рассказать ему Минги. Он искренне хочет, но прекрасно знает, что Минги не расскажет ему ничего из вышеперечисленного. Потому что если Хонджун заинтересован в Минги, то Минги заинтересован только в сексе с Хонджуном. На миг Хонджуну становится так грустно и тоскливо от этого осознания, но грусть растворяется в его же собственных стонах, когда Минги поцелуями и укусами спускается на его шею. Минги очень искусный любовник. Скорее всего ахуеть какой опытный и уж точно до невозможного страстный. О таких мужчинах мечтают все, и совсем неудивительно, что Хонджун повелся на него как маленькая девочка. Удивительно только то, что Хонджун до сих пор где-то в сердце теплит надежду на то, что когда-нибудь они с Минги все же будут вместе. Может, не сейчас. Может, вообще не очень-то и скоро. Но когда-нибудь. И Хонджун отдается Минги весь, без остатка. Тело Хонджуна до боли отзывчивое и до мурашек податливое. Он позволяет Минги воплощать в реальность все его грязные фантазии, он вообще ничего не запрещает. А еще всегда обязательно берет с собой в клуб презервативы и смазку. Потому что сценарий любого такого вечера прописан ими заранее. А может даже и не ими, а самой судьбой. Тем не менее, что бы Хонджун там не чувствовал, невозможно отрицать факт того, что секс с Минги — это благословение свыше, и отказываться от такого — смертный грех. Хонджун наощупь находит ширинку чужих джинсов и после нескольких неудачных попыток все же расстегивает их. У Минги на Хонджуна стоит априори, и это не может не тешить самолюбие. Поэтому джинсы летят примерно по той же траектории, что и одежда Хонджуна, куда-то нахуй. Хонджун тянет Минги к себе для очередного рваного и несдержанного поцелуя. Он бесстыдно стонет в чужие губы, прекрасно зная, что здесь их никто ни за что не услышит. Он тянет Минги за волосы, прижимается к нему всем телом и закатывает глаза от удовольствия. Ему многого не нужно — лишь бы вот такой заведенный и ненасытный, желающий только его Минги был рядом. И в этот раз привычный сценарий каждого их «свидания» внезапно рушится. Минги не тянет время, как это бывает обычно. Он сразу тянется к сумке Хонджуна, чтобы достать оттуда все необходимое. Быстро натягивает презерватив и так же быстро смазывает собственный член размашистыми и неаккуратными движениями. — Нет времени на растяжку, котенок, — хрипит он, по-хозяйски трогая чужое тело, что так жаждет его внимания. Хонджун сглатывает, но кивает. Он прекрасно знает, как неприятно и больно, когда Минги входит без растяжки. А еще он прекрасно знает, что, как бы он не просил, Минги все равно не сжалится над ним. Потому что для Минги Хонджун — всего лишь красивое сексуальное тело, которому не жалко навредить. Хонджун щурится, когда чувствует, как Минги подставляет головку члена ко входу. Он не любит боль, но любит кончать под Минги, и воспоминания об этом мотивируют его расслабиться. Минги целует его, царапает ребра, отвлекая от неприятных ощущений, и медленно входит все глубже и глубже. С губ Хонджуна срываются болезненные стоны, каждый из которых Минги ловит губами. Минги не фанат насилия, но диджей сказал, что подменит его максимум на двадцать минут, а это значит, что каждая секунда сейчас на счету. — Блядь… — Хонджун ругается и безжалостно царапает чужую спину, когда чувствует, что Минги вошел полностью. К размерам Минги вообще сложно привыкнуть, но ради всего того, что будет происходить дальше, Хонджун готов потерпеть пятиминутную боль. Минги сам отодвигает ткань чужих трусов и, отвлекая, ведет по члену Хонджуна рукой, стараясь хоть как-то сгладить неприятные ощущения. Он играется с головкой, сжимает ствол, проводя по нему рукой быстро и как-то слишком грубо. Но он знает, что чем более грубо он относится к Хонджуну, тем больше ему сносит крышу. — Все хорошо, продолжай, — немного расслабляясь шепчет Хонджун. И Минги не нужно повторять дважды. Он убирает руку с чужого члена и делает на пробу пару толчков, наблюдая за реакцией Хонджуна. А Хонджун жмурится от непривычных, но таких желанных ощущений внутри, руками хватается за простыни и тихо скулит. Для Минги все это — зеленый свет. Ему башню сносит за секунду. И Хонджуну от такого Минги башню сносит тоже. Ему безумно нравится, когда Минги трахает его так: сильно, быстро глубоко. До сбившегося дыхания и пульса, до сорванного от стонов голоса и поджимающихся пальцев на ногах. Хонджун сам неосознанно тянется к собственному члену, чтобы доставить себе еще больше удовольствия. Обычно Минги запрещает ему это, но сегодня какой-то