ЗОНА АБСОЛЮТ

Свободное падение оказывается недолгим и профессор падает на спину, об него тут же запинается отступающий боец, не заметивший в высокой траве его тела. Упав и кинув мельком зеленоглазый взгляд, не исключающий стального оттенка, свободовец недовольно фыркает. — Кисет, я пустой! — командир быстро реагирует и кидает бойцу дополнительные магазины, и тут же пригибается к земле, вместе с бойцом, так как перезарядившийся Легион яростно лупит по ним из ручного пулемёта, так яростно крича, что даже у Кисета волосы становятся дыбом. — Ублюдок монолитовский… — фыркает Кисет, и выждав, когда у Легиона закончатся патроны, выпрыгивает вместе с парой бойцов из травы, удаляясь со скоростью света к единственному сейчас укрытию: сосновому лесу, ибо там же местами покоятся огромные камни. Легион оказался хитрее и когда Кисет, утомлённый произошедшими событиями, взметнулся к укрытию, выпустил стаю огненных пчёл прямо в него. Одна из пуль попала в цель и Кисет упал в паре шагов от укрытия, взвыв от боли. Бойцы не бросили командира, а потому быстро оттащили его в безопасное место. Панаев, молясь лишь о том, чтобы это безумие прекратилось, буквально обнял свой автомат, уставившись на белёсое, местами попорченное серыми, почти прозрачными тучами небо. — Легион! — раздалось в тишине перезарядки и продумывания плана атаки в каждой из двух воющих групп. — Профессор, не лезьте… — голос монолитовца стал теперь хриплым, походящим на предсмертные вздохи бешеной собаки. — Что происходит?! — спросил наконец профессор. — Неверные хотели убить того, кого я так долго искал. Ради кого вы предлагали мне спасти их гнилую базу! — Тварь! — послышалось из-за камня и Панаев зажмурился, услышав выстрелы пулемёта. — Это наш товарищ, он находится в тяжёлом состоянии после инцидента и сейчас он слетел с катушек и перерезал себе горло, так что не строй из себя святошу, если не знаешь ситуации, больной ты мудак! — Я не должен верить на слово неверным, разрушившим покой в моём доме, ясно тебе, крыса чумная?! — Пошёл ты! — выкрикнул второй голос и наступило неловкое молчание. Легион хотел было пойти по направлению к камню, но внезапно возникший перед ним Панаев остановил его направленным в его сторону дулом автомата. Выглядел он так зло, что Легион, сделав один лишь шаг, остановился. Панаев же, осмотрев место событий и понимая, что прямо позади Легиона лежит свернувшийся клубком ещё один свободовец, с перевязанной по всем правилам раной на шее, чуть успокоился, ведь это действительно выглядит так, будто Отче в очередной раз защищает обездоленных. — Это тот самый Лавр? — монолитовец сдержанно кивает, на всякий случай отступая ближе к Лаврику. — Объясните мне Ваши действия и я постараюсь решить конфликт. — К ним может заявиться подмога, вызванная ранее командиром. — Не испытывайте моё терпение, Отче… — монолитовец вздохнул. — Если кратко: он одним из первых попал в мою группу, был хорошим бойцом, но в ходе очередной стычки с военными мы потеряли его, времени на поиски не было, нас теснили, нужно было срочно что-то предпринимать. Что произошло с ним дальше, я не знаю. Но судя по тяжести, которую я чувствую находясь рядом с ним, пережил он многое. А познакомились мы с ним, когда он, будучи ещё неверным сталкером, наткнулся на группу Греха. Мы нашли его случайно, услышав его испуганный крик. Дальше мы буквально отбили его у Греха и предложили вступить к нам, он согласился. Так что это наш человек, и я буду стоять за его жизнь до конца. — Могу ли я Вам верить? — Есть ли мне смысл врать, если вы всё ещё стоите передо мной в целости и сохранности? — ответил вопросом на вопрос Отче. — Ваши противники не выглядят как бандиты, да и какой резон свободовцам вредить своему же товарищу? Я знаю, что и у них есть определённые проблемы взаимопонимания между бойцами, но в целом они дружны. — Я лишь увидел, что ему нужна помощь, вот и всё. Была бы ситуация другой, я бы не испытывал к ним столько ненависти, и не стал бы вредить им, но они открыли по нам огонь. Я вспомнил про битвы за Радар, и в этот момент я впервые ощутил… Нечто неясное, мне стало тоскливо за нашу долю и я напал на них в ответ. — Теперь я попрошу вас проявить максимальную дипломатию… — монолитовец вздохнул, отводя взгляд. — Пожалуйста! Мы можем устроить союз со свободовцами и помочь для начала хотя бы одной группировке. — Хорошо, — впервые согласился монолитовец, так и не посмотрев на профессора. — Но вы помните, что всех их нужно оберегать и от других опасностей, кроме надвигающейся войны? Ментально они слабы, они не знают света и не смогут ничего сделать, когда придёт очередной Выброс. Все они могут погибнуть, именно поэтому нужно восстановить «Монолит», поднять его на ноги и освежить его голову. — Помню, но вместе мы справимся и с этим, главное более не устраивать резню. Мне кажется, они хорошие люди и они просто попали в безвыходную ситуацию, из которой не могли выбраться. Когда