Если бы у тебя был шанс

***

Это была спальня, грязная кровать, прижатая к углу. Над ней висели плакаты разных рок-групп и музыкантов. По крайней мере, они занимали каждый дюйм комнаты, который не был тафтинг-обоями. На рабочем столе у стены стояло звукозаписывающей оборудование, компьютеры, провода, свисающие с каждой поверхности. В кресле рядом со всем этим, свернувшись калачиком над старой акустической гитарой сидел... Юнхо. Хонджун почти подбежал к нему, но обнаружил, что застыл на месте, уставившись на разворачивающуюся картину перед собой. Его сердце казалось, разрывается на части снова и снова. Живой Он плакал. Его руки обхватили гитару, как будто ее собирались отобрать. Слезы стекали по щеками, гитаре. Струны гудели, когда он, сотрясаясь от рыданий, руками задевал их. —Юнхо... Он резко поднял глаза. Его мать стояла в дверях, её лицо было напряжённо и полно сожаления. Однако было ясно, что она полна решимости. —Юнхо... Ты не можешь сидеть здесь целыми днями. Это не очень хорошо влияет на твое здоровье.. —Пять дней...— рявкнул он, прижимая гитару к груди, защищая, впиваясь в неё ногтями. Глаза же слезились и полыхали гневом. Очевидно, это была не первая ссора между ними: «Его нет только пять дней, а ты уже всё выбрасываешь!» —Мы не выбрасываем.— строго заметила мать, входя внутрь с неодобрительным взглядом. —Мы жертвуем их. Это только будет собирать здесь пыль, Юнхо... —Это была его мечта!—закричал Юнхо, заставив женщину подпрыгнуть, непривычно повышая голос. Он встал, все ещё сжимая инструмент, как будто это все, что ему надо. На это было так больно смотреть. —Это была его мечта, а ты её выбрасываешь!— кричал он, дерево заскрипело под его хваткой, зубы беспомощно скрипели: «Он был так близко к финишу! У него был почти готов альбом!» —Юнхо...— мягко сказала мама. Ее глаза полны боли, но безжалостны: «Тебе нужно принять...что он ушел. Твой брат не хотел бы... —Он хотел выпустить свой альбом!— снова закричал он, сжимая кулаки: «Он хотел создавать музыку! Ты не можешь просто выбросить её, после того как он ушел! —Что хорошего в том, чтобы оставить их здесь?— тихо спросила она, разводя руками:«Юнхо...Твой брат мёртв,», — прошептала она с болью: «И нам нужно двигаться дальше. Держаться за его старые вещи не надо... —ЭТО БЫЛА ЕГО МЕЧТА!— закричал Юнхо, злой и беспомощный, чувствуя себя ребенком, стоящим среди вещей, слишком больших для него самого. Он уставился на женщину. Потом взглянул на оборудование, которое приближало брата к его мечте... Оборудование, которое она хотела просто...выбросить... Нет Прежде чем он понял, что делает, Юнхо побежал, толкая плечом свою мать, всё ещё сжимая гитару к своей груди. —Юнхо! Ее крик был проигнорирован. Он выскочил на улицу, лёгкие горели. Чон держал гитару так близко, как будто хотел сростись с ней. Горячие слезы текли по его щекам. Эта мечта не умрет вместе с его братом. Он не позволит этому случится. Он бы убежал сегодня вечером, украл оборудование и спрятал где-нибудь. Он не знает, куда бежит. Но куда-нибудь Юнхо обязательно прибежит. Он должен. Ради своего брата.

***

Хонджун моргнул, задыхаясь. Его грудь горела адским пламенем. Ещё больше слёз текло по его лицу. Он...он не знал. Они все так много общались. Они общались и общались.... И все же ничего существенного сказано не было. Хонджун даже не знал, что у Юнхо есть брат Тем более он не знал... Что он потерял его. Его мечта... Все произошло так быстро, что Ким всё ещё шатался, чувствуя себя так, словно его избили и кинули лежать в грязи. Хонджун моргнул, и сцена исчезла, сменившись другой.

