Я научилась

Утро четверга. Университет. Абсолютно пустая и плохо соображающая голова, так как сна не хватило, слишком много мыслей ночью съедало меня изнутри. Мне не хотелось вспоминать вчерашнюю прогулку, хоть она и была прекрасна изначально. Была прекрасна до момента в машине. И, да, тот момент не был так-то уж и ужасен, но мне было неприятно вспоминать его, думать, представлять. Не знаю, но я чувствовала себя оскорбленной. Словно все предыдущее прекрасное было разменной монетой, монетой, чтобы купить меня. Купить, чтобы просто воспользоваться. – О, как прошел вечер? – стоило встретить Катю, как она начала меня заваливать вопросами. – В целом, неплохо, но давай сменим тему? – мне не хотелось, да и я была не готова к этому разговору. – К слову о теме, тебя все-таки парни или девчонки интересуют? – поиграв бровями, спросила подруга. – Вчера была дружеская встреча, не придумывай, – попыталась улизнуть я от прямого ответа. – Допустим, но все же? – настаивала Катя. – Парни, успокойся, – и я не знала, вру сейчас или говорю правду. Ведь вчера мне не хотелось ничего иного, кроме как дружеского общения... Валерия меня не интересовала, хотя и была шикарной женщиной. Но парни ли меня при этом интересовали? Я не знала. Я запуталась. Безумно и бесповоротно. Света, в отличии от Кати, не донимала меня расспросами и шутками, но сказала, что, если я захочу, то она готова меня выслушать. Я была ей признательна, но в беседе на настоящий момент не нуждалась. На пару по микробиологии по непонятным причинам мы умудрились опоздать. Ну как по непонятным, все дело в столовой. Да и что значит опоздать, так, пара минут. – Не изменяете привычкам? Все трое в списке на реферат, – женщина была не в духе. – Но еда дело святое, Евгения Владимировна, – состроив жалобную гримасу, ответила Катя, проходя на свое место. – Договоритесь, Екатерина, и будете защищать реферат, – настроения у женщины, видимо не было, а Катя усугубляла. – Достаем листочки, пишем самостоятельную работу, задания раздам, – что-то записывая в своем ежедневнике, уверенно говорила Евгения Владимировна. Пока она раздавала задания, все старались успеть урвать хоть крупицу фактов, но был ли в этом смысл? Проходя мимо меня, она недовольно посмотрела мне в глаза, что озадачивало. Что я сделала не так? Возможно, я накручиваю себя и ситуацию вокруг этой женщины. Возможно все. Спустя минут пять, которые я, не отвлекаясь, строчила ответы на вопросы, у меня пискнул телефон, я хотела отключить звук, но женщина серьезно произнесла: – Воронцова, не советую списывать у меня. Работу не приму, отвечаете после занятия, – она по-прежнему была не в настроении. – Я не списывала, – возмутилась я, подняв взгляд на женщину. – Не пререкайтесь, отвечать будете после занятия! – я разочарованно бросила ручку на стол. Я уверена, что она слышала звук сообщения, знала, что я не списываю, но решила оторваться. Я была возмущена. Остаток занятия, пока женщина диктовала новый материал, я показательно не записывала. А что? Имею право не писать, это мое личное дело. Стоило прозвенеть звонку, как все поспешили ретироваться в коридор. Еще бы, сегодня у женщины нет настроения. Только мазохисты могли задержаться в кабинете по личной инициативе. Моей инициативы тоже не было, но помимо инициативы у меня отсутствовал и выбор. Так что, закинув свои вещи в рюкзак, я подошла к столу женщины. – Вот тебе новый билет, отвечай, – положив другие вопросы передо мной, сказала женщина, сложив руки у себя на груди, и внимательно рассматривая меня. Я взяла вопросы, прочитала первый и начала рассказывать материал, который знала. Я знала не все, первый билет был мне проще, но на уверенную четыре я смогла ответить. Так