Мы знали

Сонику неловко. Он мнётся около Алана в попытке вымолвить несколько слов. – Я хочу уйти из гаража, – всё же выпаливает он. Соник готов смириться с чем угодно, но старший лишь пожимает плечами. – Ладно. Куда собираешься идти, если не секрет? – Алан спокойно продолжает свою работу. Словно Соник и не говорил ничего. – Сдам экзамены в консерваторию. Я всё-таки решился, – с гордостью говорит омега. Мышцы ещё помнят долгие часы музыкальной школы. Он проверял. – Молодец, удачи тебе. И это. Ты можешь покинуть гараж, но не команду. Мы тебе всегда рады, – Соника трогают его слова, и он всё же лезет с объятьями. Алан стойко терпит прилив нежности ученика. – Норт теперь будет к тебе постоянно бегать. Едва ли сможем его увидеть, – Алан улыбнулся собственной шутке. – Я ему не скажу, – прошептал Соник. Глаза старшего округлились. – Но почему? Вы же лучшие друзья, и он наверняка тебя поддержит... – Я знаю, Пи’

///

Если увижу грусть в его глазах, то тут же передумаю. Не смогу его оставить. Но и в музыке ему делать нечего. Наверное, мы останемся друг для друга лишь спутниками. Просто встретились орбитами, но остались одиноки. Соник собирал вещи, натыкался на фотографии, ворошил воспоминания и мучился. Оставить всё в прошлом слишком тяжело. А ведь Норт даже не знает, что Соник умеет играть. Он никогда не пускал его в свою обитель. В душу пустил, в сердце тоже, а комнату с пианино закрыл наглухо. Потому что выбрать нужно было одно. Соник в себе уверен. Но от этого всё равно тошно.

///

Алан устраивает прощальный вечер. Норт смотрит с обидой. Соник понимает почему. Знали все, кроме лучшего друга. Не достоин? Не доверяет? Просто любит. Любит так, что самому внутри больно. А экзамены сданы и пути назад нет. Да и смысла нет. Композицию из взгляда Норта он не сыграет никогда. Возможно, смелости не хватит. Возможно, сам себя этим убьёт. Элегантный способ уйти из жизни, теперь доступный только им.

///

Они говорят. Без криков и ругани. Норт вообще без ничего. Сухой и безжизненный. О него сейчас резаться можно, чем Соник и занимается. Подставляет доверчиво тело и распарывает всё, что есть. Нет, ты не думай, я же вот настолько тебе доверяю. Почему в свою жизнь не пустил? Да это же пустяк. Я всего лишь уеду, и мы никогда не увидимся. Слишком разные. Соник падает на колени перед другом, ластится к нему. Норту от этого выть хочется. Он аккуратно его ладони сжимает. Каждую венку ведь знает. А оказалось, что Норту можно ничего и не говорить. Соник сейчас весь открытый. Но Норт не берёт. Он знает, что не сможет остановиться. Они смотрят друг другу в глаза, но видят лишь своё отражение. Больше ничего у них не осталось.

///

Соник впервые ему играет. Хотя и не ему, а при нём. Норт в этом ничего не смыслит. Для него мелодии одинаковы. Они заключены в тонких пальцах, которые мягко рассекают воздух, чтобы лечь на нужную клавишу. Его партитура — разделяемые на двоих вздохи. Последние. – А Чайковского умеешь? – и неважно, что Соник ему несколько минут назад исполнял отрывок из второго концерта Прокофьева. – Нет. Соник благодаря нему поступил. Но на всю жизнь слов достаточно.

///

Они расходятся также резко, как начали этот разговор. Просто сначала Соник пришёл, а затем ушёл. Всё зависело только от него. А за боль он не в ответе. Истёк кровью где-то в своей обители. Любой выбор был бы не верен? Соник уезжает. Без него становится тихо. Норту, как выяснилось, даже тишина рядом с ним казалась звонкой. Мог ли он что-то изменить? Любой выбор был бы не верен. Он не в ответе за решения Соника. Норт иссох на том кресле перед пианино под шелест своего убийцы и спасителя.

///

Норт не любит оперы. Классическая музыка не вызывает в нём чувств. Её так не играют. Но дядя позвал. Им каким-то образом достались редкие билеты или дорогие. Надо сходить для имиджа и разнообразия. Норт скучал. Соник был прекрасен в белом костюме. Не узнать его было бы преступлением. Норт не знал программы. Для него симфонии схлопнулись в звуковой хаос, которым повелевали только две ладони. Акты заканчивались слишком. Слишком быстро, мало, неподвижно, влажно, захватывая дыхание. Соник теперь играл совсем по-другому. Наверное. Норту вообще было плевать, как тот перекладывал пальцы по этому инструменту. За актами закончился и весь концерт. Зрители аплодировали, артисты уходили. Кроме одного. Парень выдохнул. Звук вновь начался. Мягкий, едва уловимый. Переливы без резких движений. Здесь будто не хватало слов. Мелодия проста и ласкова. Лишь лицо играющего задумчиво. По залу раздаётся шёпот. – Он и вправду всегда остаётся и играет её. Я думала, это слух. – А как замечательно играет, какой надрыв, на разрыв аорты. – Никогда бы не подумала, что Гёте может звучать так любовно в современных руках. – Жаль он один тут. Мне очень нравятся эти строки «Нет, только тот, кто знал...». И Норт всё же замечает кровавые подтёки на паркете. Рана на спине Соника открыта. Он не может позволить ей зажить. Даже если та начнёт гноиться, он больше от неё не откажется.