***

Минги сидел, прислонившись спиной к грубой кирпичной стене, в своей слишком большой, потрёпанной школьной форме. Рядом с ним лежал нетронутый обед. Его наушники были вставлены в уши, и в любой другой момент в них бы играла громкая музыка, чтобы заглушить шум окружающего мира. Он существовал в коротком подвешенном состоянии между концом одной песни и началом другой. Из-за этого он услышал разговор троих студентов, которые проходили мимо. Два мальчика и девочка. —Сегодня премьера нового фильма. —взвизгнула девушка, дрожа от волнения. —Моя мама уже согласилась отвезти нас в кино,— сказал мальчик, ухмыляясь: «Будьте готовы, но имейте деньги на бензин.» —Я могу покрыть половину закусок, с тех пор как устроился на неполный рабочий день в магазин.— высказался другой мальчик, приобнимая девушку: «Попкорн и напитки за мой счёт!» —После всего этого мы можем пойти кушать!— вставила девушка: «И заодно обсудим об ужасном CGI. Все разразились смехом. Музыка вновь заиграла в наушниках Минги, заглушая их разговор. Он уставился на свои ноги, которые были одеты в поношенный кроссовки. Дружба... была построена на понимании друг друга. Система вопросов и ответов, обмен опытом, которые показывают совместимы ли эти люди. Это общие приключения в виде общих трапез, просмотренных фильмов и времени, проведенного вместе. Никто...не хотел дружить с ребенком, который не мог себе позволить никуда поехать. Ребенком, который не мог позволить себе билет в кино. У которого не было телефона для связи, который не мог заплатить за еду, который не мог пойти куда-нибудь, что было дальше чем пара минут ходьбы от дома... Как вы могли бы стать друзьями, если не могли делать все эти вещи сделать? Минги был слишком беден для дружбы. Никто не хотел знать ребенка в мешковатой одежде и поношенной обуви. С проблемами в общении и без мотивации хорошо учиться в школе. Потому что у Минги правда были проблемы с общением. Он был слишком беден, чтобы хорошо учиться в школе. У него нет будущего, нет возможности позволить себе обучаться в колледже. Так зачем ему беспокоиться? Он был слишком беден для дружбы, поэтому он был слишком беден для того, чтобы быть добрым, поэтому был без рекомендательных писем. Мир был построен вокруг денег. Вы ничего не можете сделать без них. Минги был слишком беден для школы. Слишком беден для дружбы. У него нет ни будущего, ни мечты. Мечтать в наше время слишком дорого. Куда ты можешь попасть без денег? Мечты—удел богатых. У Минги не было мечты. У Минги ничего не было. Но у Сон Минги было кое-что. —Хэй, мудак!—внезапно нога пнула мальчика, перевернув его поднос с обедом. Вся еда оказалась на его одежде. Голос практически не был слышен из-за музыки. Он медленно поднял глаза, песня заиграла громче. Он уставился на какого-то парня из своей школы, который навис над ним, смотря сверху вниз. Его рот начал двигаться, но Минги не слышал. Что бы то ни было, должно быть, это был вопрос, потому что его лицо исказилось от гнева, когда Сон не ответил, тупо глядя на него. Оцепенел. Он вообще не выражал эмоции. Даже гнев редко появлялся в его груди. Парень пнул ногу Минги, заставляя его упасть вперёд, прежде чем его схватили за волосы и ударили головой об стену. Минги не мог позволить себе мечтать. Он не мог позволить себе иметь хорошую репутацию в школу. Потому что в этом мире есть только одна вещь, которую он мог себе позволить. Сон встал, когда мальчик отпустил его, стряхивая еду со штанов. Драка была единственной вещью, за которую вам не нужно платить. Насилие было единственной вещью, доступной для таких людей, как он. Насилие было его будущим. Это было высечено на его линии жизни. Нет друзей. Семья.... Которая думает, что он преступник. Мальчик согнулся пополам, когда Минги ударил его коленом в живот, не обращая внимания на кровь на подбородке, когда его лицо исказилось от боли. Мечта— удел богатых. Минги был беден. Он был один. И всё, что у него было, это чувство наслаждения, когда он ударил мальчика ногой в живот.

***

Хонджун уставился в ужасе, его желудок скрутило, когда все снова прекратилось. Он застыл с именем Минги на губах. Он не знал.

***

Чонхо сидел на трибуне. Она, казалось, прожигала его джинсы. Он с ненавистью смотрел на синий гипс, окутывающий его ногу. Костыли лежали на земле, почти вне досягаемости из-за того, что он бросил их. Он положил руку на ногу и попытался поднять её, проклиная боль в ней. Он скрбяиося над ней с резкими ругательствами, которые другие не услышали, так как были очень далеко. Он ненавидел это. Он ненавидел себя. —Отлично. Остановились. Мальчики, бегающие кругами, внезапно остановились и рухнули на асфальт тяжело дыша. —Хорошая пробежка, ребят.— крикнул тренер, салютуя им улыбкой,—Поднимайтесь от земли и идите в душ!— приказал он, отворачиваясь от них к трибунам. Чонхо тупо уставился на них, сжав губы и не потрудившись казаться спокойным. —Чонхо, тебе помочь?— он позвал, выглядя готовым подойти и помочь. Но Чхве покачал головой, готовый умереть, но не принять помощь. Он не был беспомощным. Тренер кивнул, показав ему большой палец вверх и помог остальным собрать мячи и направиться к душевым на другой стороне парка. Чонхо остался позади, глядя на своих когда-то сокомандников с ненавистью в сердце. Для Чонхо баскетбол был всем. Вот и все. Он не хотел учиться, он не хотел быть самым умным или лучшим в своем классе. Все, что он хотел, это играть в мяч, бегать, забивать А теперь...всё... Все из-за одной игры, из-за одного неверного шага... Был шанс, что он никогда больше не сыграет. Как это вообще могло произойти? Как может врач не знать заживёт ли его нога должным образом или нет? Как они могли просто дразнить его ложной надеждой... Гнев заставил его нагнуться и с шипением разочарования схватить костыли. Чем он вообще должен был заниматься, если не баскетболом? Он играл всю свою жизнь, и собирался продолжать до своей смерти. И вдруг ему исполнилось 20 и что? Что теперь? Что, собственно, ему оставалось? Он сердито взял костыли, больно ударившись подмышками. Чхве стиснул зубы и начал двигаться слишком быстро, почти потеряв равновесие. Он остановился лишь на середине площадки, рядом одиноко лежал черный мяч. Чонхо смотрел на него с ненавистью, но в груди ледяное оцепенение. Один костыль упал на землю, громко стукнувшись. Ему удалось наклониться достаточно, чтобы схватить мяч. Потеряв равновесие из-за больной ноги Чонхо злобно смотрел на баскетбольное кольцо. Он замахнулся и кинул мяч так сильно, как только мог одной рукой. Это почти заставило его упасть—его больная нога коснулась земли, когда он пытался устоять, вскрикнув, пытаясь облегчить боль. Он наблюдал, как мяч упал, едва коснувшись нижней части сетки. Чхве уставился на него, глаза горели, когда чувство беспокойства и беспомощности грызло его сердце. Он бросил свой второй костыль вниз, металл коснулся земли. Чонхо рухнул на землю, его нога больно зацепилась, но ему было всё равно. Он упал слишком сильно, ушиб копчик, все болело достаточно сильно, чтобы заставить его рыдать. Какое это имело значение? Его жизнь все равно закончилась. Это было все, что у него было. И он потерял все. Куда теперь он может пойти? Никуда Что теперь он может делать? Ничего

***

Хонджун потянулся к нему. Его сердце сжалось при виде падения Чонхо, но его рука не успела полностью вытянуться, прежде картинка снова поменялась, заставив его желудок сжался. Ему казалось, что его сейчас вырвет. Слишком быстро. Верните. Слишком быстро.