абсолютно особенный день. Минги лишь самодовольно ухмыляется, ускоряясь еще сильнее, чтобы выбить из Хонджуна новые надрывные стоны. — Ты такая шлюшка, Хонджун, — с усмешкой шепчет Минги, — даже пары минут без дрочки не можешь. Хонджун Минги игнорирует. Ему сейчас так чертовски хорошо, что отвечать на чужие колкости или хотя бы задумываться над тем, чтобы ответить, — последнее, чего ему хочется. Он выгибается в спине до хруста позвонков, облизывается и счастливо улыбается, пока Минги трахает его, придерживая за бёдра. Картинка из самой ахуенной и качественной порнухи. И Хонджун тает в чужих руках. Он заканчивается как человек абсолютно. Лучше он будет личной шлюшкой Минги, чем всех тех мужчин, с кем очкастый насильно пытается его свести. — Минги, пожалуйста… — стонет Хонджун, — прошу, не останавливайся… Минги удивленно вскидывает бровь. — Неужели котенок уже готов кончить для меня? Так быстро? — с неприкрытой насмешкой спрашивает Минги. Хонджун слабо кивает, и его снова размазывает по простыням от нахлынувших ощущений. Хонджуну стыдно признаваться в таком даже самому себе, но после того, как они с Минги начали регулярно заниматься сексом, Хонджун ни разу не удовлетворял себя сам. Сначала пытался, конечно, но ни разу у него не получалось почувствовать хотя бы вполовину такое же наслаждение, какое доставляет ему Минги. И вскоре желание дрочить отпало совершенно. Поэтому пара дней без чужого члена внутри, и Хонджун готов кончить даже просто от шепота Минги у себя над ухом, только от одного прикосновения, от одного взгляда. Хонджун смущенно отводит взгляд, чтобы не видеть этой самодовольной ухмылки на лице Минги. Но Минги абсолютно плевать на чужое смущение. Не прекращая двигаться он наклоняется к Хонджуну и шепчет ему сексуальное до безумия: — Кончи для меня, Хонджун. И этот шёпот как приказ. А Хонджун привык исполнять любой приказ Минги. Он ещё пару раз проводит рукой по собственному члену и с громким стоном кончает, весь сжимаясь и откидывая голову назад. И Хонджуну как-то похуй, что собственной спермой он испачкал постель, которой, по большому счету, они пользовались не очень легально. Ему плевать, что сегодня он кончил за рекордно короткое время. Плевать абсолютно на все, кроме Минги, который даже не думает останавливаться, тем самым продлевая его оргазм. Хонджун отдал бы все, чтобы зациклить каждую минуту, когда они с Минги вместе, и проживать ее снова и снова, как день сурка. Отдышавшись, он смотрит на Минги жалобно-жалобно, но… — Нет, я ещё не наигрался, — словно читая его мысли говорит Минги, попутно поднимая ноги Хонджуна и укладывая их себе на плечи. У Хонджуна глаза по пять копеек, а на губах снова только стоны. Потому что Минги входит под другим углом, но все с той же силой, с той же скоростью. Хонджун — его жертва, его секс-игрушка. Он будет трахать его столько, сколько ему хочется. А Хонджун только рад. После оргазма все тело чувствительнее раза в три, да и осознание того, что Минги еще не насладился им сполна, прибавляло сил. Поэтому он лишь шепчет чужое имя, словно в бреду, и концентрируется на приятных ощущениях, попутно мечтая, чтобы все это действо длилось подольше. Наслаждение буквально искрилось в глазах обоих. Минги еле сдерживался, чтобы не кончить. Ему хотелось наслаждаться этим моментом намного дольше, но на все про все к него всего лишь двадцать минут, а из реквизита — только собственный член и извивающееся под ним такое желанное тело. Если б только Хонджун знал, насколько сильно Минги хотелось забрать его к себе домой, привязать к кровати и испробовать на нем все, что только можно. Не останавливаться часами, не беспокоиться о работе и просто знать, что он никуда не посмеет уйти. Минги практически мечтает о том, чтобы сделать Хонджуна своим секс-рабом. Но, к сожалению, прекрасно понимает, что такому не бывать. Поэтому Минги остается только довольствоваться тем, что есть, и после смены в клубе дрочить дома на нескончаемые фантазии с Хонджуном под ним в главной роли и со всех ракурсов. Ещё толчок, и Минги больше не может сдерживать рвущийся наружу оргазм. Он долго терпел, но собственные же мысли не дают покоя. Минги кончает с протяжным стоном, не выходя из Хонджуна. И он с радостью продолжил бы, заставляя Хонджуна кончать с его именем на губах раз за разом, но время поджимало. — Котенок хорошо постарался сегодня, — хмыкает Минги, резко выходя из чужого тела и стягивая с себя презерватив. — Котенку положена за это какая-нибудь награда? — в той же манере спрашивает Хонджун, приподнимаясь