появились вы, то они сходу приняли вас за врагов, особенно, если судить по вашей форме. Именно поэтому они открыли огонь по вам — профессор наконец опускает оружие, ощущая полное спокойствие. — Можете идти, профессор. Мы с Леонидом будем охранять Лавра. — Последний на сегодня вопрос…– монолитовец, севший на корточки рядом с Лавром, поднял на него взгляд. — Неужели Вы хотите занять место Астарота? — В любом случае, я не позволю «Монолиту» распасться. — Тоскливо ответил монолитовец, долго думая как наиболее правильно сформулировать ответ. Ведь, если он ответит «да», то не учтёт всех трудностей и ужасов, которые последуют в его сторону, когда он встанет против главы группировки, ведь Астарот будет считать его не просто неверным, а еретиком и отступником. А с ними в «Монолите» обходятся так же ужасно, как греховцы обходятся с пленными. — Но ведь тогда… — отвернувшийся Легион резко поворачивает к Панаеву голову, чтобы скомандовать в манере монолитовцев, будто гавкнув. — Идите! — профессор не перечит старшему и, выйдя из травы на территорию леса, улавливая краем уха, как что-то большое крадётся в его глубине, сваливает это на испуг от происходящей ситуации. — Пожалуйста, не стреляйте! Давайте поговорим! — учёный осторожно приближается к камню. — Кто вы такие?! — нервно, всё ещё опасаясь перестрелки, спрашивает один из голосов. — Двое из нашей группы — учёные. Это я и мой коллега… — профессора перебивают: — Назовитесь! — Я — профессор Валерий Эдуардович Панаев из интернационального научного бункера «Сфера», прибыл в Зону с целью изучения феномена «Монолит». Мой коллега — ассистент Леонид Павлович Протасюк, помогает мне в изучении и сохранении найденной нами информации. Совсем недавно мы встретились с третьим членом нашей группы: разумным монолитовцем в лице Легиона. — Разумным, — фыркнул свободовец, добавив: — Монолитовцы разумные не бывают, они только на свой Монолит надрачивать умеют и ничего больше! — заметив краем глаза движение, Панаев повернулся к его источнику, наблюдая, как Легион встал вдруг в оборонительную позу, смотря на него с укором. «Нужно действовать быстрее…» — подумал учёный, тут же услышав ответ Отче, согласный с его решением. — Могу ли я вам чем-то помочь? — кто-то из засевших хотел отказаться, но его осекли: — Да, нашего командира ранило, а аптечки у нас закончились ещё несколько дней назад. — Позволите ли вы мне поговорить с вами? — с этими словами профессор осторожно обходит камень и выйдя к свободовцам, оставляет оружие, показывая, что он пришёл с миром. Каждый из бойцов молчит и профессор, немедля с помощью, осматривает рану и пользуясь полученными в бункере знаниями первой помощи, обрабатывает её. — Лаврик жив? — спрашивает еле дышащий Кисет. — Да. Цель Легиона была в его защите, посчитав вас нарушителями порядка, он открыл по вам ответный огонь, вместо того чтобы объясниться. — Тогда хорошо… — показавшееся солнце осветило зелёную траву и кромку леса, из-за чего не любящий солнечную погоду Легион нацепил на себя очки. Он бы носил их постоянно, но страх перед тем, что они сломаются, куда сильнее. — Что это за место? — спрашивает профессор, перебинтовывая рану Кисета и помогая ему одеться в верхнюю одежду. — Резо говорил что это Зеркалка. Абсолютно тихое место, только вон, в лесу шипение помех слышно, если в самую глубь зайти. За всё то время пока мы здесь пробыли, не было ни единого мутанта или человека, как встретились мы со своими же, так и сидели. В лес только один раз ходили, когда туда Лаврика понесло. В жизни не лунатил, а тут на тебе, пошёл, и ладно бы без цели какой шёл, так он возьми да и приведи нас к упавшему вертолёту. Правда, от него осталась только задняя часть, но сдаётся мне, что он в «Фарватере» участвовал, как и второй, тот что по целее оказался. — В «Фарватере» их было шесть, так откуда ещё два? — спросил у командира боец. — Выглядят они относительно хорошо, значит упали не так давно. Скорее всего, лежат они со времени «Фарватера», а то, что вертолётов шесть, а тут ещё два, это уже сложнее. Они могли лететь в хвосте, на отдалении, только лишь следуя за «Фарватером», чтобы выполнить другое задание, а могли отстать, кто его знает. Боец тяжело вздохнул и синхронно с напарником достал сигареты. Оба посмотрели друг на друга молча, один кивнул, спрашивая тем самым, сколько у товарища осталось сигарет, тот показал: десять, товарищ вздохнул, осматривая свою двойку, но всё-таки взял одну. Закурили, растягивая напряжённое молчание. — На вашу базу собираются напасть… — начал профессор. — Долг? — свободовец нахмурился, повернув голову к учёному. — Да — командир безрадостно усмехнулся. — Вот же крысы помойные, перемирие они устроили, ублюдки. — А по какой причине? — поворачивается к профессору крупный, осетинской наружности боец. — Недавно, ещё в Августе, как говорят, к базе Свободы выполз странный, искалеченный человек. В его животе нашли закрытую капсулу, открыть её не