***

—Снова? Сердитый вопль эхом разнёсся рядом с наполовину заполненного грузовика, заставив его мать сочувственно поморщится. —Мы действительно делаем это снова?— Сан кричал, не показывая никакого волнения по поводу того, что кто-то мог их услышать. —Успокойся,— твёрдо сказал отец, хотя его глаза были извиняющимся, —Мы знали, что ты так отреагируешь, поэтому и скрыли это... —Мы снова переезжаем!—рявкнул Сан, сжав кулаки и дрожа от гнева, —Вы не можете этого сделать!— закричал он, —Вы не можете снова просто оторвать меня от всего... —Сан, мы все знаем, что ты никогда не заводить друзей,—мягко сказала его мать, протягивая ему руку, но он откинул её, сердито глядя и кипя: «Ты не был счастлив здесь ....» —Вы никогда не позволяли мне быть где-то достаточно долго, чтобы стать счастливым!— Сан обвинял, глаза горели гневом и болью: «Вы даже не сказали мне ... Мы должны уехать завтра... —Моя работа ведёт нас по разным городам.— твердо сказал его отец, потянувшись к его плечу. Сан снова уклонился. —Тем не менее, за это много платят. Это позволит тебе жить в хорошем доме и.... —Вы собрали мои вещи, пока я был в школе!—Чхве огрызнулся, глядя на коробки с вещами, которые заполнили половину грузовика, дорожная сумка уже была упакована. —Когда вы собирались мне об этом сказать? Когда бы мы уже поехали? Когда?! Его мать была близка к слезам, но Сан не мог заставить себя сожалеть об этом. —У нас будет новый дом.— пообещала она. —У МЕНЯ НЕТ ДОМА!—взревел Сан, зрение затуманилось горячими слезами, которые он сморгнул: «Вы никогда не позволяли мне оставаться где-то достаточно долго, чтобы иметь дом! Все что вы делаете, это высаживаете меня где-то и говорите, чтобы я выживал здесь в течение года. Прежде чем вы снова приедете и скажете, что мы опять уезжаем. Как я должен найти свой дом в такой жизни? —На этот раз прошло четырнадцать месяцев,—мягко пожурил его отец,—Вы могли завести друзей и поддерживать контакт, когда мы уедем... —Это не дом!—Сан кричал, глядя на них, не понимая, как они могут быть такими... —У меня здесь была рутина—обычная жизнь, хотя бы это. Даже если не дом! Может быть, у него не было друзей. Но у него было хоть что-то своё. Он ходил в школу, катался на велосипеде по просёлочным дорогам. Он ходил в парк и играл в футбол самостоятельно. Он гулял допоздна и был свободен. У него было свое место. Даже если не дом. И он снова будет оторван. И это будет продолжаться снова и снова и снова. —Милый, мы — твой дом.—попыталась утешить его мать. «Семья—это дом. Ты мог бы... постараться проводить больше времени со своей семьёй. Ты просто не выходишь из своей комнаты целый день, неудивительно что ты не чувствуешь, что это дом.» —Я никуда не поеду,—мрачно сказал Сан:«Вы не можете заставить меня. Вы не можете просто скрывать это от меня.» —У тебя нет выбора, Сан,— строго сказал отец, не оценив вызов, «Грузчики заберут наши вещи сегодня вечером, и мы поедем завтра. Вот почему мы не говорили тебе — мы знали, что ты слишком остро отреагируешь.» Сан отвернулся. Его взгляд упал на рюкзак, лежащий у грузовика. Полный одежды и закусок. Он не мог продолжать так жить. Уж лучше бы он умер. —Сан, ты слушаешь? Он схватил рюкзак и побежал. «Сан!» Он не решился оглянуться, закинув сумку на плечо. Чхве побежал так быстро, как только мог. Он чуть не потерял равновесие, когда свернул с просёлочной дороги на обычную. Сан кинулся вперёд по шоссе, мимо летели дома, но он не останавливался. Он не знал куда бежит. Но Сан точно знал, что не собирается оставаться здесь. Он предпочел бы вообще не иметь дома. Взамен того, чтобы ему никогда не пришлось переезжать куда-то снова.

***

—Сан...—прошептал Хонджун, чувствую солёные слезы на губах. Два Сана смешались в его голове. Оба с тяжёлыми взглядами. Ким никогда не видел такого гнева в обычно радостных глазах...