на локтях. Он тяжело дышал, пытаясь прийти в себя после такого крышесносного и немного жестокого секса. Минги часто груб с ним, но жесток — крайне редко. Минги лишь укоризненно смотрит на него, попутно застегивая джинсы, пока Хонджун все еще лежал на кровати в той же позе, в стрингах и в порванных колготах. — Оставь на салфетке номер карты, скажу тебе спасибо, — Минги поднимает с пола микрофон и, салютуя Хонджуну рукой, стремительно удаляется. Хонджун лишь поджимает губы. Неужели Минги не понимает, что ему нахуй не нужны его деньги? Все, что хочется Хонджуну после секса, — это долгие поцелуи, объятия и разговоры обо всем на свете, а не лишние деньги на карте, которых там и так достаточно. Хонджун с трудом поднимается с постели и как-то очень нехотя одевается. Все же, он сказал очкастому, что ему плохо. И задерживаться — очень неприлично. Хонджун покорно глотает всю свою обиду, приправленную изысканным соусом из ощущения тотальной несправедливости. Через пару часов, уже дома, на десерт он горстями будет жрать одиночество и чувство брошенности. А на завтрак, по давно приевшейся привычке, наскоро проглотит гремучую смесь из принятия и смирения. Губительный рацион, но Хонджун ничего не может поделать с тем, что быть с Минги хочется невыносимо. Настолько сильно, что кости выворачивает наружу и дышать сложно. Но пока что он справляется. Обычно, конечно, кое-как или как-нибудь, но справляется. Хонджун протирает влажной салфеткой живот, поправляет простыни, создавая иллюзорное ощущение, что ничего в этой комнате не происходило. Что все это был просто хороший эротический сон. И уходит. Он аккуратно, оглядываясь на каждом шагу, спускается на первый этаж. Там все так же, как было полчаса назад: куча пьяных гостей, орущая музыка и до боли довольный Минги, который как ни в чем не бывало заигрывает в микрофон с какими-то разукрашенными шлюхами. Хонджуну от такой несправедливости хочется выть, но он просто возвращается за свой столик и сообщает всем там находящимся, что он в порядке. Немного тошнило (от собственной беспомощности), но теперь все (нихуя не) прошло. Хонджуну самому искренне интересно, сколько еще он сможет терпеть подобное. Бесспорно, ему безумно нравится секс с Минги, но еще больше ему нравится чувствовать себя нужным, ему нравится чувствовать взаимность. Он количества выпитого виски мутнело в глазах и тошнило уже абсолютно по-настоящему, поэтому Хонджун сообщил очкастому, что собирается домой. И домой он действительно собирался, только вот осталось одно незаконченное дело. Хонджун берет салфетку с рандомного столика, достает из сумки черную гелевую ручку, которую на постоянной основе носит с собой, и чуть ли не дрожащими руками старается аккуратно вывести на ней свой номер. Аккуратно, конечно, не получается, но все написанное было, на скромный взгляд Хонджуна, вполне читаемым. Он взглядом пытается найти Минги, и находит. Минги абсолютно расслабленно и в какой-то степени даже вальяжно сидел за дальним столиком, где обычно сидит один только персонал, и потягивал минералку, отключив микрофон. И Хонджун очень нетвердым шагом направляется именно туда. Он ударяется практически о каждый угол, но цель — впереди, поэтому он продолжает свое пьяное паломничество к столику Минги. И, слава всем богам, доходит в относительной целости и невредимости. Минги вопросительно приподнимает бровь, но увидев салфетку в чужих руках, насмешливо хмыкает. Хонджун эту самую салфетку чуть ли не бросает ему в лицо. — Ты идиот, — выплевывает он, а Минги в ответ лишь хихикает, — мне твои деньги нахуй не нужны. Это мой номер. Если захочешь — пиши. И уходит, не дожидаясь ответа и не оглядываясь. Потому что страшно. Страшно до безумия. Черт его знает, как Минги отреагирует. Снова просто посмеется над Хонджуном? Выбросит эту салфетку? Проигнорирует? Разозлится? Хонджуну не очень сильно хочется знать, поэтому он просто уходит. В следующий раз они все равно встретятся лишь очередной пьяной ночью. *** Хонджун прекрасно понимает, что никогда уже не выберется из этого блядства. Он не перестанет каждый вечер делать вызывающий макияж и натягивать на себя самые сексуальные шмотки в гардеробе. Он не перестанет напиваться практически до беспамятства и танцевать под диджейским пультом. Не перестанет вилять задницей перед богатыми мужчинами и не перестанет жить так. И даже не потому что для него это выгодно, а когда тебе дают деньги просто за то, что ты танцуешь или держишь чью-то пачку сигарет, — это выгодно. Просто потому что в этом