казалось мне. И, на самом деле, наверняка, также думала и женщина, но она продолжала игру, понятную и приятную только ей. Хотя, только ли? – Допустим, поясни мне цикл, какие ферменты, какие условия? Примеры бактерий? – и я смогла ответить лишь на половину ее вопросов. Ответить, сомневаясь. И ей этого было достаточно. – Удовлетворительно, – записывая что-то к себе в ежедневник. – Это не честно. Вы уже третий раз заваливайте меня, – обида чувствовалась в моем голосе. – Милая, аккуратнее, я могу завалить и сильнее, – усмехнулась Евгения Владимировна, – но знаешь, ты всегда можешь попытаться предложить мне что-нибудь, заинтересовать меня, так сказать. – Я не понимаю, – растерялась я, – деньги? – Подумай лучше. Или раздвигаешь ноги ты только перед тем, кто катает тебя на дорогих тачках? И, наверняка, это она прислала тебе это сообщение, благодаря которому ты сейчас стоишь здесь и краснеешь, – самоуверенная улыбка победителя. – Что Вы себе позволяете?! Я не раздвигала ноги ни перед кем! – я была возмущена и обижена. Какое право она имеет? – то есть Вы знали, что я не списываю, просто прекрасно! Я напишу на Вас жалобу! – О, не советую, но можешь попытать удачу, – засмеялась женщина, вставая со своего места и подходя ко мне. – И после Вы не дадите мне учиться спокойно, я не идиотка, – чуть тише сказала я. – Умница, – совсем близко, сказала женщина. Ее рука в это время уверенно легла мне на талию, слегка сжимая ее. Я ощущала ее пальцы, свои мурашки и приятную тяжесть внизу живота. – Что Вы делаете? – растерянность чувствовалась в моем голосе, он подрагивал. Но мне не хотелось ее оттолкнуть. В отличии от Валерии, мне хотелось узнать, что может быть дальше. Но я не могла. Это не правильно. – А что? Она так не делала? – ее рука медленно начала спускаться вниз, вызывая шквал эмоций. Но, испугавшись своей реакции, я отступила назад. Женщина усмехнулась, сказав: – Уходи, свою оценку ты не исправила. Я была возмущена и обижена на нее за такие слова. Исправила оценку? Вот что это для нее? И в тот момент я не знала, насколько мои мысли были близки к истине. Покинув аудиторию, я села на скамейку, пытаясь унять дрожь и волнение в своем теле. Я сидела минут пять. Женщина в это время так и оставалась в аудитории, а спустя еще пару мгновений туда забежала какая-то студентка, если не ошибаюсь, она старше нас на два курса. И стоило ей зайти, как я услышала, что аудиторию закрыли на ключ с той стороны. Вся эта ситуация была так прозрачна, но я не верила. Я просто не могла. Это просто не могло быть правдой, но было. И это было настолько унизительно и мерзко, что надо было бежать от женщины, но я не могла. Я продолжала думать о ней, о всей этой непонятной ситуации и о своих чувствах, которые, однозначно, начинали складываться в пазл. Пазл, который был для меня неминуемой угрозой. Следующая неделя октября ставила точку месяца, подводила итог, так сказать. Я продолжала тонуть в своих мыслях. Мыслях, которые были далеки от реальности. В моих мыслях Евгения Владимировна была идеализирована, в тот момент еще да. Внешне, внутренне, в профессиональном плане. И, хоть я и испытывала обиду на нее из-за действий, я продолжала верить, что это непонятная игра. Что пока я просто не знаю всей картины, всех правил, что стоило бы узнать, и сразу все будет казаться единственно верным. Я была так слепа, что сейчас мне противно от той прежней себя. Как можно так бездумно видеть в человеке что-то хорошее? И есть ли в ней хоть крупица «хорошего»? На следующей неделе мне вновь начала писать Валерия. Женщина молчала несколько дней, и меня это устраивало. Да, было немного обидно, но, в принципе, так было проще. Она была интересной собеседницей