получается до сих пор, поэтому Свобода спрятала её. Так же, у того человека имелась записная книжка, но почерк слишком резкий, буквы наслаиваются друг на друга и из-за этого понять что-либо не представляется возможным. Долг хочет отобрать имеющуюся у Свободы информацию, чтобы с её помощью раскрыть тайны Зоны и уничтожить её, поэтому база Свободы будет полностью перебита, когда они получат своё. Тем более, «Долг» сотрудничает с военными, а у Свободы нет подходящих союзников, чтобы выиграть этот бой. — Твою мать… — командир взялся за голову, тяжело вздохнув. — Вечно они думают задницей, хоть бы раз башку свою по назначению использовали. — Мы предлагаем вам помощь в обмен на ваше вступление в ряды «Монолита». — Хах, паршивая сделка… Но это я так, чтобы Вы знали. — Дело в том, что грядут ужасные события, действительно крепкой рукой помощи в которых, может стать только «Монолит». Вспомните хотя бы про Бродягу! Ведь он рисковал, прося помощи у Дегтярёва, но его группе всё же помогли, а Легион будет рисковать ради спасения товарищей всем, чем только потребуется. Да что там, он даже принесёт себя в жертву, лишь бы остались живы те, кто ему дорог. Монолитовцы тоже люди, и я понял это уже после недели общения с ними. Наступила напряжённая тишина, от ответа Кисета сейчас зависит многое, и он это чувствует, а потому тщательно обдумывает предложение. Понимая, что если Легион действительно так хорош, как о нём говорят, то они могут организовать более качественную помощь для нуждающихся сталкеров и, чего уж греха таить, Легион, возможно, сможет как-то помочь Лаврику справиться с травмами и воспоминаниями, которые свалились на него именно сейчас и именно в этом глухом и немом месте, полном безразличия и безучастия. «Всё-таки, он хороший человек. Моя злость чуть не погубила его светлый ум, ведь он возжелал того же, что и я. Вы хорошо справляетесь, профессор. Я благодарен Вам за предоставленную помощь…» — профессор поднимается на ноги и устанавливает зрительный контакт с тоскливым собеседником, глаза которого, он это чувствует, прикрыты, как если бы Легион тоже обдумывал тяжелейший выбор. «И чего же он возжелал, Отче?» «Он захотел создать союз, что будет помогать страждущим, больным, обездоленным и другим несчастным, что собраны теперь под моим крылом. Все они несчастны и замучены, потерянные, они пришли в Зону, полагая, что найдут здесь покой, но находили лишь беспокойство. Никто не может им помочь, а я, гниющая, еретическая падаль, могу… Знали бы Вы скольким людям мне хочется помочь, скольких невинных я покинул, не имея возможности забрать. Потому, наверное, я и не человек, что во мне более нет ничего хорошего и я более не сияю, а лишь передаю и накапливаю свет», — от тяжести терзающих разум мыслей, монолитовец опустил голову, а вместе с ней опустились и широкие плечи, всё это время крепко держащиеся в уверенном положении. «Это не так, Вы смогли приютить множество людей, и ещё столько же спасёте. Кстати, как там Лавр?» «С ним всё хорошо, дышит, пульс теперь ровный. Хочу поскорее отнести его домой…» — монолитовец вместе с Лёней посмотрели на Лаврика. Протасюк подсел к самой его голове и, плюхнувшись в траву, аккуратно положил голову Сеньки себе на ноги, заботливо погладив пару раз по голове. «… а ещё я чувствую чужое присутствие, то ли в лесу, прямо перед нами, то ли откуда-то справа. Может мутант, может надвигающиеся бойцы, а может мне кажется. Кстати, скажите Кисету, чтобы он сообщил о прекращении конфликта», — профессор лишь кивнул, посмотрев вглубь леса и увидев где-то далеко рыжевато-коричневую плоть, вздрогнул, почти сразу же заметив морду Химеры. Она кралась к границе между лесом и бесконечным, кажется, полем, чтобы набросится на тех, кто засел в траве. Легион теперь стоит к лесу спиной, разговаривая о чём-то с Лёней. Шаги Химеры становятся всё более уверенными, Панаев в ступоре. Он не в силах окликнуть товарищей, мысленно позвать Легиона, да что там, он даже не может поднять автомат, ведь это первый раз, когда он видит мутанта в относительной близи. Небо затягивают пепельные тучи, предвещающие дождь и Отче снимает очки, положив их в нагрудный карман. Химера разгоняется, начинает передвигаться огромными прыжками, под мощными лапами разрывается земля, ещё один прыжок, временная остановка длинной в несколько секунд для накопления энергии. «Отче!» — монолитовец дёргается, поднося руку к голове, будто она у него заболела и наконец явственно почувствовав постороннего, Легион поворачивается в тот самый момент, когда Химера нацелилась прыгнуть прямо на него. Распознав сигнал Отче, Лёня отталкивает монолитовца в сторону, ибо сам бы он уже не успел отбежать на безопасное для Лёни и Лавра расстояние. Застав Химеру врасплох, Легион рванул вперёд как бешеный заяц, уводя за собой опасность. Мутант совершил прыжок, перемахнув большое расстояние и с диким рычанием кинулся за Легионом, что, пробежав приличное расстояние, вдруг