блядушнике его держит Минги. С прошлого его похода в клуб прошла практически целая неделя. Целая неделя, на протяжении которой он тонул в тоннах дедлайнов и нервных размышлениях о том, напишет ли ему Минги. Но Минги не писал. Очкастый писал практически каждый вечер, приглашая в очередной раз выпить в клубе за его счет. Пачками писали незнакомые мужчины с различными не особо приличными предложениями. Куратор из универа писала. А Минги не писал. И Хонджун как будто бы даже не удивлен. Они трахались уже бессчетное количество раз, но за все это время Минги никаким образом даже не намекнул ему о том, что хотел бы сблизиться. Так почему он должен писать? Это большинство времени находящийся в нетрезвом состоянии Хонджун почему-то решил, что оставить Минги свой номер будет ахуеть какой крутой идеей. Стоило бы уже смириться, что между ними из чувств — только похоть и ничего больше. Хонджун вместе с очкастым проходит к столику и по привычке взглядом ищет Минги. Только вот… в клубе его не было. — Кто эта девушка? — спрашивает Хонджун, пальцем указывая очкастому на откровенно одетую дамочку, стоящую рядом с диджеем с микрофоном в руках. — Это новый МС, — абсолютно просто отвечает мужчина, улыбаясь. У Хонджуна ступор. Что значит новый МС? Зачем в клубе еще один МС? Минги итак работал два через два с другим парнем. Третий МС тут был, как бы это не звучало, как третье колесо. — Сегодня же смена Минги? — уточняет парень, как-то совсем непонимающе глядя на владельца клуба. Тот лишь усмехается, глядя на Хонджуна как будто бы с сочувствием. — Минги не сказал тебе? Он уволился на следующий день после твоего последнего визита, — поясняет он. — Почему? — Хонджун уже совершенно ничего не понимает, да и не особо хочет понимать. — Он меняет место работы каждые полгода, — терпеливо раскладывает информацию по полочкам очкастый, — мы подписывали с ним контракт только на полгода. Продлять контракт он не захотел. Сейчас он, скорее всего, работает в другом клубе. Я думал, он сказал тебе… Очкастый практически виновато заглядывает в глаза Хонджуна, а у того внутри все рухнуло в один момент. Минги. Уволился. Все сказанное доходило до него словно через толщу воды. Он не хотел, он отказывался воспринимать информацию. Он просто стоял как безвольная кукла и смотрел на девушку, которая теперь должна была заменить Минги. Но разве хоть кто-нибудь сможет заменить его? Разве какая-то девчонка с микрофоном сможет затмить собою человека, который смог завоевать сердца буквально всех, кто слышал его голос? Хонджун на автомате шел за очкастым к столику, где уже стояла бутылка виски вместе с бокалами. Только вот настроение как-либо функционировать и веселиться пропало окончательно. Какой смысл ему пить, если он не сможет выпить с Минги? Какой смысл был красиво одеваться, какой смысл стараться и танцевать, если Минги все равно не увидит его? Какой смысл вообще находиться здесь, если Минги здесь не будет? Хонджун не знал. Он просто налил себе полный бокал виски и, не чокаясь, выпил его залпом. Не разбавляя чаем, как всегда это делал, не закусывая аккуратно нарезанными фруктами, не обмениваясь любезностями с друзьями очкастого. Он даже не ощущал жжения где-то в горле от крепкого алкоголя. Почувствовал только, как после недели, проведенной в делах и размышлениях, алкоголь быстро дал в голову, и взгляд стал мутнеть. — Все в порядке? — раздается над ухом голос очкастого. Хонджун лишь кивает, ничего не отвечая. Он слабо улыбается, чтобы создать видимость того, что все хорошо, и снова наполняет пустой бокал виски. Потому что нихуя не хорошо. Потому что его сердце пять минут в буквальном смысле разбилось на осколки. Замерзло и разбилось, как тонкий декабрьский лед на поверхности грязной лужи. Очкастый не знал об их с Минги особенной связи. Может догадывался, но точно не знал. Да и не нужно ему знать о таком. Только вот сам Хонджун сейчас тоже с радостью бы забыл о всех ночах, проведенных с Минги. Он бы многое отдал, лишь бы сейчас вычеркнуть из памяти каждую проведенную вдвоем минуту, каждый взгляд, каждую фразу. Хонджун многое отдал бы просто за то, чтобы забыть чужой голос, ощущение чужих рук на собственном теле. Чтобы забыть Минги к чертям собачьим и никогда больше не вспоминать об этой позорной влюбленности. Забыть о каждом поцелуе, о каждом собственном стоне. Только вот забыть такое не получится. Слишком уж глубокий след Минги оставил в его душе. И Хонджун пьет. Пьет много. Понимает, что утром будет силком доставать себя из кровати и горстями пить