и приятной, но что-то отталкивало меня от нее больше, чем притягивало. И в данном случае я слышала свои инстинкты. «Ангелина, я соскучилась. Не желаешь встретиться?», – писала женщина. В это время я сидела в коридоре, нагло прогуливая физкультуру. К сожалению, в спортивный зал, где бегал ни один десяток потных парней и девчонок, я не стремилась. «Привет. Совершенно нет времени, извини», – написала я ответ женщине, тяжело вздохнув. «Ты не обижаешься на меня? Я не хотела напугать тебя..», – ответ пришел быстро. «Немного», – признание далось легко, ведь я не волновалась ни о ее чувствах, ни о будущем общении с женщиной. «Позволь загладить вину? Обещаю руки держать при себе», – я верила ей. Я верила, но продолжала испытывать некий страх. И боялась я вовсе не ее. Чего-то другого. Словно шагни я ей навстречу, и все, пути назад не будет. Мне придется признаться себе. «Давай в другой раз?», – и Валерия согласилась. Она была слишком милой, может, именно это и отталкивало. Разве люди бывают настолько хороши? Мне трудно верить в подобное. В искренность подобного, если быть точнее. Как правило, за слишком милой улыбкой скрывается что-то отталкивающее и, возможно, опасное. И вот, продолжая отсиживаться в коридоре, я стала невольным свидетелем разговора двух парней с параллели. Мы не были знакомы, может, поэтому они и не обратили на меня особого внимания. – Представляешь, я этот дурацкий реферат не смог защитить. Вот совсем не готовился, и решил шуткануть, мол поставьте мне пять, я отработаю, – говорил симпатичный брюнет. Я не знала о ком идет речь, но напряглась всем телом. Подсознательно я понимала, речь о Евгении Владимировне, о ком еще? Но этого не может быть. – А она что? – усмехался рыжий паренек, чьи волосы отражали блеск редкого осеннего солнца. – А она сказала, что будет с нетерпением ожидать меня после пар. Ты прикинь? Я думал те слухи вранье, но, походу, нихрена, – усмехался брюнет. – Давай заснимем? После этого она нам просто не сможет не поставить зачет? Да и с другими договорится, а? – я была возмущена. Я понимала, наверняка, речь о ней. Я просто не могла поверить в их слова. Не могла. Не хотела. Это ложь. Это не может быть правдой. Но что, если это так? Если в этом есть хоть крупица правды? Они уничтожат ее. Ее карьеру. Я соскочила на ноги, не понимая, что творю. Я уверенно шла к преподавательской. Но стоило постучать и зайти, как уверенность исчезла. Что я скажу? Какой бред! Но она смотрела на меня, ожидая хоть чего-то. – Воронцова, ты ко мне? – видимо, поняв, что я не собираюсь ничего говорить. Просто стою. Стою и смотрю на нее. – Если нет, то я здесь одна, – приподняв левую бровь, усмехнулась женщина. – Извините, – растерялась я. – Закрой дверь с любой из сторон уже, – приподнявшись из-за стола, сказала преподавательница. – Я хотела Вас предупредить, – начала я, прикрыв дверь изнутри. – Интересно, и о чем? – она оперлась бедрами на столешницу, оказавшись чуть ближе прежнего ко мне. – Я случайно слышала в коридоре один разговор, – мне давалось это не просто. И с каждый словом, сказанным вслух, я понимала, какой бред я несу. – Ты часто становишься свидетелем того, чего тебе не следует видеть, – усмешка с ее стороны, – продолжай, что за разговор? – Парни, я их не знаю, один из них говорил, что после пар Вы назначили ему пересдачу, и они хотят заснять все, чтобы шантажировать, – я покраснела. Женщина лишь рассмеялась. Но в ее взгляде оставалась какая-то серьезность. – Позволь поинтересоваться, как, на твой взгляд, я принимаю пересдачи? – и тут мне стало еще более неловко. Я почувствовала, как краснеют мои уши, а дыхание перехватывает от волнения. – Извините, возможно, я не так поняла, – нерешительно