остановился, глаза его вспыхнули янтарным цветом, близким к золотому, зрачки растянулись вертикальными рубцами и он, не боясь быть задавленным, рявкнул ей что-то и тут же упал, не удержав равновесия от резкой остановки и такого же резкого поворота. Химера пролетела над ним и монолитовец быстро поднялся. Гроза вдруг пошла по кругу, будто обдумывая с какой стороны лучше напасть на Легиона или просто подойти, обнюхать, понять, кто это такой и что ему нужно. Лицо Легиона жжёт, особенно не моргающие теперь глаза, пока он поворачивается вслед за мутантом и что-то нашёптывает ей одними губами. Поступь Грозы с каждой секундой становится всё медленнее, пока она не останавливается, а глаза Легиона не возвращаются к привычному «невидящему» взгляду. «Что ты знаешь?» — раздаётся глухой для Химеры вопрос и Легион подходит ближе, не боясь, что Гроза может загрызть его. Положив ручищу на большую из её голов, покорно опущенную в знак уважения и мирного теперь нрава, Легион попробовал узнать то, о чём и сам не ведает. Глаза его закрылись, а все его процессы жизнедеятельности замедлелись, ибо всё его существо сосредоточилось на том, чтобы хотя бы так пообщаться с молчаливой Химерой. В сознании начали возникать ужасные картины. Существование полное злобы, боли и одиночества погубило в ней всё то доброе, светлое, что было до того, как она стала мутантом. Ей в какой-то степени повезло, потому как она провела в лабораториях относительно мало времени. Ведь почти сразу её вынес неизвестный сталкер. Она не знала и просто не могла знать, кем он был, но могла определить, что он отличался наличием какой-никакой экипировки. Долгое время он кормил её, ухаживал за ней и в определённый момент просто оставил, пообещав вернуться. Но он не возвращался, и когда прошёл целый год бесцельных ожиданий, Гроза вышла из норы, дабы отыскать его. Тот день начинался солнечно, воодушевляющее на приятные события, но она, не опытная и ещё совсем наивная, будучи забракованным мутантом отправленным под нож, попала в аномалию. Боль была неимоверной, и он это чувствовал. Как чуть позже понял Легион, случайному сопряжению артефакта с телом подвержены все. Ибо именно в тот день в её спину попал артефакт, что теперь образовал горб. То, что Гроза всё это время хранит артефакт для сталкера, что спас её, говорит о высоком развитии её разума. Но к сожалению, Легион узнаёт сталкера в её воспоминаниях, и сожаление это исключительно дружеское. «Ты уже вряд ли сможешь спасти его. Но я попробую помочь тебе найти его, ведь он и мой друг тоже…» — с сочувствием произнёс Легион, собираясь уже покинуть сознание Грозы, как вдруг заметил интересное воспоминание. Оно было о том, как человек, которого он всё это время считал неверным, помог спасти Лавра, о том, как они оказались в аномалии и о том, как Гроза пригрела под своим боком замерзающего Лавра. «Хорошая девочка!» — все слова благодарности, которые смогли прийти ему в голову сейчас. Не став более донимать Химеру, Легион отступил, помня, что воспоминания Грозы ещё могут прийти к нему в сновидениях и тогда он узнает её получше. Химера, не поднимая головы, сделала пару шагов к монолитовцу и, подойдя впритык, легонько ткнулась мордой, на что Отче ответил необходимой ей лаской в виде поглаживания по голове и почти еле ощутимого массажа для ушей. «Думаю, ты знаешь Тихонова. Ты бы ему точно понравилась. Да и он бы мог поговорить с тобой… Что-то я отвлёкся, в общем, он говорил мне как-то, что каждое живое заслуживает жить. И вот как думаешь, если попытаться наладить с вами контакт, сможем ли мы спокойно сосуществовать?» — разговаривал с Грозой монолитовец, продолжая гладить её. Ответом на вопрос стало то, что Гроза лизнула его руку, совсем как домашняя собака. «Вот как… Хорошо, я приму к сведению.» Грохнул выстрел. Резо, которому не сообщили что пришедшие более не опасны, выстрелил аккурат в корпус Легиона, пуля прошла на вылет. Монолитовец, не ожидавший такого, недоумённо посмотрел в сторону наступающих. В уши забился неясный шум, нарушающий покой его сознания, ворошащий старые воспоминания. Легион испугался лишь того, что он так и не успел ничего сделать. Панаев начал что-то кричать, Лёня ринулся к Отче, а свободовцы, смотрящие на происходящее некоторое время с таким же недоумением, шоком, оставили уже более менее пришедшего в себя Кисета и ринулись подтверждать слова Панаева. Кисет смотрит на Легиона со страхом и сочувствием, ведь это он не сказал ребятам о безопасности их группы. На оповещение попросту не хватило времени, да и группа пришла на подмогу неожиданно быстро. Легион, пошатнувшись, падает вперёд, но его подхватывает Гроза, пытаясь удержать на ногах. Отче перемещается ближе к её уху и пытаясь выдавить из себя хоть какой-то внятный приказ, наконец говорит: «Беги от меня как можно дальше… Покажи им как-нибудь, что они тоже должны отойти на безопасное расстояние. Я верю в тебя…» Гроза аккуратно опускает