таблетки от головы. Но сейчас это именно то, что поможет. Виски как инструмент, приводящий ко временному забвению. Помогающий не забыть, но забыться на какое-то время. Второй бокал, третий, где-то между четвертым и пятым поход на танцпол, чтобы не быть для очкастого совсем уж откровенной обузой. Хонджун танцевал с закрытыми глазами. Потому что во всем зале не было тех глаз, в которые так хотелось заглянуть и спросить простое человеческое «какого хуя». Он не обращал внимания на мужчин, пытавшихся потрогать его. Позволял, как самая настоящая шлюха, и брал за это деньги. Потому что если не Минги, то хотя бы мятые купюры должны были стать ему наградой за все, что он терпит, находясь тут. Только вот долго терпеть все это блядство не выходит совершенно. Хонджун пихает деньги в сумку и уходит часа на три раньше обычного, даже не соизволив попрощаться с хозяином. Потому что смысл находиться здесь пропал. Его смысл отсюда уволился. Хонджун даже не мог точно описать, что он чувствует по этому поводу. С одной стороны больно было так, что терпеть эту боль просто не получалось. А с другой он злился. Очень сильно злился на то, что даже в их последнюю встречу Минги не соизволил ему сообщить о своем увольнении. Ни слова не сказал, хотя, наверное, стоило бы. Если бы Хонджун знал, что не найдет его в клубе, то больше никогда и не появился бы там в здравом уме. Он шел по улице и плакал. Даже не плакал, а рыдал как маленький ребенок, который завалил контрольную по математике и поссорился с лучшим другом в один день. Хонджуну было больно, было обидно, и он абсолютно не знал, как справиться со своими эмоциями. Они пожирали его изнутри, оставляя, как черви, огромную проеденную кривую дыру где-то в сердце. Хонджун понимал прекрасно, что винить Минги смысла нет абсолютно. Во всем произошедшем он может винить только себя и обижаться только на свое глупое больное влюбленное сердце. Но не обижаться на Минги не получалось. Хонджун чувствовал себя использованным и выброшенным, как презерватив. И ему не нравилось это ощущение. Хонджун стоически дошел до дома, зашел в квартиру, закрыл за собой дверь, дошел до спальни и только там выдержка покинула его. Он тяжелым грузом упал на кровать и, уткнувшись в подушку, зарыдал в голос, проклиная Минги и всю свою жизнь за компанию. Он ругал Минги последними словами, не скупясь на самые жестокие ругательства, регулярно всхлипывая и спрашивая пустоту, за что же с ним так обошлись. Пустота не отвечала. Она лишь молчаливо окутывала содрогающееся в рыданиях тело Хонджуна, планомерно пробираясь внутрь и растворяясь в крови, лишая его сил даже на рыдания. Пьяный, с красными от слез глазами и высушенной солью кожей, Хонджун так и уснул, обнимая подушку. Ему было всё равно на противный запах сигарет, которым пропахли одежда и волосы. Было всё равно на то, что запах это отпечатается на постельном белье, которое завтра придётся менять. Потому что после каждого похода в клуб Хонджун непременно шел в душ и смывал с себя эту скверну, на дух не переносил клубный запах. Только вот сил даже думать о чем-то не было. Уснув, Хонджун не замечает то, как вибрирует его мобильный в кармане, оповещая его о пришедшем от неизвестного номера сообщении. Утро у Хонджуна начинается в районе полудня. Нехотя и лениво. Совершенно бессмысленное утро, которое повлечет за собой такой же бессмысленный день. Хонджун функционирует буквально на автомате. Встает с постели, завтракает, немного запоздало идет в душ и смывает с себя всю боль и сигаретный запах, закидывает постельное белье и одежду в стирку, кормит кота и снова ложится в кровать. На телефон даже не смотрит. Прекрасно знает, что после его вчерашней пьянки в честь разбитого сердца его ждет огромная куча сообщений от незнакомых мужчин, а видеть это лишний раз не хочется. Он ставит телефон на зарядку и заворачивается в одеяло, прячась от внешнего мира в маленьком и очень ненадежном коконе из собственных мыслей и ткани. В какой-то степени Хонджун благодарен судьбе за то, что сегодня у него выходной. На работу не нужно, в универ — тоже. Весь день можно провести за молчаливой рефлексией того, что произошло ночью и продолжает происходить у него в душе даже сейчас. Говорят, с проблемой нужно переспать, но единственная проблема, с которой сейчас так хочется переспать Хонджуну за неимением других вариантов — Минги. Хонджуну даже интересно, когда это он успел растерять остатки гордости и начать убиваться по человеку, которому, очевидно, на него абсолютно плевать. Наверное, когда