посмотрев на женщину. – Я неплохо разбираюсь в людях, милая. И этого парня вечером ждет огромное разочарование, – подмигнув мне. Я кивнула, собираясь покинуть кабинет, краснея сильнее прежнего, но меня окликнули. – Ангелина, – и я обернулась, – мне приятна твоя забота, несмотря на всю иронию и нелепость ситуации. И я ушла, кивнув еще раз. Это было глупо? Более чем. Как можно быть такой идиоткой? Но разве в отношении меня она не проявляла намеки на интимную близость? О, Боже, какой кошмар. Может я не так ее понимала? Может это лишь мои домыслы и фантазии? Так унизительно я себя давно не ощущала. Покинув кабинет, я мчала на всех скоростях. Мчала куда угодно, лишь бы не смотреть в глаза этой женщине. Во вторник, заходя в аудиторию, я испытывала дикое волнение. Смотреть в глаза женщине было по-прежнему невыносимо. Единственное радовало, я пришла за пару минут до звонка, и мне не пришлось краснеть, ища очередное оправдание своему опозданию. Женщина смотрела на меня, я это чувствовала. Но стоило мне поднять на нее неуверенный взгляд, она перевела свое внимание к старосте. В это время Марина как раз чем-то интересовалась у нее, а она любезно отвечала на эти вопросы. Пара была абсолютно обычной. Женщина уверено вычитывала материал, иногда прохаживаясь по рядам, а мы активно записывали, не успевая и головы поднять. Но, как бы материал не был увлекательным и сложным, стоило Евгении Владимировне приблизиться к моей парте, я просто не могла концентрировать свое внимание на информации. Я ощущала даже воздух, он становился тяжелым и колючим, а смысл слов улетучивался мимо меня. Но я могла с этим бороться. С этим еще могла. Но стоило женщине в один из таких проходов положить свою ладонь мне на спину, слегка касаясь холодными пальцами кожи, я не смогла сдержать тяжелый выдох, который, если прислушаться, напоминал, скорее, стон. Не знаю, слышал ли его кто-то кроме нее и Светы, которая удивленно посмотрела на меня, а после и на женщину, хотя руки преподавательницы и след простыл на моем плече. Думаю, она не ожидала такой реакции от меня, как, впрочем, и я. После пары я хотела сбежать среди первых, но, видимо, почувствовав это, женщина остановила меня: – Воронцова, задержитесь. И мне пришлось послушать ее. Я просто не могла поступить иначе. Как только староста ушла, получив желаемую подпись, я подошла к столу Евгении Владимировны. Мое волнение было не скрыть, я все еще испытывала неловкость от нашего последнего общения. И стоило хлопнуть двери, как женщина произнесла: – Твои оценки не воодушевляют, в отличии от твоих стонов, – я покраснела, на что женщина лишь сладко усмехнулась. Думаю, моя реакция устраивала ее. – Я Вас не понимаю, – и я, действительно, надеялась, что не понимаю ее. Я не хотела понимать, просто не могла смириться с подобной ситуацией. – Какая жалость, рекомендую тебе напрячь свои извилины, если они есть. Вряд ли ситуацию можно исправить как-то иначе, милая, – ее рука в этот момент уверенно легла мне на плечо, начиная свое плавное движение вниз. Струсив, я сделала шаг назад, на что женщина вновь лишь усмехнулась, словно оскалилась. Недолго думая, я рванула из кабинета, ощущая, как мои глаза слишком быстро намокают. И что я должна была делать, я не представляла. Конец октября, пожалуй, был той точкой, когда что-то еще можно было изменить. Можно было хотя бы попытаться. В тот момент мы не понимали, куда нас несет. Я не понимала. И если бы я могла предвидеть, то я бы остановилась. Остановилась, чего бы мне это не стоило. Дала бы ей все, что она хотела получить от меня и исчезла. Так было бы проще. Но в конце октября – начале ноября все казалось совершенно иначе. А я была слишком глупа и наивна.