Отче на землю и по его приказу бежит в противоположную от него сторону, сбивая с ног Лёню лёгким толчком головы, тем самым останавливая его, и тот, понимая действие быстрее Панаева, одновременно с ним кричит, чтобы все отошли от Легиона как можно дальше. Мчащаяся вперёд Химера не забывает про своего любимчика и аккуратно подхватывая Лаврика зубами за экипировку, уносит к точке, на которой остались стоять шокированные свободовцы, прибывшие для спасения своих. Доставив его, она возвращается к Кисету, доставляя его таким же способом, отчего Кисету казалось, что он сейчас потеряет по дороге сердце, которое пробьёт его пятки и убежит со словами, что такой аттракцион оно не заказывало. По обыкновению Гроза положила Лаврика под свой бок, тем самым согревая его и охраняя от недоброжелателей. Кисет же устало сел рядом с головой Химеры, на что она положила её на его колени. Как и ожидалось, пошёл ливень, но сталкеры остались стоять на своих местах, ожидая непонятно чего. Недавно урегулированный конфликт вспыхнул уже между свободовцами. — Какого чёрта вы начали стрелять?! — свободовцы молчали, выглядя мрачнее туч, собравшихся на небе будто для приукрашивания трагичности момента. — У нас был приказ, мы начали его выполнять! Мы не виноваты что у вас информация через жопу и пять посёлков до нас доходит, если вообще доходит! — взорвался спокойный до этого всё время Резо. — Да?! А вас что, кроты да глухие собаки воспитывали, что вы обстановку оценить не можете по-нормальному! Ни перестрелки, ни ругани с видимой агрессией не было, дятлы вы двухметровые! — Хватит вам… Все виноваты, сейчас не об этом думать нужно. — Прекратил ссору тихий голос Кисета. — А о чём? — профессор отвечает за командира. — О том, как защитить вашу базу от нападения Долга и военных. Кисет согласился на наше предложение и поэтому… Кисет, более не желая улавливать разговоры ребят, смотрел в сторону умирающего в муках Легиона и искренне просил прощения за произошедшее, ведь Панаев успел рассказать ему многое и Кисет нашёл в Отче себя, но в то же время он боится рассказать о своём прошлом, а Легион, кажется, ничего не боится. Если рассказать ему о своём прошлом или если Легион сам узнает, то наверняка поступит с ним крайне жестоко, а рассказать о прошлом Лаврику он не может по причине его плачевного состояния. А правда в том, что до Свободы он был военным. Тем военным, который боролся с монолитовцами в день пропажи Лаврика и он же стал причиной его исчезновения. Их отношения начались именно тогда, но Сеня, наверное, уже никогда этого и не вспомнит. Для него он навсегда останется первым встречным с загадочной историей жизни. Но он хочет думать, что всё-таки сможет рассказать ему правду до того, как он вспомнит, разочаровавшись в нём. Артефакт отказывается работать как регенератор и как средство быстрой смерти, Легион злится, ибо усиливающееся гниение противно пожирает его изнутри, шатая и без того плачевное психологическое состояние. Нервно ища у себя пистолет, Отче хватается за него и не раздумывая ни минуты стреляет себе в голову. Союзники вздрагивают, а Кисет, чувствуя вину за всё, что происходит с его группой, Лавриком и Легионом, совсем теряет силу духа, осторожно выкапывая себе яму самобичевания. Помогает лишь Гроза, успокаивающая его своим молчаливым присутствием. Внезапная вспышка, озарившая всё вокруг, заставила сталкеров зажмуриться, прикрыть глаза рукой. Тело Легиона поднялось над землёй и стало ясно, что сияние это исходит из груди Отче, оттуда, где находится дорогой ему артефакт. Его в момент разрывает на мелкие частицы, как если бы он попал в Карусель. Частицы эти тут же сгорают от превышающей все существующие уровни энергии. Артефакт падает вниз, вспышка прекращается и Гроза, подозревая неладное, вскакивает, вновь хватая в зубы Лаврика. — Резо, быстрее берите Кисета, нам нужно бежать! — командира группы подхватывают и сталкеры бегут что есть сил, когда сзади вдруг снова вспыхивает, земля содрогается, всё в радиусе поражения сгорает до тла, по спинам сталкеров проходится волна жара, половина леса вблизи взрыва превращается в угли и наконец всё стихает. — Что это было? — спрашивает запыхавшийся Резо. — Что-то вроде перерождения, но можете называть это экстренной регенерацией. — Это всегда так? — Я такое впервые вижу… — отзывается профессор, помнящий со слов товарищей, как должно проходить перерождение грёбаного феникса Отче. — Кто-нибудь хочет сходить проверить? На проверку вызвался Панаев и крайне медленно приближаясь к своей цели из-за трясущихся от переизбытка эмоций коленок, профессор пытался выглянуть, посмотреть раньше времени, что там происходит, но видел лишь до невозможности бледное тело Отче и отчего-то аккуратно сложенную рядом с ним одежду и вещи. Связаться с Отче ментально всё никак не получалось, и Валерий решил окликнуть старшего. Благо, на проверку пошёл именно он, а не кто-либо другой, иначе бы они засмущались или