впервые зашел в клуб. Хонджун хихикает, вспоминая, насколько забавно все начиналось. Он тогда только расстался с парнем и очень импульсивно разоделся как последняя блядь, хлопнул дверью и решил во что бы то не стало дать первому встречному. Чтобы назло, чтобы снять видео и обязательно прислать его бывшему. Хонджуну хотелось, чтобы бывшему было так же плохо, как и ему сейчас. Правда, он не просчитал пару моментиков. Во-первых, Хонджун по жизни человек домашний, уютный, и никогда не был в клубах, поэтому не особо-то и знал, куда конкретно стоит идти. А во-вторых, его бывшему на тот момент уже было глубоко поебать, с кем он там развлекается. И даже если бы Хонджун прислал ему видео с тем, как его во все щели имеют пятеро парней, никакой реакции на это не последовало бы. Однако Хонджуну несказанно повезло. В тот вечер его буквально подобрал очкастый и, не слушая никакие возражения, затащил в свой клуб. И тогда уже Хонджуну стало абсолютно плевать на бывшего. Во второго его визита в клуб ему присвоили VIP-статус, а во время третьего они впервые переспали с Минги. Хонджун как-то грустно улыбается, лишь больше укутываясь в одеяло. По сути, во всех его несчастьях можно винить бывшего и очкастого, но это было бы глупо и бессмысленно. Хонджун нехотя тянется к прикроватной тумбочке и берет оттуда бутылку с водой, потому что сушняк невозможный, выпивает пару глотков и снова укутывается в одеяло, прячась в него как какой-нибудь пугливый зверь в свою норку. Он укутывает свой воспаленный рассудок в воспоминания о Минги и о том, как же ему безумно не хватает чужого присутствия рядом. И, увлеченный мыслями и мечтами, в очередной раз погружается в некрепкий и очень беспокойный сон. Ему снится такой же, как и все остальные, поход в клуб. Мигающий свет, миллион знакомых лиц, громкая, но отходящая на задний фон музыка. Минги… Минги в его сне совсем не такой, какой он был на самом деле. Минги в его сне тоже был влюбленным и в какой-то степени даже милым. Он посвящал Хонджуну песни, с особой мягкой нежностью смотрел ему прямо в глаза и не отходил ни на шаг. Говорил что-то теплое, чего Хонджун никогда не вспомнит и не давал ни одному мужчине даже близко подойти. Хонджун ворочается во сне, что-то шепчет и беспорядочным неточным движением вытирает скупые непрошеные слезы. Только вот долго находиться в буквально идеальном мире тоже не получается. Хонджун просыпается резко и неприятно по воле будильника. Недовольно стонет, хотя прекрасно помнит, как сам же и поставил этот будильник на пять вечера, чтобы не проебать день полностью. С кровати вставать не хотелось. Хонджун тянется к мобильному, чтобы отключить будильник и заодно заблокировать всех незнакомых мужчин, который с особым и очень завидным рвением написывали ему, о чем свидетельствуют многочисленные уведомления в стопке, которые даже сейчас продолжали добавляться. Он вздыхает и, даже не читая сообщения, блокирует контакты один за одним. Только вот одно сообщение привлекает его рассеянное после алкоголя и долгого сна внимание. «Я скучаю по тебе, котенок» — бьет словно током. Словно ножом по сердцу. Потому что только один человек называл его котенком. Хонджун долго не думает, взбудораженный, снова со слезящимися глазами он печатает в ответ лишь исчерпывающее: «Минги?» «Да» — почти мгновенно приходит в ответ, от чего сердце бьется в два, а то и в три раза быстрее, грозясь разъебать грудную клетку к чертям собачьим. Хонджун почти дрожащими пальцами пальцами печатает: «Я тоже скучаю по тебе». Какое-то время думает, стоит ли отправлять это сообщение, но все же берет себя в руки и отправляет. «Встретимся?» Хонджун без лишних слов отправляет Минги свое местоположение и только после этого позволяет себе знатно ахуеть. Минги все-таки написал ему. Минги не просто написал, он назвал его котенком и сказал, что скучает. Минги предложил ему встретиться… Хонджун пару раз щипает себя, чтобы убедиться, что он не спит, а потом берет телефон и проверяет, не было ли все это очередным сном, где Минги совсем не такой, как в реальности. Только вот он не спал. И сообщения действительно были. Сначала Хонджуну хотелось быстро встать, привести себя в порядок. Хотелось накраситься по привычке, уложить волосы и одеться во что-нибудь красивое до безумия. Но он быстро одергивает себя. Минги, имея его номер телефона, соизволил написать ему только через неделю, хотя в этом не было ничего сложного. Так почему же, зная его местоположение, он обязан сию же секунду сорваться с места и приехать? Ответ приходит сам по себе: не должен. И не приедет. По крайней мере сегодня точно. Поэтому Хонджун успокаивается и, решив, что Минги обязательно предупредит прежде, чем приехать, все же встает с кровати и нетвердым шагом идет на кухню. Он доведенными до автомата движениями делает себе чай и долго думает о том, что только что произошло. Думает настолько долго, что чай успевает остыть. И только звонок в дверь заставляет его вынырнуть из кучи беспокойных мыслей. Звонок в дверь. Вечер воскресенья. Хонджун никого не ждет. Он мигом подрывается со стула, оставляя на столе так и не тронутую кружку с уже холодным и точно невкусным чаем. Бежит к двери и мнется пару секунд прежде, чем открыть ее. Потому что, а вдруг это на самом деле Минги? Неужели он позволит своему божеству, своему идолу увидеть себя с растрепанными волосами, без макияжа и в пижамных штанах? Все эти мысли проносятся в его голове за долю секунды, пока рука сама собой проворачивала замок. Хонджун робко открывает дверь и так и остается стоять на месте, не в силах промолвить ни слова. В дверях стоит Минги. Самый настоящий, самый реальный Минги. Промокший от дождя, запыхавшийся, одетый в самую обычную, не клубную одежду. Все в той же кепке и с теми же белыми-белыми, но теперь мокрыми и прилипшими ко лбу волосами. — Минги.? — как-то совсем тихо и неуверенно спрашивает Хонджун, все еще не будучи полностью уверенным в том, что все вокруг ему не снится. Минги слабо улыбается и вопросительно смотрит на него. — Пропустишь? — уточняет он. Хонджун быстро кивает и пропускает Минги в квартиру, готовый расплакаться и расплыться в лужу от его голоса. Он впервые слышал голос Минги без каких-либо посторонних шумов вроде клубной музыки или собственных стонов. И голос у него на самом деле завораживающий. Низкий и красивый, с небольшой хрипотцой, появившейся, вероятнее всего, вследствие длительного курения. Пока Минги снимал с себя легкую и промокшую насквозь куртку, Хонджун искренне жалел, что все же не привел себя в порядок. Хотя бы относительный. Потому что сейчас он стоит перед Минги совсем настоящий, со всей своей трогательной сонливостью и в пижаме. С отекшим после слез и сна лицом, с растрепанными волосами, которые он наскоро старался поправить, пока Минги не видит. И от всего этого было так стыдно, что хотелось провалиться под землю и никогда больше оттуда не вылезать. Но Хонджун старается взять себя в руки, чтобы хотя бы в глазах Минги не выглядеть как маленький и очень несуразный ребенок. Он закрывает входную дверь и, обернувшись, видит Минги, стоящего совсем рядом. Тоже не самого ухоженного на свете. С мокрыми волосами, в толстовке и самых обычных брюках. Без миллиона колец и цепочек. Такого настоящего, что сердце не выдерживает, трескается с характерным звуком и рассыпается мелкими осколками, раня Хонджуна изнутри. Он очень робко подходит к Минги и, даже не зная и не спрашивая, можно ли, крепко его обнимает, пряча красное и заплаканное лицо в изгибе чужой шеи. Не потому что позволено, а потому что хотелось до безумия. Просто обнять, прижимаясь всем телом. Ощутить, что вот он, Минги, совсем рядом. Напиться этим ощущением, даже если потом его ждет самое жестокое за всю его жизнь похмелье. — Ты не сказал мне, что уволился, — немного надрывно шепчет Хонджун, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заплакать, — я искал тебя. И ждал. А потом ушел. — Почему ты ушел? — непонимающе спрашивает Минги, аккуратно кладя руки на чужую талию и прижимая мелко подрагивающего Хонджуна ближе к себе. — Потому что зачем там быть, если я не увижу тебя.? Минги переполняет какое-то абсолютно странное и непривычное ощущение. Он мягко и неуверенно улыбается и прикрывает глаза. С Хонджуном приятно обниматься. Не только трахаться, но и просто вот так вот прижимать его к себе без какой-либо задней мысли. От него пахнет чистотой, а тело так мягко согревает после незапланированной прогулки под дождем, что отпускать его совсем не хотелось. Но, наверное, стоило бы. И Минги, хоть и нехотя, но опускает руки. Хонджун немного отстраняется и заглядывает Минги в глаза. До болезненного глубоко и очень жалобно. — Я так сильно влюблен в тебя… — не думая о последствиях шепчет он, — только не смог сказать тебе этого тогда… И ты исчез… Минги смотрит на Хонджуна удивленно, словно не догадывался об этом никогда в жизни. Словно не пользовался чужими чувствами, чтобы удовлетворить свои собственные потребности, каждый раз оставляя Хонджуна одного в пустой комнате, подсвеченной красным. Внутри