***

—Это было потрясающе, Уён! Он жил ради сцены. Рождён для этого и, с радостью, умер бы за это. Возможно, андерграундные танцы не было тем, что ему желали его родители, но это было всё, что надо Уёну. Музыка и люди, подбадривающие его в кругу. Он позволял своему телу двигаться в ритм музыки. Это было опьяняюще. Захватывающе. Нереально. Несравнимо ни с чем другим в мире. Чон жила ради скрытых басовых дорожек и тонких мелодий, которые были слышны среди ревущих инструментов и синтезатора. Уён любил танцевать, и делал это как никто другой. Он хотел и должен быть лучшим. —Это было невероятно!—воскликнул один человек из его команды, обнимая Уёна за шею: «Ты был действительно потрясающим! —Это вращение! Оно было гениально.—воскликнула девушка. Адреналин был заразителен. Уён ухмыльнулся, позволяя им осыпать его похвалами после танца, над которым он работал в течение последних нескольких недель. —Спасибо,— ухмыльнулся он, игриво ударив одного из них по плечу: «Но, в самом деле, что бы ты поменял? Лично я думаю, что движения концовки слишком быстрые.» —Ты шутишь?— недоверчиво спросил один из них,—Ты был идеален, чувак!» Идеальный Уён ненавидел это слово. «Идеально» подразумевало, что не было ничего, что можно было улучшить. И без способа или нужды улучшения....зачем тогда стараться? В чем смысл, если не в том, чтобы стать лучше? Как только вы достигли вершины...куда идти дальше? Уён никогда не хотел этого знать. Он жил ради танца, жил ради того, чтобы становиться лучше. Совершенство было его личным проклятьем. Совершенство означало, что он достиг конца. —Ребята из популярных команд здесь!—напомнила одна из девушек, хлопая его по плечу. «Они собираются посмотреть финальное выступление, и все знают, что тебя заметят.» Уён рассмеялся, скидывая руку. «Да. Верно,»— усмехнулся он. «Все знают, что их чертовски тяжело впечатлить. Мне повезет, если меня похвалят.» —Да, но все люди по вербовке талантов, выпускники этого места. Они учитывают мнение людей! Все здесь скажут им, что вы идеальны, и они определенно выберут вас.» Уён почувствовал дискомфорт где-то внутри и натянуто улыбнулся. Если он не мог выиграть только из-за своего таланта...действительно ли это того стоило? Быть замеченным очень важно, если ты хочешь сделать себе имя в андерграунде. Но...но... Но какой в этом смысл... Если ты прошел только из-за того, что другие люди поют о тебе хвалебные дифирамбы. Уён не был идеален. И мысль о том, чтобы быть таким, злила его. «Я собираюсь уйти, ребята.» —Что?— спросил один мальчик, широко раскрыв глаза. —Но финальное выступление начинается через полчаса! —Я просто собираюсь пойти и попрактиковаться ещё немного,—заверил его Уён, ухмыляясь и ударяя его по плечу: «В конце концов...Я идеален. У меня всё получится, даже если я появлюсь к самому началу, верно?» Они были смущены, но улыбались: «Точно, чувак.» «Ты их всех порвешь!» «Мы будем ждать тебя!» Чон рассмеялся, помахав рукой, выходя из подземной парковки, на которой они встречались, и поспешил прочь. Быть там и выступить...Это гарантировало бы ему место туда, куда он так хотел попасть. Он получил бы все к чему стремился. Он был идеален. Он оглянулся услышав бас, гудящий сквозь бетонные стены. Он хотел бросить вызов. Он хотел, чтобы кто-то раскритиковал его танцы в пух и прах, чтобы это заставило его защищать свои движения, чтобы критиковали до тех пор, пока Уён не захлопнет свой рот. Он не хотел быть идеальным Он хотел становиться лучше. Даже если это означает отказ от будущего, которое, как он думал, ему надо. Уён отвернулся от подземных танцевальных площадок, уходя под светом звёзд. Он не знал куда идёт. Но это был точно путь вперёд.

***

—Нет...— прошептал Хонджун, с замиранием сердца глядя, как он уходит. —Нет..это...Это ведь была твоя мечта... Он ничего не знал. Все, кого он когда-либо видел, были такими же людьми как он... Он никогда не спрашивал, чем они отличаются. Он не знал откуда они пришли, что они сделали, какие у них мечты... Уён всегда был таким энергичным, когда танцевал. Он всегда хотел, чтобы его много критиковали... Хонджуну нравилось это в нём. Но он ушел... От совершенства? Это...это было так похоже на Уёна.