побоялись вида голого Легиона. С расстояния в несколько шагов уже стало ясно, что все раны монолитовца затянулись, самые серьёзные оставили после себя шрамы, как и пуля, прошедшая между лёгким и артефактом. Шрама на голове не видно, ибо он был самым последним и регенерировал в первую очередь. Подойдя к Легиону вплотную, Панаев аккуратно сел на корточки рядом с Отче и попытался привести его в чувства, тряся за плечо, но даже после этого Легион пришёл в себя не сразу. Очнувшись, и обнаружив себя голым, Легион нисколько не удивился, и лишь попросил Панаева прикрыть его, что тот и сделал. Замечая, как Панаев невольно обращает внимание на член, Отче поворачивается к профессору спиной прося лишь подать ему ту или иную вещь. И только сейчас Панаев может рассмотреть то, что не мог рассмотреть до этого. Кожа спины пошла растяжками по всей области лопаток, прямо на позвоночнике присутствует шрамирование, которое Панаев сравнил с клеймом у скота или рабов. По плечам же виднеются две небольшие татуировки, рассмотреть которые Панаев не успел, что, возможно, к лучшему. На шее виднеется ещё одна татуировка: «R6/98». Смысл которой Панаев не смог понять даже подумав об этом дважды. — Что это было? — спросил профессор, когда Отче наконец надел излюбленный белый плащ и рюкзак. — Сам не знаю… — и не став долго ждать направился к лесу. Панаев махнул рукой, мол, следуйте за нами и они пошли. Не доходя до местами обгоревшего леса, Лёня поднял с земли случайно найденный им знак и установил его так, чтобы он указывал на лес. Объяснил он это тем, что если в Зеркалке ещё остались люди, то они смогут выбраться из неё благодаря единственному установленному указателю. Шли они молча, никто не решался говорить с Отче, да и он сам не хотел идти на контакт. Легион танкером идёт вперёд не замечая перед собой ничего и лишь чувствуя приближающуюся теплоту и уют родного гнезда. Первым начать диалог решил Панаев, что не удивительно. — А как работает эта аномалия? — монолитовец не ответил лишь фыркнув что-то себе под нос, но спустя время всё же начал вещать. — Зеркалка попала в Грозовые Ворота, так как она паразитирующая аномалия, которая редко когда находится одна. Преградив путь, она получила себе пищу в виде нас всех. Если бы кто-то умер, то она тут же поглотила бы его. — А что насчёт группы Кисета? — Он всё верно говорит, передо мной тогда другая, странная какая-то аномалия была, а эта ваша Зеркалка наверняка всё перекрыла и так мы все сюда и попали, кроме Лодейки, да Сабала с его людьми. — Рассказал Резо, подтверждая слова Отче. — Резо уже объяснил… — ближе к Отче аккуратно подходит Гроза, будучи опорой Кисета. — Нет. В ситуации со мной и Лавриком не могло возникнуть Зеркалки, и как мы здесь оказались, я не понимаю. — Я объясню, но чуть позже. Вам всем здесь нужна помощь, в особенности тебе и Лавру. Так что мне придётся затратить на вас все свои ресурсы, когда мы доберёмся до выхода. — А есть ли риск, что Зеркалка найдёт себе новую аномалию, чтобы паразитировать на ней, а мы останемся здесь? — Есть, но сейчас Зеркалка совершила ошибку. Грозовые Ворота имеют вид арки, то есть, если она перекроет одну её часть, другая будет свободна, поэтому если знать куда идти, то из Зеркалки можно легко выйти. Намного легче, чем если она ляжет на самую верхушку арки, но такого я пока не видел, так что будьте оптимистичны на этот счёт, пострадать мы ещё всегда успеем. — Ясно… — командир опустил голову, собираясь с мыслями. — Могу ли я попросить у Вас… — свободовец поднимает голову и видит протянутую ему ручищу Легиона в знак примирения. — Но… Почему? — монолитовец продолжает спокойно ждать. — А разве я должен отказывать установлению мира? — снова ответил вопросом на вопрос Отче. Кисет жмёт руку Легиону, и Гроза вдруг внезапно толкает свободовца вперёд, отчего тот врезается в Отче, продолжая держать его за руку. Как и полагается монолитовцу, Легион не придаёт действиям мутанта особого значения и не беспокоится по тому поводу, что похожи они теперь на танцующую в балете пару, только вот прекрасную картину портит его каменное лицо полное безразличия. — Гроза решила устроить романтик, погляжу. — Посмотрев на монолитовца хитрым взглядом, Химера упрыгала к отставшей группе. — Порода твоя паршивая! — ругнулся на неё Кисет, воинственно замахнувшись и чуть не угодив этим кулаком в челюсть мастерски увернувшемуся Легиону. — Покажете мне упавшие вертолёты? — Мы почти пришли так что…— монолитовец поднимает Кисета на руки, то ли собираясь положить себе на плечо, то ли собираясь уложить как младенца. — Что вы делаете?! — Вы хотите идти сами? — Да, я справлюсь! С этими словами Кисет был отпущен и, хватаясь таки руками за деревья, почти спокойно шёл вперёд, пока слева от него мелькал между деревьев высоченный силуэт, которому в отличие от него нужно лишь два шага, чтобы догнать восемь его. Выглядело это эпично: огромный Легион, подобно большому ледоколу, уверенно