все наши беды

      он опять не спал. мысли, страшные мысли вновь заползали в голову, проникая в самые потаённые уголки сознания, и кислород из лёгких словно выкачали, перекрыв новой порции воздуха любой доступ. спотыкаясь, кириллов бежал к раскрытому окну.

приступ. снова

страх липким комком подкатывал к горлу и заполнял всё пространство вокруг. в такие моменты кириллов предпочёл бы просто исчезнуть. всё же лучше, чем сидеть на холодном полу и чувствовать себя ничтожной крупицей во тьме, окружавшей тебя. эта тьма накатывала на кириллова каждую ночь. раньше он любил ночи: мог часами сидеть и смотреть на звёзды, забывая обо всём на свете. лунный диск отбрасывал неяркий, приглушённый свет, терявшийся в ветвях вековых деревьев, и кириллов улыбался. чему — он и сам не знал.

а теперь всё было и н а ч е

теперь с приходом ночи на кириллова накатывал необъяснимый страх; тьма охватывала его полностью, не отпуская до самого рассвета. кириллов и сам поражался тому, как его высокая, обычно столь заметная фигура пропадает в этой тьме полностью. он тонул в ней, не имея ни малейшей возможности сопротивляться, вырваться. да, теперь кириллов ненавидел ночи. боялся и ненавидел одновременно. звёзд на небе он не видел, а луна словно позабыла о старом друге и пряталась где-то за облаками. лишь одинокий фонарь во дворе продолжал светить, освещая кириллову путь к долгожданному спасению. однако и тот не всегда помогал, и юноша снова оставался наедине со своими пугающими мыслями.       ему не хотелось жить. это попросту утратило всякий смысл. по крайней мере, так думалось кириллову сейчас. он устал от бесконечного страха и собственного бессилия. он устал притворяться, что всё хорошо и все хороши. слово счастье утратило для него любое значение. теперь кириллов и сам сомневался в том, что каждый счастлив. он вновь испытывал страх — не то страх жизни, не то за саму жизнь. в такие моменты всё смешивалось в кучу и нельзя было ничего разобрать. столь привычные вещи с каждым днём утрачивали всякий смысл «раз так, — думалось кириллову — то и жить смысла нет. что есть жизнь?» и вновь тугой комок застревает в горле, мешаясь с думами полубредящего. мысли заходили в тупик.

ещё одна бессонная ночь

на часах уже почти четыре. кириллов переводит взгляд за окно: сквозь пыльное стекло виднеется медленно светлеющий клочок июньского неба.

но если есть в кармане пачка сигарет

пачка-то была, но легче от этого не становилось. кириллов сел на старые качели во дворе, и те отозвались тихим скрипом ржавеньких петель. теперь ещё и саднило плечо, которым он только что впечатался в поручень. щелчок зажигалки; от сигареты потянулась струйка горьковатого дыма. он начал курить года три назад, зимой, когда его состояние стало настолько ужасным, что кириллов даже не мог встать с кровати — так и лежал весь день, уставившись в потолок. зимой ему всегда бывало плохо, но в апрельские погожие деньки обычно это тяжёлое состояние сходило на нет. а сейчас был уже июнь.

