Dame's Rocket

Тридцать пять часов. Именно столько времени Кацуки пробыл в лазарете, а теперь он сидит в своей комнате, почти оцепеневший и, возможно, немного мертвый. Действие наркотиков довольно быстро прошло, и теперь он чувствует себя опустошенным. Кацуки не может не думать о лекарствах, лежащих на столешнице его шкафчика. Он мог бы принять обезболивающее, например, морфин или ибупрофен, выпить воды и принять еще лекарств, пока не поплывет. Кацуки никогда раньше не пробовал наркотики, но он был бы чертовым лжецом, если бы сказал, что никогда не был к этому близок. Он чувствует, как накапливается статика, как личинки и насекомые снова просыпаются и тыкаются в него. Кацуки чувствует так глубоко, что это причиняет боль. Он настолько погружен в свои мысли, что не слышит стука и не видит входящего человека, пока тот не помашет перед ним рукой. Кацуки отстраняется. Темно-фиолетовые глаза и мешки под ними бросают вызов его собственному взгляду. Никто из них не говорит. Кацуки шаркает и в конце концов встает. «Чего ты хотел?» Шинсо пристально смотрит, его взгляд, кажется, сосредоточен на синяках и потрескавшейся губе Кацуки. Наконец он заговорил. "Я.. благодарю тебя." Глаза Кацуки чуть-чуть расширяются. Он не знает, что сказать. Он действительно не хочет благодарности, не хочет иметь ничего общего с любимым ребенком Айзавы. Неловкость душит его, и внезапно он чувствует сильную злость. «Это все, чего ты, блядь, хотел? Убирайся отсюда», — выплевывает он. Где-то глубоко внутри он хочет сказать «извини». Кацуки не знает, как контролировать это тело, но он хочет сказать. Кацуки до сих пор не знает, каково это — быть человеком. Шинсо прищуривается и усмехается так же, как Кацуки. «Кто засунул тебе палку в задницу. Черт, я пытаюсь быть милым». «Выкладывай все, что хочешь, или проваливай». Шинсо вздыхает, его голос звучит скорее раздраженно, чем подавленно, Кацуки это не волнует. «Я перехожу в класс 1-А и просто хотел попробовать поладить, придурок». После этого Кацуки не особо осознаёт происходящее. «Ты что?» Он чувствует пульсацию в затылке и что-то, что вот-вот вытечет из его горла. «Я... перехожу в класс 1-А?» На этот раз слова произносятся неуверенно, как будто они слишком горячие и к ним нельзя прикасаться. Кацуки отступает, он не в силах стыдиться своей трусости. Его сжигают слова и душит воздух вокруг него. Кацуки чувствует, что его одежда слишком тесна, во рту сухо, а слова кажутся неправильными. Ему удается что-то сказать, давясь слюной и крепко сжимая руки. «Убирайся.» Шинсо начинает жаловаться, говорить, что он даже ничего не сделал, но Кацуки уже выталкивает Шинсо, руки у него трясутся. Прежде чем он осознал это, он уже стоял снаружи, а дверь перед ним захлопнулась. Дрожание рук не осталось незамеченным. Он задается вопросом, где именно он облажался. — Кацуки слишком сильно трясется, его тело пульсирует и болит. Он не может точно определить, где именно болит, но знает, что это слишком сильно, чтобы быть правдой. Он помнит, как был ребенком, помнит, как его отец спрашивал Где болит, Кацуки? Он помнит, как слёзы катились по его щекам, тихие слёзы, слёзы, которые нельзя было услышать. Он не знает, где он научился быть таким тихим, но таким громким. Он бы сказал. Кацуки чувствует себя так же сейчас. Болит везде и нигде, его тело горячее и неправильное, и одно прикосновение кажется слишком жгучим. Хуже всего то, что он знает почему. Айзава перевел его в 1-А. Он должен быть рад за Шинсо, может быть, совсем чуть-чуть. Он не может не думать о том, как Айзава помогал Шинсо после занятий. Как Айзава перевел его на более высокий уровень, как Айзава всегда был так занят, потому что помогал Шинсо. И они тоже похожи. Кацуки не знает, как исправить свой бурлящий живот. Он не знает, как отпустить эту ревность (потому что это то, что есть) Это было его. Это было его. Впервые у Кацуки было что-то, что