идёт вперёд своими лапищами сорок седьмого размера. Под ним ломаются ветки, редко попадающиеся упавшие и дряхлые деревья, и, кажется, что его ничего не остановит, но представляя описываемого Панаевым Болта, Кисет ужасается, ведь со слов профессора это два Легиона в одном, только ростом поменьше, хоть и всё ещё такой же высокий. — Устали? — поинтересовался Легион, не заметив рядом матерящегося от своего положения Кисета, признаться честно, он потерял его из виду и даже было посчитал, что тот, скончался у одного из деревьев, но увидев наконец вусмерть усталое лицо, со лба которого градом стекает пот, как если бы Толик занимался в спортзале, остановился. Кисет хотел было ответить, что нет, но рана в боку, забравшая у него большую часть сил ещё до всего этого похода, дала о себе знать колючей болью, заставив свободовца быстро согласиться с Легионом, после чего он вмиг оказался рядом и таки взял Кисета на руки как младенца. — А чем вас таким кормят, что вы все такие огромные? — На завтрак неверные, на обед еретики, ну а на ужин свободовцы…— монолитовец уставился на Кисета не мигающим взглядом, из-за чего до него не сразу дошло, что это обычная шутка. — Ну и шутки у Вас… Страшные. — Аморальные бы вам не понравились. — Да мне и эта не понравилась! — Досадно… — выйдя к месту крушения вертолётов, монолитовец заметил, что дождь уже закончился. Кисет же обратил внимание на то, что за всё время вертолёт заржавел всего немного, тем не менее, процесс уже запущен. — Останетесь или со мной пойдёте? — Нет там ничего интересного, кроме чёрного ящика. Сможете сами вытащить? — Попробую — монолитовец удаляется, залезая в вертолёт и осматриваясь в нём. Не удивительно, что выглядит он заброшено и неряшливо. Личных вещей или каких-то зацепок для расследования тайны у него нет, но заметив одиноко лежащую фотографию, Легион поднимает её и первое время не решается на неё смотреть, но узрев её, чувствует, как тяжелеют ноги, в коленях появляется слабость, а сознание в момент теряется.

***

«Внимание, внимание! Внимание, внимание! Внимание, внимание! Уважаемые товарищи! Городской совет народных депутатов сообщает, что в связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции в городе Припяти складывается неблагоприятная радиационная обстановка. Партийными и советскими органами, воинскими частями принимаются необходимые меры. Однако, с целью обеспечения полной безопасности людей, и, в первую очередь, детей, возникает необходимость провести временную эвакуацию жителей города в населенные пункты Киевской области. Для этого к каждому жилому дому сегодня, двадцать седьмого апреля, начиная с четырнадцати часов, начиная с четырнадцати часов, будут поданы автобусы в сопровождении работников милиции и представителей горисполкома…» — вещает из каждого утюга и пока все спокойно собирают вещи, беспокойный старик ищет человека, который может взять к себе ребёнка. Заходя в самый последний автобус, старик протягивает его мужчине с ребёнком и, погладив шокированного происходящим малыша по голове, быстро ретируется, не собираясь уезжать из родного города даже под предлогом смерти. В сознании вдруг возникают неясные образы, отчего-то они всегда приятны слуху и душе, но несколько последних зарывают его в яму, где он всё ещё продолжает считать себя мёртвым, не искренним и не принадлежащим к человеческому виду. — Съёбывай отсюда, и больше не появляйся, ублюдок! — в спину прилетает тяжёлая сумка и он в раздражении надевает ботинки, собираясь уже уходить, как замечает осторожно выглядывающую из-за угла девочку. В её взгляде выражается нежелание того, чтобы он уходил, но что она, маленькая, сможет сделать против злых взрослых. Мужчина, допускающий при ребёнке маты, резко хватает девочку за руку и оттаскивает к женщине на кухне. Легион, полный гнева, встаёт с табуретки и хватая наглеца, толкает его на лестничную площадку, где какое-то время избивает, после чего хватает за подбородок. — Ещё раз увижу, что ты её так хватаешь или причиняешь ей какие-либо другие страдания — будешь жрать собственные яйца, пока не подавишься и не сдохнешь, ясно? — Хорош родитель, столько радости у опеки будет, когда узнают какая сталкераская мразь детей воспитывает. — Я, в отличие от тебя, не хуйнёй маюсь, а пытаюсь выбить себе место в учёных, чтобы по закону, но тебе этого не понять. Ты только и умеешь, что жопу свою просиживать, пока твои товарищи за каждым сталкером от Кордона до ЧАЭС бегают, так? — Что там у вас? — на лестничную площадку вышла обеспокоенная женщина и сквернослов был отпущен Легионом восвояси. — Беги быстрее, ещё успеваешь всё исправить, я за ней присмотрю и попытаюсь успокоить. — Спасибо, — женщина кивает, закрывая дверь, и Легион пулей спускается, пытаясь обогнать ход времени. Последним, что смогло пропустить через себя его сознание — день крушения вертолётов. На котором он ссосредоточился больше всего, чтобы узнать всё о том дне. — Седьмой, я