***

Ёсан снял свою обувь, его босые пальцы утопали в холодной траве. Слева от него были рисунки, вырезанные на бетонной стене рядом со скейтпарком — единственного места, где был забор, за которым можно было нормально спрятаться. У него ещё не было скейтборда. Небольшое упущение. Он стоял в траве рядом со стеной — его рюкзак, пиджак, носки и ботинки, футляр для скрипки были брошены на траву — футляр был открыт и демонстрировал инструмент, на котором он перестал играть через пять минут. Его белая рубашка была расстёгнута, и Ёсан стоял, спрятанный в темноте, создаваемой ночью. Вздохнув, он закрыл глаза, поднял руку и провёл ею по аккуратно вложенным волосам. Выдохнув, он наклонился и вцепился обеими руками в пряди, как будто хотел их вырвать. Он поднял голову, чувствуя, что начал дышать, сорвал галстук и бросил его на землю рядом с остальными вещами. "Надо мечтать о чем-то большом,"— говорили его родители. "Мечтайте, пока не захотите прикоснуться к звёздам." Ёсан задыхался под своими "мечтами". Скрипка и официальные костюмы, хрустящие воротнички и нежные ручки. Классическое будущее... Быть самым лучшим, самым красивым, самым талантливым, самым заметным. Кан думал, что ни один человек не может дышать под такой тяжестью. Как можно продолжать дышать, когда ты буквально раздавлен своими мечтами, которые никогда не являются твоими? Слегка дрожащими руками Ёсан разблокировал свой телефон. Он никогда не чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы не бояться быть пойманным, когда он качал музыку из Интернета. Он посмотрел на небо. Там не было звёзд. Однажды Ёсан танцевал, и на него смотрели звёзды. Никому другому этого не позволено. Они были свободными. Это..это было все, чем он никогда не был. Он вытащил рубашку из штанов и ступил на теплый бетон, согретый днём солнечными лучами. Музыка продолжала играть, достигнув крещендо. Ёсан закрыл глаза и почувствовал себя свободным. Это было все, что он хотел. —Вся моя жизнь это какая-то жестокая шутка.— решил он, начав танцевать с закрытыми глазами. Как птица в клетке, с обрезанными крыльями. У него было всё, что ему нужно, чтобы сбежать, сбежать...но это так не работает. У него были деньги, у него была воля и желание это сделать, он мог это сделать... Но вся его жизнь была клеткой. В этот момент...под небом, где звёзды наблюдают за ним, он танцевал. Не очень изящно или аккуратно. Он танцевал так, как будто это был его последний раз. И, возможно, так оно и было. Кто знал, когда его обнаружат? Когда пятна травы станут более заметными, когда его отсутствие начнёт замечаться, когда его отсутствие практики начнёт проявляться... Ёсан почувствовал, что его глаза горят при мысли о том, что это у него отнимут. Но он все равно танцевал. Кан рискнул взглянуть на небо, молясь об одной—единственной звезде, ради которой он мог бы танцевать. Юноша никогда не мог танцевать для кого-то другого. У него не было такой свободы. Его единственная свобода заключалась в ослабленных галстуках и босых ногах на бетоне. Он хотел танцевать для звёзд. Когда он открыл глаза... Их всё ещё не было. Ёсан опустил глаза к своим ногам. Всё, чего он хотел, — это свобода. Но независимо от того, насколько сильны крылья птицы... Клетка всегда была сильнее и прочнее.

***

Хонджун не заметил, как его ноги подкосились, рука потянулась к картинке, которая начала исчезать. Слёзы капали, а рот оставался открытым в безмолвной мольбе, крике. —Остановись,—хрипло прошептал он, наблюдая, как Ёсан отдаляется от него. —Остановись, вернись.— слабо взмолился он, пытаясь пройти вперёд, —Перестаньте... Перестаньте отнимать у них все... Пожалуйста, они ничего не сделали плохого... Картинка исчезла, оставив грудь Хонджуна пустой и опустошенной. —Прекратите...—хрипло взмолился он в темноту, его руки дрожали. —Просто...просто позволь им быть счастливыми...Все, чего они хотели... Это быть счастливыми...

***

Сонхва бежал...

***

—Сонхва! Хонджун вскочил, пытаясь сдвинуться. Он застрял на месте, ещё один крик на его губах. Сонхва никак не отреагировал на этот звук, сцена перед ним выглядела, как фильм ужасов. Пак был прямо там. Достаточно близко, чтобы Хонджун мог дотронуться до него. Он так хотел прикоснуться к нему снова.