она хотела даже повеситься,

но институт, экзамены, сессия

кириллов усмехнулся. нет, вешаться он, конечно, не собирался. не самый удобный способ. хотя, помнится, ставрогин, давний знакомый, говорил что-то на этот счёт. но тогда уж после сессии. рано сейчас. впрочем.       он затянулся, зажмуривая глаза. дым обволакивал полностью. вокруг стояла абсолютная тишина, лишь деревья в старом дворе иногда перешёптывались меж собой. кириллову хотелось улыбнуться, вдохнуть новый день, чтобы он разлился приятным теплом по всему исхудавшему телу, наполняя его счастьем. но кириллов не смог. более не находил он смысла в столь простых мелочах, ранее радовавших его. прошёл час или больше — кириллов не знал. ему уже было всё равно. какой смысл от времени, ежели вся жизнь не имеет ровным счётом абсолютно никакого смысла. от таких мыслей хотелось не то кататься в припадке истерического смеха по земле, не то рыдать, выплакивая всю тоску, засевшую в молодом сердце. но кириллов остался неподвижен. не было ни желания, ни сил. «нет у меня своеволия. жалкость сущности моей. она и есть в моём бессилии. человек слаб. я».       вдалеке слышался шум первых машин: мир пробуждался ото сна, люди выползали из дома, спешили на остановки. лишь кириллов будто существовал вне этого: так и сидел на стареньких качелях, выкуривая уже которую сигарету. » в чём есть смысл бытия? зачем жить?» да, этот вопрос мучает его уже долго. кириллову всё время кажется, будто он постоянно теряет какое-то очень важное звено в логической цепочке своих размышлений. если всё вокруг в мире бессмысленно, то что заставляет его находить силы бороться? если ничего не вызывает ни малейших чувств, то что же дарит надежду, пускай самую малейшую?       позади хлопнула дверь подъезда: соседка шла выгуливать собаку. некоторое время спустя дверь хлопнула вновь — на улицу вышел студент, знакомый кириллова. завидев того, одиноко качающегося на качелях, юноша направился к нему, то ускоряя, то замедляя шаг, из-за чего походка его была несколько сбивчивой. — а вы всё не спите по ночам, кириллов? тот обернулся. шатов, его шатов стоял сейчас перед ним, улыбаясь. но улыбка эта отчего-то была какой-то тревожной; наверное, потому, что знал шатов, что творится в душе кириллова, что случается с ним почти каждую ночь. кириллов прищурился и потушил сигарету. — бросали бы вы курить, — заметил иван — да я бы бросил, да, — кириллов почесал затылок и уставился в землю — вот только бред всякий. тревожно мне, понимаете, шатов? спасаюсь так. а смысл? — какой смысл, лёш? — спасения. зачем? шатов с грустью взглянул на товарища. опять в тех же мыслях. — я ночью лежал, — продолжил кириллов как бы сам с собой — думал. а ради чего жить? — зачем же ты вещи такие говоришь, лёш! казалось, юноша испугался не столько самой фразы, сколько равнодушия, с которым кириллов эту фразу произнёс. — жизнь одна, лёш. бог человеку её для того даёт, чтобы он каждому моменту мог радоваться. разве это не удивительно — жить? кириллов поднял на шатова свои тёмные, глубокие глаза. на лице ивана не было ни тени насмешки — тот говорил совершенно искренне. это…успокаивало? да, пожалуй, это было такой особенностью шатова — тот всегда говорил, что думал, и почему-то именно эти слова действовали на кириллова совершенно удивительным образом. он уже давно окрестил про себя шатова «ангелом-спасителем», хотя и не веровал в них. просто ваня всякий раз появлялся в его жизни вовремя, спасая от тех ужасных мыслей, изгоняя липкий страх из его сердца. вот и сейчас кириллов смотрел на этого солнечного юношу и в душе его что-то заворочалось после слов, сказанных молодым студентом. безвыходность, ранее не отпускавшая алексея, сейчас отступила куда-то далеко, теряясь подобно второму носку под старым диваном. вот, что за звено он вечно терял, упускал в своих ночных размышлениях. шатов, да, именно шатов давал ему силы жить дальше. их нечастые разговоры за чаем, прогулки до университета — это придавало пустой жизни хоть небольшой, но смысл.       шатов глядел на кириллова своими светлыми глазами и вовсе не желал прерывать его молчаливые размышления. хотелось лишь обнять этого потерянного человека, сказать, что всё будет хорошо

и если тебе страшно, я прибегу на помощь

но иван только улыбнулся. приблизившись к кириллову, он наклонился, вглядываясь в столь знакомое лицо, выражавшее сильную усталость от навалившихся событий. шатов положил руку на плечо алексея, слегка сжав его, и, сбиваясь, произнёс: — лёш, ты приходи…не только на чай…ты насовсем приходи, ладно? а ведь у его потерянной души был смысл жить…