могло быть его, и теперь он знает, каково это — быть на хвалебном конце Айзавы, и он не хочет делиться. Кацуки чувствует электрическое чувство в своем теле, он чувствует слишком много и ничего вообще. И когда свет становится слишком ярким и неправильным, а жужжание его кожи и внешнего мира начинают сталкиваться, Кацуки хочет, хочет, хочет, хочет, чтобы он мог выключить все это, но он не может, но он не может, поэтому он вместо этого нагревает свои ладони, и он касается ими своих рук и напоминает себе, что он настоящий, даже когда он хотел бы, чтобы это было не так. (когда голоса становятся громче и говорят Кацуки, что он ничего из себя не представляет; его тело все еще находится вдали от этого мира, все гнилое и мертвое. Когда голоса насмехаются над ним, Кацуки решает еще немного сжечь свою плоть; он не считает это членовредительством, потому что он не настолько слаб, чтобы сделать это снова) — Он обматывает обожженную плоть бинтами, на его коже уже появились волдыри; они пройдут сегодня вечером, и к утру его кожа станет гладкой. Он забыл вчера, но это не сильно меняет дело. Волдыри всегда проходят через два дня. Закончив, Кацуки направляется в ближайший спортзал. Айзава взял выходной, что случается редко. Большинство из 1А (кроме Деку и, возможно, Тодороки) восприняли это как знак расслабиться на день. Еще слишком рано, птицы еще не взошли. Спортзал выглядит чистым. Он знает, что персонал очень хорошо следит за спортзалами. Кацуки обязательно протирает все до и после использования. Когда он использует боксерскую грушу, он следит за тем, чтобы удары были достаточно сильными, чтобы на костяшках пальцев оставались синяки. Он не знает, который час, когда останавливается. Он чувствует жжение в бинтах. Это значит, что они заживают (в течение нескольких дней после этого Кацуки задается вопросом, относится ли это и к нему тоже. Должен ли он испытывать боль, чтобы исцелиться?) Он выходит из спортзала и идет в душевые. Он остается там, под холодной водой. Он дрожит, говорит себе, что вода слишком холодная, и вот почему. Кацуки не знает, сколько времени ему нужно, чтобы высохнуть. Он старается не смотреть в зеркало. У него нет желания видеть, кто смотрит на него в ответ. Это не он. Его уже давно нет. — По счастливой случайности он находит Деку и Тодороки на обратном пути. Кацуки старается их игнорировать. «Каччан-» Это происходит слишком быстро. Деку касается его предплечий, и Кацуки кричит . Он взрывается. Он бьет Деку так сильно, что он падает. На его рубашке прожженная дыра, а на груди уже образуются волдыри. Она красная и сердитая, розовая вокруг образующихся волдырей и красная и зеленая. Кацуки говорит что-то похожее на извинения, но на самом деле он не слышит себя. Следующие моменты выглядят так: Кацуки, держа хлопающие руки с небольшими взрывами, бормочет: Извини. Мне жаль, черт, так жаль. Деку, грудь которого пузырится от боли и волдырей, прячет свой страдальческий голос: Все в порядке, Каччан. Это был несчастный случай. Тодороки, обеспокоен: стоит ли мне позвать Исцеляющую Девочку? Деку качает головой. Деку, глядя на Кацуки: Каччан - Кацуки убегает. Он бежит. Он не хочет видеть лицо Деку или Айси-Хота. Он не хочет ничего из этого. Он хочет, хочет, хочет, хочет - Он хочет домой. Не туда, где Мицуки, а туда, где ему место. Десять лет назад. Он хочет в тот дом. Где у Деку все еще есть его пижама Всемогущего и пока ничего не произошло. Он прекращает бег и падает, уставший. Кацуки плачет. Он так много плакал в последние несколько недель, хотя не плакал годами. Сопли текут по его носу, и он смахивает их руками. Он сворачивается в клубок и очень-очень старается молчать. Он не помнит, каково это — быть любимым. Это ранит сильнее, чем он думает. Кацуки через некоторое время перестает молчать. Он один, не в первый и не в последний раз, Кацуки Бакуго плачет один. Это немного страшно, но знакомо.