***

Сонхва бежал, сжимая записку в кулаке. Слезы угрожали скатиться по его щекам. Он пробежал мимо продавцов, которые пытались продать ему свой товар. Улица потемнела. Она была освещена только уличными фонарями. Выражение его лица разрывалось между болью и гневом, когда он бежал, молясь, чтобы не опоздать. Записка начала рваться в его руке. Он повернул за угол, и на другой стороне улицы был круглосуточный магазин, стояли несколько столиков и приятный свет окружающий их. Сонхва продолжал бежать, не в силах ничего разглядеть в темноте, пересекая улицу, пока не остановился на тротуаре с другой стороны. Она была там. Она танцевала. Паку хотелось плакать и смеяться одновременно. Она...танцевала. Он держал её записку в руке, а она танцевала. Сонхва стоял немного поодаль, не зная, как подойти. Если вообще должен. Записка была довольна откровенной. Это не сработало. Она повернулась и изогнулась, грациозно, как всегда, и желудок Сонхва скрутило при мысли о танцах, которые они выучили вместе. В из первые совместные дни... Она заметила его, застыв... В ее глазах не было страха. Никаких признаков того, что вас застали врасплох. Она была спокойна, увидев его. Девушка медленно сняла наушники, наматывая их на руку. —Сонхва...— тихо пробормотала Она, опустив глаза на его руку. —Ты...получил мою записку. Юноша уставился на неё, его грудь разрывалась на части. Стало только хуже, когда она продолжила смотреть на него, не делая ни малейшего движения, чтобы заверить его, что это недоразумение, что он просто неправильно истолковал это... Она была прямо здесь... Но она больше не принадлежала Сонхва. —Ты...—его раненный голос звучал жалко в его ушах, и даже когда её глаза смягчились, в них не было сожаления. Никаких признаков того, что она заберёт слова из записки обратно. —Мы...Мы были вместе целый год...—хрипло прошептал он, записка ещё больше порвалась в его руке, глаза горели гневом: «И ты думаешь, что я заслуживаю всего лишь записки? Ты даже не могла поговорить со мной... —Я не хотела сказать что-то не то...— ответила Она, сжав глаза и извиняюще улыбаясь, шагая вперёд. Она сожалела, что причинила ему боль. Но Сонхва видел по её глазам, что не осталось ни единого шанса. —Я хотела сформулировать это правильно,—тихо прошептала девушка, остановились перед ним, умоляя понять, —Я просто...Мне жаль, Сонхва. Это просто...Ни к чему не приведёт. Пак не хотел плакать. Не перед ней. Может быть, дома, но не сейчас. —Ты...Я думал, что мы были счастливы,—беспомощно сказал он, разводя руками, —Я...я думал... —Мы..Мы были счастливы,— мягко заверила она, морщась, —Но...Мы бы не смогли продолжить, Сонхва. Может быть, мы были бы счастливы, но только до тех пор, пока отвлекались от тех вещей, которые могли бы причинить нам боль. —Это...Если мы были счастливы, тогда почему...— он хотел что-то потребовать от нее. Он хотел сказать что-то едкое, ужасное, что ранит ее также сильно, как ранило его. Она уверена, что все кончено. Почему ей не больно? —Мы были счастливы,— прошептала она, протягивая руку и нежно беря его в свою. Пак хотел вырвать его, но не мог пошевелится. —Но...Это ни к чему бы не привело—пробормотала она, щуря глаза. —В итоге...Мы только навредим себе, Сонхва. Я...я не знаю, как любить тебя так, как ты этого заслуживаешь. А ты... Тебе нужно научиться любить себя, Сонхва. Честно говоря, пощёчина причинила бы меньше боли. —Полюбить—что это значит?—потребовал он, грубо тряхнув головой, —Ты любила меня! И я действительно люблю себя...Я... —Нет,— прошептала она, слабо сжимая его руку, —Нет, Сонхва, я...Мы отвлекали друг на друга. Тебе нужен кто-то... Кто может любить каждую часть тебя... И, может быть, я люблю тебя, но эта не та любовь, которую ты заслуживаешь. Это другое... А ты...— она сглотнула, — Ты должен любить себя, Сонхва. Полюби себя, прежде чем пытаться полюбить кого-то другого.» —Я не... —Я видела слишком много твоих сторон, Сонхва,— прошептала она, ослабляя хватку на его руке, —И я знаю...Есть слишком много сторон, которые вам не нравятся. Стороны, которые ты прячешь, стороны... которых ты боишься... Ты застоялся, Сонхва. Вам нужно пожить для себя, прежде чем передать свою жизнь кому-то другому. Застоялся? Это неправда. Сонхва просто знал, чего он хочет — Любить, и быть любимым в ответ. Он не ненавидел себя. Он... Ну, может быть, любовь была сильным словом, но кто на самом деле любил себя? Кто не был хотя бы немного сбит с толку, глядя в зеркало? Это были нормально. Не причина, чтобы расстаться. —Я хочу, чтобы ты был счастлив, Сонхва.— прошептала она, прижимая что-то к его ладони,—Но я не могу дать тебе это. Не давая себе тоже самое. Мне жаль... Но я искренне надеюсь, что ты полюбишь себя... И что найдешь кого-то, кто сможет любить тебя так, ка ты этого заслуживаешь. Что-то звякнуло в его руке, и Сонхва посмотрел вниз, найдя браслет, который он подарил ей на их первом свидании.