Минги что-то очень мерзко сжимается, заставляя его поджать губы и отвести взгляд. — Котенок, послушай, — с толикой не характерной для него неуверенности начинает Минги, — я… не уверен в том, что испытываю к тебе. Это точно не влюбленность, но и оставить тебя просто так я не смог. Хотел забыть и отвлечься, но не получилось. Он смотрит на Хонджуна, который такой слабый и беспомощный, такой покорный, но сейчас невообразимо стоически выслушивает не самый приятный и точно не самый желанный ответ на собственное признание. Зато честный ответ. — Я очень долго думал обо всём этом, — продолжает Минги, теперь неотрывно глядя в такие красивые и такие гипнотизирующие глаза напротив, — и мне не хотелось искать тебе замену. Поэтому… ты можешь пообещать мне одну вещь? Хонджун слабо кивает, боясь услышать то, что собирается сказать Минги. В голове пусто, и он даже не пытается предугадать его следующие слова. Выражение на лице Минги такое нечитаемое, такое пустое и непонятное, что Хонджуну хочется снова укутаться в одеяло и спрятаться от всего на свете, лишь бы не стоять сейчас тут, ожидая слов Минги как приговора. Минги тяжело вздыхает и, взяв Хонджуна за руку, наконец произносит: — Пообещай мне, что заставишь меня влюбиться в тебя, — слишком тихо, — я так хочу любить тебя, но абсолютно отвык от этого ощущения. Мне хочется быть рядом, но я не знаю, как подступиться. Секс с тобой был самым ахуенным в моей жизни, но одного только секса — очень мало. Ты пообещаешь научить меня большему? Минги не смотрит Хонджуну в глаза. Он чувствует страх и неуверенность впервые за столько лет. Работая МС в клубе он привык к тому, что может потрахаться с любым, кто ему понравится. Но совершенно забыл о том, что секс не дает сполна насладиться человеком. После того, как он встретил Хонджуна на очередном контракте, он больше не хотел делить постель со всеми этими ненастоящими людьми. Ему хотелось не просто привязать Хонджуна к кровати и трахать до смерти, ему хотелось привязать Хонджуна к себе. Только вот понимание, как это сделать, с годами разгульной жизни стерлось, не оставив от себя и следа. Хонджун же смотрит на Минги с таким шоком в глазах, с таким неверием, что не знал даже, что ответить на такую просьбу. Мир ломался на глазах, погребая под собой все то, во что Хонджун так искренне верил. Минги не просто написал ему. Минги не просто назвал его котенком и предложил встретиться. Минги не просто приехал. Минги приехал, чтобы попросить Хонджуна научить его любить себя правильно. Чтобы без боли и лишний страданий. Минги хочет быть вместе. Слезы все же наворачиваются на глаза, незаметно и очень просто. Словно все так и должно быть. Хонджун аккуратно касается чужого лица, заставляя Минги обратить на себя внимание, и убирает руку, чтобы такое интимное касание не было слишком долгим и не показалось навязчивым. — Я научу тебя, — еле слышно шепчет Хонджун, — я обещаю, что научу тебя любить. Только и ты пообещай мне, что больше не исчезнешь вот так… Минги шепчет в ответ тихое: — Я никогда не исчезну, обещаю. Счастье переполняло Хонджуна до краев. За последнее время его было так невыносимо много, что он искренне не знал, как справиться с таким огромным количеством эмоций, которые нахлынули на него абсолютно не дозированно. Он тянется к Минги и целует его. Потому что не знает, что сказать. Не знает, как еще более точно описать ему все свои эмоции. Хонджун гладит Минги по слегка подсохшим в помещении волосам, прижимается ближе, согревая своим теплом и не отрывается ни на секунду. Потому что это именно то, о чем он так сильно и так долго мечтал. Это именно то, чего так жаждало его израненное сердце. И именно то, ради чего он готов жить. Минги отвечает на поцелуй неуверенно, как будто не имеет на это право. Но поцелуй Хонджуна такой искренний, такой настоящий. Через него он словно говорит с Минги, будто бы запечатывает их обещания и дает новое: что все будет хорошо. Что бы не случилось, у них все будет хорошо. И Минги верит безоговорочно. Впервые за долгое время Минги не был груб с Хонджуном в постели. Он был до безумия нежным и в какой-то мере даже излишне аккуратным. Настолько, что от чувственности всего происходящего хотелось плакать. И впервые после секса Минги не ушел, не оставил Хонджуна зализывать раны в гордом одиночестве. Впервые они, как всегда мечтал Хонджун, лежали вместе в согретой жаром тел постели и просто обнимались, изредка обмениваясь нежными молчаливыми поцелуями. И впервые за долгое время Хонджун был так по-настоящему счастлив.