восьмой. Как видимость? — пилот упорно старается рассмотреть в мареве тумана хоть что-то. — Ни черта не видно. — То же самое, — отвечает второй пилот, летящий где-то поблизости. — Чертовщина какая-то, всё же нормально было! — пилот попробовал спуститься, но всё одно, тоже и при повышении высоты полёта. — Всё, конец. От «Фарватера» мы отстали, а девятый не пойми где. Безобразие… Где мы сейчас примерно? — Пум-пум-пум… — задумчивое молчание. — Должны уже быть на подходе к Радару. — Ну вот тут и сядем. — Заявил пилот, собираясь садиться. — Седьмой, аккуратнее там, не нравится мне этот туман, подозрительный он. Главное ведь до этого всё хорошо было, а тут на тебе! Как слепые котята, бляха! — Принял. — Седьмой начинает спускаться, как вдруг над их головами грохочет аномалия и горящий девятый, невесть каким образом оказавшийся над ними, врезается в восьмого, тараня того и разламывая на две половины. — Твою мать! — седьмой уворачивается влево, отделяясь от всего этого ужаса, но горящие обломки падают прямо на него, а далее и падающий восьмой задевает лопасти седьмого. И тогда уже набирающий высоту вертолёт начинает стремительно снижаться. Пилот до последнего пытается исправить ситуацию, но ничего не выходит. Сидящие в вертолёте военные понимают происходящую ситуацию, а потому стараются обеспечить выживание не только нескольким людям из военного состава, но и перевозимому человеку, который в принципе не должен был здесь находится. Падение оказалось жёстким, упали в самой гуще Радара. Выжило трое: Владимир Каримов, Василий Валов и человек, ФИО которого он так и не смог услышать. Пилота, которому обломком вспороло живот, убил Астарот, занимающийся тогда очищением Радара от неверных крыс. А значит, ответ на его вопрос нужно искать в группе Астарота, что ж, им всё же суждено встретиться. Его выкидывает из состояния сна в суровую и злую реальность. Некоторое время он не может пошевелиться и даже открыть глаза, пока сознание активно мыслит и продумывает пути решения проблемы. Но вот веки его дрогнули, а пальцы, наконец, отреагировали на команду. — Отче! — кричит Панаев в попытках разбудить монолитовца и ему это удаётся. С трудом поднявшись, Легион оборачивается на кабину пилота, замечая навечно застывшие следы крови. Он даже не хочет вспоминать события увиденные им ранее, а потому, сосредотачивается на поиске чёрного ящика. Обнаружив его, монолитовец тащит ящик из железной тюрьмы, думая, что Болт бы сейчас ему не помешал с его-то мускулатурой, а то среди их группы более-менее спортивен только Резо и покалеченный Кисет. Сгибаясь в три погибели, чтобы вытащить ящик, Легион наконец встаёт перед самым выходом. — Мне нужна парочка крепких рук! — заявляет монолитовец и на его призыв, что ожидаемо, первым делом откликнулся Панаев, а уже вслед за ним Резо. Крепко схватив ящик, ребята оттащили его подальше от вертолёта, а Легион, чувствуя слабость, но стараясь не обращать на неё внимания, спустился к ним. — Выход совсем близко, идти осталось немного. Постарайтесь двигаться как можно быстрее, так как в глубине леса, если судить по рассказу Кисета, повышенная пси-активность, если будете медлить, то ни один из нас не выберется живым. — Неужели нет другого выхода? — поинтересовался Лёня. — Я могу взять удар на себя и повысить силу артефакта, но тогда вы не должны идти ко мне близко, иначе вы превратитесь в зомбированных. Идёт? Бойцы согласились и Легион, чувствуя необъяснимую тяжесть в голове, вновь взял всю самую сложную работу на себя. В голову пришла мысль, что Бродяга, возможно, и не был «гнилостным отступником», а лишь спас столько людей, сколько смог. Легион же из раза в раз повышает ставки, постоянно закрывая себя в железную деву, состоящую из постоянных страданий, множественных мыслей его младших, и ещё много чего. Идти было тяжко, ноги еле поднимались, но Отче упорно шёл вперёд, разгоняя мощность артефакта до заоблачных показателей. Шума он не слышал, ибо его собственный шум — мысли людей, что идут за ним. Словно он Данко, и он не удивится, если когда-нибудь ему придётся вырвать артефакт из своей груди, дабы даровать идущим свет. В какой-то момент он пошатнулся, чудом не упав, и на ногах его держало лишь одно: неясные призывы ребёнка, называющие его отцом. Тогда он вспоминал про младших, что ждут его дома и силы его чудом востанавливались. «Папа! Папочка, ты справишься! Я верю в тебя, я жду тебя… Здесь холодно и одиноко. Помоги…» — воспоминание бьёт по нему, Легион хватается за дерево, голова гудит, но проклятущее сознание всё ещё отказывается раскрывать перед ним всю суть этого воспоминания и лишь тоска, безысходность и злоба обжигает его горло, подступает к глазам. Он видит сплошной свет, которым заканчивается лес и радуясь, поворачивается к ребятам. Все живы, целы, остановились, ожидая, когда Отче пойдёт дальше, и он поднимается, проходя несколько слабых шагов, почти сразу вваливаясь в поток Грозовых Ворот.