***

Это был браслет Пака. Тот, который он всегда носил и никогда не снимал, даже когда спал. Он был простым и потертым. Хонджун всегда задавался вопросом, что он значил для него... Но он никогда не спрашивал.

***

К тому времени, как Сонхва поднял глаза... Она уже ушла, оставив только слабый аромат яблока и корицы на ветру. Пак...чувствовал себя одиноким. Он чувствовал себя пустым и холодным. Все, что он хотел, это кого-то любить. Кого-то, кто любит в ответ. Это было все, чего он хотел. Он не заботился ни о чем другом. Полюби себя? Как, черт возьми он должен был это сделать, когда никто другой, по видимому, этого ни делал?

***

Хонджун... И Сонхва... Это было нечто. Это была вещь, которая никогда не получала наград. Это была вещь, которая включала в себя поцелуи... И немного больше, чем просто поцелуи. Это включало прикосновения и близость друг к другу. Хонджун никогда не знал Сонхва, который не любил бы себя. Пак был тем, кто чувствовал себя настолько комфортно в своей собственной шкуре, что иногда Хонджун завидовал ему. Их нечто — это много нежности от Сонхва, потому что это то, чем он был. Он гладил волосы других, поправлял их одежду, обнимал их... Он делал тоже самое с Хонджуном. Пак гладил его волосы, целовал, как будто это было его второй натурой. Он держал Кима на своих коленях и всегда обнимал его... Он шептал на ухо Хонджуну такие вещи, которые сам Ким никогда бы не смог произнести. Половину времени смущение заставляло его отталкивать Сонхва со смехом, прежде чем прикосновения затягивались. Он только однажды сказал Паку, что любит его, и это было в ответ на признание юноши. Сонхва говорил это так много раз в течение многих месяцев, но Хонджун никогда не говорил этого в ответ. Он не должен был молчать. Только сейчас он это понял. Сонхва и так знал это, он был уверен. Ким показывал это, делал очевидным. Так ведь? Он должен был понять это по тому, как Хонджун принимал каждое прикосновение, прежде чем оттолкнуть его. Он должен был понять это по тому, как Пак мог заставить Кима улыбнуться, как никто другой. Он должен был понять это по тому, как Хонджун иногда набирался смелости и целовал его первым. Он должен был понять это по тому, как Ким смотрел на него, как будто он самая яркая звезда на ночном небе. Ему не нужны было этого говорить. Или...или он так думал. Сонхва дарил комплименты, как будто они были мелочью, называя Хонджуна своим солнцем, от самого сексуального до самого прекрасного. Всем от всего его мира — до всей его вселенной... Сонхва дышал и жил любовью. Хонджун этого ни делал. Это было неловко. Ким презирал неловкость больше всего на свете. Поэтому он молчал, даже когда, возможно, хотел сказать эти слова в ответ. Потому что Сонхва был прекрасен. Весь его мир, его огромное счастье, его дом, его друг, его доверенное лицо, его безопасное место, его причина вставать по утрам. Сонхва был для него всем. Но...он тоже исчез. Исчез вместе со всеми, бросив обиженный и преданный взгляд на Хонджуна, прежде чем уйти, оставив Кима в замешательстве и с болью в душе. Последнее, что сказал ему Сонхва, было: «Я любил тебя всем, что у меня было Хонджун... Делал ли ты когда-нибудь тоже самое?» Ким не понял. Потому что он так сильно любил Сонхва. Это было так больно. Похоже на физическую боль, потому что он так сильно любил Пака. Но потом он внезапно исчез. И Хонджун не знал, что и где пошло не так. Ким моргнул, и внезапно темнота пропала.